– Резкая смена ее тона поразила меня. Я представил, что звуки ее голоса пустились в какой-то удивительный танец, зачаровывающий мой мозг.
– Видишь ли… парни обычно делают вид, будто понимают, что девушке необходимо предоставить свободу и не посягать на ее время, не мешать ее планам; они говорят об этом потому, что им известно, как девушка нуждается в подобных словах. Но в действительности они вовсе не собираются выполнять свои обещания. Я очень устала в последнее время, Лайонел.
– Значит, ты считаешь, что я посягаю на твою свободу?
– Я имею в виду твои частые звонки. Этого вполне достаточно.
– Вот что, Киммери, выслушай меня. Дело в том, что я не совсем такой парень, с какими ты встречалась раньше. Моя жизнь связана внезапными тиками и судорожными движениями. Но с тобой все обстоит иначе, с тобой я чувствую себя другим.
– Это хорошо, это замечательно, но…
– Ты не понимаешь, о чем я толкую, – перебил я ее.
– Но я только начала выходить из-под влияния. Я хочу сказать, что ты попросту сбил меня с ног, Лайонел. Ты… ошеломил меня, если тебе это еще неизвестно. Я имею в виду, что мне нравится говорить с тобой, но не стоит звонить мне три раза после того, как мы с тобой провели ночь вместе.
Я замолчал, не зная, как понимать это занятное замечание.
– И еще я хочу сказать, что только что пережила период безумия, Лайонел.
– Какого рода безумия?
– Такого, – слабым голосом ответила девушка. – Типа того, какое у меня с тобой.
– Ты хочешь сказать, что у твоего любителя «ореосов» был синдром Туретта? – Меня охватил приступ ревности. Теперь-то я понял, что она коллекционирует нас, уродцев. Неудивительно, что мы так и рвемся к ней в руки, неудивительно, что она интересуется нашими симптомами. В конце концов, во мне не было ничего необычного. Или, точнее, мой здоровенный пенис был моим единственным достоинством.
– А кто такой любитель «ореосов»?
– Твой прежний бойфренд.
– Да, но ты, кажется, как-то иначе его назвал.
– Не обращай внимания.
Некоторое время мы молчали. А мой мозг продолжал: «Туретт, тип-топ, хип-хоп, прыг-скок, симп-том, тон-тон…»
– Я только хочу сказать, что не готова в настоящее время к сильному чувству, – добавила Киммери. – Мне нужно время, чтобы понять, чего я хочу. Пожалуйста, оставь меня хоть ненадолго в покое.
– Думаю, ты можешь не продолжать, – бросил я.
– Вот и хорошо.
– Но… – Я внутренне собрался, ступая на территорию интимных переживаний, куда более непривычную для меня, чем территория Коннектикута или Массачусетса. – Думаю, я понимаю, что ты имеешь в виду, когда просишь меня не спешить. Ты не хочешь пока принимать окончательных решений, чтобы слишком не грузиться, так?
– Мн-н…
– Или об этом ты тоже пока не желаешь слушать? Это меня смущает.
– Нет причин смущаться, – заверила меня Киммери. – Но давай поговорим об этом позже.
– Что ж, хорошо.
– Пока, Лайонел.
Звонок и перезвон сидели на заборе. Звонок упал. Кто остался?
Дзинь!
Дзинь!
Дзинь!
Щелчок.
«Вы набрали номер два-один-два, три-ноль-четыре…»
Приветкиммеризнаючтонедолжензвонитьтебеноятолькохотел…
Щелчок.
– Лайонел?
– Да.
– Прекрати.
– Но…
– Прекрати звонить. Это слишком, понимаешь. У меня было много неприятностей, как ты не можешь этого понять! Это бестактно!
– Да.
– Вот и хорошо, Лайонел, так что пока. О'кей?
– Да.
Кнопка повторного набора.
Автоответчик: «Вы набрали номер…»
Киммери! Киммери! Киммери! Ты там, Киммери?
Ну вот опять проявление моего синдрома! Не успел я порадоваться тому, что выдалось утро, когда Туретт меня покинул, как на тебе, он снова тут как тут, хотя и в несколько необычном виде. Нажимая кнопку повторного звонка, я страдал от нового тика – звонков Киммери, который оказался таким же навязчивым, как повторение слогов или разглаживание чужих воротников.
Мне ужасно захотелось выбросить сотовый телефон швейцара на поросшую травой разделительную полосу дороги.
Вместо этого я набрал другой номер, который всегда держал в памяти, хотя уже давненько не звонил по нему.
– Да? – Голос был усталый, скрипучий от прожитых лет, я хорошо его помнил.
– Эссрог? – спросил я.
– Да. – Пауза. – Это резиденция Эссрогов. Говорит Мюррей Эссрог. Прошу вас, назовите ваше имя.
Я помолчал несколько мгновений, а потом ответил ему:
– Съешь меня, Бейли.
– Господи! – Голос чуть отдалился от микрофона. – Мама, мама, иди сюда. Я хочу, чтобы ты тоже послушала.
– Эссрог Бейли, – проговорил я почти шепотом, хотя мне нужно было, чтобы меня услышали.
В трубке раздалась какая-то возня.
– Это опять он, мама, – сказал Мюррей Эссрог. – Это тот самый дурацкий ребенок Бейли. Он по-прежнему там. Все эти годы.
Итак, я все еще казался ему ребенком – как и он показался мне стариком в тот первый раз, когда я позвонил ему.
– Не понимаю, почему тебя это волнует, – приблизился к телефону женский голос. Каждое слово она говорила со вздохом.
– Бейлибейли , – тихонько сказал я.
– Говори, малыш, делай то, чего тебе хочется, – сказал старик.
Я услышал, как трубку передают из рук в руки, а потом отчетливо стало слышно тяжелое дыхание пожилой женщины.
– Эссрог, Эссрог, Эссрог , – распевал я, как сверчок, забившийся в щель у стены.
Я напрягаюсь. Я опадаю. Вся моя жизнь происходит в пространстве между этими двумя словами – «напрягшийся», «опавший», точнее, и пространства-то никакого нет, это вообще должно быть одно слово: «напрягсяопал». Я – как подушка безопасности в автомобиле – всегда готов охватить другого человека, заполнить собою все свободное пространство. Я съеживаюсь и расправляюсь – и так постоянно. И никогда от этого никому пользы нет, а мне и подавно. Однако пленка все еще крутится, подушка безопасности надувается и опадает, а жизнь бежит еще куда-то, подальше от всех этих штучек.
Предыдущая ночь, проведенная в постели с Киммери, неожиданно показалась мне очень-очень далекой.
Как это телефонные звонки – звонки по сотовому телефону, между прочим, – упрямо, хоть и бесплатно, могут передать то, что чувствует тело? Как могут призраки прикасаться к живым?
Я постарался не думать об этом.
Я бросил сотовый телефон на сиденье рядом с собой, туда, где уже в беспорядке валялись сэндвичи Зеода в бумажных упаковках, надорванный пакет с рассыпавшимися чипсами, смятые жирные салфетки, ставшие прозрачными в лучах утреннего солнца. Я неаккуратно ем, многое делаю неправильно, но теперь это не имеет значения – ни сегодня, ни в будущем. Как только прервался поток телефонных тиков, я помрачнел, стал рассеянным. Я пересек мост, соединяющий Поустмаут с Мэном, и попытался сосредоточиться на том, что видел вокруг себя, чтобы справиться с тиками, забыть об усталости и горечи и превратиться в стрелу, наконечник которой направлен на Масконгаспойнт-Стейшн, туда, где можно будет найти ответы на интересующие меня вопросы. Вместо туреттовской болтовни у меня в голове раздался голос Минны: «Не бросай этого дела, шут. Ты должен довести начатое до конца, так что не опускай руки. Рассказывай свою историю на ходу» .
Шоссе № 1, тянувшееся вдоль побережья Мэна, проходило через вереницу облюбованных туристами деревушек: они манили чистыми пляжами, лодками, сдающимися напрокат, и решительно все ломились от антиквариата и омаров. Большинство отелей и ресторанов были закрыты, на них пестрели вывески с надписями «УВИДИМСЯ СЛЕДУЮЩИМ ЛЕТОМ!», «ЖЕЛАЕМ ХОРОШО ПРОВЕСТИ ГОД!». Я что-то сомневался, что все это искренне; дорога напоминала мне схему, дорожную карту, по которой я не в машине еду, а набрасываю маршрут карандашом. У меня еще появилось такое чувство, словно я путешествую по страничкам календаря или по коллекции живописных марок. Ни одна из них мне особенно не понравилась, ни одна не произвела должного впечатления. Всего разок я удосужился выбраться из автомобиля.
В Масконгаспойнт-Стейшн было множество лодок. Деревушка – или городишко? – растянулась на много миль вдоль берега. Отличительной чертой этого места была паромная переправа – «Масконгас Айленд Ферри», – дважды в день доставлявшая пассажиров на остров Масконгас. Найти «мирное место» оказалось совсем нетрудно. «Йосииз» – «ЕДИНСТВЕННЫЙ РЫБНЫЙ РЫНОК МЭНА, ГДЕ МОЖНО ОТВЕДАТЬ СУШИ И ТАЙ», как гласила вывеска, был самым большим из аккуратной триады зданий, которые раскинулись на холме позади паромной переправы и рыболовецких доков. Все здесь было выкрашено в два цвета: в тошнотворный коричнево-розоватый, как у морских раковин, или в аккуратный серовато-коричневый цвет земли. Сараи и амбары были красными, а дома – белыми. Комплекс «Йосииз» выбивался из общей картины: ресторан на сваях, казалось выросший прямо из морского утеса, под которым бушевал океан; два других здания – очевидно, это и было то самое убежище – были окружены ровным рядком сосен – одной высоты и формы. Сверху вывеску украшал портрет Йосии, улыбающегося лысого человека, державшего в руке палочки для еды и прямо-таки источавшего удовольствие. Он сразу же напомнил мне одного из персонажей Дона Мартина.
Я поставил «трейсер» на ресторанной стоянке, расположенной на холме, граничащем с кромкой воды, рыболовецким доком и паромной переправой. Других машин тут не было – только два пикапа для перевозки служащих. На дверях ресторана были написаны часы работы «Йосииз» – ланч начинался в половине первого, то есть через двадцать минут. Ни Тони, ни гиганта не было видно, но мне не хотелось как полному идиоту сидеть на стоянке и дожидаться, пока кто-нибудь выстрелит мне в спину. Пора было заканчивать с этой историей. Должен ведь быть у нее конец… или край?
Я вышел из машины. Холод так и вцепился в меня, а ледяной ветер мгновенно проморозил уши. В воздухе пахло грозой, но на небе не было ни облачка. Я подошел к ограждению из бревен, окружавшему стоянку, спустился вниз, к кромке воды и спрятался в тени ресторана. Как только меня стало не видно с дороги, я расстегнул брюки и пописал на валуны. Мой синдром был в восторге от того, что на светло-серой поверхности камней остались влажные темные следы. Внезапно меня одолело головокружение: я наконец-то нашел край, теперь все будет хорошо. Волны, небо, деревья, Эссрог – я выбился из списка, Из грамматики с небоскребами и асфальтом. Я немедленно вообразил, что утратил свой язык, и, почувствовав неуверенность, тут же ощутил потребность в поддержке, в которой вовсе не нуждался, когда мое горло разрывал громкий речевой тик. Досадный в глазах окружающих порок был моей главной защитой, я понял это теперь, когда мэнское небо оглушило меня воплем молчания. Я споткнулся и ухватился рукой за скалу, чтобы удержаться на ногах. Мне был нужен ответ на каком-нибудь новом языке, мне было необходимо найти себя: сироты нуждаются в океане. Тики растворяются в соленом воздухе.
– Шутовское шоу! – прокричал я кипящей морской пене. Мой крик потерялся над поверхностью океана.
– Бейли! – Этот крик тоже исчез.
– Съешьте меня! Дики-черт!
Тишина. А чего я ожидал? Фрэнка Минну, восстающего из морской пены?
– Эссрог! – кричал я.
Я подумал о Мюррее Эссроге и его жене. Они были бруклинскими Эссрогами – как и я. Интересно, они когда-нибудь подходили к этой кромке воды, чтобы встретиться с небом? Или я был первым Эссрогом, который оставил следы своих ног на побережье Мэна?
– Посвящаю всю эту воду Эссрогу! – завопил я что было мочи.
Я не просто шут – я шут природы.
Вернувшись на сухую землю автостоянки, я одернул пиджак и огляделся по сторонам, чтобы узнать, не слышал ли кто-нибудь моих криков. Какое-то движение мне удалось приметить лишь у основания рыболовецких доков, расположенных ниже уровня стоянки. Там только что пришвартовалась небольшая шхуна, и крошечные фигурки в ярко-желтых костюмах передавали через ограждение пристани ярко-голубые пластиковые ящики с уловом. Я запер машину и направился к концу пустой стоянки, а потом спустился вниз по неровной поверхности холма к людям и лодкам. Я скользил на своих кожаных подошвах, а ветер кусал мои щеки и подбородок. Дойдя до дока, я обернулся назад и увидел, что ресторан и убежище окружает изгиб холма.
– Эй!
Мне удалось привлечь внимание одного из мужчин, работавших в доке. Он повернулся, держа в руках свой ящик, а потом поставил его рядом с другими и, подбоченившись, стал ждать, пока я добегу до него. Подойдя ближе, я осмотрел шхуну. Голубые ящики были закрыты, но матросы таскали их с усилием, словно они были набиты чем-то тяжелым. И двигались они так осторожно, как будто опасались повредить ценный груз. Палуба шхуны была завалена всевозможным оборудованием для ныряния – резиновыми костюмами, ластами, масками и аквалангами.
– Ну тут у вас и холодище, – сказал я, потирая руки. – Нелегко в такой денек выходить в море, верно?
Брови моряка, как и его шевелюра, были ярко-рыжими, однако ничуть не ярче, чем обветренная кожа его щек, носа, ушей и костяшек пальцев, которые он пытался спрятать под воротник.
Я слышал и чувствовал, как днище шхуны бьется о причал. Мои мысли тут же перенеслись к замолчавшим на время винтам, скрытым под волнами. Будь я ближе к воде, мне непременно захотелось бы потрогать их, чтобы удовлетворить тик, заставляющий меня притрагиваться ко всему.
– Буксир! Букзабвение! – вырвалось у меня, и я дернул головой в сторону, чтобы ветер отнес подальше эту нелепицу.
– А ты, поди, нездешний? – спросил моряк, тщательно выговаривая слоги.
– Вообще-то нет. – Я попытался посмотреть на него как можно более светлым взором, будто говоря: просветите меня, сэр, потому что я не знаком с этими экзотическими местами! Судя по лицу, он собирался либо столкнуть меня немедленно в воду, либо просто отвернуться и прервать разговор. Я еще раз расправил пиджак и погладил свой воротник, чтобы избежать соблазна сделать то же самое с его покрытым люминесцентной краской капюшоном, потрогать его край , напоминавший мне край пристани.
Рыбак внимательно осмотрел меня.
– Морских ежей ловят тут с октября до марта, вот то будет холодная работенка. А сегодняшний лов – просто прогулка по парку.
– Морских ежей? – переспросил я, давясь словами, настолько необычными они мне показались. Эти слова наверняка бы отлично произнес Артист, Прежде Известный Под Именем Принц.
– Вокруг этого острова много морских ежей, – сообщил мне моряк. – На них большой спрос, их мы и ловим.
– Хорошо, – сказал я. – Но это же ужасно. Ну да ладно. А вам известно что-нибудь о том местечке на вершине холма – о «Йосииз»?
– Может, тебе стоит потолковать с мистером Фойблом? – Он кивнул головой в сторону небольшой хижины, из трубы которой тянулась вверх тонкая струйка дыма. – Он частенько имеет дело с этими япошками. А я что? Всего лишь на пристани работаю.
– Съешъменяморяк … Спасибо за помощь. – Я улыбнулся, приподнял в воздух руку с воображаемой рюмкой и направился к хижине. Моряк пожал плечами и повернулся, чтобы принять очередной голубой ящик.
– Чем могу помочь вам, сэр?
Фойбл тоже был, я бы сказал, красноватым, но другого оттенка. Его щеки, нос и даже лоб были покрыты паутинкой красных жилок, на которые смотреть – и то было больно. Да и в его желтоватых белках тоже краснели сосудики. Словом, как Минна любил говаривать про приходского священника церкви Святой Марии, Фойбл был «лицом жаждущим». Прямо на деревянной стойке, за которой он сидел в своем сарае, были выставлены свидетельства его неуемной жажды: целая батарея пивных бутылок с длинными горлышками и парочка четвертных бутылей из-под джина, причем в одной донышко еще было прикрыто некоторым количеством горячительного. Под прилавком светился угольный обогреватель, и когда я вошел в хижину, хозяин кивком головы указал мне на него и на дверь, давая таким образом понять, что я должен поскорее захлопнуть дверь и не выпускать тепло на улицу. Рядом с Фойблом, его обогревателем и пустыми бутылками в хижине еще был деревянный каталожный шкаф, несколько ящиков которого, как я подозреваю, были набиты проволокой и всяческими рыболовными снастями, причем наверняка покрытыми толстым слоем жира. Думаю, в своем костюме, который я не снимал вот уже два дня, я был в этом заведении самой свеженькой вещицей.
И тут я применил старый и испытанный прием, которым сыщики пользуются при расследовании: вытащил из кармана бумажник и протянул мистеру Фойблу двадцатку.
– Я угощу выпивкой любого, кто поведает мне кое-что о японцах, – пообещал я.
– И что же тебя интересует? – Его затуманенные глазки покосились на двадцатку, а потом поднялись и встретились с моим взглядом.
– Меня интересует ресторан на холме, – ответил я. – И я хочу знать, кто им владеет.
– На черта тебе это знать?
– Что, если бы я ответил, что хочу купить его? – Тут я заморгал и едва сдержал рвущийся наружу лай, но какой-то полузвук все-таки вырвался из моего горла: – Афф!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Видишь ли… парни обычно делают вид, будто понимают, что девушке необходимо предоставить свободу и не посягать на ее время, не мешать ее планам; они говорят об этом потому, что им известно, как девушка нуждается в подобных словах. Но в действительности они вовсе не собираются выполнять свои обещания. Я очень устала в последнее время, Лайонел.
– Значит, ты считаешь, что я посягаю на твою свободу?
– Я имею в виду твои частые звонки. Этого вполне достаточно.
– Вот что, Киммери, выслушай меня. Дело в том, что я не совсем такой парень, с какими ты встречалась раньше. Моя жизнь связана внезапными тиками и судорожными движениями. Но с тобой все обстоит иначе, с тобой я чувствую себя другим.
– Это хорошо, это замечательно, но…
– Ты не понимаешь, о чем я толкую, – перебил я ее.
– Но я только начала выходить из-под влияния. Я хочу сказать, что ты попросту сбил меня с ног, Лайонел. Ты… ошеломил меня, если тебе это еще неизвестно. Я имею в виду, что мне нравится говорить с тобой, но не стоит звонить мне три раза после того, как мы с тобой провели ночь вместе.
Я замолчал, не зная, как понимать это занятное замечание.
– И еще я хочу сказать, что только что пережила период безумия, Лайонел.
– Какого рода безумия?
– Такого, – слабым голосом ответила девушка. – Типа того, какое у меня с тобой.
– Ты хочешь сказать, что у твоего любителя «ореосов» был синдром Туретта? – Меня охватил приступ ревности. Теперь-то я понял, что она коллекционирует нас, уродцев. Неудивительно, что мы так и рвемся к ней в руки, неудивительно, что она интересуется нашими симптомами. В конце концов, во мне не было ничего необычного. Или, точнее, мой здоровенный пенис был моим единственным достоинством.
– А кто такой любитель «ореосов»?
– Твой прежний бойфренд.
– Да, но ты, кажется, как-то иначе его назвал.
– Не обращай внимания.
Некоторое время мы молчали. А мой мозг продолжал: «Туретт, тип-топ, хип-хоп, прыг-скок, симп-том, тон-тон…»
– Я только хочу сказать, что не готова в настоящее время к сильному чувству, – добавила Киммери. – Мне нужно время, чтобы понять, чего я хочу. Пожалуйста, оставь меня хоть ненадолго в покое.
– Думаю, ты можешь не продолжать, – бросил я.
– Вот и хорошо.
– Но… – Я внутренне собрался, ступая на территорию интимных переживаний, куда более непривычную для меня, чем территория Коннектикута или Массачусетса. – Думаю, я понимаю, что ты имеешь в виду, когда просишь меня не спешить. Ты не хочешь пока принимать окончательных решений, чтобы слишком не грузиться, так?
– Мн-н…
– Или об этом ты тоже пока не желаешь слушать? Это меня смущает.
– Нет причин смущаться, – заверила меня Киммери. – Но давай поговорим об этом позже.
– Что ж, хорошо.
– Пока, Лайонел.
Звонок и перезвон сидели на заборе. Звонок упал. Кто остался?
Дзинь!
Дзинь!
Дзинь!
Щелчок.
«Вы набрали номер два-один-два, три-ноль-четыре…»
Приветкиммеризнаючтонедолжензвонитьтебеноятолькохотел…
Щелчок.
– Лайонел?
– Да.
– Прекрати.
– Но…
– Прекрати звонить. Это слишком, понимаешь. У меня было много неприятностей, как ты не можешь этого понять! Это бестактно!
– Да.
– Вот и хорошо, Лайонел, так что пока. О'кей?
– Да.
Кнопка повторного набора.
Автоответчик: «Вы набрали номер…»
Киммери! Киммери! Киммери! Ты там, Киммери?
Ну вот опять проявление моего синдрома! Не успел я порадоваться тому, что выдалось утро, когда Туретт меня покинул, как на тебе, он снова тут как тут, хотя и в несколько необычном виде. Нажимая кнопку повторного звонка, я страдал от нового тика – звонков Киммери, который оказался таким же навязчивым, как повторение слогов или разглаживание чужих воротников.
Мне ужасно захотелось выбросить сотовый телефон швейцара на поросшую травой разделительную полосу дороги.
Вместо этого я набрал другой номер, который всегда держал в памяти, хотя уже давненько не звонил по нему.
– Да? – Голос был усталый, скрипучий от прожитых лет, я хорошо его помнил.
– Эссрог? – спросил я.
– Да. – Пауза. – Это резиденция Эссрогов. Говорит Мюррей Эссрог. Прошу вас, назовите ваше имя.
Я помолчал несколько мгновений, а потом ответил ему:
– Съешь меня, Бейли.
– Господи! – Голос чуть отдалился от микрофона. – Мама, мама, иди сюда. Я хочу, чтобы ты тоже послушала.
– Эссрог Бейли, – проговорил я почти шепотом, хотя мне нужно было, чтобы меня услышали.
В трубке раздалась какая-то возня.
– Это опять он, мама, – сказал Мюррей Эссрог. – Это тот самый дурацкий ребенок Бейли. Он по-прежнему там. Все эти годы.
Итак, я все еще казался ему ребенком – как и он показался мне стариком в тот первый раз, когда я позвонил ему.
– Не понимаю, почему тебя это волнует, – приблизился к телефону женский голос. Каждое слово она говорила со вздохом.
– Бейлибейли , – тихонько сказал я.
– Говори, малыш, делай то, чего тебе хочется, – сказал старик.
Я услышал, как трубку передают из рук в руки, а потом отчетливо стало слышно тяжелое дыхание пожилой женщины.
– Эссрог, Эссрог, Эссрог , – распевал я, как сверчок, забившийся в щель у стены.
Я напрягаюсь. Я опадаю. Вся моя жизнь происходит в пространстве между этими двумя словами – «напрягшийся», «опавший», точнее, и пространства-то никакого нет, это вообще должно быть одно слово: «напрягсяопал». Я – как подушка безопасности в автомобиле – всегда готов охватить другого человека, заполнить собою все свободное пространство. Я съеживаюсь и расправляюсь – и так постоянно. И никогда от этого никому пользы нет, а мне и подавно. Однако пленка все еще крутится, подушка безопасности надувается и опадает, а жизнь бежит еще куда-то, подальше от всех этих штучек.
Предыдущая ночь, проведенная в постели с Киммери, неожиданно показалась мне очень-очень далекой.
Как это телефонные звонки – звонки по сотовому телефону, между прочим, – упрямо, хоть и бесплатно, могут передать то, что чувствует тело? Как могут призраки прикасаться к живым?
Я постарался не думать об этом.
Я бросил сотовый телефон на сиденье рядом с собой, туда, где уже в беспорядке валялись сэндвичи Зеода в бумажных упаковках, надорванный пакет с рассыпавшимися чипсами, смятые жирные салфетки, ставшие прозрачными в лучах утреннего солнца. Я неаккуратно ем, многое делаю неправильно, но теперь это не имеет значения – ни сегодня, ни в будущем. Как только прервался поток телефонных тиков, я помрачнел, стал рассеянным. Я пересек мост, соединяющий Поустмаут с Мэном, и попытался сосредоточиться на том, что видел вокруг себя, чтобы справиться с тиками, забыть об усталости и горечи и превратиться в стрелу, наконечник которой направлен на Масконгаспойнт-Стейшн, туда, где можно будет найти ответы на интересующие меня вопросы. Вместо туреттовской болтовни у меня в голове раздался голос Минны: «Не бросай этого дела, шут. Ты должен довести начатое до конца, так что не опускай руки. Рассказывай свою историю на ходу» .
Шоссе № 1, тянувшееся вдоль побережья Мэна, проходило через вереницу облюбованных туристами деревушек: они манили чистыми пляжами, лодками, сдающимися напрокат, и решительно все ломились от антиквариата и омаров. Большинство отелей и ресторанов были закрыты, на них пестрели вывески с надписями «УВИДИМСЯ СЛЕДУЮЩИМ ЛЕТОМ!», «ЖЕЛАЕМ ХОРОШО ПРОВЕСТИ ГОД!». Я что-то сомневался, что все это искренне; дорога напоминала мне схему, дорожную карту, по которой я не в машине еду, а набрасываю маршрут карандашом. У меня еще появилось такое чувство, словно я путешествую по страничкам календаря или по коллекции живописных марок. Ни одна из них мне особенно не понравилась, ни одна не произвела должного впечатления. Всего разок я удосужился выбраться из автомобиля.
В Масконгаспойнт-Стейшн было множество лодок. Деревушка – или городишко? – растянулась на много миль вдоль берега. Отличительной чертой этого места была паромная переправа – «Масконгас Айленд Ферри», – дважды в день доставлявшая пассажиров на остров Масконгас. Найти «мирное место» оказалось совсем нетрудно. «Йосииз» – «ЕДИНСТВЕННЫЙ РЫБНЫЙ РЫНОК МЭНА, ГДЕ МОЖНО ОТВЕДАТЬ СУШИ И ТАЙ», как гласила вывеска, был самым большим из аккуратной триады зданий, которые раскинулись на холме позади паромной переправы и рыболовецких доков. Все здесь было выкрашено в два цвета: в тошнотворный коричнево-розоватый, как у морских раковин, или в аккуратный серовато-коричневый цвет земли. Сараи и амбары были красными, а дома – белыми. Комплекс «Йосииз» выбивался из общей картины: ресторан на сваях, казалось выросший прямо из морского утеса, под которым бушевал океан; два других здания – очевидно, это и было то самое убежище – были окружены ровным рядком сосен – одной высоты и формы. Сверху вывеску украшал портрет Йосии, улыбающегося лысого человека, державшего в руке палочки для еды и прямо-таки источавшего удовольствие. Он сразу же напомнил мне одного из персонажей Дона Мартина.
Я поставил «трейсер» на ресторанной стоянке, расположенной на холме, граничащем с кромкой воды, рыболовецким доком и паромной переправой. Других машин тут не было – только два пикапа для перевозки служащих. На дверях ресторана были написаны часы работы «Йосииз» – ланч начинался в половине первого, то есть через двадцать минут. Ни Тони, ни гиганта не было видно, но мне не хотелось как полному идиоту сидеть на стоянке и дожидаться, пока кто-нибудь выстрелит мне в спину. Пора было заканчивать с этой историей. Должен ведь быть у нее конец… или край?
Я вышел из машины. Холод так и вцепился в меня, а ледяной ветер мгновенно проморозил уши. В воздухе пахло грозой, но на небе не было ни облачка. Я подошел к ограждению из бревен, окружавшему стоянку, спустился вниз, к кромке воды и спрятался в тени ресторана. Как только меня стало не видно с дороги, я расстегнул брюки и пописал на валуны. Мой синдром был в восторге от того, что на светло-серой поверхности камней остались влажные темные следы. Внезапно меня одолело головокружение: я наконец-то нашел край, теперь все будет хорошо. Волны, небо, деревья, Эссрог – я выбился из списка, Из грамматики с небоскребами и асфальтом. Я немедленно вообразил, что утратил свой язык, и, почувствовав неуверенность, тут же ощутил потребность в поддержке, в которой вовсе не нуждался, когда мое горло разрывал громкий речевой тик. Досадный в глазах окружающих порок был моей главной защитой, я понял это теперь, когда мэнское небо оглушило меня воплем молчания. Я споткнулся и ухватился рукой за скалу, чтобы удержаться на ногах. Мне был нужен ответ на каком-нибудь новом языке, мне было необходимо найти себя: сироты нуждаются в океане. Тики растворяются в соленом воздухе.
– Шутовское шоу! – прокричал я кипящей морской пене. Мой крик потерялся над поверхностью океана.
– Бейли! – Этот крик тоже исчез.
– Съешьте меня! Дики-черт!
Тишина. А чего я ожидал? Фрэнка Минну, восстающего из морской пены?
– Эссрог! – кричал я.
Я подумал о Мюррее Эссроге и его жене. Они были бруклинскими Эссрогами – как и я. Интересно, они когда-нибудь подходили к этой кромке воды, чтобы встретиться с небом? Или я был первым Эссрогом, который оставил следы своих ног на побережье Мэна?
– Посвящаю всю эту воду Эссрогу! – завопил я что было мочи.
Я не просто шут – я шут природы.
Вернувшись на сухую землю автостоянки, я одернул пиджак и огляделся по сторонам, чтобы узнать, не слышал ли кто-нибудь моих криков. Какое-то движение мне удалось приметить лишь у основания рыболовецких доков, расположенных ниже уровня стоянки. Там только что пришвартовалась небольшая шхуна, и крошечные фигурки в ярко-желтых костюмах передавали через ограждение пристани ярко-голубые пластиковые ящики с уловом. Я запер машину и направился к концу пустой стоянки, а потом спустился вниз по неровной поверхности холма к людям и лодкам. Я скользил на своих кожаных подошвах, а ветер кусал мои щеки и подбородок. Дойдя до дока, я обернулся назад и увидел, что ресторан и убежище окружает изгиб холма.
– Эй!
Мне удалось привлечь внимание одного из мужчин, работавших в доке. Он повернулся, держа в руках свой ящик, а потом поставил его рядом с другими и, подбоченившись, стал ждать, пока я добегу до него. Подойдя ближе, я осмотрел шхуну. Голубые ящики были закрыты, но матросы таскали их с усилием, словно они были набиты чем-то тяжелым. И двигались они так осторожно, как будто опасались повредить ценный груз. Палуба шхуны была завалена всевозможным оборудованием для ныряния – резиновыми костюмами, ластами, масками и аквалангами.
– Ну тут у вас и холодище, – сказал я, потирая руки. – Нелегко в такой денек выходить в море, верно?
Брови моряка, как и его шевелюра, были ярко-рыжими, однако ничуть не ярче, чем обветренная кожа его щек, носа, ушей и костяшек пальцев, которые он пытался спрятать под воротник.
Я слышал и чувствовал, как днище шхуны бьется о причал. Мои мысли тут же перенеслись к замолчавшим на время винтам, скрытым под волнами. Будь я ближе к воде, мне непременно захотелось бы потрогать их, чтобы удовлетворить тик, заставляющий меня притрагиваться ко всему.
– Буксир! Букзабвение! – вырвалось у меня, и я дернул головой в сторону, чтобы ветер отнес подальше эту нелепицу.
– А ты, поди, нездешний? – спросил моряк, тщательно выговаривая слоги.
– Вообще-то нет. – Я попытался посмотреть на него как можно более светлым взором, будто говоря: просветите меня, сэр, потому что я не знаком с этими экзотическими местами! Судя по лицу, он собирался либо столкнуть меня немедленно в воду, либо просто отвернуться и прервать разговор. Я еще раз расправил пиджак и погладил свой воротник, чтобы избежать соблазна сделать то же самое с его покрытым люминесцентной краской капюшоном, потрогать его край , напоминавший мне край пристани.
Рыбак внимательно осмотрел меня.
– Морских ежей ловят тут с октября до марта, вот то будет холодная работенка. А сегодняшний лов – просто прогулка по парку.
– Морских ежей? – переспросил я, давясь словами, настолько необычными они мне показались. Эти слова наверняка бы отлично произнес Артист, Прежде Известный Под Именем Принц.
– Вокруг этого острова много морских ежей, – сообщил мне моряк. – На них большой спрос, их мы и ловим.
– Хорошо, – сказал я. – Но это же ужасно. Ну да ладно. А вам известно что-нибудь о том местечке на вершине холма – о «Йосииз»?
– Может, тебе стоит потолковать с мистером Фойблом? – Он кивнул головой в сторону небольшой хижины, из трубы которой тянулась вверх тонкая струйка дыма. – Он частенько имеет дело с этими япошками. А я что? Всего лишь на пристани работаю.
– Съешъменяморяк … Спасибо за помощь. – Я улыбнулся, приподнял в воздух руку с воображаемой рюмкой и направился к хижине. Моряк пожал плечами и повернулся, чтобы принять очередной голубой ящик.
– Чем могу помочь вам, сэр?
Фойбл тоже был, я бы сказал, красноватым, но другого оттенка. Его щеки, нос и даже лоб были покрыты паутинкой красных жилок, на которые смотреть – и то было больно. Да и в его желтоватых белках тоже краснели сосудики. Словом, как Минна любил говаривать про приходского священника церкви Святой Марии, Фойбл был «лицом жаждущим». Прямо на деревянной стойке, за которой он сидел в своем сарае, были выставлены свидетельства его неуемной жажды: целая батарея пивных бутылок с длинными горлышками и парочка четвертных бутылей из-под джина, причем в одной донышко еще было прикрыто некоторым количеством горячительного. Под прилавком светился угольный обогреватель, и когда я вошел в хижину, хозяин кивком головы указал мне на него и на дверь, давая таким образом понять, что я должен поскорее захлопнуть дверь и не выпускать тепло на улицу. Рядом с Фойблом, его обогревателем и пустыми бутылками в хижине еще был деревянный каталожный шкаф, несколько ящиков которого, как я подозреваю, были набиты проволокой и всяческими рыболовными снастями, причем наверняка покрытыми толстым слоем жира. Думаю, в своем костюме, который я не снимал вот уже два дня, я был в этом заведении самой свеженькой вещицей.
И тут я применил старый и испытанный прием, которым сыщики пользуются при расследовании: вытащил из кармана бумажник и протянул мистеру Фойблу двадцатку.
– Я угощу выпивкой любого, кто поведает мне кое-что о японцах, – пообещал я.
– И что же тебя интересует? – Его затуманенные глазки покосились на двадцатку, а потом поднялись и встретились с моим взглядом.
– Меня интересует ресторан на холме, – ответил я. – И я хочу знать, кто им владеет.
– На черта тебе это знать?
– Что, если бы я ответил, что хочу купить его? – Тут я заморгал и едва сдержал рвущийся наружу лай, но какой-то полузвук все-таки вырвался из моего горла: – Афф!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38