Писатель Рабле, герцог Бекингем, Мария Шотландская и так далее. И конечно, я сразу же обратила внимание на написание этого последнего имени.
– Копай дальше. Может, найдешь что-нибудь еще, что связано с Шотландией. А вдруг Мария жила здесь?
Кэтрин покачала головой.
– Сомнительно. Мария жила, в основном, в долине Луары, где она росла. А став женой дофина Франции, поселилась в легендарном Шенонсо, где жил король. Там жили Генрих II, его фаворитка Диана де Пуатье, жена Катерина Медичи и сын Франсуа II. В то время ее обычно называли petite Reinett d'Ecosse, маленькая королева Шотландии. Грустная история. Под конец жизни она была жалким и несчастным существом. И приняла страшную смерть – ей отрубили голову…
Зазвонил телефон, прервав рассказ Кэтрин. Сняв трубку, Кэтрин сказала:
– Chateau d'Cose. Bohjour.
Мгновенное молчание, а потом она заговорила снова:
– О, здравствуйте, Вивьен, как поживаете?
14
Взяв у Кэтрин трубку, я сел в кресло, которое она освободила для меня.
– привет, Вив, – сказал я. – Как дела?
– Спасибо, Джек, прекрасно, мне бы хотелось увидеться с тобой.
– Когда?
– Сегодня утром.
– Невозможно, – быстро ответил я, почувствовав в ее голосе нечто особенное. Я знал, когда нужно от нее защищаться.
– Тогда днем? Или вечером? – настаивала Вивьен. – Это очень важно. Правда, важно.
– Вив, не могу. Не сегодня. У меня тут сложности. Всякие дела с работниками.
– Но ты же можешь уделить мне полчаса?
– Нет, Вив. Оливье договорился с людьми. Мы будем заняты. Целый день, – врал я, сочиняя на ходу. Я ее хорошо знаю. С тех пор как мне было шесть лет. Что-то ее тревожит. Готов поклясться. Это слышно по голосу. Инстинкт подсказывает, что ее нужно держать на расстоянии вытянутой руки. Иначе она меня заарканит.
– Мне действительно необходимо поговорить с тобой, – сказала она голосом теплым и мягким, – о чем-то, касающимся нас обоих.
Вив, когда захочет, умеет и обмануть. Уж я-то это хорошо знаю!
Я быстро ответил:
– Придется подождать.
– Это необязательно. Можно и по телефону.
– Не знаю, когда я смогу.
– Можно прямо сейчас. Джек, послушай меня одну минутку, прошу тебя.
– Но…
– Никаких «но», Джек. Я кончила книгу о Бронте, как ты знаешь, и теперь, когда я не занята работой, история со смертью Себастьяна все время крутится у меня в голове. Она…
– О Боже, Вив! Только не это! Опять!
– Джек, послушай меня. Странная смерть Себастьяна не дает мне покоя, никак не дает.
– Он покончил с собой, ты же знаешь это, – прервал я ее.
– Положим. Но мне нужно знать причину, по которой он это сделал. Только тогда, если я найду ответ, я успокоюсь.
– Никто не даст тебе ответа. Это знает только Себастьян. А свою тайну он унес в могилу.
– Это не совсем так.
– В каком смысле?
– Я думала…
– О чем? – прервал я ее, мысленно застонав. Как хорошо я знал эту интонацию. От нее исходила тревога.
– О его жизни. О том, чем он занимался последние шесть – восемь месяцев перед смертью. С кем бывал. И не менее важно, как держался. Ты знаешь, в каком он был настроении? Был ли обеспокоен? Или, напротив, безмятежен и счастлив?
– Вот именно – счастлив. В тот день, когда вы завтракали. Ты же так заявила, кажется?
– Он действительно был счастлив.
– Как ты можешь быть уверена?
– Глупый вопрос, Джек. Я хорошо его знаю. Он был счастлив. Я же помню, что я чувствовала в тот день, хорошо помню. И я была рада за него, рада, что он собирается начать новую жизнь.
– Да? – поразился я. – А что ты подразумеваешь под «новой жизнью»?
– Женщину, Джек, новую женщину. Он любил ее и собирался на ней жениться.
Ошеломленный, я воскликнул:
– Он тебе наврал!
– Нет. Он сказал, что они поженятся весной. Он хотел познакомить меня с ней и пригласил на свадьбу.
– Вот мерзость, – сказал я.
– Нет, это не мерзость. Мы всегда были близки. Очень, очень близки. Но не будем отвлекаться.
Не обратив внимание на это замечание, я спросил:
– Кто эта женщина?
– Я не знаю. Он не сказал ее имени. Вот в чем дело. Если бы я знала, кто она, я повидалась бы с ней. Но раз ты так удивился, значит, ты ее не знаешь.
– Я не знаю даже о ее существовании.
– А Люциана?
– Нет. Я уверен. Она сказала бы мне.
– Но кто-то же знал о ней, Джек, и вот к чему я клоню. Я хочу побеседовать с теми, кто занимается благотворительностью в Африке.
– Почему в Африке?
– Потому что Себастьян сказал, что встретил ее там, – объяснила Вивьен. – Что она врач. Ученый. Я хочу поговорить с теми, кто присутствовал в его жизни и работе, чтобы снова прокрутить эти последние его месяцы.
– Люди могут и воспротивиться этому. Могут просто ничего не сказать тебе, – заметил я. – Они преданы Себастьяну. Его памяти.
– Знаю. Но у меня есть прекрасный предлог. Я пишу очерк о нем для «Санди Таймз Мэгэзин». Сэнди Робертсон одобрил мою идею вчера вечером. Я не хочу, чтобы очерк о величайшем филантропе мира вышел поверхностным… ведь Себастьян был, вероятно, последним из людей этой породы. Вот одна из причин, по которой я хочу видеть тебя, Джек. Мне бы хотелось услышать прежде всего от тебя, какое впечатление он производил в последние месяцы прошлого года.
– Вив, э то смешно! Почему ты не можешь бросить все это?
– Не могу. Хочу, но не могу. Головой, рассудком я понимаю, что это самоубийство. Но сердцем – нет. По крайней мере я не могу примириться, что он убил себя, будучи таким счастливым, таким уверенным в будущем. Здесь что-то не так, какая-то ужасная ошибка. Что-то воистину страшное должно было случиться после того, как мы завтракали в понедельник. Я чувствую это кожей.
– И ты решила все разузнать? Да? Ну, Вив, вот тебе замечательная версия: эта леди турнула его.
– Может быть, она так и сделала, не буду спорить. Но я не верю, что Себастьян покончил бы с собой из-за женщины, то есть тот Себастьян, которого я знала.
– Я ничего не знаю. И помочь ничем не могу. И с очерком тоже.
– Ты можешь вспомнить что-нибудь, если напряжешь мозги. Если серьезно задумаешься об этих месяцах.
– Вряд ли.
– В день похорон Сирес сказал, что я должна написать о нем книгу. Биографию.
– Хранительница огня! Это твоя новая роль, дорогая?
– Не будь саркастичным, Джек, это тебе не идет. Да, я должна это сделать. Я хочу убедиться, что сумею быть объективной. Очерк мне поможет. Это будет что-то вроде пробы.
– А у кого ты хочешь брать интервью?
– У его коллег из «Лок Индастриз» и из «Фонда». Один выведет на другого, так всегда бывает. Я быстро разберусь, кто знал его лучше других, кто с какой стороны знал. С Люцианой я тоже хочу поговорить.
– Вив, ты сошла с ума! – воскликнул я. – Она пошлет тебя куда подальше, вот и все.
– Посмотрим.
– Попомни мои слова.
– Джек!
– Да?
– Ты бы в прошлом месяце в Нью-Йорке на собрании «Лок Индастриз». Скажи, не говорил ли кто-нибудь о нем? О новой женщине в его жизни?
– Нет.
– Ммм… Возможно, они о ней не знали?
– Точно, крошка.
– Джек, ты ведь поможешь мне с очерком, да? Это очень важно для меня. Важно написать его, и я уверена, что очерк поможет мне примириться с его смертью.
– Ладно, – неохотно согласился я. Все мои прекрасные решения ни к чему не привели. – Но я ничего не знаю. Я почти и не видел его за последний год.
– Вспомни, что могло бы дать ключ к его настроениям и его поведению в это время.
– Попробую. Я позвоню. На той неделе.
– Меня здесь не будет. Через пару дней я уезжаю в Нью-Йорк. Начну брать интервью у своих старых друзей в «Фонде». Это будет начало.
– Счастливого пути.
– Пока, Джек. Будем держать связь, я буду звонить.
– Дерьмо! – Я отшвырнул трубку и бросился в свое кресло.
– Что такое, Джек? Что случилось? – спросила Кэтрин своим спокойным голосом. Голосом, к которому я привык за эти месяцы.
– Это Вивьен. Совсем вышла из берегов.
– Любопытное замечание по адресу такой уравновешенной, земной и рациональной особы, как она.
– Она не рациональная. И не земная, – пылко воскликнул я. – Во всяком случае, когда речь идет о Себастьяне. Это у нее навязчивая идея. Пять месяцев как он умер. Она все еще говорит всякие слова о его смерти. Заткнулась бы, и все дела. Пусть он себе покоится с миром. Не выношу, когда она такая.
– Какая такая?
– В роли хранительницы огня. – Я засмеялся и добавил: – Она все еще пылает. – Получилась игра слов, и я опять засмеялся.
Кэтрин это не рассмешило. Вид у нее был сосредоточенный.
– Из того, что ты мне рассказывал, я поняла, что она его обожает, а ты – ненавидишь. В этом вы – два сапога не пара, – пробормотала Кэтрин. – Вы – противоположные полюса, когда речь идет о Себастьяне Локе. Вы никогда не сговоритесь.
– Почти верно, милая. У Вивьен трудности. Нечего делать. Книга о Бронте кончена. Сдана. Теперь Себастьян. Она занялась им. Опять. Дерьмо!
Кэтрин задумчиво посмотрела на меня, потом медленно заговорила:
– Ты имеешь в виду, что она собирается написать книгу о твоем отце, дорогой? Ты это хочешь сказать?
– Не книгу. Очерк. Для лондонской «Санди Таймз». Ее редактор одобрил идею. Но должна быть и книга. Мой дед, старый дурень, надоумил ее. На похоронах. Представляешь? Господи! Она должна и это сделать. И сделает. Черт!
– Джек, ради Бога, что ты так расстроился? Ты прямо как дитя неразумное.
– Вовсе нет.
– Как только дело касается твоего отца, ты сразу же выходишь из себя, дорогой.
– Вивьен хочется попробовать. Раскопать его жизнь. За последний год. «Я должна узнать», – говорит она. И еще она говорит: «Я должна узнать, чем он занимался. С кем встречался. Каким был. Его настроения. Его поведение. Я должна понять его. Я должна выяснить, почему он покончил с собой». Вот что она мне говорила.
– И как она намерена собирать эти сведения?
– Разговаривать с людьми. Брать интервью.
– С кем именно?
– С теми, кто работал с ним. В «Лок Индастриз». В «Фонде». Со мной. С Люцианой. Бог ее знает, с кем еще.
– И она напишет о своих выводах, да?
– Не совсем. Она не будет писать о самоубийстве. Во всяком случае, в статье. Зная ее, уверен, что она и не коснется этой темы. Она будет придерживаться определенной линии. Что она к нему чувствовала, все еще чувствует, и все это в радужных тонах. Хвалебный очерк. Она покажет только его хорошие стороны. Разобравшись в том, каким он был в последние месяцы жизни. Вот что важно для нее. Это все очень личное.
– Ясно. Но я не понимаю, чем ты так расстроен.
– Лучше бы она бросила все это. Я не хочу, чтобы мне о нем постоянно напоминали. Он умер. Похоронен. Я не хочу, чтобы она выкапывала его из могилы.
– Мне кажется, что не стоит так переживать, дорогой. Ты только что сказал, что она не будет писать о нем ничего плохого. И я с тобой согласна. Судя по тому, что ты сказал, Вивьен необычайно чтит Себастьяна и память о нем.
– Она все еще любит его.
– О нет, я этого не думаю, Джек, совсем не думаю. Вивьен слишком живая, слишком сексуальная и слишком чувственная женщина, чтобы цепляться за покойника. По крайней мере, у меня сложилось о ней такое впечатление. Нет, слава Богу! Она считает, что жизнь – для того, чтобы жить. Она, кажется, сходит с ума по Киту Тримейну. Теперь он, а не Себастьян наполняет ее жизнь. Поверь мне. Я знаю, что говорю, и знаю, что я права.
– Наверное, – и я поспешил переменить тему разговора.
15
– Была другая женщина, – сказал я, глядя на Кэтрин через обеденный стол.
Она тоже взглянула на меня и сказала, улыбнувшись слегка удивленно:
– Я уверена, что других женщин до меня было много, Джек. Кроме двух твоих жен. Я и не ожидала, что может быть иначе. Ты очень привлекательный человек.
– Нет, нет. Речь идет о Себастьяне. Была другая женщина в его жизни. Как раз перед тем, как он умер. Новая женщина, – объяснил я. – Я о ней ничего не знал. И никто не знал. Но Вив он рассказал. Когда они завтракали. В понедельник той роковой недели, когда он покончил с собой. Она сказал Вив, что собирается жениться на этой женщине.
– А кто она? – спросила Кэтрин, озадаченно глядя на меня.
Я пожал плечами.
– Не представляю. Вив не спросила, как ее зовут. Он не сказал. Сказал только, что она врач. Вив упомянула об этом утром. По телефону. Только сейчас. Не знаю, почему она молчала об этом романе. Я забыл тебе рассказать.
– Значит, он был счастлив тогда. Как странно тогда, что он покончил с собой.
– С другой стороны, эта таинственная женщина могла сама порвать с ним, – заметила Кэтрин.
Я улыбнулся.
– О том же самом я и сказал Вив.
– Что же она тебе ответила?
– Что он не совершил бы такого ужасного шага из-за отвергнутой любви.
Кэтрин подумала, потом сказала:
– Что ж, я, пожалуй, согласна с ней.
– Но ведь ты его не знала, – возразил я.
– Нет, лично не знала, и ты редко рассказывал мне о нем. Только всякие странные обрывки. но я много знала о нем задолго до того, как мы с тобой встретились. Знала о деньгах, которые он жертвовал на благотворительность. Об огромных отчислениях для Боснии в прошлом году. Себастьяна знали многие. Естественно, и я о нем читала. В газетах ему отводили очень много места. – Она глотнула вина. – У него было с полдюжины жен, да?
– Пять.
– Не имеет значения, одной больше, одной меньше. Он был богат, красив, известен, так что привлекал многих. Наверное, он был весьма искушенный человек. Любил земные радости.
– Очень.
Кэтрин кивнула.
– Думаю, Вивьен права. Из-за женщины он не стал бы себя убивать – ведь он же не желторотый юнец, а опытный, зрелый мужчина. К тому же, я уверена, что он мог получить любую женщину, которую пожелал бы.
– Это верно. Он действовал на них гипнотически. Мы с ним не ладили. Я тебе рассказывал. Но нужно отдать должное этому дьяволу. Он притягивал женщин, как магнит. Они просто из себя лезли, чтобы познакомиться с ним. Но он их не поощрял, держался с женщинами очень небрежно. Но, бесспорно, в нем было нечто: внешность, обаяние, блеск. Зов пола. И роковой шарм. Да, это был фатальный человек. И непредсказуемый. Даже отчасти безумный.
– Безумен, развращен, с таким опасно знаться, – задумчиво произнесла Кэтрин.
– Да, похоже, если все это суммировать. Ты хорошо это сказала, солнышко.
– О, это не моя фраза. Это сказала другая женщина задолго до того, как я родилась. В начале XIX века, если быть точной.
– А кто?
– Леди Каролина Лэмб. Она написала это в своем дневнике, после того, как познакомилась с лордом Байроном, поэтом. Она имела в виду, конечно, что Байрон был эмоционально опасен. Он был в Лондоне чем-то вроде легенды. Слава пришла к нему рано, после того, как он издал в 1812 году «Чайльд Гарольда». Женщины жаждали знакомства с ним, ссорились из-за него. Хотя он был скорее дичью, чем охотником. Потом леди Каролина закончила свою фразу, добавив: «Это прекрасное бледное лицо – мой рок». Когда она познакомилась с Байроном, у него уже была репутация в лондонском свете – репутация опасного и неотразимого человека. Во всем этом, конечно, большую роль играли легенды и слухи. А они – прекрасные стимуляторы.
– Безумен, развращен, с таким опасно знаться, – повторил я. – Да, это подходит к Себастьяну на все сто.
– И никто не знал, что Себастьян влюблен?
– Похоже, что так. Во всяком случае, я не знал и Люциана тоже. Она бы мне сказала. Любопытно, что он хранил это в тайне.
Кэтрин кивнула.
Мы помолчали.
Наконец, я сказал:
– А ты веришь в хорошие и дурные гены?
– Как сказать. Ты это о чем?
– Может страсть к самоубийству быть наследственной?
– Этого я не знаю. Почему ты спрашиваешь?
– Единокровная сестра Себастьяна Гленда покончила с собой несколько лет тому назад. Его единокровный брат Малкольм сделал то же самое, насколько я знаю. Он утонул, катаясь на лодке по озеру Комо. Предполагается, что это несчастный случай. Я же думаю, что это не так. Тетя Фиона, другая сестра Себастьяна, стала наркоманкой. Куда-то исчезла. Давно. Может, и жива. Но, скорее, нет. Плохие гены?
– Я просто не могу ответить на этот вопрос, Джек. Но все это ужасно и воистину трагично.
– Ага. Я – последний. Последний из могикан.
Бровь у Кэтрин поднялась, и на лице появилось насмешливое выражение.
Я ухмыльнулся.
– Я – последний мужчина в нашей династии. Если я не произведу на свет отпрыска. Что вряд ли. А у Люцианы никогда не будет детей.
Кэтрин сидела с задумчивым видом. Потом спросила:
– Тебе не кажется, что это очень грустно?
– Что?
– Что ты – последний представитель великой американской семьи.
– Не особенно. И я не думаю, что кто-то в нашей семье был таким уж великим. Сирес и Себастьян – менее всего.
– Почему ты их так ненавидишь?
– Разве?
– Мне кажется, именно с таким чувством ты говоришь о них все эти месяцы, что я тебя знаю.
– Себастьян никогда не был мне отцом. Он на это неспособен. Неспособен любить меня. Или кого-нибудь вообще, – ответил я, заметив при этом, что голос у меня стал резким.
– Вивьен говорит, что ее он любил.
– ей нравится так думать. Но это не так. Он был мил с ней. Больше, чем со своими другими женами. Но он ее не любил – не мог. Он вообще на это был неспособен. Ну, говорил он ей о любви, но ничего больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Копай дальше. Может, найдешь что-нибудь еще, что связано с Шотландией. А вдруг Мария жила здесь?
Кэтрин покачала головой.
– Сомнительно. Мария жила, в основном, в долине Луары, где она росла. А став женой дофина Франции, поселилась в легендарном Шенонсо, где жил король. Там жили Генрих II, его фаворитка Диана де Пуатье, жена Катерина Медичи и сын Франсуа II. В то время ее обычно называли petite Reinett d'Ecosse, маленькая королева Шотландии. Грустная история. Под конец жизни она была жалким и несчастным существом. И приняла страшную смерть – ей отрубили голову…
Зазвонил телефон, прервав рассказ Кэтрин. Сняв трубку, Кэтрин сказала:
– Chateau d'Cose. Bohjour.
Мгновенное молчание, а потом она заговорила снова:
– О, здравствуйте, Вивьен, как поживаете?
14
Взяв у Кэтрин трубку, я сел в кресло, которое она освободила для меня.
– привет, Вив, – сказал я. – Как дела?
– Спасибо, Джек, прекрасно, мне бы хотелось увидеться с тобой.
– Когда?
– Сегодня утром.
– Невозможно, – быстро ответил я, почувствовав в ее голосе нечто особенное. Я знал, когда нужно от нее защищаться.
– Тогда днем? Или вечером? – настаивала Вивьен. – Это очень важно. Правда, важно.
– Вив, не могу. Не сегодня. У меня тут сложности. Всякие дела с работниками.
– Но ты же можешь уделить мне полчаса?
– Нет, Вив. Оливье договорился с людьми. Мы будем заняты. Целый день, – врал я, сочиняя на ходу. Я ее хорошо знаю. С тех пор как мне было шесть лет. Что-то ее тревожит. Готов поклясться. Это слышно по голосу. Инстинкт подсказывает, что ее нужно держать на расстоянии вытянутой руки. Иначе она меня заарканит.
– Мне действительно необходимо поговорить с тобой, – сказала она голосом теплым и мягким, – о чем-то, касающимся нас обоих.
Вив, когда захочет, умеет и обмануть. Уж я-то это хорошо знаю!
Я быстро ответил:
– Придется подождать.
– Это необязательно. Можно и по телефону.
– Не знаю, когда я смогу.
– Можно прямо сейчас. Джек, послушай меня одну минутку, прошу тебя.
– Но…
– Никаких «но», Джек. Я кончила книгу о Бронте, как ты знаешь, и теперь, когда я не занята работой, история со смертью Себастьяна все время крутится у меня в голове. Она…
– О Боже, Вив! Только не это! Опять!
– Джек, послушай меня. Странная смерть Себастьяна не дает мне покоя, никак не дает.
– Он покончил с собой, ты же знаешь это, – прервал я ее.
– Положим. Но мне нужно знать причину, по которой он это сделал. Только тогда, если я найду ответ, я успокоюсь.
– Никто не даст тебе ответа. Это знает только Себастьян. А свою тайну он унес в могилу.
– Это не совсем так.
– В каком смысле?
– Я думала…
– О чем? – прервал я ее, мысленно застонав. Как хорошо я знал эту интонацию. От нее исходила тревога.
– О его жизни. О том, чем он занимался последние шесть – восемь месяцев перед смертью. С кем бывал. И не менее важно, как держался. Ты знаешь, в каком он был настроении? Был ли обеспокоен? Или, напротив, безмятежен и счастлив?
– Вот именно – счастлив. В тот день, когда вы завтракали. Ты же так заявила, кажется?
– Он действительно был счастлив.
– Как ты можешь быть уверена?
– Глупый вопрос, Джек. Я хорошо его знаю. Он был счастлив. Я же помню, что я чувствовала в тот день, хорошо помню. И я была рада за него, рада, что он собирается начать новую жизнь.
– Да? – поразился я. – А что ты подразумеваешь под «новой жизнью»?
– Женщину, Джек, новую женщину. Он любил ее и собирался на ней жениться.
Ошеломленный, я воскликнул:
– Он тебе наврал!
– Нет. Он сказал, что они поженятся весной. Он хотел познакомить меня с ней и пригласил на свадьбу.
– Вот мерзость, – сказал я.
– Нет, это не мерзость. Мы всегда были близки. Очень, очень близки. Но не будем отвлекаться.
Не обратив внимание на это замечание, я спросил:
– Кто эта женщина?
– Я не знаю. Он не сказал ее имени. Вот в чем дело. Если бы я знала, кто она, я повидалась бы с ней. Но раз ты так удивился, значит, ты ее не знаешь.
– Я не знаю даже о ее существовании.
– А Люциана?
– Нет. Я уверен. Она сказала бы мне.
– Но кто-то же знал о ней, Джек, и вот к чему я клоню. Я хочу побеседовать с теми, кто занимается благотворительностью в Африке.
– Почему в Африке?
– Потому что Себастьян сказал, что встретил ее там, – объяснила Вивьен. – Что она врач. Ученый. Я хочу поговорить с теми, кто присутствовал в его жизни и работе, чтобы снова прокрутить эти последние его месяцы.
– Люди могут и воспротивиться этому. Могут просто ничего не сказать тебе, – заметил я. – Они преданы Себастьяну. Его памяти.
– Знаю. Но у меня есть прекрасный предлог. Я пишу очерк о нем для «Санди Таймз Мэгэзин». Сэнди Робертсон одобрил мою идею вчера вечером. Я не хочу, чтобы очерк о величайшем филантропе мира вышел поверхностным… ведь Себастьян был, вероятно, последним из людей этой породы. Вот одна из причин, по которой я хочу видеть тебя, Джек. Мне бы хотелось услышать прежде всего от тебя, какое впечатление он производил в последние месяцы прошлого года.
– Вив, э то смешно! Почему ты не можешь бросить все это?
– Не могу. Хочу, но не могу. Головой, рассудком я понимаю, что это самоубийство. Но сердцем – нет. По крайней мере я не могу примириться, что он убил себя, будучи таким счастливым, таким уверенным в будущем. Здесь что-то не так, какая-то ужасная ошибка. Что-то воистину страшное должно было случиться после того, как мы завтракали в понедельник. Я чувствую это кожей.
– И ты решила все разузнать? Да? Ну, Вив, вот тебе замечательная версия: эта леди турнула его.
– Может быть, она так и сделала, не буду спорить. Но я не верю, что Себастьян покончил бы с собой из-за женщины, то есть тот Себастьян, которого я знала.
– Я ничего не знаю. И помочь ничем не могу. И с очерком тоже.
– Ты можешь вспомнить что-нибудь, если напряжешь мозги. Если серьезно задумаешься об этих месяцах.
– Вряд ли.
– В день похорон Сирес сказал, что я должна написать о нем книгу. Биографию.
– Хранительница огня! Это твоя новая роль, дорогая?
– Не будь саркастичным, Джек, это тебе не идет. Да, я должна это сделать. Я хочу убедиться, что сумею быть объективной. Очерк мне поможет. Это будет что-то вроде пробы.
– А у кого ты хочешь брать интервью?
– У его коллег из «Лок Индастриз» и из «Фонда». Один выведет на другого, так всегда бывает. Я быстро разберусь, кто знал его лучше других, кто с какой стороны знал. С Люцианой я тоже хочу поговорить.
– Вив, ты сошла с ума! – воскликнул я. – Она пошлет тебя куда подальше, вот и все.
– Посмотрим.
– Попомни мои слова.
– Джек!
– Да?
– Ты бы в прошлом месяце в Нью-Йорке на собрании «Лок Индастриз». Скажи, не говорил ли кто-нибудь о нем? О новой женщине в его жизни?
– Нет.
– Ммм… Возможно, они о ней не знали?
– Точно, крошка.
– Джек, ты ведь поможешь мне с очерком, да? Это очень важно для меня. Важно написать его, и я уверена, что очерк поможет мне примириться с его смертью.
– Ладно, – неохотно согласился я. Все мои прекрасные решения ни к чему не привели. – Но я ничего не знаю. Я почти и не видел его за последний год.
– Вспомни, что могло бы дать ключ к его настроениям и его поведению в это время.
– Попробую. Я позвоню. На той неделе.
– Меня здесь не будет. Через пару дней я уезжаю в Нью-Йорк. Начну брать интервью у своих старых друзей в «Фонде». Это будет начало.
– Счастливого пути.
– Пока, Джек. Будем держать связь, я буду звонить.
– Дерьмо! – Я отшвырнул трубку и бросился в свое кресло.
– Что такое, Джек? Что случилось? – спросила Кэтрин своим спокойным голосом. Голосом, к которому я привык за эти месяцы.
– Это Вивьен. Совсем вышла из берегов.
– Любопытное замечание по адресу такой уравновешенной, земной и рациональной особы, как она.
– Она не рациональная. И не земная, – пылко воскликнул я. – Во всяком случае, когда речь идет о Себастьяне. Это у нее навязчивая идея. Пять месяцев как он умер. Она все еще говорит всякие слова о его смерти. Заткнулась бы, и все дела. Пусть он себе покоится с миром. Не выношу, когда она такая.
– Какая такая?
– В роли хранительницы огня. – Я засмеялся и добавил: – Она все еще пылает. – Получилась игра слов, и я опять засмеялся.
Кэтрин это не рассмешило. Вид у нее был сосредоточенный.
– Из того, что ты мне рассказывал, я поняла, что она его обожает, а ты – ненавидишь. В этом вы – два сапога не пара, – пробормотала Кэтрин. – Вы – противоположные полюса, когда речь идет о Себастьяне Локе. Вы никогда не сговоритесь.
– Почти верно, милая. У Вивьен трудности. Нечего делать. Книга о Бронте кончена. Сдана. Теперь Себастьян. Она занялась им. Опять. Дерьмо!
Кэтрин задумчиво посмотрела на меня, потом медленно заговорила:
– Ты имеешь в виду, что она собирается написать книгу о твоем отце, дорогой? Ты это хочешь сказать?
– Не книгу. Очерк. Для лондонской «Санди Таймз». Ее редактор одобрил идею. Но должна быть и книга. Мой дед, старый дурень, надоумил ее. На похоронах. Представляешь? Господи! Она должна и это сделать. И сделает. Черт!
– Джек, ради Бога, что ты так расстроился? Ты прямо как дитя неразумное.
– Вовсе нет.
– Как только дело касается твоего отца, ты сразу же выходишь из себя, дорогой.
– Вивьен хочется попробовать. Раскопать его жизнь. За последний год. «Я должна узнать», – говорит она. И еще она говорит: «Я должна узнать, чем он занимался. С кем встречался. Каким был. Его настроения. Его поведение. Я должна понять его. Я должна выяснить, почему он покончил с собой». Вот что она мне говорила.
– И как она намерена собирать эти сведения?
– Разговаривать с людьми. Брать интервью.
– С кем именно?
– С теми, кто работал с ним. В «Лок Индастриз». В «Фонде». Со мной. С Люцианой. Бог ее знает, с кем еще.
– И она напишет о своих выводах, да?
– Не совсем. Она не будет писать о самоубийстве. Во всяком случае, в статье. Зная ее, уверен, что она и не коснется этой темы. Она будет придерживаться определенной линии. Что она к нему чувствовала, все еще чувствует, и все это в радужных тонах. Хвалебный очерк. Она покажет только его хорошие стороны. Разобравшись в том, каким он был в последние месяцы жизни. Вот что важно для нее. Это все очень личное.
– Ясно. Но я не понимаю, чем ты так расстроен.
– Лучше бы она бросила все это. Я не хочу, чтобы мне о нем постоянно напоминали. Он умер. Похоронен. Я не хочу, чтобы она выкапывала его из могилы.
– Мне кажется, что не стоит так переживать, дорогой. Ты только что сказал, что она не будет писать о нем ничего плохого. И я с тобой согласна. Судя по тому, что ты сказал, Вивьен необычайно чтит Себастьяна и память о нем.
– Она все еще любит его.
– О нет, я этого не думаю, Джек, совсем не думаю. Вивьен слишком живая, слишком сексуальная и слишком чувственная женщина, чтобы цепляться за покойника. По крайней мере, у меня сложилось о ней такое впечатление. Нет, слава Богу! Она считает, что жизнь – для того, чтобы жить. Она, кажется, сходит с ума по Киту Тримейну. Теперь он, а не Себастьян наполняет ее жизнь. Поверь мне. Я знаю, что говорю, и знаю, что я права.
– Наверное, – и я поспешил переменить тему разговора.
15
– Была другая женщина, – сказал я, глядя на Кэтрин через обеденный стол.
Она тоже взглянула на меня и сказала, улыбнувшись слегка удивленно:
– Я уверена, что других женщин до меня было много, Джек. Кроме двух твоих жен. Я и не ожидала, что может быть иначе. Ты очень привлекательный человек.
– Нет, нет. Речь идет о Себастьяне. Была другая женщина в его жизни. Как раз перед тем, как он умер. Новая женщина, – объяснил я. – Я о ней ничего не знал. И никто не знал. Но Вив он рассказал. Когда они завтракали. В понедельник той роковой недели, когда он покончил с собой. Она сказал Вив, что собирается жениться на этой женщине.
– А кто она? – спросила Кэтрин, озадаченно глядя на меня.
Я пожал плечами.
– Не представляю. Вив не спросила, как ее зовут. Он не сказал. Сказал только, что она врач. Вив упомянула об этом утром. По телефону. Только сейчас. Не знаю, почему она молчала об этом романе. Я забыл тебе рассказать.
– Значит, он был счастлив тогда. Как странно тогда, что он покончил с собой.
– С другой стороны, эта таинственная женщина могла сама порвать с ним, – заметила Кэтрин.
Я улыбнулся.
– О том же самом я и сказал Вив.
– Что же она тебе ответила?
– Что он не совершил бы такого ужасного шага из-за отвергнутой любви.
Кэтрин подумала, потом сказала:
– Что ж, я, пожалуй, согласна с ней.
– Но ведь ты его не знала, – возразил я.
– Нет, лично не знала, и ты редко рассказывал мне о нем. Только всякие странные обрывки. но я много знала о нем задолго до того, как мы с тобой встретились. Знала о деньгах, которые он жертвовал на благотворительность. Об огромных отчислениях для Боснии в прошлом году. Себастьяна знали многие. Естественно, и я о нем читала. В газетах ему отводили очень много места. – Она глотнула вина. – У него было с полдюжины жен, да?
– Пять.
– Не имеет значения, одной больше, одной меньше. Он был богат, красив, известен, так что привлекал многих. Наверное, он был весьма искушенный человек. Любил земные радости.
– Очень.
Кэтрин кивнула.
– Думаю, Вивьен права. Из-за женщины он не стал бы себя убивать – ведь он же не желторотый юнец, а опытный, зрелый мужчина. К тому же, я уверена, что он мог получить любую женщину, которую пожелал бы.
– Это верно. Он действовал на них гипнотически. Мы с ним не ладили. Я тебе рассказывал. Но нужно отдать должное этому дьяволу. Он притягивал женщин, как магнит. Они просто из себя лезли, чтобы познакомиться с ним. Но он их не поощрял, держался с женщинами очень небрежно. Но, бесспорно, в нем было нечто: внешность, обаяние, блеск. Зов пола. И роковой шарм. Да, это был фатальный человек. И непредсказуемый. Даже отчасти безумный.
– Безумен, развращен, с таким опасно знаться, – задумчиво произнесла Кэтрин.
– Да, похоже, если все это суммировать. Ты хорошо это сказала, солнышко.
– О, это не моя фраза. Это сказала другая женщина задолго до того, как я родилась. В начале XIX века, если быть точной.
– А кто?
– Леди Каролина Лэмб. Она написала это в своем дневнике, после того, как познакомилась с лордом Байроном, поэтом. Она имела в виду, конечно, что Байрон был эмоционально опасен. Он был в Лондоне чем-то вроде легенды. Слава пришла к нему рано, после того, как он издал в 1812 году «Чайльд Гарольда». Женщины жаждали знакомства с ним, ссорились из-за него. Хотя он был скорее дичью, чем охотником. Потом леди Каролина закончила свою фразу, добавив: «Это прекрасное бледное лицо – мой рок». Когда она познакомилась с Байроном, у него уже была репутация в лондонском свете – репутация опасного и неотразимого человека. Во всем этом, конечно, большую роль играли легенды и слухи. А они – прекрасные стимуляторы.
– Безумен, развращен, с таким опасно знаться, – повторил я. – Да, это подходит к Себастьяну на все сто.
– И никто не знал, что Себастьян влюблен?
– Похоже, что так. Во всяком случае, я не знал и Люциана тоже. Она бы мне сказала. Любопытно, что он хранил это в тайне.
Кэтрин кивнула.
Мы помолчали.
Наконец, я сказал:
– А ты веришь в хорошие и дурные гены?
– Как сказать. Ты это о чем?
– Может страсть к самоубийству быть наследственной?
– Этого я не знаю. Почему ты спрашиваешь?
– Единокровная сестра Себастьяна Гленда покончила с собой несколько лет тому назад. Его единокровный брат Малкольм сделал то же самое, насколько я знаю. Он утонул, катаясь на лодке по озеру Комо. Предполагается, что это несчастный случай. Я же думаю, что это не так. Тетя Фиона, другая сестра Себастьяна, стала наркоманкой. Куда-то исчезла. Давно. Может, и жива. Но, скорее, нет. Плохие гены?
– Я просто не могу ответить на этот вопрос, Джек. Но все это ужасно и воистину трагично.
– Ага. Я – последний. Последний из могикан.
Бровь у Кэтрин поднялась, и на лице появилось насмешливое выражение.
Я ухмыльнулся.
– Я – последний мужчина в нашей династии. Если я не произведу на свет отпрыска. Что вряд ли. А у Люцианы никогда не будет детей.
Кэтрин сидела с задумчивым видом. Потом спросила:
– Тебе не кажется, что это очень грустно?
– Что?
– Что ты – последний представитель великой американской семьи.
– Не особенно. И я не думаю, что кто-то в нашей семье был таким уж великим. Сирес и Себастьян – менее всего.
– Почему ты их так ненавидишь?
– Разве?
– Мне кажется, именно с таким чувством ты говоришь о них все эти месяцы, что я тебя знаю.
– Себастьян никогда не был мне отцом. Он на это неспособен. Неспособен любить меня. Или кого-нибудь вообще, – ответил я, заметив при этом, что голос у меня стал резким.
– Вивьен говорит, что ее он любил.
– ей нравится так думать. Но это не так. Он был мил с ней. Больше, чем со своими другими женами. Но он ее не любил – не мог. Он вообще на это был неспособен. Ну, говорил он ей о любви, но ничего больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30