ГЛАВА VII
– Вы говорите, дело было жаркое? – спросил граф Каменский, обращаясь к генералу Беннигсену, который доносил фельдмаршалу о молодцеватом деле наших егерей при реке Вкре.
– Беспримерной храбростью себя покрыли, ваше сиятельство.
– А всё-таки, ваше превосходительство, французы переправились на другой берег.
– Принуждены были отступить, ваше сиятельство: сила на стороне неприятеля. Я покорнейше прошу, ваше сиятельство, награды лицам, которые поименованы в этом списке. – Беннигсен подал бумагу с именами храбрых офицеров, участвовавших в деле при реке Вкре.
– Это что? – спросил граф, принимая список; он рассеянно слушал генерала.
– Наградной список, ваше сиятельство.
– А, список!.. Хорошо, хорошо. Я посмотрю, посмотрю. Знаете ли, генерал, я болен и принуждён сложить с себя звание главнокомандующего; ну, куда мне старику воевать, мне впору на печи лежать.
– Что вы говорите, ваше сиятельство! – Лёгкая, насмешливая улыбка пробежала по губам храброго Беннигсена.
– То говорю, что чувствую. Я стану просить государя снизойти на мою просьбу и уволить меня, старика; глаза у меня стали больно плохи; вот я разговариваю с вами, генерал, а хорошо вас не вижу, в тумане вы мне кажетесь, право!
– Мы – ваши верные помощники, ваше сиятельство!
– Спасибо, генерал! А всё-таки без своих глаз плохо: свой глазок – смотрок. Да и поясница ломит, едва на коне сижу. Состарился я, ваше превосходительство.
«И этой развалине поручена участь нашей многотысячной армии!» – думал Беннигсен, смотря не то с презрением, не то с жалостью на старого фельдмаршала.
В комнате главнокомандующего водворилось молчание; сам фельдмаршал, тяжело дыша, согнувшись, ходил задумчиво; Беннигсен тоже задумался; он думал о том, кто будет новым главнокомандующим, если старик откажется от начальства: «Кутузова не пришлют – он после Аустерлица почти в опале. Кто же будет? Кто займёт этот важный и ответственный пост? Неужели Буксгевден?»
– Да, был конь, да изъездился! – громко проговорил граф Каменский, подходя к Беннигсену и взяв его за пуговицу мундира.
– Что изволите говорить, ваше сиятельство? – спросил генерал.
– Говорю, генерал, был конь, да изъездился! В своё время и граф Каменский послужил родной земле и матушке-царице, умел с врагом сражаться, жизнью жертвовать на благо родине! – Старик выпрямился во весь свой рост и окинул Беннигсена горделивым взглядом; он как будто проник в его душу и узнал его сокровенные мысли и желания. – Теперь устарел, на покой пора, послужил и довольно! Военачальство думаю Буксгевдену сдать; граф Буксгевден заслужил, вполне заслужил.
– Ваше сиятельство, как государь на это взглянет.
– Наш государь правдив и милостив, он простит меня, слабого старика.
Граф Каменский решил окончательно сложить с себя звание главнокомандующего.
В ночь на четырнадцатое декабря свирепствовала страшная буря, дул порывистый, пронизывающий до костей ветер; с многих бараков были сорваны крыши, снесены палатки. Вообще буря произвела сильное опустошение на бивуаках, как русских, так и французских. Солдаты дрожали от страшного холода.
Повсюду горели костры, и солдаты около огня отогревали свои окоченелые руки. В бараке ротмистра Зарницкого старик денщик раздувал уголья, положенные на железный лист; сам ротмистр и казак Дуров отогревали себя крепким чаем с ромом; но это плохо согревало их; особенно прохватывал холод молодого казака.
– Что, юноша, видно, цыганский пот пробирает?..
– Холодно, господин ротмистр, – ответил Дуров. – Холодно и скучно: который день без дела сидим.
– Погоди, скоро будет и дело: Бонапарт примолк не перед добром, гляди, обдумывает, с какой стороны на нас напасть. Хитёр француз, ну да и русак не простак, сам сдачи сдаст.
– Что, Пётр Петрович, говорят, нас покидает главнокомандующий? – спросил у ротмистра Дуров.
– Говорят, сам я слышал. Да какой он вояка! Уедет, хуже не будет. А ты, юноша, не скучаешь? – меняя разговор, спросил Зарницкий.
– Нет, по ком мне скучать?..
– Может, по тятеньке с маменькой?..
– Вы всё смеётесь, Пётр Петрович.
– Что же, по-твоему, плакать?.. А знаешь, юноша, мой Щетина ведь принял тебя за девицу. «Это, – говорит, – ваше благородие, не парень, а девка переряженная». Не веришь, хоть его спроси.
Пётр Петрович весело засмеялся.
Дуров покраснел и низко опустил свою голову.
– Что же вы? Вы, надеюсь, за девицу меня не принимаете? – запинаясь, спросил он.
– Прежде, братец, смутили меня слова Щетины; каюсь, сам я думал, не переряженная ли ты барышня, ведь чем чёрт не шутит!.. А как увидал твою отвагу в деле с неприятелем – ну и…
– Ну, и что же, господин ротмистр?
– Обругал себя, что дураку поверил. Разве девица так хорошо умеет ездить на коне, да на каком коне! Ведь твой Алкид – чёрт. Право! А как ты махал своею саблею: что ни взмах, то француз. Если бы собрать наших девиц да показать им, как сражаются, с ними бы сейчас обморок. Уж знаю я девичью храбрость: курицу повар станет резать, а с девицей сейчас истерика.
– Не все такие, Пётр Петрович, есть и храбрые.
– Храбры они с горничными ругаться, – протестовал Пётр Петрович.
В барак вошёл Сергей Гарин, он был чем-то встревожен.
– Что ты такой кислый, или лимон съел? – встретил его ротмистр.
– Главнокомандующий уехал, – хмуро ответил князь.
– Как, когда? – почти в один голос спросили молодой казак и Зарницкий.
– Да недавно, собрался, сел в телегу и уехал.
– Прощай, значит, счастливо оставаться. Стало быть, теперь мы без главнокомандующего? – спросил ротмистр.
– Каменский передал своё начальство графу Буксгевдену, – ответил Гарин.
– Стало быть, наш старик тю-тю…
– Отъезд фельдмаршала поразил и удивил всю армию, – сказал князь Сергей.
И он сказал правду: все удивлены были, начиная с солдата и кончая генералом. Не пробыв в армии недели, граф Каменский покинул её в самую трудную минуту. Что заставило его это сделать? «С самого приезда своего в армию фельдмаршал Каменский, никого в ней не зная, никому не доверяя, входил в самые мелочные распоряжения, лично отправлял курьеров, своеручно писал маршруты и заносил копии повелений своих в журнал исходящих дел, ездил от одной дивизии к другой, давая встречаемым на пути полкам повеления мимо прямых начальников их. Бремя забот и ответственности, усугубляемое частыми порывами гнева, подавило старца, лишило его сна и доверенности к самому себе».
Несмотря на просьбы и протесты некоторых генералов, главнокомандующий ночью выехал из главной квартиры, говоря, что не хочет потерять прежней славы своей и умывает себе руки и оставляет армию.
Фельдмаршал уехал в Остроленск и оттуда, между прочим, писал императору: «Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остался, что не мог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения Вашего о том ожидать буду здесь при госпитале, дабы не играть роль писарскую, а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведёт, что ослепши отъехал от армии; таковых, как я, в России тысячи».
Граф Каменский получил дозволение от государя ехать в деревню.
Беннигсен остался в Пултуске, несмотря на повеление главнокомандующего идти обратно в Россию. Храбрый генерал решился ожидать неприятеля в занятой им позиции. Корпус Беннигсена состоял из сорока тысяч и примыкал левым крылом к Пултуску. Четырнадцатого декабря Беннигсен жестоко поразил маршала Лана, который хотел выбить его из занятой им позиции.
Так же славен был подвиг князя Голицына при Голымине. Голицын со своим отрядом застигнут был врасплох главными силами Наполеона, под его личным предводительством. Голицын не потерялся и вступил в упорный бой. Сражение продолжалось целый день «среди снежного вихря» и отразило французов, которые вчетверо превосходили русских своею численностью. Неприятель разбит был на всех пунктах. Этой победой рушился план Наполеона – не допускать отступления русских.
Французские войска, страшно утомлённые, нуждались в отдыхе. Волей-неволей пришлось Наполеону возвратиться в Варшаву на зимние квартиры.
А русское войско стройно и не спеша отступило к Остроленску, ожидая нового вождя. Государь назначил Беннигсена главнокомандующим, пожаловал ему крест св. Георгия второй степени, а князю Голицыну – третьей.
Таким образом, русские ознаменовали достопамятный день четырнадцатого декабря уничтожением предположений, с коими двинул Наполеон армию в Пултуск и Голымин. Причинами неуспеха действий его было мужество русских войск и превосходство наше в артиллерии.
Наполеон, победивший Австрию, Пруссию, Италию и другие государства, нашёл сильный отпор в русской армии. «Войска Александра праздновали воскресение славы своей, минутно поблёкшей под Аустерлицем». Русский штык заставил призадуматься победителя многих государств!
ГЛАВА VIII
Князь Владимир Иванович Гарин в начале зимы покинул свои Каменки, со всею семьёю переехал в Москву и поселился в огромном каменном доме на Поварской. Дом этот, только что купленный князем, отличался своей затейливой архитектурой, с колоннами, бельведерами и лепными фресками; он стоял в углублении большого мощёного двора; к дому вели двое ворот с каменными львами и с чугунной решёткой. Дом князя Гарина походил скорее на дворец.
Князь не любил шумной столичной жизни и предпочитал свои Каменки; на этот раз он уступил желанию княгини Лидии Михайловны, купил в Москве дом и зажил широкой боярской жизнью.
Старый князь не остался равнодушным к войне: он составил из своих крепостных целый полк и обмундировал их на свой счёт. Владимиру Ивановичу предлагали занять место командира, но он отказался, ссылаясь на свою старость и нездоровье; после раздора с сыном он стал прихварывать и редко куда выезжал, больше сидел в своём уютном, хорошо обставленном кабинете и занимался или чтением разных научных книг, или стоял за токарным станком. Князь искусно точил из заграничного дерева и из кости разные фигуры и безделушки.
Однажды князь проснулся позднее обыкновенного и позвонил.
Вошёл старик Федотыч, любимый камердинер князя, с бритым, добродушным лицом, вечно улыбающимся. Федотыч лет пятьдесят служил верой и правдой князю Гарину и всей своей простой душой был ему предан. Князь ценил службу старика, во всём доверял и не раз предлагал ему вольную.
– И! Ваше сиятельство, зачем мне она – вольная-то? Куда я с ней пойду? Да и зачем? Разве мне плохо жить с вами? Вашим крепостным я родился, крепостным и умру. Дозвольте ручку вашу княжескую облобызать, сердечно вас поблагодарить, а вольной мне не давайте. Не надо! – говорил старик Федотыч, отклоняя от себя увольнение из крепостной зависимости.
– Заспались, ваше сиятельство, – нежно посматривая своими добрыми глазами на князя, сказал старик. – Чаю или кофею прикажете?
– Подай кофе – в горле пересохло. Скверно спал. Голова болит.
– С чего же это, ваше сиятельство, вы плохо почивать изволили?
– Думы, братец, разные не давали спать.
– Что же думать вам, ваше сиятельство? Про что?
– Про сына думал, про Сергея.
– Да, вот что! Знамо, как не думать про сына кровного, – отцовское сердце. Теперь наш княжич с врагом отечества сражается, кровь свою на поле ратном проливает.
– Сон про него мне приснился нехороший, боюсь – не перед добром этот сон.
– И, князенька, куда ночь, туда и сон. Страшен сон, да милостив Бог!
– Уехал он из Каменок озлобленный. Жалею я, жалею, что не остановил его.
– Напрасно, ваше сиятельство, вы пошли против женитьбы княжича. Что бедна невеста, рода незнатного? Так что же? Будучи женою князя Сергея Владимировича, она стала бы и богатой, и знатной. Наделили бы счастием и сына кровного, и её, сиротливую.
– Эх, Федотыч, ведь в роду у нас нет, чтобы Гарины женились на немках.
– Какая же она немка, ваше сиятельство! Православная она, мать у неё русская, православная.
– Я бы, пожалуй, согласился, но княгиня… Она решительно отказала.
– Конечно, моё дело холопское. Я должен помнить и чувствовать, что ваше сиятельство удостоиваете меня, раба, своим разговором.
В кабинете князя водворилась тишина; князь молча пил кофе, а Федотыч почтительно посматривал на своего господина.
– Вот уже три месяца – и ни одного письма не прислал Сергей, – опять заговорил Владимир Иванович.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что князь Сергей Владимирович, по приезде в Москву из Каменок, хворали.
– Что? Хворал? Ты почём знаешь?..
– А где молодой князь остановиться изволил, на Арбате, в доме Глебова, так дворецкий господина Глебова мне сказывал.
– Долго Сергей хворал?
– Да чуть не с месяц, ваше сиятельство.
– И ни одной строчки отцу!..
– Человек молодой, характерный.
– Да, да, весь в меня – огневой. Пойду сообщить об том княгине. От расстройства Сергей хворал! Бедный, как мне его жаль!
Князь Владимир Иванович поспешил на половину княгини. Лидия Михайловна спокойно выслушала рассказ мужа о Сергее, о том, что он долго болел в Москве.
– Что же ты хочешь этим сказать? – спросила она у князя.
– Как что? Пойми, ведь он захворал от неприятности. Его расстроил наш отказ.
– Я поняла и, поверь, не меньше твоего сожалею о сыне. Но повторяю, я никогда, никогда не соглашусь на его неравный брак.
– Наше упрямство сделало Сергея больным.
– Ну, этому я мало верю, мой друг, – холодно проговорила княгиня, вынимая из ридикюля работу. – Сергей не сентиментальная барышня, нервы его крепки. Если он и хворал, то, поверь, от простуды, а ты приписываешь это нашему несогласию на его свадьбу.
– Да, да, он так был расстроен, немудрено и захворать, – возразил князь Владимир Иванович.
– Я вижу, князь, ты, кажется, не прочь женить Сергея на какой-то немке, – хмуря брови, сказала Лидия Михайловна.
– Я… я не говорю этого.
– А я вот что скажу тебе, князь: пока я жива, этой свадьбе не бывать.
– Вот как!
– Я никогда немку не назову своею дочерью – это моё последнее слово!
– Но ты забываешь: Сергей совершеннолетний, он обойдётся и без нашего согласия.
– Может быть, но тогда я отрекусь от него, я забуду, что он мне сын. Поверь, князь, у меня достанет твёрдости вырвать из моего материнского сердца любовь к нему, – сухо проговорила княгиня.
Владимир Иванович ничего не возразил своей жене. По доброте своего сердца он бы давно согласился на брак сына с Анной, но предрассудок, фамильная гордость останавливали князя. Породниться с каким-то немцем, бывшим гувернёром, ему, именитому князю!
– Оставим про это говорить, князь. А лучше скажи мне, что ты думаешь о частых визитах к нам Леонида Николаевича Прозорова? – пытливо посмотрев на князя, спросила Лидия Михайловна.
– Что? Ну, понравилось ему у нас бывать, вот он и ездит, – ответил князь.
– И только?
– Чего же ещё?
– Ну, князь, недальновиден же ты! – упрекнула мужа Лидия Михайловна.
– Ты думаешь? – хмурясь, спросил князь.
– Да, думаю. Ты полагаешь, что красивому молодому человеку нужно наше общество?
– Если он к нам ездит, то…
– Постой, постой, князь, ты, кажется, совсем забыл, что у нас есть дочь, – об ней, друг мой, тоже надо подумать. В Москву приехала я не без цели. Здесь скорее найдёшь подходящего для Софи жениха. И я не ошиблась – жених нашёлся.
– Вот как!
– Да, я уверена. Леонид Николаевич получил хорошее воспитание, богат, имеет большие связи и притом столбовой дворянин.
– Он мне нравится, но что скажет Софья: может, ей не по сердцу Прозоров? – проговорил князь.
– Об этом не беспокойся: Софи умная девушка, и, как мне кажется, Прозоров заинтересовал её.
– Что же, я рад. Род Прозоровых исстари известен.
– Притом у Прозорова большие поместья. Итак, князь, если Леонид Николаевич сделает предложение Софи, то ты ничего не будешь иметь против этого? – спросила у Владимира Ивановича княгиня.
– Повторяю, я рад.
– И отлично! Предложение от Прозорова надо ожидать на этих днях: наша дочь вскружила ему голову.
– Ты слишком самоуверенна, Лида! Может, Прозоров и не думает о предложении.
– Вот увидишь.
– Но, предупреждаю тебя, если Прозоров не понравится Софи, то…
– Успокойся, князь, ей нравится Леонид Николаевич.
– Ты и это знаешь, Лида? – спросил у жены князь.
– Да, знаю…
– Что же, Софи сама тебе сказала?
– Нет, она ничего не говорила, но я догадываюсь.
– Дай Бог, Прозоров завидная партия для нашей дочери.
– Если Леонид Николаевич сделает предложение, свадьбу мы отложим до весны. К тому времени, может, вернётся и Сергей, – проговорила Лидия Михайловна.
– Навряд, – возразил князь.
– Почему?
– Потому что война затянется надолго. Да если Сергей и вернётся с похода, то к нам, в Каменки, навряд ли приедет.
– Полно, князь. Вероятно, Сергей теперь уже забыл свою немочку и сожалеет, что не женился на красавице Ирине.
– Ты так думаешь? – сердито сказал князь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93