В кабинете государыни, над золотыми разводами двери в десюдепорте Живопись на дворцовых дверях.

был изображён Храм Славы: круглая, толстоватая мраморная беседка с несколькими колоннами белела среди зелёных деревьев. На неё из золотого солнца сыпались прямые лучи. Перед беседкой курился жертвенник, на жертвенник женщина в белом возлагала цветы.
Чтобы овладеть собой, императрица прошлась несколько раз по кабинету, выпила стакан воды, засучила рукава, снова опустила их… Потом, остановившись перед дверью и подняв глаза к небу, перекрестилась…
– Слава Богу!
И ей метнулся в глаза этот Храм Славы, кисти славного Валериани. Валериани (Валерьяни) Джузеппе (1708–1761) – итальянский художник, с 1745 г. преподавал в Петербургской Академии наук и работал над украшением дворцов.


«Скорей, скорей короноваться! – подумала она. – Надо указать – в сентябре… Уже назначен главный распорядитель – князь Никита Трубецкой…»
Теперь ему было ещё дополнительно указано – заготовить сто двадцать бочек дубовых с железными обручами, чтобы в каждую входило по пять тысяч рублей разменной монетой – народу разбрасывать… Да указано в этот день генералу фельдцейхмейстеру Начальник артиллерии.

Вильбоа – готовить фейерверк отменный… да ещё угощение народу…
Это и был Храм Славы.
В десять часов утра 22 сентября 1762 года над Кремлём раздались звуки литавр, труб, загремели пушки. Из Кремлёвского дворца двинулось коронационное шествие в Успенский собор… Толпы народа заполнили Кремль, Красную площадь. Гвардия стояла от Успенского собора вдоль Ивановской площади.
В шествии шли митрополит Новгородский Дмитрий, Дмитрий (Сеченов Даниил Андреевич) (1709–1767) – архиепископ, с 1762 г. митрополит новгородский. Проповедник, миссионер.

с ним 20 архиереев, 35 архимандритов, драгоценные митры их горели как жар. Хоругви. Кресты. Фонари. Иконы. Шесть камергеров несли шлейф Фике. Перед Фике несли регалии её власти – корону, скипетр, державу. Вступив в древний собор, Фике села на императорский трон…
Хоры гремели: «Осанна!» – Пятиярусный иконостас сверкал золотом свеч. По четырём круглым колоннам всё так же, как и при Иване Третьем, подымались, уходили вверх лики святых и ангелов. И выходило так, что вся эта древняя сила охраняла теперь маленькую ловкую немочку Фикхен из Штеттина.
Перед императрицей стали на колени граф Разумовский да князь Голицын Голицын Александр Михайлович (1723–1807) – князь, вице-канцлер и обер-камергер при Екатерине.

– поднесли на золотой подушке корону.
Императрица взяла её и сама возложила себе на голову. Началась обедня – она стояла её всю со скипетром и державой в руках. Сама прошла потом в царские врата, сама помазала себя миром…
Митрополит Дмитрий заливался соловьём, произнося приличную сему торжеству проповедь.
– Господь возложил на главу твою венец! – со слезами в голосе говорил он. – Знал Он, как избавить тебя, благочестивую, от напасти! Знал Он сердце твоё, сам читал его перед собою. Знал, что во всевыносимом терпении твоём ты ниоткуда не ждала помощи, только уповала на Него одного – на Бога. Знаем и все мы единодушно и скажем, что ни голова твоя не хотела царского венца, ни рука твоя не искала славы, не искала приобретения сокровищ временных. Тобой в твоих действиях руководила только материнская любовь о твоём отечестве, твоя вера в Бога да ревность к благочестию. Тобою руководила жалость к страданиям народа, к порабощению сынов русских. Только это и заставило тебя принять сие великое Богу служение. И чудо сие, – восклицал красноречивый проповедник, – опишут в книгах историки. Учёные будут читать с охотою, а неграмотные рады будут послушать эту удивительную повесть…
После коронования императрица Екатерина Алексеевна обошла все соборы и в аудиенц-зале под балдахином раздавала награды отличившимся в перевороте персонам.
Главнокомандующим, что на прусского короля не слишком напирали, – Салтыкову да Бутурлину – пожалованы были бриллиантовые шпаги – «за доблесть».
Всем пяти братьям Орловым – Алексею, Григорию, Фёдору, Ивану Орлов Иван Григорьевич (1738–1791) – поручик, затем капитан Преображенского полка, позже работал в Комиссии по составлению нового Уложения.

да Владимиру Орлов Владимир Григорьевич (1743–1831) – получил графское достоинство одновременно с четырьмя старшими братьями в 1762 г., позже генерал-поручик, директор Академии наук, затем долгие годы жил в Италии.

– графское достоинство. Григорий назначен генерал-адъютантом. Кроме того, Алексею и Григорию по 50 тысяч рублей деньгами да по 1000 душ крестьян. Камер-лакею Шкурину 1000 душ крестьян и дворянское благородное звание. Всего было в этот день обращено в крепостных рабов до 15 тысяч человек, пожалованных разным лицам.
Княгине Дашковой – 25 тысяч рублей и орден святой Екатерины. Адмиралу Талызину – высший орден – Андрея Первозванного.
Дяде Жоржу на выезд из России пожаловано было 100 тысяч рублей.
Императрица затем изволила обедать одна, под балдахином, а вся знать – духовенство, вельможи, генералитет – стояла вокруг трона. Потом, по её распоряжению, гости уселись за столы… В народ бросали деньги… Три часа били фонтаны из красного, белого вина и из водки, на площадях Ивановской и Красной стояли жареные быки, бараны, дичь… Пирамиды из хлеба.
А когда императрица Фике показалась на Красном крыльце, загремели пушки, зазвонили колокола, но, отмечают современники, «народ молчал».
Москвичи вообще расходились, когда она появлялась на улице, и в то же время народ всегда валил толпой за её сыном-мальчиком, наследником Павлом. Мало того, что народ молчал, народ и говорил втихомолку, а потом всё громче да громче, всё вольнее и вольнее.
Императрица после коронации долго жила в Москве – очевидно не желая возвращаться в Петербург, слишком близкий по воспоминаниям…
Она сходила на богомолье к Троице-Сергию, пешком ходила в Ростов на открытие мощей святого Димитрия Ростовского.
Но эта мало помогало.
Слухи в народе росли и разрослись настолько, что 4 июня 1763 года в разных концах Москвы на улицах забили барабаны, заиграли трубы и сбежавшийся народ слушал от конных герольдов следующий манифест:

– «Желание наше и воля есть, – возвещала Фике народу московскому, – чтобы все и каждый из наших верноподданных занимался единственно своим делом, своей службой, чтобы побольше воздерживался от дерзких и непристойных рассуждений. Но против нашего чаяния, к нашему прискорбию мы слышим, что появляются такие развращённых нравов и мыслей люди, которые думают не об общем добре, не об общем покое, но, заражённые рассуждать о делах, совершенно к ним не относящихся, о том, о чём они ничего не знают, до того безрассудно распускаются, что в своих речах касаются дерзко не только гражданских законов и правительственных действий, но даже и божественных узаконений…
Такие зловредные истолкователи по всей правде заслуживают достойной казни как вредящие нашему и всеобщему покою, но мы всё же всех таковых заражённых неспокойными мыслями матерински увещеваем – оставить всякие вредные рассуждения и сообразно своему званию проводить время не в праздности, или в невежестве, или в буйстве, но заниматься своим полезным делом на пользу свою и общую…
А если сие наше материнское увещевание не подействует на развращённые сердца, не обратит их на путь истинного блаженства, то пусть знают такие невежды, что тогда поступим по всей строгости законов, и такой преступник неминуемо восчувствует всю тяжесть нашего гнева как нарушитель тишины и презритель нашей воли.

Екатерина».

Манифест этот был прочитан в церквах по всем городам России.


П. Н. Краснов
ЕКАТЕРИНА ВЕЛИКАЯ
РОМАН

От автора


Екатерина Великая!.. Подлинно была она в е л и к а я во всех своих замыслах, работах и творческом размахе на всём протяжении своей сравнительно долгой жизни, из коей половину – тридцать четыре года – она просидела на престоле Всероссийском. Она продолжала дело Петра Великого, она использовала тихую, мирную, благостную, малозаметную, но какую большую культурную работу Императрицы Елизаветы Петровны и блестяще закончила для России её XVIII век. Пётр прорубил окно в Европу – Екатерина на месте окна устроила широко раскрытые двери, в которые входило в Россию всё передовое, разумное, мудрое, что было в Западной Европе. Она завоевала тёплый, благодатный Юг и из единоплемённого, Северного Русского, Московского Царства сделала Государство Российское, равно владеющее дарами Севера и Юга с сотней племён и наречий, шагнула за пределы океанов Ледовитого и Великого, и Северная Азия преклонилась перед нею.
Административный и политический ум и опыт, ясная прозорливость полководца, широкие – кажущиеся современникам фантастическими – планы, которые она проводит в жизнь, литературный и публицистический таланты, отточенная мысль в письмах и рескриптах, обаятельный характер, красота телесная – всё соединилось в ней, чтобы блистать на протяжении полувека. Следы её творчества рассеяны по двум материкам Старого Света, и нет уголка Российской земли, где не было бы «построенного при Екатерине»… Какие люди её окружали, или, вернее, какими людьми она себя окружала!.. Каждое имя – эпоха, каждое – талант, гений!.. Суворов, Румянцев, Спиридонов, Потёмкин, Бецкий, Державин, Крылов, Фонвизин и т. д. и т. д.
Она стояла на такой высоте, что казалась недосягаемой, а была так легко доступна. Её превозносили, её славословили и воспевали… Ей завидовали, на неё клеветали, и сплетня старалась закидать её грязью. У неё было много друзей, ещё больше врагов.
Чтобы изобразить Екатерину Великую так, как она есть, – дать литературный её портрет, мне понадобилось бы по меньшей мере в о с е м ь таких книг, как эта. С какою радостью написал бы я их, но…
Мы живём в тяжёлое время. Издать и продать восемь томов о Екатерине в нашем жутком изгнанническом плену невозможно. И как это ни тяжело и ни обидно – писателю приходится теперь считаться с условиями книжного рынка.
Я д а ю т о л ь к о о д н у с т о р о н у ж и з н и Е к а т е р и н ы В е л и к о й –
Её роман.
Роман, где г е р о е м – Е к а т е р и н а А л е к с е е в н а, а г е р о и н е й – Р о с с и я… Та Россия, которую она полюбила со всею страстностью своей не женской, но мужской натуры, обладания которой добивалась и всех соперников своих устраняла с холодною жестокостью.
Потому я и считаю, что наиболее точное определение моему двухлетнему труду будет – р о м а н.

П. Н. Краснов Дер. Сантени 19 февраля 1935 года


I

К 1795 году Иван Васильевич Камынин достиг большого благополучия. Он был действительным статским советником. Он не попал в вельможи – об этом, впрочем, он никогда и не мечтал, – у него не было, как у Разумовских или Строгановых, великолепных усадеб и дворцов, но он был прекрасно устроен на полном покое в одном из домиков китайской деревни в Царскосельском парке.
Снаружи – китайский дом – разлатая крыша с драконами вместо коньков по краям, крытая черепицей с глазурью, фарфоровый мостик, фуксии в пёстрых глиняных горшках, своеобразные двери и окна – внутри весь дворцовый комфорт того времени. Паркетные полы, красивые, в китайском стиле, обои, высокие изразцовые печи, выложенные кафельными плитками с китайским узором. Они солидно гудели в зимнюю стужу заслонками и дверцами, пели сладкую песню тепла и несли это тепло до самого потолка.
Придворные вышколенные лакеи, в неслышных башмаках и белых чулках, в кафтанах с орлёным позументом, обслуживали Камынина; из дворцовой кухни ему носили фрыштыки, обеды и вечерние кушанья, в каморке подле лакейской на особой печурке всегда был готов ему кипяток для чая или сбитня, из петергофской кондитерской раз в неделю ему привозили берестяные короба с конфетами, а с садов, огородов, парников и оранжерей поставляли цветы, фрукты, ягоды и овощи.
И часто в благодушные минуты Камынин говорил про себя словами Потёмкина из оды Державина «Фелица»:

А я, проспавши до полудня,
Курю табак и кофе пью;
Преображая в праздник будни,
Кружу в химерах мысль мою…


…Или в пиру я пребогатом,
Где праздник для меня дают,
Где блещет стол сребром и златом,
Где тысячи различных блюд,
Там славный окорок вестфальской,
Там звенья рыбы астраханской,
Там плов и пироги стоят,
Шампанским вафли запиваю.
И всё на свете забываю
Средь вин, сластей и аромат…

От такой жизни очень округлилось лицо у Ивана Васильевича, глаза заплыли прозрачным слоем жира, и было в них необычайное благодушие и кротость. После бурной жизни, проведённой в боях и путешествиях, в политической игре и подслуживании вельможам, он обрёл желанный покой. У него отросло порядочное брюшко, и по утрам, когда Государыни не было в Царском Селе, он и точно спал до полудня, а дни проводил в халате, то за письменным столом, за бумагами и книгами, то в глубоком и мягком кресле в дремотном созерцании мира.
Он подтягивался лишь в дни пребывания Её Величества в Царском Селе, потому что в эти дни могло быть, что ранним утром вдруг заскулит у входной двери государынина левретка, тонкая лапка заскребёт ногтями, пытаясь открыть дверь, и только распахнёт её на обе половинки Камынин – с утра в кафтане, в камзоле и в свежем парике, чисто бритый, – смелою поступью к нему войдёт сама Государыня.
Она в просторном утреннем платье, в чепце, свежая от ходьбы, оживлённая и бодрая.
– Здравствуй, Иван Васильевич, – ласково скажет она и сядет в глубокое кресло, услужливою рукой пододвинутое ей. – Ну, как дела? Продвигается твоя работа? Что ещё надумал? О чём пытать меня будешь? Что ещё тебе во мне непонятно?
Государыня пьёт у Камынина утренний кофе и перебирает с ним бумаги и старые письма.
Дело в том, что с высочайшего на то разрешения Иван Васильевич Камынин пишет книгу «Дух Екатерины Великой»…

II

Иван Васильевич ждёт к себе гостя. Этот гость лет на тридцать моложе Камынина. Август Карлович Ланбахер – немец по рождению, русский душою – по поручению Орлова лет десять тому назад был отвезён Камыниным за границу и вот вернулся теперь бодрый, энергичный, напитанный свободомыслящим заграничным духом, пытливым, ищущим, критикующим, желающим всё познать до дна и найти непременно истину. Он вошёл в Новиковский кружок вольных каменщиков, а теперь жаждал о многом и главное – о Государыне, хорошенько поговорить с Камыниным, которого ещё с совместной поездки за границу называл «учителем».
И вот в это прекрасное осеннее утро, когда воздух, казалось, был напоён терпким винным духом, так ароматно пахла увядающая листва, дворцовая, дорожная, разъездная карета проскрипела железными шинами по мокрому песку дороги, Камынин послал навстречу гостю лакея, и сам Август Карлович, весёлый, оживлённый, чистенький, точно полакированный заграничным лаком, влетел в прихожую, огляделся быстренько перед большим зеркалом в ясеневой жёлтой раме и очутился в пухлых объятиях Камынина.
– Садись, да садись же, братец, экий ты неугомонный. Устал, поди, с дороги.
– Постойте, учитель, дайте осмотреться. Как всё прекрасно тут, как оригинально!.. Ки-тай-ская деревня! Под Петербургом! И сколько уюта, тепла и прелести в ней. И вы!.. Вы всё тот же добрый, спокойный, тот уже уютный, милостивый, радушный учитель… Вот кому от природы дано франкмасоном быть. В вас всё такое… братское! И вы среди искусства… Это… Фрагонар?.. А это?.. Наш Левицкий!.. Какая прелесть!.. Что же, это всё она вам устроила?.. Милостивая царица, перед которой все здесь благоговеют… Мне говорили даже, что вы пишете. Пишете… О н е й.
– Да, Август. Пишу. Долгом жизни моей почёл написать эту книгу.
Камынин подошёл к столу и раскрыл толстый брульон, Тетрадь-черновик.

переплетённый в пёстрый с золотыми блёстками шёлк. Он открыл первую страницу. Там была в красивых косых и круглых завитках, как в раме, каллиграфски изображена надпись, вся в хитрых загогулинах. Пониже мелким прямым почерком было написано стихотворение.
– Вот видишь… «Дух Екатерины Великой». Я долго колебался, как лучше назвать – «Дух великой Екатерины» или «Дух Екатерины Великой»? Последнее мне как-то больше понравилось. А эпиграфом – стихи Вольтера, ей посвящённые, в русском переводе. Фернейский философ послал эти стихи Государыне в 1765 году в ответ на её приглашение в Петербург, на карусель, где девизом Государыни была «пчела» с надписью – «польза». Вот видишь:

Пчела, как в свете ты полезна…
Ты и страшна, ты и любезна;
Для блага смертных ты живёшь:
Ты пищу им, ты свет даёшь.
Но, коль и нравиться ты знаешь…
Мне тем достоинств прибавляешь…

– Та-ак, – протянул Ланбахер. – Так, так, так… – В его голосе не отразился тот восторг, который как бы излучался от всего Камынина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95