Чистые, сытые солдат
ы маневрировали по дорогам Ц пели бравые песни. Сейчас ничего нет этого.
Нет ни флага над сельсоветом, ни бравых солдат. Радио оборвано. Остался то
лько колхоз.
По весне, когда стаял снег на полях, выбрали женщины председателя из свое
й компании. Деда Савельева выбрали помощником к председателю для совета
. Немец над ними смеялся: мол, колхоз-коммуна, а на чем станете землю пахать
? Но все же не мешал Ц понимал: если хлеб не народится, отнять его будет не у
кого.
И все первое лето, всю первую зиму стояли пустыми леса, лежали пустыми озе
ра. Сенька только сейчас это сообразил.
Плакал Сенька, глядя на свою землю.
Раньше, когда войны еще не было, ребятишек стращали:
Ц Перестань реветь: леший в болото утянет.
Сейчас говорят:
Ц Тише, тише… Немец услышит, на машину погрузит и увезет.
В бесовский остроголовый народ Сенька до войны и не верил и верил. Утром и
днем под солнцем, когда кругом понятные голоса, не верил. Вечером верил. Ос
обенно ночью. Вечером поднимается Лихобор, Черногоров помощник, на гнедо
м коне на крутую гору. Оглядывает с высоты острым взглядом лесную силу. Из
ноздрей у гнедого коня выползает туман, стелется по земле, алмазная сбру
я мерцает, тонко позванивает. Ночью Лихоборов конь землю копытом толчет,
высекает из ее каменного затылка искры-зарницы. Ребята-школьники толко
вали, что нет на земле ничего подобного и не может быть. Но в малину, где Сви
ст сидит, ходить опасались. На кладбище или в пуганый лес ночью их палкой н
е выгонишь.
Иногда случалось, и в самую светлынь видел Сенька русалок на том берегу р
ечки. Вбегали они в воду голые совсем, в солнечном блеске с головы до пяток
. Вода вокруг них кипела. Не один Сенька на тех русалок, рот приоткрыв, гляд
ел. Парни Ц те как вкопанные застывали. Мужики от русалочьей красоты дав
ились табачным дымом и заметно скучнели. Иногда слышал Сенька, как за спи
ной в лесу кто-то шепчется или кто-то кого-то целует. Земля плела вокруг не
го сказку и как бы звала его в бесконечность, в необъятную тайную даль, где
живая вода, где нет страха смерти.
И женщины до войны другими были Ц крутобокие, высокогрудые. А сейчас Сен
ька стесняется об этом думать, но думает. Мамка, когда раздевается, видит о
н, как она отощала: грудь словно у старика, ноги тонкие, и волосы на голове н
е пушатся, не посверкивают. И запах от нее другой Ц землей, работой, тоско
й от нее пахнет, иногда табаком, иногда самогонкой.
Даже бог в избах, оберегаемый старухами, стал другим, не бесстрастным сур
овым ликом, которого можно опровергать, доказывая с бестолковой горячно
стью, что его нет на свете и никогда не было, что он просто-напросто выдумк
а. Теперь Сенька утешался, глядя в грустные божьи глаза, что есть еще кто-т
о слабее его, Сеньки, беспомощнее и оттого несчастнее.
Сенька долго смотрел с высоты на обширную землю и плакал. Зеленые леса ка
зались ему поникшими, они словно усохли, съежились. Стояли пораненные и о
порожненные. Тоскливо глядели в небо немые озера. Земля будто укоротилас
ь, потеряла вольную силу.
Наплакавшись, Сенька сорвался с бугра. Помчался обратно в деревню. Ворва
лся в избу к деду Савельеву.
Ц Был красноармеец, был! Ц закричал он.
Ц Был, да сплыл. Ц Дед сидел, костыль себе резал из кривой можжевеловой п
алки с корнем.
«Совсем обезножел», Ц подумал Сенька. Сел рядом с дедом, потеснее прижал
ся к старикову боку.
Ц Дед, всякие лешие, оборотни, водяные, они сейчас где?
Старик задержал глаза на Сенькиных торопливых губах, на Сенькиных ждущи
х глазах, на всем Сенькином терпеливом теле.
Ц Где им быть? Ц сказал он спокойно и снова принялся стругать костыль.
Ц Подались к партизанам. Ты думаешь, немцу не страшно? Он идет лесом один
или партией, а из чащобы вдруг ухнет, да засмеется, да как пугнет другим зв
уком. Немец с перепугу начнет палить, пули тратит, того хуже Ц пушку прита
щит. Или скрипит в дому, немцу спать мешает, нервы дергает. Нервный солдат
в бою слабый. Пуганый солдат в бою панику создает. В нашей деревне лешим се
йчас делать нечего, наша деревня мала Ц на отшибе. У лешего сейчас дело в
других местах.
Капают капли памяти из тех пластов, которые определили человеку дальней
шую жизнь. Сжимает душу старое тело, но сжимает не так, как она тогда сжала
сь, когда он пересек в теплушке с другими военнопленными границу. Россия,
распластанная меж лесов, громоздилась, как громоздятся горы. Россия двиг
алась, как движется грозовое небо. Россия кипела речами и красными банта
ми. Под городом Эрфуртом в грешной радости Савельев противился зову и вс
якому голосу, доходившему до него из России. А как увидел ее Ц захлебнулс
я и долго не мог дышать; только кончиками легких, обнаженными их верхушка
ми, сосал родной воздух, как сладкий обжигающий сок.
В свою маленькую деревню Малявино, стоявшую в стороне от шумной тогдашне
й жизни, упрятавшуюся под крыло леса, он прибыл черный, с ввалившимися гла
зами, весь как заросший острый кадык, жадно и беспокойно двигающийся. С се
рдцем сожженным и отданным.
Он лег спать с женой, податливой и бесплодной, как зыбучий песок. Плач ее б
удто звон сухого песка…
Он ушел на следующий день.
Вернулся три года спустя, после второго ранения, которое получил под Пск
овом, командуя артиллерийским расчетом. Может быть, остался бы он в Красн
ой Армии, но возраст у него уже приближался к пятидесяти, образование Ц ч
ему сам научился. Жена подала ему пожелтевшее письмо из Германии, в котор
ом работник сообщал об отеле коров, о возросших ценах, о беспорядках и гол
оде в городах. И о том еще, что кланяется ему молодой хозяин.
Когда они с женой купили в Засекине телку и называлась та телка Зорькой, С
авельев назвал ее Мартой, чтобы была у него причина произносить это имя в
слух. И впоследствии всех коров, которые у него были, он называл Мартами. А
когда умерла жена и корова ему одному оказалась ненужной, он назвал Март
ой кошку. Так и жил, не расставаясь с этим именем.
Когда-то Сенька спросил у матери, сколько деду Савельеву лет.
Ц Не знаю, Ц сказала мать. Ц Я девчонкой бегала Ц дед уже старым был.
Еще задолго до войны ушла из старика сила, нужная для работы, осталось тол
ько дыхание, чтобы старику свой век закончить на покое. Один дед-бобыль, н
а старости сирота. Прикрепился он к ребятишкам, которые еще не пошли в шко
лу. Уведет их в поле, и в лес уведет, и в луга, и к болоту. Шаг у него медленный,
как раз в пору с быстрым, но мелким ребячьим шагом, рассказывает ребятишк
ам дед обо всем, что видят глаза. Рассказывает о запахах, объясняет всякие
звуки. Молву объясняет. Все, что живет на земле, делил старик на два сорта
Ц на животное и насекомое.
Ц Животная, она для жизни, для пользы жизни. Насекомая все для вреда. Пчел
а кто будет?
Ц Животная, Ц отвечали ему ребятишки.
Ц А вот рожь?
Ц Тоже животная.
Ц Верно. Называется она злаком. В животной жизни она вроде золота. Даже ц
арь из царей не может сказать, что он выше ржи. А кто будет оса?
Ц Насекомая, Ц отвечали ему ребятишки. Им с дедкой Савельевым было прос
то, и понять его было легко, и оттого, наверное, ребятишки его любили.
Когда накатилась война, накрыла деревню и захлебнулись люди в беде, когд
а из деревни все мужики убыли на фронт, когда всех молодых девушек угнали
на секретную, так сказать, работу, когда всех подростков увезли в Германи
ю, чтобы их воспитывать для империи, старик перестал выходить из дома Ц с
идит, и возле него сидят ребятишки.
Спрашивают:
Ц Дед, почему бежит наше войско? Неужто у нас силы мало?
Отвечает дед:
Ц Это не войско бежит, это малые военные части маневрируют для стратеги
и. У германца страна небольшая, он враз собрал свое войско и ударил. А наша
Россия какая? Если на одном краю шумнуть, звук по ней будет плутать целый м
есяц, пока до другой ее стороны добежит. А народу еще снарядиться нужно да
в назначенное место прийти. Собирается сейчас наше войско где-нибудь во
зле Волги. Русское войско всегда возле большой реки собирается. А как соб
ерется, так вдарит германцу, у него аж из глаз сопли брызнут.
И все хворал дед, и все в окошко глядел. Потом вдруг собрался, вышел на улиц
у чинить грабли, отбивать косы, рыбу ловить.
Над ребятишками поставили Сеньку. Стал у них Сенька главным. Перевел их о
т деда в пустую школу. Трудно Сеньке Ц не все знает, не много может им объя
снить.
Ц Дедка, Свист кто?
Ц Свист как Свист. Хочешь, я тебе сказку расскажу, как русский черт герма
нскому черту бока ободрал?
Ц Дедка, Свист где?
Ц Этот, я думаю, здесь. Этот со своего места не стронется.
Ц Дедка, а кто такой Свист, насекомое или животное?
Ц И живое, и мертвое, и злое, и доброе. Для сильного Ц слабость, для слабог
о Ц сила.
Ц Дедка, ты мне голову не морочь.
Старик осмотрел свою избу, подолгу задерживая глаза на каждом предмете.
Ц Если из моей избы все вынести: и фотокарточки, и икону бабкину, и кроват
ь, и кошку мою Марту, и сверчка из-за печки, что будет?
Ц Пустота, Ц сказал Сенька. Ц Я про Свиста спрашиваю.
Ц То-то и есть пустота. Душа пустоты не терпит.
Сенька не понял такого ответа, ему хотелось прямо услышать, есть Свист ил
и нет.
Кошка Марта прыгнула к старику на колени, развалилась, белым брюхом пуши
стым кверху. Старик каждый день своей Марте рыбу в озере ловит. Всем рыбу л
овит. Деревня год питается с озера. Только всем ловит не каждый день, а Мар
те Ц каждый день свежую, мяконьких отборных плотичек. «Ишь брюхо наела
Ц для нее и войны нет».
Ц Дед, Ц спросил Сенька, Ц почему ты кошку Мартой зовешь?
Ц А как же еще?
Ц А корову тоже Мартой звал.
Дед голову повернул, обволок Сеньку призрачным взглядом:
Ц Не горазд я к новым именам привыкать. Все Марта да Марта, и ладно… Ц И с
нова принялся костыль выглаживать.
Сенька ушел от деда, не понял, кто же Свист. Решил: как малина поспеет, забер
ется он, Сенька, в самую чащу, небось его Свист не затронет, он же свой, русск
ий.
Дед попробовал костыль, постучал в пол, проверяя, крепок ли, сдержит ли тяж
есть тела, а когда поднял глаза поглядеть, куда Сенька делся, увидел в двер
ях избы немца. Немец без шапки, с темным обветренным лицом, в расстегнутой
до живота гимнастерке.
Ц Могу я купить у вас рыбу? Ц спросил немец.
Дед помолчал, подумал: «Мой небось чуть помладше».
Малина поспела, когда ей положено поспевать в этой местности Ц в середи
не июля. У ребятишек от пустых харчей слабые ноги, а Кузьмова гарь близко
Ц налипли они на малину. Щиплют с кромки. Под открытым солнцем ягода мелк
а, зато ранняя. Когда объели малину с боков, протиснулись подальше в кусты
. Подальше ягода покрупнее. Большая, сочная Ц на глоток одна. Едят ребятиш
ки малину-ягоду, носят ее домой в кружках. Женщины на Кузьмову гарь не ход
ят Ц люди взрослые, отправляются они всей гурьбой в лес, собирают малину
ведрами, чтобы сушить на зиму, с чаем пить, когда простуда и кашель.
Обобрали ребятишки всю малину с боков и ту, что поглубже, объели. Дальше за
лезать боятся. Просят Сеньку:
Ц Ты пойди, зайди. Может быть, и не тронет тебя Свист. Война, должен ведь он
поступиться Ц не мирное время. Сам уже объелся, наверно. Наверно, спит.
Взял Сенька ведерко. Вглубь полез.
Тихо…
Малина крупная, темно-красная, тяжелая на ладони, словно камушек. Набрал С
енька ведерко, вынес ребятишкам. Съели без передыху. Опять просят:
Ц Давай, Сенька, еще. Ц И сами за Сенькой пошли.
Тихо в малине, земля под ногами голая, в редких солнечных пятнах. Едят ребя
тишки малину, загребают горстями, пихают в рот пальцами. Маруська обрыва
ет малину с куста прямо ртом.
И вдруг засвистало тоненько и зашептало:
Ц В середку ходить не смейте. Посередке мое место. Не то как засвищу, и вы п
ооглохнете на неделю. Ц И опять засвистало погромче.
Ребятишки тронулись бежать. Тамарка Маруську тянет за руку. Сережка с Ни
колаем впереди бегут. Сенька позади всех. Хоть и страшно ему, но радостно:
живой Свист, тут. Сердце колотится у Сеньки под мышкой.
Засмеялось сзади, и опять почудилось Сеньке Ц смех женский.
Ребятишки выбежали из малины и остановились один за другим Ц сбились в
кучу. От дороги прямо к малиннику шагали два немца. Одежда на них черная, ч
истая, с галунами. Черный тяжелый мотоцикл стоит у дороги. На коляске пуле
мет низко раскорячился.
Немцы мазнули по ребятишкам глазами, засмеялись и, смеясь, стали собират
ь ягоду.
Ц Не ходите в малину, там Свист! Ц крикнула вдруг Маруська.
Немцы посмотрели на нее строго. Тот, что повыше, расставил руки и пошел на
ребятишек, ухая филином.
Тамарка Маруську подхватила Ц задохнулась сразу и, несмотря что от тяже
сти нечем дышать, бросилась с Маруськой к сараю. Сережка с Николаем припу
стили за ней Ц держат руками штаны. Когда подбежали к сараю, а деревня Ц
еще полсотни шагов пробежать, заметили, что Сеньки с ними нет. Крикнули:
Ц Сенька! Сенька!
Два немца в черных чистых костюмах едят малину, углубляются не торопясь
в гущу Ц им сладко, по спинам видно, по тому, как они головы запрокидывают,
когда пясточками деликатно кладут ягоды в рот.
Ц Сенька! Ц закричали ребятишки опять.
И вдруг почувствовали они тишину. Будто все вокруг затаило дыхание. В тиш
ине этой слышно одно: как немцы переговариваются, как чавкает у них во рту
красный сок. Они уже скрылись совсем. Стало еще тише, словно умерло все вок
руг.
Тамарка отогнала ребят за спину, сама прижалась к сухому ребристому боку
сарая, стала лицом к малине, как наседка становится лицом к ястребу. У мал
ышей глаза растут от страха и любопытства. Губы выцвели, словно и не малин
у они ели сейчас, а какую-то морозную белую ягоду. Тишина обняла ребятишек
, словно шершавый крапивный лист жжет их.
Тоскливый звук, не похожий на крик, соединился с тишиной жутко и липко. Все
ознобилось от этого звука, и долго еще дрожала тишина, когда этот звук обо
рвался. Ребятишки дрожали тоже. Многое, что касалось войны, знали они. Слыш
али, как умирают мужчины. Слышали, как умирают женщины. Слышали они, как ум
ирают дети. Знали, как кричит смертельно раненный конь. Этот звук был друг
им, он родился за гранью жизни живой, в мертвой и безвозвратной природе ст
раха.
Тамарка оглянулась и вдруг как бы сразу заметила кривые ребячьи ноги, пл
оские, раздутые вширь колени, толстые животы, тонкие, прозрачные шеи.
Сухо и хлестко хлопнул выстрел. За ним подрял еще восемь. Девять всего. И е
ще раз крикнуло, с горьким досадливым стоном.
Тишина стала наполняться малоприметными шорохами. Ребятишки высунулис
ь из-за угла.
Малина томилась под солнцем, зелень ее была светлее зелени трав, по краям
оборванная, истоптанная ребятишками Ц огородная, обманчиво мирная. Реб
ятишки ждали: выйдут из малины два немца в черных костюмах с галунами, утр
ут руки, сядут в свой мотоциклет, посмеиваясь, и поедут в германский штаб д
оложить по начальству, что не стало на свете Свиста, что крикнул он в свой
последний смертный час и, даже не просвистав, помер Ц разве сила Свист пр
отив германской силы?
Малина зашевелилась. Разведя лозы руками, вышел из нее Сенька. Лицо у него
разодрано в кровь. Он шел покачиваясь, припадал на правую ногу и вздрагив
ал, будто у него внутри толкалась колючая боль.
Ц Марш, сказал, и до вечера не выходить.
Ребятишки молчали, завороженные Сенькиным видом. С этого дня они не могл
и ни спорить, ни возражать ему. Только Маруська, еще совсем несмышленая, ск
азала:
Ц Сенька, ты мотоциклу куда-нибудь спрятай. Затолкни ее в болото.
Когда Сенька заметил немцев, идущих от мотоциклов к малине, сердцем поня
л, чего не мог понять головой. Бросился он обратно в малину. Бежал, обдирая
лицо о колючки, споткнулся Ц разбил колено.
Посередине малинника зелено светилась круглая, как лесное озерко, плеши
на. С одного ее края горбатилась земляная крыша с темным наклонным лазом.
Сенька догадался: погреб. Но догадался уже потом, сразу он увидел свою сос
едку, красивую тетку Любу, и лежащего на подстилке из половиков красноар
мейца, того самого, только обстиранного, причесанного, белого… Красноарм
ейцевы глаза слабо и нежно светились. В угасающей улыбке его алела пугли
вая радость. Руки пытались подняться к тетки Любиному лицу, но уже не могл
и.
Ц Михаил… Ц чуть не крикнул Сенька, угадав в красноармейцевом исхудал
ом лице озорные черты, стертые смертельной болезнью и горькой последней
нежностью.
Ц Немцы! Ц сказал Сенька шепотом.
Михаил его не услышал. Тетка Люба его не услышала Ц все гладила Михайлов
ы волосы.
Немцы кого-то шугнули, наверное ребятишек, и засмеялись.
Ц Немцы идут, Ц повторил Сенька.
Кто-то швырнул его на землю, и, упав, Сенька увидел над собой старика Савел
ьева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
ы маневрировали по дорогам Ц пели бравые песни. Сейчас ничего нет этого.
Нет ни флага над сельсоветом, ни бравых солдат. Радио оборвано. Остался то
лько колхоз.
По весне, когда стаял снег на полях, выбрали женщины председателя из свое
й компании. Деда Савельева выбрали помощником к председателю для совета
. Немец над ними смеялся: мол, колхоз-коммуна, а на чем станете землю пахать
? Но все же не мешал Ц понимал: если хлеб не народится, отнять его будет не у
кого.
И все первое лето, всю первую зиму стояли пустыми леса, лежали пустыми озе
ра. Сенька только сейчас это сообразил.
Плакал Сенька, глядя на свою землю.
Раньше, когда войны еще не было, ребятишек стращали:
Ц Перестань реветь: леший в болото утянет.
Сейчас говорят:
Ц Тише, тише… Немец услышит, на машину погрузит и увезет.
В бесовский остроголовый народ Сенька до войны и не верил и верил. Утром и
днем под солнцем, когда кругом понятные голоса, не верил. Вечером верил. Ос
обенно ночью. Вечером поднимается Лихобор, Черногоров помощник, на гнедо
м коне на крутую гору. Оглядывает с высоты острым взглядом лесную силу. Из
ноздрей у гнедого коня выползает туман, стелется по земле, алмазная сбру
я мерцает, тонко позванивает. Ночью Лихоборов конь землю копытом толчет,
высекает из ее каменного затылка искры-зарницы. Ребята-школьники толко
вали, что нет на земле ничего подобного и не может быть. Но в малину, где Сви
ст сидит, ходить опасались. На кладбище или в пуганый лес ночью их палкой н
е выгонишь.
Иногда случалось, и в самую светлынь видел Сенька русалок на том берегу р
ечки. Вбегали они в воду голые совсем, в солнечном блеске с головы до пяток
. Вода вокруг них кипела. Не один Сенька на тех русалок, рот приоткрыв, гляд
ел. Парни Ц те как вкопанные застывали. Мужики от русалочьей красоты дав
ились табачным дымом и заметно скучнели. Иногда слышал Сенька, как за спи
ной в лесу кто-то шепчется или кто-то кого-то целует. Земля плела вокруг не
го сказку и как бы звала его в бесконечность, в необъятную тайную даль, где
живая вода, где нет страха смерти.
И женщины до войны другими были Ц крутобокие, высокогрудые. А сейчас Сен
ька стесняется об этом думать, но думает. Мамка, когда раздевается, видит о
н, как она отощала: грудь словно у старика, ноги тонкие, и волосы на голове н
е пушатся, не посверкивают. И запах от нее другой Ц землей, работой, тоско
й от нее пахнет, иногда табаком, иногда самогонкой.
Даже бог в избах, оберегаемый старухами, стал другим, не бесстрастным сур
овым ликом, которого можно опровергать, доказывая с бестолковой горячно
стью, что его нет на свете и никогда не было, что он просто-напросто выдумк
а. Теперь Сенька утешался, глядя в грустные божьи глаза, что есть еще кто-т
о слабее его, Сеньки, беспомощнее и оттого несчастнее.
Сенька долго смотрел с высоты на обширную землю и плакал. Зеленые леса ка
зались ему поникшими, они словно усохли, съежились. Стояли пораненные и о
порожненные. Тоскливо глядели в небо немые озера. Земля будто укоротилас
ь, потеряла вольную силу.
Наплакавшись, Сенька сорвался с бугра. Помчался обратно в деревню. Ворва
лся в избу к деду Савельеву.
Ц Был красноармеец, был! Ц закричал он.
Ц Был, да сплыл. Ц Дед сидел, костыль себе резал из кривой можжевеловой п
алки с корнем.
«Совсем обезножел», Ц подумал Сенька. Сел рядом с дедом, потеснее прижал
ся к старикову боку.
Ц Дед, всякие лешие, оборотни, водяные, они сейчас где?
Старик задержал глаза на Сенькиных торопливых губах, на Сенькиных ждущи
х глазах, на всем Сенькином терпеливом теле.
Ц Где им быть? Ц сказал он спокойно и снова принялся стругать костыль.
Ц Подались к партизанам. Ты думаешь, немцу не страшно? Он идет лесом один
или партией, а из чащобы вдруг ухнет, да засмеется, да как пугнет другим зв
уком. Немец с перепугу начнет палить, пули тратит, того хуже Ц пушку прита
щит. Или скрипит в дому, немцу спать мешает, нервы дергает. Нервный солдат
в бою слабый. Пуганый солдат в бою панику создает. В нашей деревне лешим се
йчас делать нечего, наша деревня мала Ц на отшибе. У лешего сейчас дело в
других местах.
Капают капли памяти из тех пластов, которые определили человеку дальней
шую жизнь. Сжимает душу старое тело, но сжимает не так, как она тогда сжала
сь, когда он пересек в теплушке с другими военнопленными границу. Россия,
распластанная меж лесов, громоздилась, как громоздятся горы. Россия двиг
алась, как движется грозовое небо. Россия кипела речами и красными банта
ми. Под городом Эрфуртом в грешной радости Савельев противился зову и вс
якому голосу, доходившему до него из России. А как увидел ее Ц захлебнулс
я и долго не мог дышать; только кончиками легких, обнаженными их верхушка
ми, сосал родной воздух, как сладкий обжигающий сок.
В свою маленькую деревню Малявино, стоявшую в стороне от шумной тогдашне
й жизни, упрятавшуюся под крыло леса, он прибыл черный, с ввалившимися гла
зами, весь как заросший острый кадык, жадно и беспокойно двигающийся. С се
рдцем сожженным и отданным.
Он лег спать с женой, податливой и бесплодной, как зыбучий песок. Плач ее б
удто звон сухого песка…
Он ушел на следующий день.
Вернулся три года спустя, после второго ранения, которое получил под Пск
овом, командуя артиллерийским расчетом. Может быть, остался бы он в Красн
ой Армии, но возраст у него уже приближался к пятидесяти, образование Ц ч
ему сам научился. Жена подала ему пожелтевшее письмо из Германии, в котор
ом работник сообщал об отеле коров, о возросших ценах, о беспорядках и гол
оде в городах. И о том еще, что кланяется ему молодой хозяин.
Когда они с женой купили в Засекине телку и называлась та телка Зорькой, С
авельев назвал ее Мартой, чтобы была у него причина произносить это имя в
слух. И впоследствии всех коров, которые у него были, он называл Мартами. А
когда умерла жена и корова ему одному оказалась ненужной, он назвал Март
ой кошку. Так и жил, не расставаясь с этим именем.
Когда-то Сенька спросил у матери, сколько деду Савельеву лет.
Ц Не знаю, Ц сказала мать. Ц Я девчонкой бегала Ц дед уже старым был.
Еще задолго до войны ушла из старика сила, нужная для работы, осталось тол
ько дыхание, чтобы старику свой век закончить на покое. Один дед-бобыль, н
а старости сирота. Прикрепился он к ребятишкам, которые еще не пошли в шко
лу. Уведет их в поле, и в лес уведет, и в луга, и к болоту. Шаг у него медленный,
как раз в пору с быстрым, но мелким ребячьим шагом, рассказывает ребятишк
ам дед обо всем, что видят глаза. Рассказывает о запахах, объясняет всякие
звуки. Молву объясняет. Все, что живет на земле, делил старик на два сорта
Ц на животное и насекомое.
Ц Животная, она для жизни, для пользы жизни. Насекомая все для вреда. Пчел
а кто будет?
Ц Животная, Ц отвечали ему ребятишки.
Ц А вот рожь?
Ц Тоже животная.
Ц Верно. Называется она злаком. В животной жизни она вроде золота. Даже ц
арь из царей не может сказать, что он выше ржи. А кто будет оса?
Ц Насекомая, Ц отвечали ему ребятишки. Им с дедкой Савельевым было прос
то, и понять его было легко, и оттого, наверное, ребятишки его любили.
Когда накатилась война, накрыла деревню и захлебнулись люди в беде, когд
а из деревни все мужики убыли на фронт, когда всех молодых девушек угнали
на секретную, так сказать, работу, когда всех подростков увезли в Германи
ю, чтобы их воспитывать для империи, старик перестал выходить из дома Ц с
идит, и возле него сидят ребятишки.
Спрашивают:
Ц Дед, почему бежит наше войско? Неужто у нас силы мало?
Отвечает дед:
Ц Это не войско бежит, это малые военные части маневрируют для стратеги
и. У германца страна небольшая, он враз собрал свое войско и ударил. А наша
Россия какая? Если на одном краю шумнуть, звук по ней будет плутать целый м
есяц, пока до другой ее стороны добежит. А народу еще снарядиться нужно да
в назначенное место прийти. Собирается сейчас наше войско где-нибудь во
зле Волги. Русское войско всегда возле большой реки собирается. А как соб
ерется, так вдарит германцу, у него аж из глаз сопли брызнут.
И все хворал дед, и все в окошко глядел. Потом вдруг собрался, вышел на улиц
у чинить грабли, отбивать косы, рыбу ловить.
Над ребятишками поставили Сеньку. Стал у них Сенька главным. Перевел их о
т деда в пустую школу. Трудно Сеньке Ц не все знает, не много может им объя
снить.
Ц Дедка, Свист кто?
Ц Свист как Свист. Хочешь, я тебе сказку расскажу, как русский черт герма
нскому черту бока ободрал?
Ц Дедка, Свист где?
Ц Этот, я думаю, здесь. Этот со своего места не стронется.
Ц Дедка, а кто такой Свист, насекомое или животное?
Ц И живое, и мертвое, и злое, и доброе. Для сильного Ц слабость, для слабог
о Ц сила.
Ц Дедка, ты мне голову не морочь.
Старик осмотрел свою избу, подолгу задерживая глаза на каждом предмете.
Ц Если из моей избы все вынести: и фотокарточки, и икону бабкину, и кроват
ь, и кошку мою Марту, и сверчка из-за печки, что будет?
Ц Пустота, Ц сказал Сенька. Ц Я про Свиста спрашиваю.
Ц То-то и есть пустота. Душа пустоты не терпит.
Сенька не понял такого ответа, ему хотелось прямо услышать, есть Свист ил
и нет.
Кошка Марта прыгнула к старику на колени, развалилась, белым брюхом пуши
стым кверху. Старик каждый день своей Марте рыбу в озере ловит. Всем рыбу л
овит. Деревня год питается с озера. Только всем ловит не каждый день, а Мар
те Ц каждый день свежую, мяконьких отборных плотичек. «Ишь брюхо наела
Ц для нее и войны нет».
Ц Дед, Ц спросил Сенька, Ц почему ты кошку Мартой зовешь?
Ц А как же еще?
Ц А корову тоже Мартой звал.
Дед голову повернул, обволок Сеньку призрачным взглядом:
Ц Не горазд я к новым именам привыкать. Все Марта да Марта, и ладно… Ц И с
нова принялся костыль выглаживать.
Сенька ушел от деда, не понял, кто же Свист. Решил: как малина поспеет, забер
ется он, Сенька, в самую чащу, небось его Свист не затронет, он же свой, русск
ий.
Дед попробовал костыль, постучал в пол, проверяя, крепок ли, сдержит ли тяж
есть тела, а когда поднял глаза поглядеть, куда Сенька делся, увидел в двер
ях избы немца. Немец без шапки, с темным обветренным лицом, в расстегнутой
до живота гимнастерке.
Ц Могу я купить у вас рыбу? Ц спросил немец.
Дед помолчал, подумал: «Мой небось чуть помладше».
Малина поспела, когда ей положено поспевать в этой местности Ц в середи
не июля. У ребятишек от пустых харчей слабые ноги, а Кузьмова гарь близко
Ц налипли они на малину. Щиплют с кромки. Под открытым солнцем ягода мелк
а, зато ранняя. Когда объели малину с боков, протиснулись подальше в кусты
. Подальше ягода покрупнее. Большая, сочная Ц на глоток одна. Едят ребятиш
ки малину-ягоду, носят ее домой в кружках. Женщины на Кузьмову гарь не ход
ят Ц люди взрослые, отправляются они всей гурьбой в лес, собирают малину
ведрами, чтобы сушить на зиму, с чаем пить, когда простуда и кашель.
Обобрали ребятишки всю малину с боков и ту, что поглубже, объели. Дальше за
лезать боятся. Просят Сеньку:
Ц Ты пойди, зайди. Может быть, и не тронет тебя Свист. Война, должен ведь он
поступиться Ц не мирное время. Сам уже объелся, наверно. Наверно, спит.
Взял Сенька ведерко. Вглубь полез.
Тихо…
Малина крупная, темно-красная, тяжелая на ладони, словно камушек. Набрал С
енька ведерко, вынес ребятишкам. Съели без передыху. Опять просят:
Ц Давай, Сенька, еще. Ц И сами за Сенькой пошли.
Тихо в малине, земля под ногами голая, в редких солнечных пятнах. Едят ребя
тишки малину, загребают горстями, пихают в рот пальцами. Маруська обрыва
ет малину с куста прямо ртом.
И вдруг засвистало тоненько и зашептало:
Ц В середку ходить не смейте. Посередке мое место. Не то как засвищу, и вы п
ооглохнете на неделю. Ц И опять засвистало погромче.
Ребятишки тронулись бежать. Тамарка Маруську тянет за руку. Сережка с Ни
колаем впереди бегут. Сенька позади всех. Хоть и страшно ему, но радостно:
живой Свист, тут. Сердце колотится у Сеньки под мышкой.
Засмеялось сзади, и опять почудилось Сеньке Ц смех женский.
Ребятишки выбежали из малины и остановились один за другим Ц сбились в
кучу. От дороги прямо к малиннику шагали два немца. Одежда на них черная, ч
истая, с галунами. Черный тяжелый мотоцикл стоит у дороги. На коляске пуле
мет низко раскорячился.
Немцы мазнули по ребятишкам глазами, засмеялись и, смеясь, стали собират
ь ягоду.
Ц Не ходите в малину, там Свист! Ц крикнула вдруг Маруська.
Немцы посмотрели на нее строго. Тот, что повыше, расставил руки и пошел на
ребятишек, ухая филином.
Тамарка Маруську подхватила Ц задохнулась сразу и, несмотря что от тяже
сти нечем дышать, бросилась с Маруськой к сараю. Сережка с Николаем припу
стили за ней Ц держат руками штаны. Когда подбежали к сараю, а деревня Ц
еще полсотни шагов пробежать, заметили, что Сеньки с ними нет. Крикнули:
Ц Сенька! Сенька!
Два немца в черных чистых костюмах едят малину, углубляются не торопясь
в гущу Ц им сладко, по спинам видно, по тому, как они головы запрокидывают,
когда пясточками деликатно кладут ягоды в рот.
Ц Сенька! Ц закричали ребятишки опять.
И вдруг почувствовали они тишину. Будто все вокруг затаило дыхание. В тиш
ине этой слышно одно: как немцы переговариваются, как чавкает у них во рту
красный сок. Они уже скрылись совсем. Стало еще тише, словно умерло все вок
руг.
Тамарка отогнала ребят за спину, сама прижалась к сухому ребристому боку
сарая, стала лицом к малине, как наседка становится лицом к ястребу. У мал
ышей глаза растут от страха и любопытства. Губы выцвели, словно и не малин
у они ели сейчас, а какую-то морозную белую ягоду. Тишина обняла ребятишек
, словно шершавый крапивный лист жжет их.
Тоскливый звук, не похожий на крик, соединился с тишиной жутко и липко. Все
ознобилось от этого звука, и долго еще дрожала тишина, когда этот звук обо
рвался. Ребятишки дрожали тоже. Многое, что касалось войны, знали они. Слыш
али, как умирают мужчины. Слышали, как умирают женщины. Слышали они, как ум
ирают дети. Знали, как кричит смертельно раненный конь. Этот звук был друг
им, он родился за гранью жизни живой, в мертвой и безвозвратной природе ст
раха.
Тамарка оглянулась и вдруг как бы сразу заметила кривые ребячьи ноги, пл
оские, раздутые вширь колени, толстые животы, тонкие, прозрачные шеи.
Сухо и хлестко хлопнул выстрел. За ним подрял еще восемь. Девять всего. И е
ще раз крикнуло, с горьким досадливым стоном.
Тишина стала наполняться малоприметными шорохами. Ребятишки высунулис
ь из-за угла.
Малина томилась под солнцем, зелень ее была светлее зелени трав, по краям
оборванная, истоптанная ребятишками Ц огородная, обманчиво мирная. Реб
ятишки ждали: выйдут из малины два немца в черных костюмах с галунами, утр
ут руки, сядут в свой мотоциклет, посмеиваясь, и поедут в германский штаб д
оложить по начальству, что не стало на свете Свиста, что крикнул он в свой
последний смертный час и, даже не просвистав, помер Ц разве сила Свист пр
отив германской силы?
Малина зашевелилась. Разведя лозы руками, вышел из нее Сенька. Лицо у него
разодрано в кровь. Он шел покачиваясь, припадал на правую ногу и вздрагив
ал, будто у него внутри толкалась колючая боль.
Ц Марш, сказал, и до вечера не выходить.
Ребятишки молчали, завороженные Сенькиным видом. С этого дня они не могл
и ни спорить, ни возражать ему. Только Маруська, еще совсем несмышленая, ск
азала:
Ц Сенька, ты мотоциклу куда-нибудь спрятай. Затолкни ее в болото.
Когда Сенька заметил немцев, идущих от мотоциклов к малине, сердцем поня
л, чего не мог понять головой. Бросился он обратно в малину. Бежал, обдирая
лицо о колючки, споткнулся Ц разбил колено.
Посередине малинника зелено светилась круглая, как лесное озерко, плеши
на. С одного ее края горбатилась земляная крыша с темным наклонным лазом.
Сенька догадался: погреб. Но догадался уже потом, сразу он увидел свою сос
едку, красивую тетку Любу, и лежащего на подстилке из половиков красноар
мейца, того самого, только обстиранного, причесанного, белого… Красноарм
ейцевы глаза слабо и нежно светились. В угасающей улыбке его алела пугли
вая радость. Руки пытались подняться к тетки Любиному лицу, но уже не могл
и.
Ц Михаил… Ц чуть не крикнул Сенька, угадав в красноармейцевом исхудал
ом лице озорные черты, стертые смертельной болезнью и горькой последней
нежностью.
Ц Немцы! Ц сказал Сенька шепотом.
Михаил его не услышал. Тетка Люба его не услышала Ц все гладила Михайлов
ы волосы.
Немцы кого-то шугнули, наверное ребятишек, и засмеялись.
Ц Немцы идут, Ц повторил Сенька.
Кто-то швырнул его на землю, и, упав, Сенька увидел над собой старика Савел
ьева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15