Его тело расслабилось, но голова была занята мыслями. Он изо всех сил старался придумать слова, которые заставили бы Кэтрин рассмеяться или ответить остроумной репликой, однако ничего не получалось.
Что-то ему не удается стать самим собой. Нужно было прийти сюда одному.
– А знаешь, он любил Рейчел, – вдруг проговорил Джаспер и почувствовал себя полным идиотом, когда услышал собственные слова. Черт, он произнес это вслух.
– Мистер Гудинг? – после небольшой паузы спросила Кэтрин. – А почему в прошедшем времени? Мне казалось, что…
– Мой отец, – перебил ее Джаспер. – Ей было чуть больше года, когда он умер, и он любил ее. Он обожал ее. Он часто носил ее на руках по дому, к ужасу ее няньки.
Кэтрин ничего не сказала.
– И он с восторгом ждал моего появления, – продолжал Джаспер. – В тот день, когда он умер, он с друзьями отправился на охоту, а потом они выпили. Когда ему сообщили, что у моей матери, кажется, начались схватки, уже шел дождь. Отец скакал домой во весь опор и прыгнул через изгородь, вместо того чтобы потратить лишние десять секунд и проехать через ворота. Возможно, он даже не заметил, что они открыты. Так он погиб – а тревога оказалась ложной. Я появился на свет только через месяц.
Джаспер чувствовал себя первостатейным глупцом. Повернув голову, он насмешливо улыбнулся Кэтрин.
– Это хорошо, что он умер, – заявил он. – Второй ребенок стал бы для него полнейшим разочарованием. Ты, Кэтрин, не можешь не согласиться со мной.
– Почему ты заговорил об этом как об открытии? – спросила Кэтрин.
– Потому что это действительно открытие, – ответил Джаспер. – Сегодня утром, спустившись на кухню, я поговорил кое с кем из слуг, и они рассказали мне многое из того, о чем я никогда не слышал. Нам, знаешь ли, запрещалось упоминать имя отца.
– Почему? – нахмурилась Кэтрин.
– Он был повесой и вольнодумцем – в общем, порождением дьявола, – ответил Джаспер. – Когда вместе со вторым мужем моей матери в дом пришла добродетель, о влиянии отца следовало забыть раз и навсегда. Ради нашего блага. А возможно, он не был бы разочарован. Возможно, он воспринял бы меня как своего истинного преемника. Как думаешь?
Кэтрин проигнорировала его легкомысленный тон.
– Значит, тебе ничего не рассказывали о твоем отце? – От изумления ее и без того большие глаза стали огромными.
– Напротив, – возразил Джаспер, – все детство мне что-нибудь рассказывали о нем почти каждый день. Это человек, чье семя сделало меня плохим, безнадежным, неисправимым. Я похож на него как две капли воды – две капли тухлой воды, если быть точным. Я никогда ничего не добьюсь в жизни, потому что в моих жилах течет его кровь. И всем известно, куда я попаду после смерти, – в преисподнюю, где и присоединюсь к нему.
– А почему твоя мать не возражала? – спросила Кэтрин.
– Моя мать была очень мягкой дамой, – ответил Джаспер. – Безмятежной по характеру и, полагаю, легко поддающейся влиянию. Слуги утверждают, что она обожала моего отца. Но после его смерти и моего рождения она стала вялой и впала в тоску. Из этого состояния она выбралась только после того, как в ее жизни появился Рейберн и женился на ней. Наверное, она любила его. А еще она боялась его или, во всяком случае, боялась не угодить ему. Даже после его смерти она опасалась говорить или делать то, что, по ее мнению, могло вызвать неудовольствие.
– А тебя она не любила? – тихо осведомилась Кэтрин.
– Любила, – сказал Джаспер. – Без сомнения, любила. Она бессчетное количество раз плакала из-за меня и умоляла быть хорошим и добродетельным мальчиком, делать все, что говорит мне отчим, и своим поведением стать достойным его любви.
– А Рейчел? – поинтересовалась Кэтрин.
– Ее лишили юности, потому что мир за пределами нашего дома безнравственен, а место девочки – подле матери, – ответил Джаспер.
– А Шарлотта?
– О, у нее не было дурной крови! – с сарказмом проговорил Джаспер. – И мисс Дэниелс появилась у нас, когда Шарлотта была совсем маленькой. Еще ей повезло в том, что она родилась девочкой. Она его особо не интересовала.
Джаспер все сильнее и сильнее чувствовал себя идиотом. Ну зачем он выкладывает ей эту давнюю историю? Он никогда не рассказывал о своем детстве. Он даже редко вспоминал о нем. Естественно, он не ждет, что она пожалеет его, – даже мысли такой не было! Просто его удивляет, что утренние откровения на кухне до такой степени выбили его из колеи и посеяли смуту в голове.
Его отец любил Рейчел. Он любил свое собственное еще не родившееся продолжение. Он был способен на любовь. И умер ради любви.
Мысли проносились с такой скоростью, что у него начала кружиться голова.
– Я думаю, отец любил и мою мать, – заговорил Джаспер. – Он перестал шляться, когда женился на ней.
Она подняла их сомкнутые руки, вдруг сообразил он и ощутил, как ее губы прикоснулись к тыльной стороне его ладони, кожей почувствовал тепло ее дыхания.
– За несколько минут до того, как ему сообщили, будто у моей матери начались схватки, – продолжал он; – он поднял за меня тост. Сын или дочь – для него было не важно, кто родится, главное, чтобы ребенок родился живым и здоровым. Он так и сказал, хотя, наверное, очень хотел сына. Наследника.
Кэтрин потерлась щекой о его руку.
– Слуги боготворили его, – рассказывал Джаспер, – однако любовь к нему не ослепляла их, они видели его недостатки. По их мнению, беспечность была главным из них.
– Они и тебя боготворят, – проговорила Кэтрин. – Хотя и не ослеплены.
– Думаю, – сказал Джаспер, – у нас была бы счастливая семья, если бы он остался жив.
Он очень хотел бы прекратить пускать слюни, но не мог.
– Но если бы все сложилось не так, как сложилось, – говорил он, – не было бы Шарлотты, правда? Я всегда очень любил ее.
Черт побери, ну кто-нибудь скажет ему, что нужно заткнуться?
– Странно, – проговорил он. – Она его дочь. Разве я мог любить ее?
– Она искренна в своих чувствах, она ведет себя естественно, – сказала Кэтрин, – как и ты.
– Кэтрин, – взмолился Джаспер, – пожалуйста, останови меня! Наверняка и в твоем шкафу есть куча скелетов. Расскажи мне о них.
– Ну, у меня скелетов практически нет, – сказала она. – Хотя на мою долю и выпало непередаваемое горе: я потеряла мать, когда была совсем маленькой, а потом отца, когда мне было двенадцать. То были скорбные времена – только слово «скорбные» все равно не дает полной характеристики. Зато со мной всегда были сестры и брат, и никто из нас никогда не сомневался в том, что нас любили и что мы были желанными детьми. Даже несмотря на то что Мег отказалась от своего будущего с Криспином Дью ради нас, она никогда не давала нам почувствовать, что это была жертва, о которой она сожалеет. Я вообще об этом не знала, пока несколько лет назад мне не рассказала Несси. Я всегда чувствовала себя настолько надежно защищенной любовью своей семьи, что мне трудно представить ребенка, у которого не было этого чувства. Не представляю, что может быть ужаснее, чем ребенок, который ощущает себя нелюбимым и нежеланным. Мне плохо от этой мысли.
Договаривала Кэтрин уже на высоких тонах. Джаспер приподнялся на локтях и улыбнулся. Настало время возвращаться к себе прежнему.
– Кэтрин, моя грустная история тронула твое нежное сердце? – спросил он, глядя ей в лицо. – И это сердце в конечном итоге растаяло от любви ко мне? Ты готова признаться в этом? Что я на шаг приблизился к победе в пари? Или на два? Или что я уже полностью его выиграл?
Джаспер сразу понял свою ошибку. Она не восприняла его слова как шутливое поддразнивание. Они напомнили ей о том, что случилось на озере. Черт, как же все глупо получилось!
Неужели он никогда ничему не научится?
Но слова уже были сказаны, и Джасперу оставалось только ждать ответа. Он и ждал, слегка прикрыв глаза и приподняв уголки губ в полуулыбке.
Ну прямо-таки красавец мужчина.
Мечта одинокой, томящейся по любви женщины.
Или нет.
Кэтрин подняла руку, как будто хотела нежно погладить его по лицу. Но вместо этого со всего маху отвесила ему пощечину.
Глава 22
Она поднялась на ноги, спрыгнула с камня и пошла прочь по высокой, до колена, траве, но вдруг остановилась.
Она никогда в жизни не ударила ни одного человека. А его ударила по лицу. Ее рука все еще горела. А сердце билось. Она почти задыхалась.
Кэтрин резко повернулась к Джасперу.
– Больше так со мной не поступай! – дрожащим голосом прокричала она. – Никогда. Ты слышишь меня?
Джаспер все еще сидел на камне, опираясь на одну руку. Другой он осторожно прикасался к покрасневшей щеке.
– Слышу, – ответил он. – Кэтрин…
– Ты подпустил меня к себе, – сказала она, – ты позвал меня к себе, а потом захлопнул дверь у меня перед носом. Если ты не хочешь, чтобы я стала частью твоей жизни, тогда выгони меня, продолжай прятаться за ехидством и иронией, за прикрытыми глазами и вздернутыми бровями. Уходи. Оставь меня, и я буду спокойно жить своей жизнью. Но если ты все же предпочитаешь быть со мной, тогда впусти меня. И не начинай вдруг делать вид, будто речь только о том, чтобы выиграть это глупое пари.
Она тяжело дышала.
Джаспер, сжав губы, несколько мгновений смотрел на нее, затем встал, спустился на землю и подошел к ней. Кэтрин жалела, что он не надел сюртук и шляпу. В рубашке с подвернутыми рукавами и жилете он выглядел очень… мужественным и этим смущал ее.
– Все это было случайными зарисовками из жизни моей семьи, – проговорил он, пожимая плечами. – Тут не из-за чего переживать. Я думал, что они тебя позабавят. Нет, я думал, что они тронут тебя. Я думал, ты пожалеешь меня. Разве жалость – это не половина пути к любви? Я думал, ты…
Шлеп!
О Боже, она опять сделала это – той же рукой по той же щеке!
Джаспер закрыл глаза.
– А это больно, знаешь ли, – заметил он. – Ты, Кэтрин, забываешь, что я в невыгодном положении. Будучи джентльменом, я не могу дать тебе сдачи, правда?
– Ты ничего – ничего! – не знаешь о любви! – закричала Кэтрин. – Тебя любили и любят сейчас. Ты и сам любишь, хотя и не догадываешься об этом. Но ты закрываешься от всего этого, как только возникает угроза, что будут сломлены барьеры, много-много лет назад воздвигнутые тобой вокруг своего сердца, чтобы тебе не причинили боль, которая окажется настолько сильной, что ты не сможешь с нею жить. Но пойми, эти дни давно закончились.
На лице Джаспера играла слабая улыбка.
– Ты очаровательна, когда сердишься, – сказал он.
– Я не сержусь! – закричала Кэтрин. – Я в ярости! Любовь не игра.
Все та же полуулыбка, полуприкрытые глаза, в которых нет даже искры лукавства или веселья.
– Тогда что, если не игра? – тихо поинтересовался он.
– Это даже не чувство, – проговорила Кэтрин, – хотя чувства здесь присутствуют. И это, естественно, не счастье и ослепительный свет. И это не секс, хотя ты и утверждаешь обратное. Любовь – это крепкая связь с другим человеком либо через рождение, либо через что-то еще, что мне трудно объяснить. Часто сначала это только влечение. Но все гораздо глубже. Это стремление заботиться о другом человеке при любых обстоятельствах и желание, чтобы заботились о тебе в ответ. Это твердое решение сделать другого человека счастливым и стать счастливым самому. И это не всегда приносит счастье. Часто это приносит сильную боль, особенно когда любимый человек страдает, а ты бессилен помочь ему. Из этого состоит вся жизнь. Из открытости, доверия и ранимости. О, я знаю, что моя жизнь была легкой в том смысле, что в ней всегда присутствовала безусловная любовь. Я знаю, что не смогу полностью понять, что значит расти без любви. Но ты хочешь, чтобы последствия этого воспитания разрушили всю твою жизнь? Ты хочешь, чтобы твой отчим продолжал управлять тобой даже из могилы? Тебя любили, Джаспер, все, кроме, возможно, его. Все твои слуги и, думаю, все твои соседи всегда любили тебя. И твоя мать тоже. А Шарлотта просто обожает тебя. Все, я больше не хочу говорить, потому что просто не знаю, что сказать.
Его улыбка исказилась, один уголок рта задрался выше другого, и Кэтрин поняла, что им владеет сильное напряжение, что он, вероятно, не управляет мышцами лица. Вероятно, и две пощечины сыграли свою роль.
– Кэтрин, если бы я смог убедить тебя полюбить меня, – сказал Джаспер, – моя жизнь была бы совершенной. Я был бы счастлив до конца дней. Я…
– Опять это пари! – Кэтрин практически выплюнула эти слова. – Меня уже тошнит от него. Я больше в нем не участвую, ты понял? С ним покончено. Раз и навсегда. Любовь не игра, и я больше не намерена притворяться, будто это не так. Забудь о пари. Наши договоренности недействительны и утратили силу. Конец. Если хочешь и дальше заключать пари, возвращайся в Лондон к своим глупым приятелям, которые считают забавным ставить деньги на то, сможешь ты или нет убедить женщину, не сделавшую никому из вас ничего плохого, предаться с тобой разврату. И позволить, чтобы это произошло в публичном саду под деревом. Уезжай и не возвращайся. Скучать по тебе не буду.
Господи, откуда только взялись эти слова? Почему она опять вытащила на свет ту историю?
– Думаю, – тихо проговорил Джаспер, – с пари покончено. Я причинил тебе смертельную боль.
Это не было вопросом.
– Да, причинил, – подтвердила Кэтрин и разрыдалась.
– Кэтрин. – Джаспер взял ее за плечи.
Но Кэтрин решительно отказалась прижиматься к нему и плакать у него на груди. Вместо этого она уперлась кулачками в него. Горькие рыдания сотрясали ее тело. Ох, какой же дурой она себя чувствует! Откуда вдруг эта истерика? Все же произошло давным-давно. Это старая история.
– Как ты мог?! – сквозь всхлипы воскликнула она. – Как ты мог так поступить?! Что я тебе сделала?
– Ничего, – ответил Джаспер. – Мне нет оправдания, Кэтрин. Это было подлостью.
– И все джентльмены в клубе знали, – проговорила она.
– Да, знали многие, – согласился Джаспер.
– А теперь знают все, – простонала Кэтрин. – Зато так удобно обвинять во всем сэра Кларенса Форестера.
– Да, – произнес Джаспер, – удобно. Но виноват только я.
Кэтрин подняла к нему свое покрасневшее и отекшее лицо.
– Как ты мог так поступить с самим собой?! – тихо спросила она. – Неужели ты не уважаешь себя? Неужели тебе совсем чужда человеческая порядочность?
Джаспер сжал губы. Его пристальный взгляд – сейчас глаза были широко открыты – был устремлен на Кэтрин.
– Не знаю, – сказал он. – У меня никогда не было склонности к самоанализу.
– Ты намеренно не занимался самонаблюдением, – заявила Кэтрин. – Должно быть, в детстве чувства были для тебя невыносимы и ты просто отсек их. Но когда нет чувств, Джаспер, нет и сострадания – ни к другим, ни к самому себе. Ты закончишь тем, что будешь относиться к другим так же, как относились к тебе.
Она тыльной стороной ладони вытерла нос. Джаспер убрал руки с ее плеч и быстрым шагом пошел к камню. Взяв свой сюртук, он вытащил из кармана носовой платок и вернулся к Кэтрин.
Она взяла у него платок, вытерла глаза, высморкалась и скомкала его в кулачке.
– Я никуда не уеду, – сказал Джаспер, когда она подняла на него глаза. – Это мой дом, а ты моя жена. То, что я делал три года назад, непростительно, но, к сожалению, тебе от меня никуда не деться. Я прошу прощения, но никуда не уеду.
– Ах, Джаспер! – проговорила Кэтрин. Против своей воли она испытывала ликование. Он никуда не уедет! – Нет ничего непростительного.
Джаспер молча смотрел на нее несколько мгновений.
– Если пари расторгнуто, – сказал он, – значит, расторгнуты и все договоренности? И нет никаких условий?
– Да, – ответила Кэтрин, и для нее было большим облегчением дать именно такой ответ, потому что она отлично поняла, о каких именно условиях он говорит. Он никуда не едет, но в настоящий момент их семейную жизнь нельзя назвать по-настоящему семейной – из-за того условия, которое она выдвинула при заключении пари в первую брачную ночь.
Все это время она так тоскует по нему, хотя это и нелепо, потому что у них была только одна ночь. Все это время он спит в своей спальне.
– Приходи сегодня ночью ко мне, – произнесла Кэтрин и почувствовала, как запылали щеки.
Бросив на землю носовой платок, она обхватила ладонями его лицо. На левой щеке все еще был четко виден след от ее руки. А она сама, зареванная, сейчас, наверное, похожа на пугало.
Джаспер взял ее руки в свои и, развернув их, сначала поцеловал одну ладонь, потом другую.
– Кэтрин, – сказал он, – ты же не думаешь, что, услышав «приходи сегодня ночью ко мне», я буду ждать так долго? Нельзя ожидать этого от любого уважающего себя мужчины, у которого в жилах течет горячая кровь. И меньше всего от меня.
– Но все будут гадать, куда мы делись, – напомнила Кэтрин, – если мы уединимся в наши комнаты, как только вернемся в дом. Кроме того…
– Кэтрин, – тихо произнес он и поцеловал ее в губы.
И она сразу поняла, что он имеет в виду и какие у него намерения. Ее восприятие тут же обострилось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32