А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Какое-то время Тибор противился, но от споров быстро устал, ибо доводы младшего брата, Тамаша, всегда были вески, разумны и основательны. А старика уже от первых фраз безудержно клонило ко сну. В обволакивающем его дремотном тумане очкастое усталое лицо брата навевало обещание спокойных и долгих снов. Шезлонг в саду, прохладное дыхание легкого западного ветерка, серебристые и темно-зеленые ели, розы, кактусы среди камней, кусты смородины, голубизна небес и белым мотыльком порхающая в траве Беата – вот что окружало его, лишь только он открывал глаза. Но порой эти сказочные видения прорезал лихой разбойничий свист, и Тибору начинали чудиться раскаленные ехидным вниманием черные миндалевидные глаза племянника… «Ох и достанется мне забот со щенком!» – мелькнула в мозгу его мысль, рожденная внезапным и острым раздражением. Но в ту же секунду ему сделалось совестно, потому что и в сонном забытьи его не покидало чувство благодарности к брату, который, конечно, только из любви не поместил его в дом для престарелых и пригласил жить к себе.
Тибор получил комнату с окном на юго-запад. Ему вменили в обязанность присматривать за детьми. Вооружившись терпением, он старался как мог, то есть время от времени собирал информацию у соседей, когда и куда исчез Жолт, так как племянник его был неисправимым бродягой.
Осуждать старика за слишком суровый и даже грубоватый отзыв о племяннике было бы, пожалуй, несправедливо. Люди более снисходительные и более терпеливые, чем Тибор, то есть учителя, соседи и ближайшие родственники, о поведении Жолта Керекеша также отзывались довольно резко. А старика, в конечном счете, огорчало не столько поручение «пасти детей», сколько необузданная натура Жолта, его грубоватая речь и, главное, его порой странные шутки, которые вряд ли можно было назвать утонченными или хотя бы приятными.
Была, однако, причина, вынуждавшая старика становиться иногда сообщником Жолта. Беата, конечно, очень милая девочка, в этом не было никаких сомнений. Она подавала ему одежду, чистые полотенца, готовила чай и приносила даже палинку. Беата ангел! Но у нее такие маленькие, такие неподходящие для массажа ручки. Зато у бродяги племянника руки были что надо, как будто их специально создали для массажа! Даже покойная жена Тибора, Тэрка, не шла с ним ни в какое сравнение. Жолту без колебаний можно было вручить диплом массажиста. Ни одному профессионалу не удалось бы взбодрить его мышцы так, как умел это делать Жолт. Таково было глубокое убеждение Тибора. Руки Жолта часто бывали немыты, пахли смазкой, ржавчиной, илом, но зато они были как сталь, и захват у них был железный. Без массажа Тибор сразу дряхлел, и все его тело прямо взывало к благотворному лечению Жолта.
Вот почему дядя Тибор вел против Жолта несколько ограниченную войну. Причем он был всерьез убежден, что если мальчик и получает какое-то воспитание, то получает именно от него. Ибо безнадежные споры с племянником и словесные баталии, которые он неизменно проигрывал, Тибор и считал воспитанием.
Он не просто с презрением, а даже с некоторым злорадством взирал на явные промахи укоренившейся в семье Керекешей ультрасовременной системы воспитания и не без основания полагал, что для успеха на этом поприще нужна твердая рука. И что только такая рука решительным образом изменила бы характер Жолта. Но, к сожалению, младший брат Тамаш, по мнению Тибора, не достиг еще тех высот проницательности и мудрости, чтоб признать и применить на практике этот простейший воспитательный метод – метод «твердой руки». К тому же старик искренне верил, что многократные напоминания о приличиях могут привить хорошие манеры. Главное – об этом без конца повторять, и тогда успех обеспечен.
«Небрежное» современное воспитание допускает, чтобы дети родителей называли по имени. Тибор решительно осуждал золовку, безропотно терпевшую, что Жолт запросто называл ее Магда-два, проводя таким образом грань между приемной матерью и родной, которую по случайному совпадению звали тоже Магдой.
Он просто не понимал безразличия Магды. Такое обращение ее нисколько не задевало. Она считала его совершенно нормальным, а то, что родную мать Жолт ставил на первое место, – закономерным.
Старик с горечью отмечал, что упрямство и наглость Жолта всегда брали верх, и никто его за Магду-два не одергивал.
Но в этой борьбе он не сдастся, твердо решил дядя Тибор. Вот и позавчера – или когда? – мальчик под вечер явился домой.
– Магда-два дома? – спросил он.
– Это что еще за новости? – с живостью откликнулся Тибор. Он недавно проснулся и чувствовал себя в прекрасной форме. – Не Магда-два, а мамочка! – внес он решительную поправку.
– Ладно, Тобичек. Мамочка-два вернулась?
– Она давно дома. Ах ты хулиган!
– Ты не видел еще хулиганов, Тобичек. Ты же понятия не имеешь о жизни!
– Ты хуже, чем хулиган!
– Не будем спорить. Ты ведь старший.
Это был тот самый случай, когда теряются даже люди, куда более сообразительные, чем Тибор. Старик смешался и что-то пробормотал, не зная, похвала это или чистое издевательство.
Нравоучительные беседы, подобные этой, происходили между дядей и племянником ежедневно. Причем оба старательно следили за тем, чтоб их перепалка не коснулась слуха Керекеша, в противном случае Жолт получал штрафные задания.
Тибор жаловался на Жолта лишь в крайних случаях. Кто же станет доносить на своего массажиста, работой которого страшно доволен! Вот и сегодня старик очень нуждался в услугах племянника. Побаливала поясница, и немел левый бок. «Когда же появится этот бродяга? – думал старик. – И какой день сегодня: понедельник, вторник?» Если вчера было все-таки воскресенье, то сегодня, естественно, понедельник. Тут порядок армейский. Но если память ему вдруг изменила и воскресенье было позавчера?
Солнце вновь обошло шезлонг, и на него упали тени. Старик подвинул его чуть дальше. Беспокойство не проходило. Тогда, стянув потуже пояс халата, Тибор проворно вышел на улицу. Прошаркал по тротуару двадцать метров вперед и двадцать назад, основательно проверил ограду, осмотрел каштан – никого.
– Жолти! Жолтика! – негромко, без уверенности приговаривал он. В нем теплилась слабая искорка надежды: вдруг на дороге появится Жолт. Хотя он знал, что ждет напрасно.
Старик повернул назад и увидел на балконе золовку. Магда тоже была в халате: значит, она дома давно.
Тибор побрел к балкону. Магда сидела за плетеным столом, отрезала ломтики ветчины, читала и ела. Она всегда одновременно делала несколько дел. «А для чего?» – с неудовольствием подумал старик.
– Привет, милая! О чем я хотел тебя спросить? – вслух сказал он.
– Чао, Тибор. Понятия не имею, о чем ты хотел меня спросить.
– Да вот, милая, Жолт бесследно исчез.
– Объявится, – спокойно сказала Магда.
– Конечно, – согласился Тибор, сознавая, что Магда безусловно права. Она ведь и раньше не ошибалась: Жолт объявлялся всегда.
Старик почти успокоился и поплелся к шезлонгу. Бросив взгляд на могучий каштан, он внезапно вспомнил, что ему говорила Беата: под каштаном поставят покрашенную в зеленый цвет собачью будку.
Тибор тяжело опустился в шезлонг.
– Чудно! Прелестно! Просто нет слов. Собака будет тявкать мне в самые уши, будить! – забормотал он, но огорчиться по-настоящему не успел: голова его запрокинулась и он заснул.
Итак, новость, что решено приобрести собаку, до дяди Тибора дошла, но со значительным опозданием. Ибо тот, кто спит, новостей не знает. Решение же купить собаку родилось примерно в полдень, после пожара, о котором старик даже не подозревал, так как был в то время у себя в комнате и, как обычно, видел сладкие сны. Заметив под окном клубы черного дыма, он, правда, буркнул: «Какие страшные тучи» – и сразу вновь погрузился в сон. Позднее он услыхал телефонный звонок, отдаленные крики, какую-то возню, проснулся и констатировал, что в доме вечно шумят.
А в подвале, когда пенсионер-почтальон увидел густой, плотный дым, вырывавшийся через вентиляционное окно, весело трещал огонь. Почтальон позвонил жильцам, потом взял шланг для поливки двора, втащил в подвал и тщательно залил очаг пожара. И весьма своевременно, потому что в отсеке, принадлежавшем художнику, горели санки, метла и пламя лизало уже поленницу.
Покрытый копотью, возбужденный, экс-почтальон объяснял во дворе происшедшее. С быстротой поистине феноменальной жильцы всех шести квартир оказались на месте события. Вскоре прибыла и милиция. А спустя еще несколько минут на такси примчался доктор Керекеш. Более бледный и измученный, чем обычно, он бросился сразу в подвал.
– Что случилось? – спросил он художника, который стоял позади всех и нервно пощипывал рыжеватую бороду.
– Вы же видите, что случилось. Как раз мой подвал. Кому-то понадобилось поджечь наш дом.
– И кто-то его поджег, – ревниво сказал экс-почтальон.
– Но кто… кто? – запинаясь от волнения, спрашивал Керекеш.
– Все-о узнается, господин главный врач. Все-о при допросе выяснится, – сказал экс-почтальон, и в его мрачном, хриплом голосе Керекеш уловил затаенную угрозу.
– Вы полагаете? – спросил он.
– Я знаю, – отрезал экс-почтальон.
Оба умолкли под неодобрительным взглядом старшего сержанта милиции. Острый луч милицейского фонарика прошелся по дымящейся закопченной поленнице, по обгоревшим санкам, потом выхватил из подвального сумрака обуглившуюся, совсем черную чурку и на ней расплавленную металлическую тарелку.
– Ага! – обронил старший сержант и многозначительно оглянулся.
Младший сержант, шаривший по полу, тоже нашел кое-что и, подняв пинцетом находку, подошел к старшему. В пинцете был грязный от копоти носовой платок.
– На полу валялся, – таинственным шепотом сообщил младший сержант.
Мельком взглянув на платок, Керекеш вздрогнул. Скомканный, грязный, он, однако, был страшно знаком.
– Свечные огарки, – сказал старший сержант.
– И промасленная тряпица, – словно продолжая стихотворную строфу, подхватил младший.
– Вы чувствуете запах пороха в дыме?
– И как еще, товарищ старший сержант!
– Ребячья работа.
– Вот именно. Ребячья.
– Давайте, товарищ младший сержант, собаку!
Из подвала Керекеш не выходил, а пятился задом. И, спотыкаясь, поднимался в свою квартиру. На лестнице он остановился и посмотрел в сад. Все – трава, сирень, одуванчики, ели – изменило цвет, стало серым, как камень.
– Это не может быть явью, это сон, – бормотал он почти в отчаянии. – Сейчас я проснусь.
Но он не просыпался, в ушах его, перекатываясь, гремел грозный, низкий голос сержанта: «Ведите собаку наверх!» – «Почему наверх? – вдруг со злостью спросил себя Керекеш. – Почему не вниз? Собаку следует вести вниз, ведь поджог совершен не на чердаке, а в подвале».
Он неторопливо шагал по последнему лестничному пролету и ругал себя страшным образом. «Я думаю о самых пустячных вещах, как узник в камере смертников, – говорил он себе. – Не все ли равно, куда поведут собаку? Вверх или вниз – разницы никакой. Вопрос лишь в том…» Но мысль, «в чем вопрос», он не решился додумать до конца и испуганно оглянулся, будто услышал за собой мерный, негромкий стук собачьих лап. «Они действительно поведут собаку наверх, и собака приведет их к нашим дверям!.. Ужас! Кошмар!»
В дверях он столкнулся с женой. Ничего не подозревавшая Магда безмятежно улыбалась, и Керекешу показалось, что мягкий, ласковый свет ее карих глаз находится в чудовищном противоречии с жестокой действительностью.
– Добрый день! – тихо поздоровался Керекеш, едва сдерживая волнение.
– Что с тобой? – спросила Магда.
Керекеша всего передернуло.
– Где Жолт? – спросил он вместо ответа.
– В Тёрёкмезё, – сказала с удивлением Магда.
– Ты уверена, что он в Тёрёкмезё?
– Абсолютно. А где же еще? Ты же сам его отпустил.
– Войдем в квартиру. Зачем стоять здесь!
Магда устремила на мужа долгий, испытующий взгляд. Керекеш был бледен до синевы, и лицо его странно подергивалось.
– Что-то там внизу загорелось, сгорела какая-то ерунда… – сказала Магда.
– Кто знает, что там сгорело, – пробормотал Керекеш и вошел торопливо в ванную. – Почему ты дома? – наконец спросил он более спокойно.
Магда засмеялась.
– Мне позвонили, что горит дом.
– Хм! Звонил я.
– И забыл. Ну, неважно. Какие-то санки. Стена закоптилась. Сущие пустяки.
– Пустяки?
Он вышел из ванной, подошел к входной двери и прислушался к звукам на лестнице: шум голосов словно бы приближался…
Керекеш глубоко вздохнул, отвернулся и закурил; ему было стыдно, что страх перекрасил лицо его так, будто его покрыли густым слоем косметики.
Вдруг он схватился за голову:
– Тибор! Что сейчас делает Тибор?
– То же, что и всегда, – сказала Магда.
– А ты, как всегда, совершенно спокойна, – обиженно сказал Керекеш.
Магда промолчала, неслышно подошла к комнате Тибора, заглянула в дверь и кивнула: ну конечно, то же, что и всегда.
– Этот Тибор настоящее бедствие! – сказал Керекеш.
– А что он может с собой поделать?
– Ты даже не спрашиваешь, почему я взволнован!
– Спрашиваю.
– Я тебя все же не понимаю, Магда.
– Тамаш! Я почти уверена… нет, убеждена, что ты волнуешься зря. Ничего не произошло!
– Что-то, к сожалению, очевидно, произошло! – Керекеш нервно погасил сигарету. – Все признаки указывают на то, что дом поджег Жолт.
– Не говори чепухи!
– Я был бы счастлив, если бы оказался неправ! Но я собственными глазами видел свечные огарки, крышку коробки, я ощутил запах пороха…
– Ну и что? Жолти в Тёрёкмезё. Трудновато, находясь к Тёрёкмезё, поджечь дом в Буде.
– Скажи, пожалуйста, был ли случай, чтобы Жолт уходил не туда, куда собирался?
– Нет. Но…
– Для поджога, который был совершен сейчас, его присутствие вовсе не обязательно. Он сделал адскую машину, а сам ушел. Ты ведь помнишь, как год назад он взорвал этот камень, дорожный указатель?
– И все-таки это не он.
– Почему?
– Если бы это сделал Жолт, он остался бы, чтоб увидеть свой механизм в действии. Если бы дом поджег он, то стал бы смотреть, как дом горит.
– Об этом я тоже думал. Но я бы не удивился, если б за результатом своих деяний он наблюдал, скрываясь где-то поблизости…
– Ты сошел с ума!
– Магда! Это так мило, великодушно, что ты всеми силами стараешься подчеркнуть свое доверие к мальчику. Но это смешно. Нас накажут и будут правы. Жолту тринадцать лет, и ответственность за него несу я. Но как, как разговаривать с собственным сыном, когда он… сделался поджигателем?!
Лицо Керекеша нервно подергивалось.
Магда смотрела на него в нерешительности, потом отвернулась к окну, чтоб не смущать своим взглядом. Вдруг она что-то вспомнила:
– Но ведь в Тёрёкмезё он собирался давно. Поэтому совсем непонятно, что именно в этот день…
– Да что тебе далось это Тёрёкмезё! Со мной ты споришь, но сама такой возможности не исключаешь. Скажи честно: способен на это Жолт или нет?
– Нет, – сказала Магда с некоторой досадой.
– Хм!.. Ты просто хочешь меня утешить. Я ведь еще успею прийти в отчаяние, когда заявятся к нам с собакой… Ждать, кстати, придется недолго…
– При чем тут собака?
– Я не рассказал тебе всего до конца. В подвале нашли носовой платок Жолта.
– Платок Жолта?
– Я его узнал.
Магда онемела, потом выглянула во двор из окна.
– Вон ведут собаку, – сказала она с удивлением.
– Ведут собаку?
– Вернее, наоборот: собака ведет милиционера.
Керекеш бросился к окну. Так и есть! Черная с пестриной немецкая овчарка, принюхиваясь к земле и туго натягивая длинный поводок, тащила младшего сержанта к воротам. На улице она пустилась трусцой. За ними, в измятой рубашке, исполненный горячего воодушевления, спешил экс-почтальон. Потом показался старший сержант и, оглянувшись в воротах, дружелюбно помахал жильцам. Керекеш в смятении повернулся к жене:
– Что это значит?
– Ничего особенного. Они ушли. Очевидно, собака взяла след.
Керекеш промолчал и уставился вдаль, от волнения слегка закосив глазами. Магда смотрела на него с состраданием.
– Поверь, никаких неприятностей не будет, – сказала она совсем тихо.
Керекеш встрепенулся.
– Собака взяла неверный след. Но что же тут удивительного? Городской дом такого типа, как наш, для собаки – целое море различных запахов…
– Послушай, Тамаш! Носовой платок не такое уж неопровержимое доказательство.
– Каждый божий день мой сын терзает мне нервы!
– Потому что ты ждешь от него больше того, что он в состоянии дать. Он ведь еще ребенок…
– То, чего ждут от него, не в счет. В восемь месяцев он выбрался из манежа сам и чуть не сломал себе шею. Ни один его сверстник не был на это способен. Тогда я этого от сына не ждал. До сих пор поражаюсь, где он взял столько силы.
– Ты же в нем и развил эту силу. Ему было всего два месяца, когда ты стал с ним заниматься гимнастикой. И, надо сказать, не без успеха.
– Успех блестящий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25