– Вижу, вы любите меня.
– Государь-батюшка, да кого же нам и любить, как не тебя! Ведь ты нам отец, а мы детки твои! – всхлипывал какой-то старик, прижимая к своим рукам державную руку монарха.
– Прикажи, царь, мы все ляжем костьми за тебя и за родную Русь! Все пойдём на врагов. Животы наши в твоих руках! – говорил какой-то здоровенный детина в барашковой шубе. – Да воскреснет Бог и расточатся врази твои!
Государь видел любовь своих подданных; его выразительное лицо блестело каким-то особым, неземным счастьем.
– Ах, Волконский, как я счастлив! – возвратившись к себе в кабинет, говорил император своему приближённому, генерал-адъютанту князю Волконскому. – Народ меня любит, а в этом большое счастье!
– Не только любит – обожает вас, государь.
– Да, да, я вижу. Я посвящу, князь, всю жизнь на счастье моего народа!
– Народ, государь, сознаёт, что вами облагодетельствован.
– Я желал бы, чтобы все мои подданные были счастливы. Но, увы! – к сожалению, этого сделать я не в состоянии. Счастье на земле так превратно… Наполеон тоже верит в свою счастливую звезду…
– Верьте, ваше величество, звезда его счастья скоро померкнет.
– Ты думаешь? – спросил у Волконского государь.
– Ещё два таких сражения, какое было при Эйлау, – и от великой армии Наполеона не останется и следа.
– Да, да, дело при Эйлау указало Наполеону, что и русские умеют сражаться. Если бы не ночь, французы понесли бы ещё больший урон.
– Правда, ваше величество, если бы Беннигсен в деле двадцать седьмого января атаковал французов, то они были бы разбиты наголову, – сказал князь Волконский.
– К счастью для неприятеля, ночь помешала главнокомандующему выполнить атаку. Беннигсен – не Иисус Навин: он не мог сказать: «стой солнце и не движься луна». Я ниоткуда не вижу помощи, Англия и Австрия медлят откликнуться на мой призыв; одному русскому войску трудно победить Наполеона и положить предел его могуществу. Россия будет всегда иметь достаточно сил для защиты своих границ, но не для продолжительной наступательной войны. Я уже написал в Лондон графу Воронцову, чтобы он всеми силами старался вооружить Англию против Наполеона. Австрийцы боятся Наполеона и не хотят идти против него. Но они в этом раскаются, – сказал император и сел к письменному столу за работу.
Наш государь старался всячески поддержать злополучную Пруссию и её короля; он просил для Пруссии в Англии «значительного денежного вспоможения».
«Что станется с Великобританией? – между прочим, писал он своему послу в Лондон. – Если Наполеон сокрушит державы твёрдой земли, то потому только, что они не получили пособия от Англии. Для неё чрезвычайно важно счастливое окончание настоящей войны, чтобы лишить Бонапарта возможности распространять свои беспредельные хищения. Англию нельзя будет извинить, если она продолжит своё бездействие в такое время, когда должно удвоить усилия совокупно со мною. Не делается ли она виновною в тех самых ошибках, за которые прежде сего осуждала Пруссию и в которых ныне виновата Австрия?»
Государь убеждал Австрию «к союзу с нами», напомнил ей пример Пруссии, погибшей от нейтралитета, которого Пруссия держалась в 1805 году, и выставлял свою армию, которая в войне с Наполеоном делала чудеса храбрости, и если французское войско победит русское, тогда вся Европа будет «безусловно жертвою Наполеона».
Государь советовал Австрии ударить в тыл Наполеону.
И ответом со стороны венского двора было: «Ежели Австрия объявит войну Наполеону, он перенесёт театр действий с берегов Вислы и Нарева в недра Австрии и раздавит её».
Также и старания прусского короля побудить Австрию к войне с Наполеоном были безуспешны.
Итак, императору Александру одному пришлось изыскивать все средства одолеть Наполеона.
Наполеон, простояв на поле Эйлауского сражения более недели, наконец отступил на левый берег реки Пассарги. Храбрый генерал Платов, начальствовавший за отъездом князя Багратиона в Петербург нашим авангардом, следовал за французами. «Весь путь их был усеян брошенными обозами, умершими, издыхавшими солдатами и лошадьми. Торопливость в отступлении дошла до того, что страдальцев оставляли французы на произвол; казаки находили многих неприятельских солдат, лежавших на снегу, без покрова и одежды». Наш главнокомандующий с отдохнувшими в Кенигсберге солдатами и с вновь пришедшими полками направился по следам Наполеона, но внезапная оттепель остановила войско на неделю в стране, «совершенно опустошённой». Города Эйлау, Ландеберг и окрестные селения были буквально разграблены и выжжены французами. Тысячи убитых всё ещё лежали непогребёнными на промёрзлой земле. Наполеон приказал хоронить своих убитых солдат, но мёрзлая земля и снег затрудняли выполнение его приказа. Трупы наших убитых солдат также некоторое время были не погребены, и не только солдатам или офицерам, но и генералам пришлось останавливаться на бивуаках, потому что в домах невозможно было жить от гниения неубранных трупов.
Наполеон, перейдя за Пассаргу, перенёс свою главную квартиру в Остероде, а русский главнокомандующий расположился со своею главною квартирою в Бартенштейне, поставив армию вокруг Гейльсберга. По желанию прусского короля Беннигсен отрядил в Данциг князя Щербатова с тремя гарнизонными батальонами и три полка донских казаков; король повелел считать князя Щербатова вторым военным губернатором Данцига и не заключать без его согласия никаких сделок и условий с Наполеоном. С конца февраля до мая обе враждующие армии бездействовали; только на левом крыле происходили небольшие стычки. Почему в такой долгий промежуток времени не было сражения? Потому что как русское войско, так и французское нуждалось в продолжительном отдыхе, – войска были изнурены после зимнего похода; кроме того, обе армии надо было устроить и пополнить.
Император Александр, желая лично удостовериться в положении дел на войне, поехал в действующую армию шестнадцатого марта через Ригу и Митаву; государя сопровождали обер-гофмаршал граф Толстой, министр иностранных дел барон Будберг, генерал-адъютанты граф Ливен и князь Волконский. Двадцать пятого марта император прибыл в Мемель и радушно был встречен королём прусским. Александр на время остановился в Мемеле, где жил и король. Государю воздавали высшие почести. Пруссаки смотрели на него как на заступника несчастной Пруссии. Пробыв в Мемеле два дня, Александр, король и королева прусские отправились ранним утром в Юрбург на смотр прибывшей туда гвардии. Молодцы-гвардейцы отправились из Петербурга в половине февраля и шли при сильном морозе усиленными маршами; после блестящего смотра гвардия из Юрбурга выступила к нашей главной армии. В первых числах апреля государь и король прусский отправились в Бартенштейн, главную квартиру нашей армии. Александр милостиво принял Беннигсена, оказал ему большое доверие, приказал ему действовать по усмотрению и велел отдать следующий интересный приказ по армии:
«Победы под Пултуском и Прейсиш-Эйлау, одержанные генералом Беннигсеном над неприятелем, оправдали и увеличили доверенность, возложенную на искусство его. Прибытие его императорского величества к храброй своей армии не вводит ни в каком отношении ни малейшей перемены в образ действий начальства, под которым общее благо Европы столь ощутительно начинает уже возникать. Все повеления выходят по-прежнему от одного главнокомандующего – генерала Беннигсена, равно как и рапорты доставляются прямо к нему».
Государь, сделав смотр всей армии, возвратился в главную квартиру и заключил с королём прусским договор, имевший целью «упрочить в Европе общий и твёрдый мир, обеспеченный ручательством всех держав».
Александр желал одного – спокойствия и безопасности всех европейских государств; он хотел заставить Наполеона возвратить Пруссии и другим государствам их земли, которые были отняты французским императором.
Наш государь осуществил бы свой план, если бы другие венценосцы откликнулись вовремя на его призыв.
ГЛАВА XIV
За несколько дней до своего отъезда в Австрию князь Сергей Гарин был откомандирован главнокомандующим в Мемель к прусскому королю Фридриху-Вильгельму с одним из донесений, в котором Беннигсен излагал королю ход дел. Король очень милостиво принял князя.
– Вы приехали, князь, очень кстати, – сказал король ему, – моей аудиенции дожидается адъютант Наполеона, присланный ко мне с письмом. Я сейчас приму его, и вы будете свидетелем моего разговора с доверенным французского императора.
– Вы очень ко мне милостивы, ваше величество, – с низким поклоном ответил Гарин.
– Вы будете здесь, за портьерой, – проговорил Фридрих-Вильгельм, показывая князю на комнату, находившуюся рядом с кабинетом короля.
Гарин поспешил в указанную комнату; король опустил за ним тяжёлую бархатную портьеру и, улыбнувшись, сказал:
– До свидания, князь! Надеюсь, не будете скучать…
Затем король приказал впустить посла французского императора.
Побеждая Пруссию, Наполеон, вместе с тем, сгорал желанием войти в союз с её королём Фридрихом-Вильгельмом. Его устрашали русские войска: битва при Эйлау доказала Наполеону храбрость и отвагу наших солдат. И когда последует мир с Фридрихом-Вильгельмом, тогда русская армия должна будет оставить пределы Пруссии.
Наполеон послал к прусскому королю собственноручное письмо с своим адъютантом – генералом Бертраном.
Фридрих-Вильгельм принял посла холодно, но вежливо.
– Могу ли я вручить вашему величеству письмо моего императора? – с низким поклоном проговорил Бертран, подавая письмо королю.
Фридрих-Вильгельм отстранил от себя это письмо и небрежно сказал:
– К сожалению, я плохо разбираю почерк Наполеона. Прошу вас, распечатайте и прочтите сами.
– Государь, я не могу, я не имею права распечатать письмо, адресованное вашему величеству, – растерянным голосом ответил генерал.
– Я даю вам на это право. Между вашим императором и мною не может быть секретов. Я думаю, письма Наполеона составляют просто продолжение его бюллетеней, которые он выпустил из Берлина и Потсдама. А такие письма должны быть достоянием света и истории. Пусть все знают и судят наши поступки! – резким голосом сказал Фридрих-Вильгельм. – Читайте же!
– Вы приказываете, ваше величество, – я должен повиноваться.
Бертран дрожащими руками сломал печать и стал тихо читать:
«Ваше величество получит это письмо через моего адъютанта – генерала Бертрана, который пользуется особым моим доверием. Поэтому вы можете вполне ему довериться, и я думаю, что его приезд будет вам приятен. Бертран сообщит вам мой взгляд насчёт положения ваших дел. Я хочу назначить границы вашему несчастию и как можно скорее дать организацию прусской монархии, могущество которой нужно для спокойствия Европы. Бертран сообщит вам также идею, как можно этого достигнуть, и я надеюсь, что ваше величество дадите мне ответ, что вы намерены делать. Вам необходимо принять меры, которые я предлагаю. Поверьте мне, ваше величество, что я желаю восстановить между нами прежнее расположение. Я не прочь от мира с Россией и Пруссией, если только они согласятся его принять. Я сам бы себя ненавидел, если б был виновником ещё большего пролития крови. Но что же мне делать? Мир находится в руках вашего величества, и я считал бы тот день, в который вы примете предлагаемый мир, счастливейшим в моей жизни.
Наполеон».
– Вам, генерал, нужно ещё словесно сообщить мне некоторые предложения вашего императора? – спросил король, когда Бертран окончил чтение письма.
– Мой император уполномочил меня, ваше величество, повторить вам, что он желает с вашим величеством возобновить прежние дружеские отношения, с радостью протягивает вам руку и желает, чтобы вы по-прежнему царствовали.
– Царствовал как вассал Наполеона? – с иронией спросил прусский король.
– Нет, государь, вы будете ни от кого не зависимы.
– Что же? Для этого мне нужно быть союзником Наполеона?
– Да, ваше величество, но вы будете независимы, свободны. Император желает вашей дружбы, он надеется, что в войне с Россией вы будете на стороне Франции. Тогда император Наполеон соединёнными силами в самое короткое время принудит русского государя к миру. И Пруссия нова займёт своё прежнее место между европейскими державами. И как скоро мир будет заключён, все наши крепости и и провинции опять перейдут к вам, и французское войско оставит ваши владения.
– Вы кончили, генерал? – спросил Фридрих-Вильгельм.
– Да, ваше величество, я кончил и жду вашего ответа.
– Ответ мой будет короток: я не принимаю ни мира, ни союза с вашим императором! – громко и резко ответил Фридрих-Вильгельм.
– Вы не принимаете, государь? – с удивлением проговорил адъютант Наполеона.
– Да, не принимаю! Вы этим удивлены, генерал? Пожалуй, я объясню вам причину моего отказа: я не могу принять этого мира потому, что он для меня постыден. Если бы я принял, то унизил бы себя. Я король по милости Божией и по праву рождения и не хочу быть вассалом Наполеона. Я начал войну ради моей чести и чести моего народа. До сих пор счастье было на вашей стороне, но придёт время – всё, что вы от нас отняли, мы опять присоединим к себе. Ни я, ни моя армия не нуждаемся в великодушии вашего императора.
– Ваше величество, подумайте: если вы откажетесь от мира, то император сделается вашим заклятым врагом и уничтожит всю Пруссию. Вспомните, государь, у вас почти нет ни армии, ни крепостей, – как бы с участием проговорил Бертран.
– Нам принадлежит ещё Данциг.
– Если ваше величество отвергнет мир, то первым делом моего императора будет – взять Данциг штурмом.
Фридрих-Вильгельм как бы не слыхал этих слов и после некоторого молчания заговорил:
– Ещё вот почему я не принимаю мира: если я вступлю в союз с Наполеоном, то пойду против императора Александра, а он мой искренний друг и союзник. Я и Александр поклялись у гроба Фридриха Великого действовать совокупно в делах политики. Я никогда не буду клятвопреступником. Я король и держусь моего слова! – проговорил Фридрих-Вильгельм. – Я кончил, генерал. Скажите своему императору, что ни интриги, ни угрозы, ни обещания не заставят меня отказаться от союза с Россией, – добавил король и встал с кресла; этим он дал знать посланному Наполеоном, что переговоры окончены и он может удалиться.
Бертран откланялся и вышел из кабинета прусского короля.
Едва затворилась дверь за Бертраном, как король позвал Гарина.
– Вы слышали, князь, всё, что я говорил? – спросил у него Фридрих-Вильгельм.
– Слышал, ваше величество!
– Поезжайте и скажите генералу Беннигсену, как я ответил на предложение мне мира Наполеоном. Повторяю, я душевно предан императору Александру, я имею честь называть его искренним другом и постараюсь сохранить эту дружбу навсегда! Как велика моя любовь к Александру, так сильна ненависть к Наполеону…
Прусский король протянул князю Гарину руку и любезно с ним простился.
ГЛАВА XV
В замок Финкенштейн, где имел пребывание Наполеон, пришло неожиданное и радостное для него известие: Данциг, давно осаждаемый французским войском, наконец сдался «со всем гарнизоном». Ни к чему не повело геройское мужество осаждённых пруссаков, коменданта генерала Колькрета и князя Щербатова с храбрыми солдатами и казаками. Напрасно было пролито много крови и разрушено домов: французский генерал Лефебр стеснял Данциг всё более и более; к французам на подмогу почти каждый день приходили свежие полки, между тем как число осаждённых уменьшалось ежечасно. Только сильная помощь могла спасти город от падения, но эта помощь ниоткуда не приходила. Комендант Данцига надеялся, что Англия, которая наконец соединилась с Россией и Пруссией, пришлёт помощь Данцигу. Правда, англичане прислали один корвет, вооружённый двадцатью двумя пушками с боевыми снарядами, но около города корвет сел на мель и был взят французами. Наш главнокомандующий на помощь Данцигу прислал семитысячный отряд, но маршал Удино не допустил его до города; половина нашего отряда была взята в плен, а другая отступила. В этой схватке участвовал и Зарницкий со своим отрядом. В отряде был также и молодой юнкер Александр Дуров. При отступлении одна шальная пуля скользнула по плечу Дурова, он побледнел и зашатался.
– Ты ранен? – участливо спросил у него Пётр Петрович.
– Да, слегка, – превозмогая себя, чтобы не застонать, ответил Дуров.
– Какое слегка – ты бледен как смерть!
– Успокойтесь, Пётр Петрович, ничего, спасибо за участие. Это пройдёт. – Дуров зашатался и наклонился к седлу.
– Ах, бедняга, да ты даже сидеть не можешь.
Зарницкий приказал двум уланам поддерживать юнкера. Рана в плечо, хоть и лёгкая, но всё-таки причиняла ему жестокую боль.
По прибытии в свой барак Зарницкий хотел осмотреть рану Дурова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Государь-батюшка, да кого же нам и любить, как не тебя! Ведь ты нам отец, а мы детки твои! – всхлипывал какой-то старик, прижимая к своим рукам державную руку монарха.
– Прикажи, царь, мы все ляжем костьми за тебя и за родную Русь! Все пойдём на врагов. Животы наши в твоих руках! – говорил какой-то здоровенный детина в барашковой шубе. – Да воскреснет Бог и расточатся врази твои!
Государь видел любовь своих подданных; его выразительное лицо блестело каким-то особым, неземным счастьем.
– Ах, Волконский, как я счастлив! – возвратившись к себе в кабинет, говорил император своему приближённому, генерал-адъютанту князю Волконскому. – Народ меня любит, а в этом большое счастье!
– Не только любит – обожает вас, государь.
– Да, да, я вижу. Я посвящу, князь, всю жизнь на счастье моего народа!
– Народ, государь, сознаёт, что вами облагодетельствован.
– Я желал бы, чтобы все мои подданные были счастливы. Но, увы! – к сожалению, этого сделать я не в состоянии. Счастье на земле так превратно… Наполеон тоже верит в свою счастливую звезду…
– Верьте, ваше величество, звезда его счастья скоро померкнет.
– Ты думаешь? – спросил у Волконского государь.
– Ещё два таких сражения, какое было при Эйлау, – и от великой армии Наполеона не останется и следа.
– Да, да, дело при Эйлау указало Наполеону, что и русские умеют сражаться. Если бы не ночь, французы понесли бы ещё больший урон.
– Правда, ваше величество, если бы Беннигсен в деле двадцать седьмого января атаковал французов, то они были бы разбиты наголову, – сказал князь Волконский.
– К счастью для неприятеля, ночь помешала главнокомандующему выполнить атаку. Беннигсен – не Иисус Навин: он не мог сказать: «стой солнце и не движься луна». Я ниоткуда не вижу помощи, Англия и Австрия медлят откликнуться на мой призыв; одному русскому войску трудно победить Наполеона и положить предел его могуществу. Россия будет всегда иметь достаточно сил для защиты своих границ, но не для продолжительной наступательной войны. Я уже написал в Лондон графу Воронцову, чтобы он всеми силами старался вооружить Англию против Наполеона. Австрийцы боятся Наполеона и не хотят идти против него. Но они в этом раскаются, – сказал император и сел к письменному столу за работу.
Наш государь старался всячески поддержать злополучную Пруссию и её короля; он просил для Пруссии в Англии «значительного денежного вспоможения».
«Что станется с Великобританией? – между прочим, писал он своему послу в Лондон. – Если Наполеон сокрушит державы твёрдой земли, то потому только, что они не получили пособия от Англии. Для неё чрезвычайно важно счастливое окончание настоящей войны, чтобы лишить Бонапарта возможности распространять свои беспредельные хищения. Англию нельзя будет извинить, если она продолжит своё бездействие в такое время, когда должно удвоить усилия совокупно со мною. Не делается ли она виновною в тех самых ошибках, за которые прежде сего осуждала Пруссию и в которых ныне виновата Австрия?»
Государь убеждал Австрию «к союзу с нами», напомнил ей пример Пруссии, погибшей от нейтралитета, которого Пруссия держалась в 1805 году, и выставлял свою армию, которая в войне с Наполеоном делала чудеса храбрости, и если французское войско победит русское, тогда вся Европа будет «безусловно жертвою Наполеона».
Государь советовал Австрии ударить в тыл Наполеону.
И ответом со стороны венского двора было: «Ежели Австрия объявит войну Наполеону, он перенесёт театр действий с берегов Вислы и Нарева в недра Австрии и раздавит её».
Также и старания прусского короля побудить Австрию к войне с Наполеоном были безуспешны.
Итак, императору Александру одному пришлось изыскивать все средства одолеть Наполеона.
Наполеон, простояв на поле Эйлауского сражения более недели, наконец отступил на левый берег реки Пассарги. Храбрый генерал Платов, начальствовавший за отъездом князя Багратиона в Петербург нашим авангардом, следовал за французами. «Весь путь их был усеян брошенными обозами, умершими, издыхавшими солдатами и лошадьми. Торопливость в отступлении дошла до того, что страдальцев оставляли французы на произвол; казаки находили многих неприятельских солдат, лежавших на снегу, без покрова и одежды». Наш главнокомандующий с отдохнувшими в Кенигсберге солдатами и с вновь пришедшими полками направился по следам Наполеона, но внезапная оттепель остановила войско на неделю в стране, «совершенно опустошённой». Города Эйлау, Ландеберг и окрестные селения были буквально разграблены и выжжены французами. Тысячи убитых всё ещё лежали непогребёнными на промёрзлой земле. Наполеон приказал хоронить своих убитых солдат, но мёрзлая земля и снег затрудняли выполнение его приказа. Трупы наших убитых солдат также некоторое время были не погребены, и не только солдатам или офицерам, но и генералам пришлось останавливаться на бивуаках, потому что в домах невозможно было жить от гниения неубранных трупов.
Наполеон, перейдя за Пассаргу, перенёс свою главную квартиру в Остероде, а русский главнокомандующий расположился со своею главною квартирою в Бартенштейне, поставив армию вокруг Гейльсберга. По желанию прусского короля Беннигсен отрядил в Данциг князя Щербатова с тремя гарнизонными батальонами и три полка донских казаков; король повелел считать князя Щербатова вторым военным губернатором Данцига и не заключать без его согласия никаких сделок и условий с Наполеоном. С конца февраля до мая обе враждующие армии бездействовали; только на левом крыле происходили небольшие стычки. Почему в такой долгий промежуток времени не было сражения? Потому что как русское войско, так и французское нуждалось в продолжительном отдыхе, – войска были изнурены после зимнего похода; кроме того, обе армии надо было устроить и пополнить.
Император Александр, желая лично удостовериться в положении дел на войне, поехал в действующую армию шестнадцатого марта через Ригу и Митаву; государя сопровождали обер-гофмаршал граф Толстой, министр иностранных дел барон Будберг, генерал-адъютанты граф Ливен и князь Волконский. Двадцать пятого марта император прибыл в Мемель и радушно был встречен королём прусским. Александр на время остановился в Мемеле, где жил и король. Государю воздавали высшие почести. Пруссаки смотрели на него как на заступника несчастной Пруссии. Пробыв в Мемеле два дня, Александр, король и королева прусские отправились ранним утром в Юрбург на смотр прибывшей туда гвардии. Молодцы-гвардейцы отправились из Петербурга в половине февраля и шли при сильном морозе усиленными маршами; после блестящего смотра гвардия из Юрбурга выступила к нашей главной армии. В первых числах апреля государь и король прусский отправились в Бартенштейн, главную квартиру нашей армии. Александр милостиво принял Беннигсена, оказал ему большое доверие, приказал ему действовать по усмотрению и велел отдать следующий интересный приказ по армии:
«Победы под Пултуском и Прейсиш-Эйлау, одержанные генералом Беннигсеном над неприятелем, оправдали и увеличили доверенность, возложенную на искусство его. Прибытие его императорского величества к храброй своей армии не вводит ни в каком отношении ни малейшей перемены в образ действий начальства, под которым общее благо Европы столь ощутительно начинает уже возникать. Все повеления выходят по-прежнему от одного главнокомандующего – генерала Беннигсена, равно как и рапорты доставляются прямо к нему».
Государь, сделав смотр всей армии, возвратился в главную квартиру и заключил с королём прусским договор, имевший целью «упрочить в Европе общий и твёрдый мир, обеспеченный ручательством всех держав».
Александр желал одного – спокойствия и безопасности всех европейских государств; он хотел заставить Наполеона возвратить Пруссии и другим государствам их земли, которые были отняты французским императором.
Наш государь осуществил бы свой план, если бы другие венценосцы откликнулись вовремя на его призыв.
ГЛАВА XIV
За несколько дней до своего отъезда в Австрию князь Сергей Гарин был откомандирован главнокомандующим в Мемель к прусскому королю Фридриху-Вильгельму с одним из донесений, в котором Беннигсен излагал королю ход дел. Король очень милостиво принял князя.
– Вы приехали, князь, очень кстати, – сказал король ему, – моей аудиенции дожидается адъютант Наполеона, присланный ко мне с письмом. Я сейчас приму его, и вы будете свидетелем моего разговора с доверенным французского императора.
– Вы очень ко мне милостивы, ваше величество, – с низким поклоном ответил Гарин.
– Вы будете здесь, за портьерой, – проговорил Фридрих-Вильгельм, показывая князю на комнату, находившуюся рядом с кабинетом короля.
Гарин поспешил в указанную комнату; король опустил за ним тяжёлую бархатную портьеру и, улыбнувшись, сказал:
– До свидания, князь! Надеюсь, не будете скучать…
Затем король приказал впустить посла французского императора.
Побеждая Пруссию, Наполеон, вместе с тем, сгорал желанием войти в союз с её королём Фридрихом-Вильгельмом. Его устрашали русские войска: битва при Эйлау доказала Наполеону храбрость и отвагу наших солдат. И когда последует мир с Фридрихом-Вильгельмом, тогда русская армия должна будет оставить пределы Пруссии.
Наполеон послал к прусскому королю собственноручное письмо с своим адъютантом – генералом Бертраном.
Фридрих-Вильгельм принял посла холодно, но вежливо.
– Могу ли я вручить вашему величеству письмо моего императора? – с низким поклоном проговорил Бертран, подавая письмо королю.
Фридрих-Вильгельм отстранил от себя это письмо и небрежно сказал:
– К сожалению, я плохо разбираю почерк Наполеона. Прошу вас, распечатайте и прочтите сами.
– Государь, я не могу, я не имею права распечатать письмо, адресованное вашему величеству, – растерянным голосом ответил генерал.
– Я даю вам на это право. Между вашим императором и мною не может быть секретов. Я думаю, письма Наполеона составляют просто продолжение его бюллетеней, которые он выпустил из Берлина и Потсдама. А такие письма должны быть достоянием света и истории. Пусть все знают и судят наши поступки! – резким голосом сказал Фридрих-Вильгельм. – Читайте же!
– Вы приказываете, ваше величество, – я должен повиноваться.
Бертран дрожащими руками сломал печать и стал тихо читать:
«Ваше величество получит это письмо через моего адъютанта – генерала Бертрана, который пользуется особым моим доверием. Поэтому вы можете вполне ему довериться, и я думаю, что его приезд будет вам приятен. Бертран сообщит вам мой взгляд насчёт положения ваших дел. Я хочу назначить границы вашему несчастию и как можно скорее дать организацию прусской монархии, могущество которой нужно для спокойствия Европы. Бертран сообщит вам также идею, как можно этого достигнуть, и я надеюсь, что ваше величество дадите мне ответ, что вы намерены делать. Вам необходимо принять меры, которые я предлагаю. Поверьте мне, ваше величество, что я желаю восстановить между нами прежнее расположение. Я не прочь от мира с Россией и Пруссией, если только они согласятся его принять. Я сам бы себя ненавидел, если б был виновником ещё большего пролития крови. Но что же мне делать? Мир находится в руках вашего величества, и я считал бы тот день, в который вы примете предлагаемый мир, счастливейшим в моей жизни.
Наполеон».
– Вам, генерал, нужно ещё словесно сообщить мне некоторые предложения вашего императора? – спросил король, когда Бертран окончил чтение письма.
– Мой император уполномочил меня, ваше величество, повторить вам, что он желает с вашим величеством возобновить прежние дружеские отношения, с радостью протягивает вам руку и желает, чтобы вы по-прежнему царствовали.
– Царствовал как вассал Наполеона? – с иронией спросил прусский король.
– Нет, государь, вы будете ни от кого не зависимы.
– Что же? Для этого мне нужно быть союзником Наполеона?
– Да, ваше величество, но вы будете независимы, свободны. Император желает вашей дружбы, он надеется, что в войне с Россией вы будете на стороне Франции. Тогда император Наполеон соединёнными силами в самое короткое время принудит русского государя к миру. И Пруссия нова займёт своё прежнее место между европейскими державами. И как скоро мир будет заключён, все наши крепости и и провинции опять перейдут к вам, и французское войско оставит ваши владения.
– Вы кончили, генерал? – спросил Фридрих-Вильгельм.
– Да, ваше величество, я кончил и жду вашего ответа.
– Ответ мой будет короток: я не принимаю ни мира, ни союза с вашим императором! – громко и резко ответил Фридрих-Вильгельм.
– Вы не принимаете, государь? – с удивлением проговорил адъютант Наполеона.
– Да, не принимаю! Вы этим удивлены, генерал? Пожалуй, я объясню вам причину моего отказа: я не могу принять этого мира потому, что он для меня постыден. Если бы я принял, то унизил бы себя. Я король по милости Божией и по праву рождения и не хочу быть вассалом Наполеона. Я начал войну ради моей чести и чести моего народа. До сих пор счастье было на вашей стороне, но придёт время – всё, что вы от нас отняли, мы опять присоединим к себе. Ни я, ни моя армия не нуждаемся в великодушии вашего императора.
– Ваше величество, подумайте: если вы откажетесь от мира, то император сделается вашим заклятым врагом и уничтожит всю Пруссию. Вспомните, государь, у вас почти нет ни армии, ни крепостей, – как бы с участием проговорил Бертран.
– Нам принадлежит ещё Данциг.
– Если ваше величество отвергнет мир, то первым делом моего императора будет – взять Данциг штурмом.
Фридрих-Вильгельм как бы не слыхал этих слов и после некоторого молчания заговорил:
– Ещё вот почему я не принимаю мира: если я вступлю в союз с Наполеоном, то пойду против императора Александра, а он мой искренний друг и союзник. Я и Александр поклялись у гроба Фридриха Великого действовать совокупно в делах политики. Я никогда не буду клятвопреступником. Я король и держусь моего слова! – проговорил Фридрих-Вильгельм. – Я кончил, генерал. Скажите своему императору, что ни интриги, ни угрозы, ни обещания не заставят меня отказаться от союза с Россией, – добавил король и встал с кресла; этим он дал знать посланному Наполеоном, что переговоры окончены и он может удалиться.
Бертран откланялся и вышел из кабинета прусского короля.
Едва затворилась дверь за Бертраном, как король позвал Гарина.
– Вы слышали, князь, всё, что я говорил? – спросил у него Фридрих-Вильгельм.
– Слышал, ваше величество!
– Поезжайте и скажите генералу Беннигсену, как я ответил на предложение мне мира Наполеоном. Повторяю, я душевно предан императору Александру, я имею честь называть его искренним другом и постараюсь сохранить эту дружбу навсегда! Как велика моя любовь к Александру, так сильна ненависть к Наполеону…
Прусский король протянул князю Гарину руку и любезно с ним простился.
ГЛАВА XV
В замок Финкенштейн, где имел пребывание Наполеон, пришло неожиданное и радостное для него известие: Данциг, давно осаждаемый французским войском, наконец сдался «со всем гарнизоном». Ни к чему не повело геройское мужество осаждённых пруссаков, коменданта генерала Колькрета и князя Щербатова с храбрыми солдатами и казаками. Напрасно было пролито много крови и разрушено домов: французский генерал Лефебр стеснял Данциг всё более и более; к французам на подмогу почти каждый день приходили свежие полки, между тем как число осаждённых уменьшалось ежечасно. Только сильная помощь могла спасти город от падения, но эта помощь ниоткуда не приходила. Комендант Данцига надеялся, что Англия, которая наконец соединилась с Россией и Пруссией, пришлёт помощь Данцигу. Правда, англичане прислали один корвет, вооружённый двадцатью двумя пушками с боевыми снарядами, но около города корвет сел на мель и был взят французами. Наш главнокомандующий на помощь Данцигу прислал семитысячный отряд, но маршал Удино не допустил его до города; половина нашего отряда была взята в плен, а другая отступила. В этой схватке участвовал и Зарницкий со своим отрядом. В отряде был также и молодой юнкер Александр Дуров. При отступлении одна шальная пуля скользнула по плечу Дурова, он побледнел и зашатался.
– Ты ранен? – участливо спросил у него Пётр Петрович.
– Да, слегка, – превозмогая себя, чтобы не застонать, ответил Дуров.
– Какое слегка – ты бледен как смерть!
– Успокойтесь, Пётр Петрович, ничего, спасибо за участие. Это пройдёт. – Дуров зашатался и наклонился к седлу.
– Ах, бедняга, да ты даже сидеть не можешь.
Зарницкий приказал двум уланам поддерживать юнкера. Рана в плечо, хоть и лёгкая, но всё-таки причиняла ему жестокую боль.
По прибытии в свой барак Зарницкий хотел осмотреть рану Дурова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93