то, что ей хотелось сказать сегодня детям, лучше было произнести стоя.
– Друзья мои! В школе сегодня большой и радостный день. Многие из вас станут комсомольцами… От души приветствую вас!
– Спасибо, Клавдия Львовна! – раздались голоса.
Учительница положила руку на стопку тетрадей:
– Я сегодня с большим удовольствием несла ваши тетради… Не думайте, что с грамматикой у вас уже полный лад и согласие. Ошибок еще много, и я об этом скажу. И все же мне легко и радостно за вас. Вы написали хорошие сочинения и написали от всего сердца. В них чистые мысли, ясный, уверенный голос. Вы знаете, чего хотите, к чему стремитесь. И я верю, что вы достигнете своей цели.
Клавдия Львовна перевела дыхание, улыбнулась и наконец опустилась на стул.
– А теперь приступим! – сказала она и взяла первую тетрадь.
Шеи восьмиклассников сразу приобрели удивительную способность вытягиваться.
Учительница открывала одну тетрадь за другой, для памяти мельком пробегала написанное и давала оценку. Хорошее сочинение получилось у Вари Балашовой. Костя Ручьев – весь в этих двух страничках, скупых, рубленых фразах: порывистый, увлекающийся, правдивый. Но почерк, почерк ужасный! Строчки лезут куда-то в поднебесье, буквы скачут, шатаются, и учительнице пришлось разбирать Костины иероглифы чуть не в лупу. Придется Ручьеву, как видно, начать писать в косую линейку палочки и кружочки… Довольна Клавдия Львовна и Пашей Кивачевым: сочинение немногословное, но фразы твердые, обстоятельные, слова живые, свои. Чувствуется, что Паша потрудился. Жалко вот, что он не в ладу с падежами и наречиями…
Учительница откладывала одну тетрадь за другой. Алеша Прахов, глаза которого, казалось, могли видеть невидимое, держал руку за спиной и каждому передавал на пальцах полученную отметку: пять, четыре, три…
Дошла очередь и до него самого.
– Написано много. Больше чем следует! – вздохнув, сказала Клавдия Львовна. – Но явно чувствуется «чужеземное» влияние. Ни одной своей мысли. Все перепутано. Но зато ошибки свои, неповторимые… И их хватило бы на два сочинения!
Сначала Алеша показал классу четыре пальца, но потом, решив, видимо, до конца быть правдивым, поджал один из них, и ребята поняли, что в тетради поставлена тройка.
Стопка тетрадей быстро уменьшалась.
Витя Кораблев заметно стал проявлять признаки беспокойства.
Наконец учительница открыла последнюю тетрадь:
– Но больше всего меня порадовала работа Вити Кораблева. Он, может быть, полнее и глубже всех выразил то, к чему вы так стремитесь. Послушайте, какие хорошие слова написал Витя. – Клавдия Львовна вновь поднялась со стула и прочла: – «В золотую пору юности, когда жизнь бьет ключом и полна счастья и радости, каждый из нас должен воспитывать в себе лучшие черты характера, которыми наделены любимые герои советской молодежи. И ничего, что жизнь грудна и терниста. В трудностях развиваются настоящий характер, несгибаемая воля, стойкость и мужество. Так не упусти же дорогого времени, закаляй себя в годы молодости на всю жизнь, чтобы в будущем смело выдержать любые испытания, честно и достойно послужить своему народу, своей Родине!»
В классе стало очень тихо. Даже слышно было, как поскрипывала на ветру открытая форточка. Все головы повернулись к Вите: что там ни говори, а Кораблев умеет писать сочинения!
Витя сидел серьезный, одеревеневший, не сводил глаз с учительницы и немного боялся, как бы довольная улыбка не появилась прежде времени на его лице.
Только Варя почему-то беспокойно заерзала за партой да Костя неопределенно хмыкнул.
А учительница читала и читала о молодом человеке нашего времени, на которого так бы хотел походить восьмиклассник Витя Кораблев, о человеке твердом в слове и деле, смелом и мужественном, настойчивом и трудолюбивом, и глаза ее теплели, голос становился звонче, словно учительница в этот час сама помолодела.
– «…Больше всего я ценю в человеке такие чувства и душевные качества, – продолжала читать Клавдия Львовна, – как умение всегда и во всем выполнять свой долг, ставить общественное выше личного, быть правдивым и честным перед товарищами, уметь держать слово, не бояться никаких трудностей…» – Учительница удовлетворенно закрыла тетрадь. – Достаточно и этого.
– Клавдия Львовна, но это же неправда все!.. – тихо и почти испуганно проговорила Варя.
– То есть как «неправда»? – не поняла учительница. – Разве все вы не подпишитесь под этими словами?
– Я не про слова… я про Витю. – Девочка поднялась, лицо ее пошло пятнами. – Он… он совсем так не думает…
Клавдия Львовна удивленно посмотрела на нее:
– В чем дело, Варя? У Вити отличное сочинение; продуманное, обоснованное.
Варя, чувствуя, что лишается последней опоры, заговорила совсем невпопад, горячо, сбивчиво:
– Вы его спросите, Клавдия Львовна… спросите!.. Это же не Витины слова, чужие все…
Учительница перевела взгляд на Витю. Мальчик чуть побледнел и, откинув назад волосы, встал из-за парты:
– Балашова думает, что я списал свое сочинение! Интересно, у кого? У Балашовой, Ручьева? Может быть, у Прахова?
При упоминании Алешиной фамилии в классе дружно засмеялись.
Клавдия Львовна недовольно махнула рукой: о списывании не может быть и речи.
– Не понимаю, Варя, – покачала головой учительница, – что это за выпад против товарища? И где – в классе, на уроке! Вы что, не поладили друг с другом?
Варя молчала.
– И, кроме того, Витю сегодня будут принимать в комсомол… Значит, товарищи доверяют ему.
– А может, его не следует принимать! – вновь вырвалось у девочки.
«Это уж ни на что не похоже!» – готова была с досадой сказать Клавдия Львовна, но, взглянув на Варю, смолчала.
Девочка побледнела; вся подавшись вперед, она крепко вцепилась руками в крышку парты.
Учительница покачала головой: значит, случилось что-то неладное.
– Сядь, Варя! Успокойся. После урока ты нам обо всем расскажешь. – И Клавдия Львовна попросила класс достать учебники.
Глава 16
Разговор по душам
Урок продолжался. Он был словно река, которая, побурлив на камнях, вновь потекла мирно и ровно, хотя в глубине этой реки все еще шли и сталкивались друг с другом беспокойные течения. Приятели Кораблева хмуро посматривали на Варю, Девочки перешептывались и поглядывали на Витю. Тот обхватил голову руками и, казалось, ничего не слышал.
Варя сидела, ни на кого не глядя. Кто-то легонько толкнул ее в бок и вложил в руку записку.
«Головы не вешать! – прочла она. – Мы за тебя целиком и полностью. Полный вперед!»
Подписи не было, но записка была написана теми самыми иероглифами, о которых совсем недавно упоминала Клавдия Львовна.
Варя чуть улыбнулась и спрятала записку в карман.
Наконец прозвенел звонок. В класс вбежал дежурный по школе и сообщил Клавдии Львовне, что ее срочно вызывают в учительскую.
– Я сию минуту! Вы меня подождите, – сказала учительница ребятам и вышла.
Все вскочили и окружили Варю. Только беленькие, тихие, как мышки, сестры Половинкины, про которых говорили, что у них время на школу «отвешено, как в аптеке, тютелька в тютельку», собрав книжки, шагнули к двери.
Но Алеша, большой любитель всяких шумных классных собраний, раскинув руки, загоредил выход и торжественно заявил:
– Только через мой труп!.. – Потом постучал по доске и возвестил: – Новгородское вече считаю открытым.
Но на него никто не обратил внимания. Первым в атаку на Варю пошел Сема Ушков:
– Постыдилась бы! Если между вами с Витей черная кошка проскочила, так зачем же счеты на уроке сводить? Только Клавдию Львовну расстроила…
Ушкова дружно поддержали:
– Правильно!.. Совесть надо иметь!
– Просто безобразие!
– Идите в сад с Кораблевым и шпыняйте друг друга…
– Ребята! – почти горестно воскликнула Варя. – Да разве ж я из-за себя! Как вы не понимаете?..
– Ты много о себе понимаешь! – протолкался к Варе взъерошенный Сема Ушков. – Самокритику на всех наводишь, а сама какова? Кораблев с тобой за одной партой сидеть не хочет – вот и яришься на него, выдумываешь страсти-мордасти!
Варя, словно ее сбили с ног запрещенным приемом, растерянно оглянулась и схватила подруг за руки:
– Девочки!.. Что ж это, девочки?
Косте показалось, что сейчас, как и тогда в саду, у Вари из глаз брызнут слезы. Он протолкался через толпу ребят и шагнул к Ушкову.
– Ты… ты что сказал? Повтори при всех!
– А может, без заступника обойдемся? – попятился Ушков.
– А… а я говорю: повтори!
– Ручей, оставь! – крикнул Митя Епифанцев и постучал кулаком о парту. – Да что мы, в самом деле, как кумушки у колодца! Поговорим организованно. Кто будет председателем?
– Давай ты, Митя! – сказала Катя Прахова.
Митя не заставил себя ждать, встал к учительскому столу и объявил:
– Тогда тихо, граждане! Классное собрание считаю открытым… Эй, Кораблев! Ты куда?
– Сейчас же комитет комсомола начнется.
– Успеем. Сядь, посиди! Наше собрание тебя тоже касается.
Витя нехотя вернулся от двери и сел на подоконник.
– А повестка дня какая? – спросил Паша.
– На повестке дня один вопрос… – сказал Митя. – О сочинении Кораблева… Ну, и вообще разговор по душам.
– Вот мы и не опоздали! – неожиданно раздался голос Клавдии Львовны.
Ребята оглянулись. В дверях стояли преподавательница литературы и Галина Никитична.
Митя смущенно вышел из-за стола.
– Нет-нет! Веди собрание! – сказала Галина Никитична и вместе с Клавдией Львовной села за последнюю парту.
– Кто, товарищи, начнет? – Митя посмотрел на Варю. – Давай, Балашова!
– Я начну!.. – Варя медленно подошла к столу и обвела глазами весь класс, словно спрашивая разрешения высказаться без утайки, от всего сердца. – Вы на меня сегодня кричали: я свожу с Кораблевым личные счеты, я испортила урок, то, другое… Так я скажу наперед: нет у меня с ним таких счетов, так и знайте.
– Ближе к делу! – раздались недовольные голоса.
– Я уже близко… Почему я сегодня на уроке я не стерпела? Спору нет, Кораблев лучше всех сочинение написал. Таким словам, как у него, только позавидовать можно: «Хочу быть бесстрашным, как Сережа Тюленин, правдивым и настойчивым, как Саня Григорьев, мужественным и сильным, как Зоя». А если подумать: что он делает для этого? Какой он на самом деле?..
– Интересно, какой же? – спросил Сема Ушков.
– Все эти его слова – пустые и фальшивые, – продолжала Варя. – Присмотришься, как Витя живет, – со стыда сгоришь! Пишет да говорит одно, а делает другое…
– Это еще доказать надо! – перебил ее от доски Витя, где он со скучающим видом рисовал домики, елочки, косяки летящих журавлей.
– Ты, Кораблев, слушай! – обернулся к нему Митя. – С тобой класс разговаривает! Сядь как полагается.
Витя с недоумением посмотрел на грозного председателя и, пожав плечами, сел за свою парту.
– И докажу! – заявила Варя, беспокойно поправив в волосах гребенку. – Зачем ты ребятам задачки даешь списывать? Товарищам помочь хочешь, чтобы они учились лучше?.. Как бы не так! Просто дружков-приятелей подбираешь, чтобы они за тобой по пятам ходили…
– Мне приятелей и без того хватает, – ухмыльнулся Витя.
– А дома ты себя как ведешь? – не слушала его Варя. – К матери как относишься?
Ее словно прорвало. Она напомнила Вите о том, что он не интересуется жизнью класса, отказался работать в школьной бригаде, умолчал о переправленной Праховым отметке…
– Говори, да не заговаривайся! – вновь перебил ее Витя.
– А давай Катю спросим – она подтвердит.
Катя порозовела и поднялась из-за парты:
– Это так! Алеша нам проговорился…
Витя кинул на заюлившего Алешу недобрый взгляд и отвесил классу жеманный поклон:
– Здравствуйте! Я еще и за Прахова в ответе? Да что мне, ябедничать на него, доносы строчить?
– Да, в ответе! – вскинула Варя голову. – Мы все Друг за дружку в ответе. Прахов считает тебя первым учеником в классе, своим товарищем. Он шутом прикидывается, всякие номера выкидывает, а тебе весело, забавно. На все сквозь пальцы смотришь да потакаешь ему. И это ваша дружба! А в сочинении красивые слова пишешь: хочу быть настоящим товарищем, всегда прийти другу на помощь. Какая же цена твоему сочинению?
– Сочинение тут ни при чем! – вспыхнул Витя. – Это на потом, на будущее написано. А всякую мелочь незачем сюда приплетать: подсказки, шпаргалки, на уроках пошумели… Подумаешь, события мирового значения! Есть о чем разговор заводить… Все тихо, чинно в школе не бывает. Тут главное, чтоб учение в голову шло. А когда в жизни серьезные дела придут… характер, он скажется, не беспокойся!.. – Считая, что отразил все нападки, Витя решительным жестом засунул в сумку учебники и шагнул к двери: – Хватит, пошли! Сейчас комитет начнется.
– Нет, обожди! – резко крикнула Варя. – А человек из-за тебя в озере чуть не утонул… это тоже мелочь?!
Витя замер, обернулся: зеленоватые глаза его сузились.
– Ну-ну… накручивай… Копай яму! – сказал он вполголоса и, сложив на груди руки, прислонился к косяку двери.
– Кто утонул? – встревожились ребята.
– Когда, где?
– Рассказывай… не тяни!
Варя шумно перевела дыхание и посмотрела на Кораблева. Тот сделал вид, что не заметил ее взгляда.
– Я все ждала, что Витя сам скажет, – тихо призналась девочка. – А он молчит. Знает, что поступил нехорошо, а сознаться смелости не хватает… А теперь… раз на то пошло… все выложу начистоту!.. – И девочка принялась рассказывать про случай на Спиридоновом озере.
У Галины Никитичны болезненно сжалось сердце, но она не сводила глаз с Вари. Так же пристально смотрел на Варю и Костя Ручьев. Он уже забыл историю с худой лодкой, и она не занимала его сейчас. Он думал о другом.
Уже давно многие из ребят были невысокого мнения о Вите Кораблеве, но никто почему-то не высказывал этого вслух. А вот Варя решилась! Не пощадила ни славы первого ученика, ни своей дружбы с Кораблевым…
И девочка в этот миг показалась Косте очень большой и сильной.
– Вот и все, что я знаю, – закончила Варя, стремительно села за свою парту, но потом вновь вскочила: – Только я Вите прямо заявила: пока он такой, я за его прием в комсомол голосовать не буду. И пусть хоть одна останусь, а руки не подниму.
– Одна ты, скажем, не останешься, – сказал Митя и посмотрел на учительниц, словно хотел спросить, как же дальше вести собрание.
В дверях показался Ваня Воробьев:
– Восьмой класс, в чем дело? Сейчас комитет начинается. Давайте быстро!
Галина Никитична поднялась из-за парты.
«Загляни в душу класса, узнай,, кто из школьников чем и как живет, и тогда тебе легко будет вести их за собой», – вспомнила она слова Федора Семеновича.
– Теперь я понимаю, – шепнула ей Клавдия Львовна. – Варя не случайно выступила против Витиного сочинения…
Галина Никитична мельком посмотрела на брата и шагнула к двери. Но, чувствуя, что класс ждет от нее последнего слова, остановилась и сказала:
– Я хочу, чтобы на комитете вы вели себя по примеру Вари Балашовой: были бы так же честны, откровенны и требовательны друг к другу.
Глава 17
Окольным путем
Заседание комитета комсомола длилось долго. Первым из класса выскочил Витя Кораблев. Потом, минут через двадцать, когда заседание закончилось, вышли и остальные школьники.
Вася Новоселов, не сдержав радости, лихо съехал со второго этажа по лощеным перилам лестницы, с треском распахнул дверь и выбежал на школьный двор.
Уже много дней подряд солнце было скрыто за тучами, а сейчас оно неожиданно прорвало пелену толстых, хмурых облаков, и его лучи залили школьный двор ясным, теплым светом.
– Ребята, солнышко тоже за нас голосует! – закричал Вася и подбросил высоко вверх свою фуражку.
Паша неодобрительно покачал головой:
– Разыгрался, как телок на выпасе!
– А чего ж не радоваться? Такой день один раз в жизни бывает! – возразил Вася. – Давайте отметим его чем-нибудь.
– Отметить надо, это верно, – согласился Паша и обратился к Косте: – Ты, Ручей, как?
Костя, занятый своими мыслями, ничего не ответил.
Подойдя к краю обрыва, он пристально вглядывался в раскинувшиеся перед «школьной горой» колхозные поля, перелески, словно видел их впервые, и жадно вдыхал прохладный осенний воздух.
Вот он и комсомолец! Как много решилось за этот день в его жизни. На заседании комитета ребята говорили о нем хорошо, но ему пришлось выслушать и немало упреков: он резок, упрям, не всегда считается с товарищами.
Теперь, когда нужно, товарищи помогут ему, поправят, но и он, Ручьев, должен сделать все, чтобы ничем не запятнать чести комсомольца.
«Ничего не пожалею… все силы отдам», – думал он.
– Пойдемте сейчас в лес, костер разведем, – предложил Вася. – Большой костер! Чтобы из всех колхозов видели!
Паша замахал на него руками.
– Хорошо бы яблоньки в саду посадить и деревья вдоль дороги. Надолго бы память осталась! – напомнил Костя ребятам про давний школьный обычай отмечать вступление в комсомол посадкой деревьев.
– Хорошо бы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Друзья мои! В школе сегодня большой и радостный день. Многие из вас станут комсомольцами… От души приветствую вас!
– Спасибо, Клавдия Львовна! – раздались голоса.
Учительница положила руку на стопку тетрадей:
– Я сегодня с большим удовольствием несла ваши тетради… Не думайте, что с грамматикой у вас уже полный лад и согласие. Ошибок еще много, и я об этом скажу. И все же мне легко и радостно за вас. Вы написали хорошие сочинения и написали от всего сердца. В них чистые мысли, ясный, уверенный голос. Вы знаете, чего хотите, к чему стремитесь. И я верю, что вы достигнете своей цели.
Клавдия Львовна перевела дыхание, улыбнулась и наконец опустилась на стул.
– А теперь приступим! – сказала она и взяла первую тетрадь.
Шеи восьмиклассников сразу приобрели удивительную способность вытягиваться.
Учительница открывала одну тетрадь за другой, для памяти мельком пробегала написанное и давала оценку. Хорошее сочинение получилось у Вари Балашовой. Костя Ручьев – весь в этих двух страничках, скупых, рубленых фразах: порывистый, увлекающийся, правдивый. Но почерк, почерк ужасный! Строчки лезут куда-то в поднебесье, буквы скачут, шатаются, и учительнице пришлось разбирать Костины иероглифы чуть не в лупу. Придется Ручьеву, как видно, начать писать в косую линейку палочки и кружочки… Довольна Клавдия Львовна и Пашей Кивачевым: сочинение немногословное, но фразы твердые, обстоятельные, слова живые, свои. Чувствуется, что Паша потрудился. Жалко вот, что он не в ладу с падежами и наречиями…
Учительница откладывала одну тетрадь за другой. Алеша Прахов, глаза которого, казалось, могли видеть невидимое, держал руку за спиной и каждому передавал на пальцах полученную отметку: пять, четыре, три…
Дошла очередь и до него самого.
– Написано много. Больше чем следует! – вздохнув, сказала Клавдия Львовна. – Но явно чувствуется «чужеземное» влияние. Ни одной своей мысли. Все перепутано. Но зато ошибки свои, неповторимые… И их хватило бы на два сочинения!
Сначала Алеша показал классу четыре пальца, но потом, решив, видимо, до конца быть правдивым, поджал один из них, и ребята поняли, что в тетради поставлена тройка.
Стопка тетрадей быстро уменьшалась.
Витя Кораблев заметно стал проявлять признаки беспокойства.
Наконец учительница открыла последнюю тетрадь:
– Но больше всего меня порадовала работа Вити Кораблева. Он, может быть, полнее и глубже всех выразил то, к чему вы так стремитесь. Послушайте, какие хорошие слова написал Витя. – Клавдия Львовна вновь поднялась со стула и прочла: – «В золотую пору юности, когда жизнь бьет ключом и полна счастья и радости, каждый из нас должен воспитывать в себе лучшие черты характера, которыми наделены любимые герои советской молодежи. И ничего, что жизнь грудна и терниста. В трудностях развиваются настоящий характер, несгибаемая воля, стойкость и мужество. Так не упусти же дорогого времени, закаляй себя в годы молодости на всю жизнь, чтобы в будущем смело выдержать любые испытания, честно и достойно послужить своему народу, своей Родине!»
В классе стало очень тихо. Даже слышно было, как поскрипывала на ветру открытая форточка. Все головы повернулись к Вите: что там ни говори, а Кораблев умеет писать сочинения!
Витя сидел серьезный, одеревеневший, не сводил глаз с учительницы и немного боялся, как бы довольная улыбка не появилась прежде времени на его лице.
Только Варя почему-то беспокойно заерзала за партой да Костя неопределенно хмыкнул.
А учительница читала и читала о молодом человеке нашего времени, на которого так бы хотел походить восьмиклассник Витя Кораблев, о человеке твердом в слове и деле, смелом и мужественном, настойчивом и трудолюбивом, и глаза ее теплели, голос становился звонче, словно учительница в этот час сама помолодела.
– «…Больше всего я ценю в человеке такие чувства и душевные качества, – продолжала читать Клавдия Львовна, – как умение всегда и во всем выполнять свой долг, ставить общественное выше личного, быть правдивым и честным перед товарищами, уметь держать слово, не бояться никаких трудностей…» – Учительница удовлетворенно закрыла тетрадь. – Достаточно и этого.
– Клавдия Львовна, но это же неправда все!.. – тихо и почти испуганно проговорила Варя.
– То есть как «неправда»? – не поняла учительница. – Разве все вы не подпишитесь под этими словами?
– Я не про слова… я про Витю. – Девочка поднялась, лицо ее пошло пятнами. – Он… он совсем так не думает…
Клавдия Львовна удивленно посмотрела на нее:
– В чем дело, Варя? У Вити отличное сочинение; продуманное, обоснованное.
Варя, чувствуя, что лишается последней опоры, заговорила совсем невпопад, горячо, сбивчиво:
– Вы его спросите, Клавдия Львовна… спросите!.. Это же не Витины слова, чужие все…
Учительница перевела взгляд на Витю. Мальчик чуть побледнел и, откинув назад волосы, встал из-за парты:
– Балашова думает, что я списал свое сочинение! Интересно, у кого? У Балашовой, Ручьева? Может быть, у Прахова?
При упоминании Алешиной фамилии в классе дружно засмеялись.
Клавдия Львовна недовольно махнула рукой: о списывании не может быть и речи.
– Не понимаю, Варя, – покачала головой учительница, – что это за выпад против товарища? И где – в классе, на уроке! Вы что, не поладили друг с другом?
Варя молчала.
– И, кроме того, Витю сегодня будут принимать в комсомол… Значит, товарищи доверяют ему.
– А может, его не следует принимать! – вновь вырвалось у девочки.
«Это уж ни на что не похоже!» – готова была с досадой сказать Клавдия Львовна, но, взглянув на Варю, смолчала.
Девочка побледнела; вся подавшись вперед, она крепко вцепилась руками в крышку парты.
Учительница покачала головой: значит, случилось что-то неладное.
– Сядь, Варя! Успокойся. После урока ты нам обо всем расскажешь. – И Клавдия Львовна попросила класс достать учебники.
Глава 16
Разговор по душам
Урок продолжался. Он был словно река, которая, побурлив на камнях, вновь потекла мирно и ровно, хотя в глубине этой реки все еще шли и сталкивались друг с другом беспокойные течения. Приятели Кораблева хмуро посматривали на Варю, Девочки перешептывались и поглядывали на Витю. Тот обхватил голову руками и, казалось, ничего не слышал.
Варя сидела, ни на кого не глядя. Кто-то легонько толкнул ее в бок и вложил в руку записку.
«Головы не вешать! – прочла она. – Мы за тебя целиком и полностью. Полный вперед!»
Подписи не было, но записка была написана теми самыми иероглифами, о которых совсем недавно упоминала Клавдия Львовна.
Варя чуть улыбнулась и спрятала записку в карман.
Наконец прозвенел звонок. В класс вбежал дежурный по школе и сообщил Клавдии Львовне, что ее срочно вызывают в учительскую.
– Я сию минуту! Вы меня подождите, – сказала учительница ребятам и вышла.
Все вскочили и окружили Варю. Только беленькие, тихие, как мышки, сестры Половинкины, про которых говорили, что у них время на школу «отвешено, как в аптеке, тютелька в тютельку», собрав книжки, шагнули к двери.
Но Алеша, большой любитель всяких шумных классных собраний, раскинув руки, загоредил выход и торжественно заявил:
– Только через мой труп!.. – Потом постучал по доске и возвестил: – Новгородское вече считаю открытым.
Но на него никто не обратил внимания. Первым в атаку на Варю пошел Сема Ушков:
– Постыдилась бы! Если между вами с Витей черная кошка проскочила, так зачем же счеты на уроке сводить? Только Клавдию Львовну расстроила…
Ушкова дружно поддержали:
– Правильно!.. Совесть надо иметь!
– Просто безобразие!
– Идите в сад с Кораблевым и шпыняйте друг друга…
– Ребята! – почти горестно воскликнула Варя. – Да разве ж я из-за себя! Как вы не понимаете?..
– Ты много о себе понимаешь! – протолкался к Варе взъерошенный Сема Ушков. – Самокритику на всех наводишь, а сама какова? Кораблев с тобой за одной партой сидеть не хочет – вот и яришься на него, выдумываешь страсти-мордасти!
Варя, словно ее сбили с ног запрещенным приемом, растерянно оглянулась и схватила подруг за руки:
– Девочки!.. Что ж это, девочки?
Косте показалось, что сейчас, как и тогда в саду, у Вари из глаз брызнут слезы. Он протолкался через толпу ребят и шагнул к Ушкову.
– Ты… ты что сказал? Повтори при всех!
– А может, без заступника обойдемся? – попятился Ушков.
– А… а я говорю: повтори!
– Ручей, оставь! – крикнул Митя Епифанцев и постучал кулаком о парту. – Да что мы, в самом деле, как кумушки у колодца! Поговорим организованно. Кто будет председателем?
– Давай ты, Митя! – сказала Катя Прахова.
Митя не заставил себя ждать, встал к учительскому столу и объявил:
– Тогда тихо, граждане! Классное собрание считаю открытым… Эй, Кораблев! Ты куда?
– Сейчас же комитет комсомола начнется.
– Успеем. Сядь, посиди! Наше собрание тебя тоже касается.
Витя нехотя вернулся от двери и сел на подоконник.
– А повестка дня какая? – спросил Паша.
– На повестке дня один вопрос… – сказал Митя. – О сочинении Кораблева… Ну, и вообще разговор по душам.
– Вот мы и не опоздали! – неожиданно раздался голос Клавдии Львовны.
Ребята оглянулись. В дверях стояли преподавательница литературы и Галина Никитична.
Митя смущенно вышел из-за стола.
– Нет-нет! Веди собрание! – сказала Галина Никитична и вместе с Клавдией Львовной села за последнюю парту.
– Кто, товарищи, начнет? – Митя посмотрел на Варю. – Давай, Балашова!
– Я начну!.. – Варя медленно подошла к столу и обвела глазами весь класс, словно спрашивая разрешения высказаться без утайки, от всего сердца. – Вы на меня сегодня кричали: я свожу с Кораблевым личные счеты, я испортила урок, то, другое… Так я скажу наперед: нет у меня с ним таких счетов, так и знайте.
– Ближе к делу! – раздались недовольные голоса.
– Я уже близко… Почему я сегодня на уроке я не стерпела? Спору нет, Кораблев лучше всех сочинение написал. Таким словам, как у него, только позавидовать можно: «Хочу быть бесстрашным, как Сережа Тюленин, правдивым и настойчивым, как Саня Григорьев, мужественным и сильным, как Зоя». А если подумать: что он делает для этого? Какой он на самом деле?..
– Интересно, какой же? – спросил Сема Ушков.
– Все эти его слова – пустые и фальшивые, – продолжала Варя. – Присмотришься, как Витя живет, – со стыда сгоришь! Пишет да говорит одно, а делает другое…
– Это еще доказать надо! – перебил ее от доски Витя, где он со скучающим видом рисовал домики, елочки, косяки летящих журавлей.
– Ты, Кораблев, слушай! – обернулся к нему Митя. – С тобой класс разговаривает! Сядь как полагается.
Витя с недоумением посмотрел на грозного председателя и, пожав плечами, сел за свою парту.
– И докажу! – заявила Варя, беспокойно поправив в волосах гребенку. – Зачем ты ребятам задачки даешь списывать? Товарищам помочь хочешь, чтобы они учились лучше?.. Как бы не так! Просто дружков-приятелей подбираешь, чтобы они за тобой по пятам ходили…
– Мне приятелей и без того хватает, – ухмыльнулся Витя.
– А дома ты себя как ведешь? – не слушала его Варя. – К матери как относишься?
Ее словно прорвало. Она напомнила Вите о том, что он не интересуется жизнью класса, отказался работать в школьной бригаде, умолчал о переправленной Праховым отметке…
– Говори, да не заговаривайся! – вновь перебил ее Витя.
– А давай Катю спросим – она подтвердит.
Катя порозовела и поднялась из-за парты:
– Это так! Алеша нам проговорился…
Витя кинул на заюлившего Алешу недобрый взгляд и отвесил классу жеманный поклон:
– Здравствуйте! Я еще и за Прахова в ответе? Да что мне, ябедничать на него, доносы строчить?
– Да, в ответе! – вскинула Варя голову. – Мы все Друг за дружку в ответе. Прахов считает тебя первым учеником в классе, своим товарищем. Он шутом прикидывается, всякие номера выкидывает, а тебе весело, забавно. На все сквозь пальцы смотришь да потакаешь ему. И это ваша дружба! А в сочинении красивые слова пишешь: хочу быть настоящим товарищем, всегда прийти другу на помощь. Какая же цена твоему сочинению?
– Сочинение тут ни при чем! – вспыхнул Витя. – Это на потом, на будущее написано. А всякую мелочь незачем сюда приплетать: подсказки, шпаргалки, на уроках пошумели… Подумаешь, события мирового значения! Есть о чем разговор заводить… Все тихо, чинно в школе не бывает. Тут главное, чтоб учение в голову шло. А когда в жизни серьезные дела придут… характер, он скажется, не беспокойся!.. – Считая, что отразил все нападки, Витя решительным жестом засунул в сумку учебники и шагнул к двери: – Хватит, пошли! Сейчас комитет начнется.
– Нет, обожди! – резко крикнула Варя. – А человек из-за тебя в озере чуть не утонул… это тоже мелочь?!
Витя замер, обернулся: зеленоватые глаза его сузились.
– Ну-ну… накручивай… Копай яму! – сказал он вполголоса и, сложив на груди руки, прислонился к косяку двери.
– Кто утонул? – встревожились ребята.
– Когда, где?
– Рассказывай… не тяни!
Варя шумно перевела дыхание и посмотрела на Кораблева. Тот сделал вид, что не заметил ее взгляда.
– Я все ждала, что Витя сам скажет, – тихо призналась девочка. – А он молчит. Знает, что поступил нехорошо, а сознаться смелости не хватает… А теперь… раз на то пошло… все выложу начистоту!.. – И девочка принялась рассказывать про случай на Спиридоновом озере.
У Галины Никитичны болезненно сжалось сердце, но она не сводила глаз с Вари. Так же пристально смотрел на Варю и Костя Ручьев. Он уже забыл историю с худой лодкой, и она не занимала его сейчас. Он думал о другом.
Уже давно многие из ребят были невысокого мнения о Вите Кораблеве, но никто почему-то не высказывал этого вслух. А вот Варя решилась! Не пощадила ни славы первого ученика, ни своей дружбы с Кораблевым…
И девочка в этот миг показалась Косте очень большой и сильной.
– Вот и все, что я знаю, – закончила Варя, стремительно села за свою парту, но потом вновь вскочила: – Только я Вите прямо заявила: пока он такой, я за его прием в комсомол голосовать не буду. И пусть хоть одна останусь, а руки не подниму.
– Одна ты, скажем, не останешься, – сказал Митя и посмотрел на учительниц, словно хотел спросить, как же дальше вести собрание.
В дверях показался Ваня Воробьев:
– Восьмой класс, в чем дело? Сейчас комитет начинается. Давайте быстро!
Галина Никитична поднялась из-за парты.
«Загляни в душу класса, узнай,, кто из школьников чем и как живет, и тогда тебе легко будет вести их за собой», – вспомнила она слова Федора Семеновича.
– Теперь я понимаю, – шепнула ей Клавдия Львовна. – Варя не случайно выступила против Витиного сочинения…
Галина Никитична мельком посмотрела на брата и шагнула к двери. Но, чувствуя, что класс ждет от нее последнего слова, остановилась и сказала:
– Я хочу, чтобы на комитете вы вели себя по примеру Вари Балашовой: были бы так же честны, откровенны и требовательны друг к другу.
Глава 17
Окольным путем
Заседание комитета комсомола длилось долго. Первым из класса выскочил Витя Кораблев. Потом, минут через двадцать, когда заседание закончилось, вышли и остальные школьники.
Вася Новоселов, не сдержав радости, лихо съехал со второго этажа по лощеным перилам лестницы, с треском распахнул дверь и выбежал на школьный двор.
Уже много дней подряд солнце было скрыто за тучами, а сейчас оно неожиданно прорвало пелену толстых, хмурых облаков, и его лучи залили школьный двор ясным, теплым светом.
– Ребята, солнышко тоже за нас голосует! – закричал Вася и подбросил высоко вверх свою фуражку.
Паша неодобрительно покачал головой:
– Разыгрался, как телок на выпасе!
– А чего ж не радоваться? Такой день один раз в жизни бывает! – возразил Вася. – Давайте отметим его чем-нибудь.
– Отметить надо, это верно, – согласился Паша и обратился к Косте: – Ты, Ручей, как?
Костя, занятый своими мыслями, ничего не ответил.
Подойдя к краю обрыва, он пристально вглядывался в раскинувшиеся перед «школьной горой» колхозные поля, перелески, словно видел их впервые, и жадно вдыхал прохладный осенний воздух.
Вот он и комсомолец! Как много решилось за этот день в его жизни. На заседании комитета ребята говорили о нем хорошо, но ему пришлось выслушать и немало упреков: он резок, упрям, не всегда считается с товарищами.
Теперь, когда нужно, товарищи помогут ему, поправят, но и он, Ручьев, должен сделать все, чтобы ничем не запятнать чести комсомольца.
«Ничего не пожалею… все силы отдам», – думал он.
– Пойдемте сейчас в лес, костер разведем, – предложил Вася. – Большой костер! Чтобы из всех колхозов видели!
Паша замахал на него руками.
– Хорошо бы яблоньки в саду посадить и деревья вдоль дороги. Надолго бы память осталась! – напомнил Костя ребятам про давний школьный обычай отмечать вступление в комсомол посадкой деревьев.
– Хорошо бы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36