Во славу тех, кто верит, будто их правота позволяет им стать палачами, что неправота других – это грех, достаточный для того, чтобы угрожать их жизням, чтобы отнимать их бессмертные души. Во славу тех, кто считает, будто их мнения отражают волю Господа Бога, и слепо рубят каждого, кто осмеливается отличаться от них…
Во славу тех, кто сейчас обрекает армию на гибель в уверенности, что Бог удовлетворит их чрезмерное тщеславие, совершив чудо.
Но чуда не произошло. Двадцать четвертого июля воды Нила затопили лагерь. С высот Мансура арабы осыпали лагерь камнями из метательных машин. Стрелы тучами обрушивались на палатки.
Пьетро выехал вместе с Иоанном де Бриенном на эту последнюю самоубийственную схватку. Кони тонули в грязи, а арабские пехотинцы из-за укрытий поражали крестоносцев своими стрелами.
Они отступили обратно в лагерь. Ниже по течению им были видны корабли аль Камила. Теперь они не смогут получать продовольствие из Акры или Тира. Ничто не дойдет до них, кроме смерти.
Отовсюду доносился шум воды и свист стрел. Каждая палатка превратилась в нечто вроде подушки для иголок. Метательные машины бросали огромные камни, разрывавшие палатки и людей на части.
Кардинал Пелагиус, стоя по колено в воде, молился.
– О Боже, – кричал он, – спаси нас, твоих сыновей-воинов, которые верно служат тебе!
Пьетро посмотрел на него. Он тоже стоял по колени в холодной воде. Он перестал думать о неизбежном – о смерти, плене, рабстве. Ему на ум, как бывало всегда в минуты напряжения, приходили странные мысли.
Этот служитель Бога обладает верой, и люди всегда восхваляли таких. Я не верую, и это считается грехом, но если мир будет спасен, то спасут его люди доброй воли, высокого ума и не очень верующие… Вера мешает размышлять, а мысль является источником жизни, без которого мы станем зверьми. Вера – это подчинение, зависимость, это – возврат в детство, отказ от принятия разнообразных вариантов истины. Вера мешает прогрессу и узаконивает убийства.
За такие мысли меня могут сжечь на костре; вместо этого я либо утону, либо буду убит сарацинской стрелой во имя веры этого кардинала, его ошибочной веры в то, будто мы хорошо служим Богу – служим убийством и грабежом… Я смахиваю на купца, который не хочет вкладывать капитал в предприятие, в течение веков приносившее столь маленький доход… Вера еще никогда и никому в истории человечества не приносила избавления, если в этот момент не совпадала с волей капризного Бога. И то, чему Бог позволяет случаться с человеком, имеет так мало общего с тем, чего этот человек заслуживает, что даже пророки вынуждены были говорить, что Он карает тех, кого любит…
Пьетро тряхнул головой и вернулся к своей палатке. Он откинул полог и вошел внутрь. Уолдо и Рейнальдо лежали в грязной воде, высунув головы на поверхность и держась подальше от стен палатки, в которых стрелы обычно застревали или их убойная сила ослабевала.
Пьетро смотрел на них, но думал он совсем о другом. Он думал о том, что каждая цивилизация, которая зиждется на одних надеждах и вере в невидимое, неизбежно гибнет от умственного и духовного застоя и в силу особенностей характера Пьетро его ум предлагал альтернативу. Республика будущего будет построена на поиске – путем опыта, путем исследования практики – того, на что мы надеемся, а также доказательств, отделяющих существующее невидимое от фантазий, рожденных умом человека.
Когда мы полюбим истину и возненавидим неправду, но не носителей неправды, когда у нас не будет потребности гипнотизировать себя и далее кадильницами, ритуалами и церемониями, когда мы сможем посмотреть в глаза обнаженной истине и не ослепнуть, когда мы сможем отбросить наши самые сокровенные верования и не оглядываться на них с сожалением. Вот тогда мы будем свободны…
Еще одна стрела пронзила полог палатки. Пьетро рассмеялся.
– Вставайте! – скомандовал он. – Не будем умирать лежа в грязи. Поднимите голову, мои рыцари, глянем в лицо судьбе – и улыбнемся. Если нам суждено умереть, неужели мы не умрем с достоинством? Они встали, явно пристыженные
– В этом бурдюке, – сказал Пьетро, – осталось немного вина…
Утром крестоносцы двинулись обратно, к Дамиетте. Однако они увязали в грязи, гибли сотнями. Тонули. Их уничтожали стрелы, камни.
Пьетро удалось вывести своего коня из грязи. Он увидел группу сарацинских всадников. Их было человек двадцать. Его ум работал очень четко. Он знал, какой у него выбор – умереть в вонючей канаве, глотая грязь и ил, или погибнуть на этом холме в окружении врагов. Ни один из этих вариантов его не привлекал.
Он слегка вздрогнул, глядя на грязную воду. Подумал об Ио и об Элайн. Он поручил их попечению Бога. Потом он бросился на противников.
Но столкнуться со всадниками ему не довелось. Небольшой камень, выпущенный баллистой, ударил в шлем и смял его. Пьетро свалился с седла в желтую грязь.
Когда он открыл глаза, то понял, что лежит на склоне холма. Высокий и плечистый шейх склонился над ним, его кинжал упирался в горло Пьетро.
– Аллах Акбар! – сказал шейх. – Аллах велик!
Пьетро улыбнулся. Выбор оказался простым. Он может остаться в живых и когда-нибудь вернуться в Италию, к Элайн.
– Аллах Акбар, – согласился он.
– Нет Бога, кроме Аллаху, – угрожающе прорычал шейх.
Пьетро вновь улыбнулся.
– И Мухаммед пророк его!
Клинок отодвинулся от его горла.
– Вставай, франкская собака, – сказал шейх. – Этими словами ты спас себе жизнь…
– Не моими словами, о, шейх, – ответил Пьетро, – а словами милостивого Бога.
Шейх уставился на него. Другие сарацинские рыцари тоже с любопытством смотрели на них.
– Как это получилось, что ты, франк, так хорошо говоришь на языке людей Аллаха? – спросил шейх.
– Я учил его в юности, – сказал Пьетро, – на Сицилии от ходжа и хаджи, живущих в той стране. Вместе с сыновьями вашего народа я учился цитировать Коран. В доме, где я вырос, ни на каком другом языке не говорили, потому что, хотя мой опекун был еврей-книжник, он свою молодость провел в мусульманской Испании…
– Хорошо! – отозвался шейх и обернулся к остальным рыцарям. – Этого я оставляю себе. У меня есть торговые дела с этими франкскими собаками из Венеции. Он будет следить за моими счетами, и никто не сможет запутать его непонятной речью. Потому что, видит Аллах, мне надоело, что меня обманывают.
Он обернулся к Пьетро:
– Как твое имя?
– Пьетро.
– Так вот, Пьетро, с этого дня ты мой раб. По исламу это не позорно, ибо те, кто хорошо служат своему хозяину, щедро награждаются. Ты знаешь что-нибудь о морском деле и о торговле?
– Достаточно, господин, – вздохнул Пьетро, – чтобы служить тебе.
– Хорошо, – сказал шейх. – В доме Абу-Бекра аль Муктафи тебе не о чем будет сожалеть…
У меня, подумал Пьетро, есть немало, о чем сожалеть…
Через несколько дней он вместе со своим новым хозяином приехал в Каир. Его первое впечатление было унылое. Он увидел только заброшенные и убогие хижины бедняков между пирамидами Гизе и городскими стенами и невероятно грязных бедуинов, шныряющих в поисках еды среди разрушенных могил древних властелинов.
Но внутри городских стен все выглядело лучше. Они миновали базары, где выставлялись богатства всего мира. Это был лабиринт, от стены до стены забитый покупателями и продавцами, которые торговались так, словно от этого зависела их жизнь. Над узкими проходами нависали темные крыши, прикрывавшие от солнца, здесь люди жили среди ковров, которые порадовали бы сердце любого принца, среди кувшинов с оливковым маслом, ящиков с приправами, фруктами, свежими и сушеными, среди туш скота, облепленных мухами, среди рулонов шелка, венецианской парчи, тафты, хлопчатобумажных и льняных тканей, среди странных сладковатых запахов опиума.
На прилавках ювелиров под светом ламп поблескивали драгоценности. Пьетро показалось, что достаточно кому-то протянуть к ним руку, и – но тут он заметил, что их охраняют мрачные стражники, свирепые воины из Райи или Маргаба. На Пьетро обрушились шумы и запахи. Он заметил, что некоторые торговцы на базаре одеты в синие одежды, словно в некую униформу. У других на шеях висели маленькие колокольчики, звеневшие при ходьбе. Пьетро заметил седобородого мужчину с колокольчиком на шее, ехавшего на ослике. К удивлению Пьетро, старик сидел задом наперед, грустно взирая на хвост ослика.
Любопытство овладело Пьетро, и он обратился к одному из своих стражей.
– Милостью Аллаха, мой господин, – сказал он. – Не объяснишь ли ты мне кое-что из множества вещей, про которые, я ничего не знаю. Если я буду служить нашему господину шейху, будет лучше, если я буду знать…
Молодой сотник сурово глянул на Пьетро. Потом его лицо чуть помягчело.
– Действительно Аллах дал тебе сладкоречивый язык, французская собака, – сказал он. – Что бы ты хотел узнать?
– Почему, господин эмир…
– Я не эмир, – резко сказал он, – я только куаид, командир сотни. Абу, вон тот, он халифа. Это значит, что он командует пятьюдесятью воинами. А Расул ариф, у него под началом только десять воинов. Шейх Ахмад, да благословит его Аллах, он эмир, под его командой более десяти тысяч. Ты понял, франк?
– Прекрасно понял, господин куаид. Но есть и другие вещи, про которые я хотел бы знать. Кто эти люди в синем и те, у кого колокольчики на шее? И почему старик едет на ослике задом наперед?
– У тебя есть глаза, франк, – заметил сотник. – Те, у кого колокольчики и кто одет в синие шубас, это люди ученые. Поскольку мы признаем многих их пророков как предшественников Мухаммеда, мы разрешаем им пользоваться свободой, а они за это платят налог с каждого человека, не очень большой. Те, кто в синих шубас, это евреи, которых мы очень уважаем, считая, что они не совсем неверные. Люди с колокольчиками – это назареи, которых мы раньше уважали, считая их пророка одним из наших великих пророков. Но потом они стали лгать и обманывать, пытаясь захватить наши Святые места – как и вы пытались, – поэтому мы возложили на них бремя – колокольчики, чтобы правоверные видели их и презирали, а эта смешная манера ездить верхом напоминает им об их униженном положении среди нас…
Он посмотрел на Пьетро и улыбнулся.
– Возможно, – сказал он, – если ты будешь хорошо служить нашему господину Ахмаду, ты избежишь колокольчиков и необходимости взирать на зад лошади или осла. В его власти наградить тебя такой привилегией.
Они выехали с базара в лабиринт узких кривых улочек. То и дело им навстречу попадались одетые в темные одежды шейхи, окруженные охраной из вооруженных негров в ярко-красных одеяниях, они приветствовали шейха Ахмада, касаясь рукой лба, губ, потом груди. Один раз их кавалькаде пришлось остановиться, когда дорогу им преградила группа чернокожих толстяков-евнухов, сопровождавших паланкины с рабынями-черкешенками, закутанными с головы до ног.
Потом они оказались на площади, где происходила торговля рабами. Шейх Ахмад жестом приказал им остановиться.
Пьетро с удивлением смотрел на рабов. Среди них были русоволосые девушки из России, черноглазые с белой кожей женщины из Испании и Греции, здоровенные мамлюки, неистовые турецкие воины, которых ценили и которых боялись, гигантские негры из южных джунглей, изысканные китаянки с раскосыми глазами…
О Боже, подумал Пьетро, здесь каждый любитель прекрасного найдет себе женщину по вкусу, любой аппетит будет удовлетворен.
Аукционер тут же приметил шейха.
– Истинно, – завопил он, – тебе представляется замечательная возможность, о лев, защитник веры! За многие годы я не мог предложить твоему величественному взору такого прекрасного выбора. Посмотри на них, господин мой! Вот эта, к примеру, видел ли когда-нибудь мой господин руки и ноги такой снежной белизны, волосы как спелая пшеница и глаза синие как море? Подумай, о, великий эмир, могущественный шейх, как эти шелковые руки будут обнимать тебя! Эти ноги, сладкие, чистые и прохладные, предназначенные для ласки, эти груди из жемчуга и снега, увенчанные крошечными розами! Подумай, шейх Ахмад, могучий сын льва, какое наслаждение ожидает тебя! Каких прекрасных сыновей родит тебе она во славу Аллаха и твою!
Но Ахмад покачал головой.
– Ты, Абдулла, сын змеи, – шутливо сказал он, – с твоего языка вечно стекает ложь. У этих северянок сердца такие же снежные, как их руки и ноги. В них нет теплоты. Я скорее остановил бы взгляд на той византийке – Он показал рукой, украшенной драгоценностями.
Абдулла вытолкнул девушку вперед. Темные глаза Пьетро расширились. Дело было не в ее красоте, хотя она была прекрасна. Он видывал и более красивых молодых женщин. Элайн была красивее. Нет, в ней было нечто иное, ускользающее. Потом он увидел ее глаза. Они были серовато-карими, почти желтыми, и у него возникло ощущение, будто такие глаза он видел в прошлом. Он напряг свою память, но не мог припомнить ни одной живой души, у которой были бы такие глаза.
Никого. Потом он понял почему. Такие глаза были не у человека, а у его сокола Цезаря, да и у многих других соколов, которыми он владел. Они были такими… такими свирепыми. В них совершенно отсутствовал страх. Не было покорности. Другие тоже заметили это.
– О Аллах, – прошептал молодой сотник. – У нее глаза, как у моего самого благородного сокола Хориса, который способен увидеть маленькую птичку далеко внизу под ним и обрушиться на нее, как копье Аллаха!
– Она действительно очень хороша, – пробормотал шейх Ахмад. – Как ее зовут?
– Зенобия, – пробормотал Абдулла. Пьетро видел, что он не хочет продавать ее.
Руки у девушки были связаны. Из всех рабынь она одна была связана.
Абдулла облизал свои сухие губы.
– Мой господин эмир, – произнес он, – ты раньше был моим хозяином и часто бывал добр ко мне по благородству своего сердца, которым наградил тебя Аллах. Я прошу тебя передумать. У меня много других молодых женщин, а эта, мой господин, не для тебя…
Пьетро видел, как вспыхнули темные глаза шейха. Абдулла не мог придумать лучшего способа разжечь его аппетит.
– Почему же это, о сын лжи и обмана? – рассмеялся он.
– В ней сидит демон… нет, она сама демон! Я говорю тебе, мой господин…
Продолжать ему не пришлось. Левая рука Зенобии с необыкновенным проворством сомкнулась на рукоятке его кинжала. Она выдернула его из ножен и взмахнула им.
На смуглом лице Абдуллы от уха до подбородка открылась кровавая рана.
– А-а-а! – взвыл он.
– Хватайте ее! – приказал Ахмад.
Его воины тут же набросились на нее. Она успела ранить двоих, прежде чем они обезоружили ее. Ахмад верхом подъехал вплотную и, несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, легко, как юноша, соскочил на настил. Он схватил платье, прикрывавшее ее тело, и одним движением руки разорвал его.
У Пьетро перехватило дыхание. Такое тело, с горечью подумал он, ревнивые боги дарят раз в тысячу лет, чтобы сводить мужчин с ума.
Ахмад с ликованием воздел к небу сжатые кулаки.
– О премудрый Аллах! – воскликнул он. – Каких детенышей принесет мне эта львица! Назови свою цену, ты, сын змеи!
Зенобия неожиданно выбросила вперед ноги, повиснув на руках державших ее воинов. Удар застал Ахмада врасплох, и он упал с помоста в пыль.
Он медленно поднялся на помост, к удивлению Пьетро, все еще улыбаясь. Он остановился перед ней, замахнулся правой рукой и ударил ее ладонью по лицу, потом еще раз и еще раз, ее голова моталась при каждом ударе, и в уголках глаз показались слезы.
Когда Ахмад наконец остановился, слегка запыхавшись и все еще улыбаясь, у Зенобин изо рта текли две струйки крови, а лицо распухло и покраснело.
– Назови цену, Абдулла, – повторил он.
Абдулла отнял от лица грязную тряпку, намокшую от крови.
– Две… две тысячи динаров, мой господин, – прошептал он.
– Хорошо! – сказал Ахмад. – Прикрой ее тело и лицо от посторонних глаз, и мы увезем ее ко мне.
Абдулла тихо выругался сквозь зубы, обозвав себя старым паршивым верблюдом. Он понял, что мог спросить и десять тысяч.
До дворца Ахмада им еще предстояло добраться.
Пьетро чувствовал себя смертельно усталым. Его шатало в седле. Он с жалостью смотрел на бесформенный узел, который несли воины. Ему казалось, что он слышит плач.
Когда они свернули на широкую красивую улицу, то увидели встречную кавалькаду. Впереди кавалькады бежали черные суданцы в алых одеждах, кричавшие:
– Дорогу Победителю, Любимцу Аллаха!
Следом за неграми ехали всадники, бившие в серебряные литавры, и стража в легких доспехах, в черных с золотом плащах, на конях такой красоты, что глазам не верилось. Среди них на белоснежной кобыле с самой длинной гривой и хвостом, какие Пьетро только доводилось видеть, ехал высокий красивый мужчина. На нем был черный тарбуш – высокая феска, прикрытая белым тюрбаном, и черный шелковый плащ, вышитый золотыми нитками. За кушаком у него торчал длинный ятаган с золотой рукояткой, украшенной драгоценными камнями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Во славу тех, кто сейчас обрекает армию на гибель в уверенности, что Бог удовлетворит их чрезмерное тщеславие, совершив чудо.
Но чуда не произошло. Двадцать четвертого июля воды Нила затопили лагерь. С высот Мансура арабы осыпали лагерь камнями из метательных машин. Стрелы тучами обрушивались на палатки.
Пьетро выехал вместе с Иоанном де Бриенном на эту последнюю самоубийственную схватку. Кони тонули в грязи, а арабские пехотинцы из-за укрытий поражали крестоносцев своими стрелами.
Они отступили обратно в лагерь. Ниже по течению им были видны корабли аль Камила. Теперь они не смогут получать продовольствие из Акры или Тира. Ничто не дойдет до них, кроме смерти.
Отовсюду доносился шум воды и свист стрел. Каждая палатка превратилась в нечто вроде подушки для иголок. Метательные машины бросали огромные камни, разрывавшие палатки и людей на части.
Кардинал Пелагиус, стоя по колено в воде, молился.
– О Боже, – кричал он, – спаси нас, твоих сыновей-воинов, которые верно служат тебе!
Пьетро посмотрел на него. Он тоже стоял по колени в холодной воде. Он перестал думать о неизбежном – о смерти, плене, рабстве. Ему на ум, как бывало всегда в минуты напряжения, приходили странные мысли.
Этот служитель Бога обладает верой, и люди всегда восхваляли таких. Я не верую, и это считается грехом, но если мир будет спасен, то спасут его люди доброй воли, высокого ума и не очень верующие… Вера мешает размышлять, а мысль является источником жизни, без которого мы станем зверьми. Вера – это подчинение, зависимость, это – возврат в детство, отказ от принятия разнообразных вариантов истины. Вера мешает прогрессу и узаконивает убийства.
За такие мысли меня могут сжечь на костре; вместо этого я либо утону, либо буду убит сарацинской стрелой во имя веры этого кардинала, его ошибочной веры в то, будто мы хорошо служим Богу – служим убийством и грабежом… Я смахиваю на купца, который не хочет вкладывать капитал в предприятие, в течение веков приносившее столь маленький доход… Вера еще никогда и никому в истории человечества не приносила избавления, если в этот момент не совпадала с волей капризного Бога. И то, чему Бог позволяет случаться с человеком, имеет так мало общего с тем, чего этот человек заслуживает, что даже пророки вынуждены были говорить, что Он карает тех, кого любит…
Пьетро тряхнул головой и вернулся к своей палатке. Он откинул полог и вошел внутрь. Уолдо и Рейнальдо лежали в грязной воде, высунув головы на поверхность и держась подальше от стен палатки, в которых стрелы обычно застревали или их убойная сила ослабевала.
Пьетро смотрел на них, но думал он совсем о другом. Он думал о том, что каждая цивилизация, которая зиждется на одних надеждах и вере в невидимое, неизбежно гибнет от умственного и духовного застоя и в силу особенностей характера Пьетро его ум предлагал альтернативу. Республика будущего будет построена на поиске – путем опыта, путем исследования практики – того, на что мы надеемся, а также доказательств, отделяющих существующее невидимое от фантазий, рожденных умом человека.
Когда мы полюбим истину и возненавидим неправду, но не носителей неправды, когда у нас не будет потребности гипнотизировать себя и далее кадильницами, ритуалами и церемониями, когда мы сможем посмотреть в глаза обнаженной истине и не ослепнуть, когда мы сможем отбросить наши самые сокровенные верования и не оглядываться на них с сожалением. Вот тогда мы будем свободны…
Еще одна стрела пронзила полог палатки. Пьетро рассмеялся.
– Вставайте! – скомандовал он. – Не будем умирать лежа в грязи. Поднимите голову, мои рыцари, глянем в лицо судьбе – и улыбнемся. Если нам суждено умереть, неужели мы не умрем с достоинством? Они встали, явно пристыженные
– В этом бурдюке, – сказал Пьетро, – осталось немного вина…
Утром крестоносцы двинулись обратно, к Дамиетте. Однако они увязали в грязи, гибли сотнями. Тонули. Их уничтожали стрелы, камни.
Пьетро удалось вывести своего коня из грязи. Он увидел группу сарацинских всадников. Их было человек двадцать. Его ум работал очень четко. Он знал, какой у него выбор – умереть в вонючей канаве, глотая грязь и ил, или погибнуть на этом холме в окружении врагов. Ни один из этих вариантов его не привлекал.
Он слегка вздрогнул, глядя на грязную воду. Подумал об Ио и об Элайн. Он поручил их попечению Бога. Потом он бросился на противников.
Но столкнуться со всадниками ему не довелось. Небольшой камень, выпущенный баллистой, ударил в шлем и смял его. Пьетро свалился с седла в желтую грязь.
Когда он открыл глаза, то понял, что лежит на склоне холма. Высокий и плечистый шейх склонился над ним, его кинжал упирался в горло Пьетро.
– Аллах Акбар! – сказал шейх. – Аллах велик!
Пьетро улыбнулся. Выбор оказался простым. Он может остаться в живых и когда-нибудь вернуться в Италию, к Элайн.
– Аллах Акбар, – согласился он.
– Нет Бога, кроме Аллаху, – угрожающе прорычал шейх.
Пьетро вновь улыбнулся.
– И Мухаммед пророк его!
Клинок отодвинулся от его горла.
– Вставай, франкская собака, – сказал шейх. – Этими словами ты спас себе жизнь…
– Не моими словами, о, шейх, – ответил Пьетро, – а словами милостивого Бога.
Шейх уставился на него. Другие сарацинские рыцари тоже с любопытством смотрели на них.
– Как это получилось, что ты, франк, так хорошо говоришь на языке людей Аллаха? – спросил шейх.
– Я учил его в юности, – сказал Пьетро, – на Сицилии от ходжа и хаджи, живущих в той стране. Вместе с сыновьями вашего народа я учился цитировать Коран. В доме, где я вырос, ни на каком другом языке не говорили, потому что, хотя мой опекун был еврей-книжник, он свою молодость провел в мусульманской Испании…
– Хорошо! – отозвался шейх и обернулся к остальным рыцарям. – Этого я оставляю себе. У меня есть торговые дела с этими франкскими собаками из Венеции. Он будет следить за моими счетами, и никто не сможет запутать его непонятной речью. Потому что, видит Аллах, мне надоело, что меня обманывают.
Он обернулся к Пьетро:
– Как твое имя?
– Пьетро.
– Так вот, Пьетро, с этого дня ты мой раб. По исламу это не позорно, ибо те, кто хорошо служат своему хозяину, щедро награждаются. Ты знаешь что-нибудь о морском деле и о торговле?
– Достаточно, господин, – вздохнул Пьетро, – чтобы служить тебе.
– Хорошо, – сказал шейх. – В доме Абу-Бекра аль Муктафи тебе не о чем будет сожалеть…
У меня, подумал Пьетро, есть немало, о чем сожалеть…
Через несколько дней он вместе со своим новым хозяином приехал в Каир. Его первое впечатление было унылое. Он увидел только заброшенные и убогие хижины бедняков между пирамидами Гизе и городскими стенами и невероятно грязных бедуинов, шныряющих в поисках еды среди разрушенных могил древних властелинов.
Но внутри городских стен все выглядело лучше. Они миновали базары, где выставлялись богатства всего мира. Это был лабиринт, от стены до стены забитый покупателями и продавцами, которые торговались так, словно от этого зависела их жизнь. Над узкими проходами нависали темные крыши, прикрывавшие от солнца, здесь люди жили среди ковров, которые порадовали бы сердце любого принца, среди кувшинов с оливковым маслом, ящиков с приправами, фруктами, свежими и сушеными, среди туш скота, облепленных мухами, среди рулонов шелка, венецианской парчи, тафты, хлопчатобумажных и льняных тканей, среди странных сладковатых запахов опиума.
На прилавках ювелиров под светом ламп поблескивали драгоценности. Пьетро показалось, что достаточно кому-то протянуть к ним руку, и – но тут он заметил, что их охраняют мрачные стражники, свирепые воины из Райи или Маргаба. На Пьетро обрушились шумы и запахи. Он заметил, что некоторые торговцы на базаре одеты в синие одежды, словно в некую униформу. У других на шеях висели маленькие колокольчики, звеневшие при ходьбе. Пьетро заметил седобородого мужчину с колокольчиком на шее, ехавшего на ослике. К удивлению Пьетро, старик сидел задом наперед, грустно взирая на хвост ослика.
Любопытство овладело Пьетро, и он обратился к одному из своих стражей.
– Милостью Аллаха, мой господин, – сказал он. – Не объяснишь ли ты мне кое-что из множества вещей, про которые, я ничего не знаю. Если я буду служить нашему господину шейху, будет лучше, если я буду знать…
Молодой сотник сурово глянул на Пьетро. Потом его лицо чуть помягчело.
– Действительно Аллах дал тебе сладкоречивый язык, французская собака, – сказал он. – Что бы ты хотел узнать?
– Почему, господин эмир…
– Я не эмир, – резко сказал он, – я только куаид, командир сотни. Абу, вон тот, он халифа. Это значит, что он командует пятьюдесятью воинами. А Расул ариф, у него под началом только десять воинов. Шейх Ахмад, да благословит его Аллах, он эмир, под его командой более десяти тысяч. Ты понял, франк?
– Прекрасно понял, господин куаид. Но есть и другие вещи, про которые я хотел бы знать. Кто эти люди в синем и те, у кого колокольчики на шее? И почему старик едет на ослике задом наперед?
– У тебя есть глаза, франк, – заметил сотник. – Те, у кого колокольчики и кто одет в синие шубас, это люди ученые. Поскольку мы признаем многих их пророков как предшественников Мухаммеда, мы разрешаем им пользоваться свободой, а они за это платят налог с каждого человека, не очень большой. Те, кто в синих шубас, это евреи, которых мы очень уважаем, считая, что они не совсем неверные. Люди с колокольчиками – это назареи, которых мы раньше уважали, считая их пророка одним из наших великих пророков. Но потом они стали лгать и обманывать, пытаясь захватить наши Святые места – как и вы пытались, – поэтому мы возложили на них бремя – колокольчики, чтобы правоверные видели их и презирали, а эта смешная манера ездить верхом напоминает им об их униженном положении среди нас…
Он посмотрел на Пьетро и улыбнулся.
– Возможно, – сказал он, – если ты будешь хорошо служить нашему господину Ахмаду, ты избежишь колокольчиков и необходимости взирать на зад лошади или осла. В его власти наградить тебя такой привилегией.
Они выехали с базара в лабиринт узких кривых улочек. То и дело им навстречу попадались одетые в темные одежды шейхи, окруженные охраной из вооруженных негров в ярко-красных одеяниях, они приветствовали шейха Ахмада, касаясь рукой лба, губ, потом груди. Один раз их кавалькаде пришлось остановиться, когда дорогу им преградила группа чернокожих толстяков-евнухов, сопровождавших паланкины с рабынями-черкешенками, закутанными с головы до ног.
Потом они оказались на площади, где происходила торговля рабами. Шейх Ахмад жестом приказал им остановиться.
Пьетро с удивлением смотрел на рабов. Среди них были русоволосые девушки из России, черноглазые с белой кожей женщины из Испании и Греции, здоровенные мамлюки, неистовые турецкие воины, которых ценили и которых боялись, гигантские негры из южных джунглей, изысканные китаянки с раскосыми глазами…
О Боже, подумал Пьетро, здесь каждый любитель прекрасного найдет себе женщину по вкусу, любой аппетит будет удовлетворен.
Аукционер тут же приметил шейха.
– Истинно, – завопил он, – тебе представляется замечательная возможность, о лев, защитник веры! За многие годы я не мог предложить твоему величественному взору такого прекрасного выбора. Посмотри на них, господин мой! Вот эта, к примеру, видел ли когда-нибудь мой господин руки и ноги такой снежной белизны, волосы как спелая пшеница и глаза синие как море? Подумай, о, великий эмир, могущественный шейх, как эти шелковые руки будут обнимать тебя! Эти ноги, сладкие, чистые и прохладные, предназначенные для ласки, эти груди из жемчуга и снега, увенчанные крошечными розами! Подумай, шейх Ахмад, могучий сын льва, какое наслаждение ожидает тебя! Каких прекрасных сыновей родит тебе она во славу Аллаха и твою!
Но Ахмад покачал головой.
– Ты, Абдулла, сын змеи, – шутливо сказал он, – с твоего языка вечно стекает ложь. У этих северянок сердца такие же снежные, как их руки и ноги. В них нет теплоты. Я скорее остановил бы взгляд на той византийке – Он показал рукой, украшенной драгоценностями.
Абдулла вытолкнул девушку вперед. Темные глаза Пьетро расширились. Дело было не в ее красоте, хотя она была прекрасна. Он видывал и более красивых молодых женщин. Элайн была красивее. Нет, в ней было нечто иное, ускользающее. Потом он увидел ее глаза. Они были серовато-карими, почти желтыми, и у него возникло ощущение, будто такие глаза он видел в прошлом. Он напряг свою память, но не мог припомнить ни одной живой души, у которой были бы такие глаза.
Никого. Потом он понял почему. Такие глаза были не у человека, а у его сокола Цезаря, да и у многих других соколов, которыми он владел. Они были такими… такими свирепыми. В них совершенно отсутствовал страх. Не было покорности. Другие тоже заметили это.
– О Аллах, – прошептал молодой сотник. – У нее глаза, как у моего самого благородного сокола Хориса, который способен увидеть маленькую птичку далеко внизу под ним и обрушиться на нее, как копье Аллаха!
– Она действительно очень хороша, – пробормотал шейх Ахмад. – Как ее зовут?
– Зенобия, – пробормотал Абдулла. Пьетро видел, что он не хочет продавать ее.
Руки у девушки были связаны. Из всех рабынь она одна была связана.
Абдулла облизал свои сухие губы.
– Мой господин эмир, – произнес он, – ты раньше был моим хозяином и часто бывал добр ко мне по благородству своего сердца, которым наградил тебя Аллах. Я прошу тебя передумать. У меня много других молодых женщин, а эта, мой господин, не для тебя…
Пьетро видел, как вспыхнули темные глаза шейха. Абдулла не мог придумать лучшего способа разжечь его аппетит.
– Почему же это, о сын лжи и обмана? – рассмеялся он.
– В ней сидит демон… нет, она сама демон! Я говорю тебе, мой господин…
Продолжать ему не пришлось. Левая рука Зенобии с необыкновенным проворством сомкнулась на рукоятке его кинжала. Она выдернула его из ножен и взмахнула им.
На смуглом лице Абдуллы от уха до подбородка открылась кровавая рана.
– А-а-а! – взвыл он.
– Хватайте ее! – приказал Ахмад.
Его воины тут же набросились на нее. Она успела ранить двоих, прежде чем они обезоружили ее. Ахмад верхом подъехал вплотную и, несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, легко, как юноша, соскочил на настил. Он схватил платье, прикрывавшее ее тело, и одним движением руки разорвал его.
У Пьетро перехватило дыхание. Такое тело, с горечью подумал он, ревнивые боги дарят раз в тысячу лет, чтобы сводить мужчин с ума.
Ахмад с ликованием воздел к небу сжатые кулаки.
– О премудрый Аллах! – воскликнул он. – Каких детенышей принесет мне эта львица! Назови свою цену, ты, сын змеи!
Зенобия неожиданно выбросила вперед ноги, повиснув на руках державших ее воинов. Удар застал Ахмада врасплох, и он упал с помоста в пыль.
Он медленно поднялся на помост, к удивлению Пьетро, все еще улыбаясь. Он остановился перед ней, замахнулся правой рукой и ударил ее ладонью по лицу, потом еще раз и еще раз, ее голова моталась при каждом ударе, и в уголках глаз показались слезы.
Когда Ахмад наконец остановился, слегка запыхавшись и все еще улыбаясь, у Зенобин изо рта текли две струйки крови, а лицо распухло и покраснело.
– Назови цену, Абдулла, – повторил он.
Абдулла отнял от лица грязную тряпку, намокшую от крови.
– Две… две тысячи динаров, мой господин, – прошептал он.
– Хорошо! – сказал Ахмад. – Прикрой ее тело и лицо от посторонних глаз, и мы увезем ее ко мне.
Абдулла тихо выругался сквозь зубы, обозвав себя старым паршивым верблюдом. Он понял, что мог спросить и десять тысяч.
До дворца Ахмада им еще предстояло добраться.
Пьетро чувствовал себя смертельно усталым. Его шатало в седле. Он с жалостью смотрел на бесформенный узел, который несли воины. Ему казалось, что он слышит плач.
Когда они свернули на широкую красивую улицу, то увидели встречную кавалькаду. Впереди кавалькады бежали черные суданцы в алых одеждах, кричавшие:
– Дорогу Победителю, Любимцу Аллаха!
Следом за неграми ехали всадники, бившие в серебряные литавры, и стража в легких доспехах, в черных с золотом плащах, на конях такой красоты, что глазам не верилось. Среди них на белоснежной кобыле с самой длинной гривой и хвостом, какие Пьетро только доводилось видеть, ехал высокий красивый мужчина. На нем был черный тарбуш – высокая феска, прикрытая белым тюрбаном, и черный шелковый плащ, вышитый золотыми нитками. За кушаком у него торчал длинный ятаган с золотой рукояткой, украшенной драгоценными камнями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46