А-П

П-Я

 

Похоже, надвигается большая катастрофа. Если ваш отец рискнул даже вами, стало быть, он и сам так считает. Хоть мы с ним и враждуем, надо признать, он мастер своего дела, иначе мы бы покончили с ним много лет назад. Что происходит?
– Я просто подумала, что у него пистолет, – повторила я.
Скользом молча пялился на меня несколько минут.
– Начнем с начала, мисс Нонетот. Вы обыскали неандертальца на предмет наличия муляжа пистолета, муляж обнаружили у него на следующий день, вы извинились перед ним, назвав его по имени, а полицейский, арестовавший вас на станции воздушного трамвая, сказал, что видел, как вы переводили часы. Немного промахнулись, не так ли?
– Как это – «муляж пистолета обнаружили у него на следующий день»?
Скользом ответил совершенно спокойно:
– Киэлью застрелили сегодня утром. Так что говорите, и побыстрее. У меня хватит доказательств, чтобы запетлевать вас на двадцать лет. Помните об этом!
Я хмуро смотрела на него, не зная, как вести себя дальше.
«Запетлевать» – жаргонное словечко, так называют заключение в замкнутой петле временного поля. Преступников заключают в повторяющуюся петлю времени продолжительностью восемь минут на пять, десять или двадцать лет. Обычно это делается в прачечной самообслуживания, в приемной врача или на автобусной остановке. Зачастую в вашем присутствии время близ петли для окружающих замедляется. Ваше тело стареет, но вы обходитесь без еды и питья. Это жестоко и противоестественно, зато дешево и не требует ни решеток, ни охранников, ни пищи.
Я открывала и закрывала рот, словно выброшенная на песок рыба.
– Расскажите нам все о вашем отце – и выйдете отсюда на свободу.
На лбу у меня выступили капли пота. Я смотрела на Скользома, Скользом смотрел на меня, пока наконец мне не пришел на помощь Брекекекс:
– Мисс Нонетот тем утром работала для нас, ТИПА-13, сэр, – негромко и невозмутимо произнес он. – Киэлью был замешан в подстрекательстве неандертальцев к бунту. Операция являлась секретной. Спасибо, мисс Нонетот, но нам придется рассказать ТИПА-1 правду.
Скользом гневно зыркнул на неандертальца, который ответил ему бесстрастным взглядом.
– Почему вы мне об этом не доложили, Брекекекс?
– Вы не спрашивали.
Теперь единственное, в чем мог обвинить меня Скользом, так это в переводе часов назад. Он зарычал.
– Если ваш папаша что-то затевает, а вы от нас это утаили, я позабочусь, чтобы вас запетлевали по ту сторону Большого Взрыва!
Он перевел дух и ткнул пальцем в Брекекекса.
– Если вы лжесвидетельствовали, то я и вас засажу! Вы возглавляете неандертальский штат ТИПА-13 по одной-единственной причине – для показухи!
– Непонятно, как вы стали доминирующим видом, – не выдержал наконец адвокат. – При вашей-то злобе, нетерпимости и тщеславии.
– Это краеугольный камень нашей эволюции, Брекекекс. Мы менялись и приспосабливались к враждебной среде. Нам это удалось, а вам нет. Что и требовалось доказать.
– Не прикрывайте свои грехи Дарвином, Скользом, – ответил неандерталец. – Это вы сделали нашу среду обитания враждебной. И вы тоже погибнете. Но не из-за появления другого доминантного вида. Вы сами себя погубите.
– Чушь, Брекекекс. У вас был шанс, и вы его упустили.
– У нас тоже есть право на здоровье, свободу и стремление к счастью.
– С точки зрения закона – нет, – спокойно ответил Скользом. – Эти права принадлежат только людям. Если хотите равенства, обратитесь в «Голиаф». Он вас возродил. Он ваш хозяин. Если повезет, вы, может быть, даже окажетесь в опасности, как и мы. Попросите как следует – и снова превратитесь в вымирающий вид.
Скользом захлопнул папку с моим делом, схватил шляпу, вынул обе кассеты и ушел, не сказав больше ни слова.
Как только дверь за ним захлопнулась, я облегченно вздохнула. Сердце стучало, как паровой молот, но меня пока не арестовали.
– Мне жаль мистера Киэлью.
Брекекекс пожал плечами.
– Он был несчастлив, мисс Нонетот. Он ведь не просил, чтобы его возрождали.
– Вы солгали ради меня, – не веря себе, сказала я. – Я думала, неандертальцы не умеют лгать.
Он несколько секунд смотрел на меня.
– Не то чтобы не умеем, – ответил он наконец. – Нам просто незачем. Мы помогли вам потому, что вы хороший человек. В вас есть агрессивность сапиенсов, но вы и сочувствовать умеете. Если вам еще понадобится помощь, мы к вашим услугам.
Обычно спокойное и неподвижное лицо Брекекекса искривилось в гримасе, обнажив два ряда редких зубов. В первое мгновение я испугалась, но потом осознала, что имею честь видеть улыбку неандертальца.
– Мисс Нонетот…
– Да?
– Наши друзья зовут нас Брек.
– А меня мои – Четверг.
Он протянул мне громадную лапищу, и я с благодарностью ее пожала.
– Вы хороший человек, Брек.
– Да, – медленно ответил он, – нас такими возродили.
Он забрал свои заметки и ушел.

Через десять минут я вышла из здания ТИПА и направилась к Лондэну в кафе. Его там не было, поэтому я заказала кофе и ждала его минут двадцать. Он так и не появился. Я оставила записку для Лондэна у хозяина кафе и поехала домой, полагая, что в преддверии грядущего конца света, после того как я едва избежала случайной гибели «в результате стечения обстоятельств», попала под суд неизвестно за что и видела пропавшую пьесу Шекспира, ничего странного со мной приключиться больше просто не может. Но я ошибалась. Очень сильно ошибалась.

Глава 9
И перемен все меньше


Незначительные изменения декоративных тканей и обивочных материалов – первые признаки отклонений. Занавески, диванные покрывала, абажуры – все это хорошие лакмусовые бумажки, указывающие на легкое отклонение в курсе течения времени. Они служат своеобразным индикатором, подобно канарейкам в шахтах или золотым рыбкам, предсказывающим землетрясения. Ковры и узор обоев, изменение цветов на картинах тоже можно использовать для индикации, но тут требуется более наметанный глаз. Если вы находитесь внутри временного отклонения, вы ничего не замечаете, но если ламбрекены вдруг становятся другого цвета, шторы превращаются из искусственных в шелковые, а салфеточки меняют узор, стоит забеспокоиться. А если это замечаете только вы, то поводов для беспокойства куда больше. Гораздо больше…

(ТЕМПОР ИСКРИВЛЕНС. Навигация во времени для новобранцев ХС, уровень IV)
Лондэн куда-то пропал, и мне стало не по себе. Я лихорадочно гадала, куда он мог подеваться. Открыла калитку нашего дома и подошла к входной двери. Он мог перепутать время, отправиться за своим протезом в ремонтную мастерскую или пойти проведать маму. Но я просто успокаивала себя. Лондэн сказал, что будет ждать меня, однако его не было. И это на него не похоже. Совершенно не похоже.
Я внезапно остановилась посреди садовой дорожки. С чего это Лондэн поменял все шторы на окнах? Я замедлила шаг. Меня охватила тревога. Я замерла перед входной дверью. Скребка для обуви не было. Но его не могли убрать только что – крепежные отверстия были зацементированы очень давно. Присутствовали и другие изменения. Рядом с порогом откуда-то взялись кадка с высохшей тиккией часовитой, ржавые ходули и сломанный велосипед. Мусорные ящики были не стальные, а пластиковые, а в почтовом ящике торчала ненавистная Лондэну газетенка «Крот». Кровь бросилась мне в лицо, и я безуспешно стала шарить по карманам в поисках ключа, хотя смысла в этом не было, поскольку замок, который я запирала сегодня утром, закрасили много лет назад.
Наверное, я очень шумела, так как дверь вдруг отворилась и на пороге возникла копия Лондэна, вот только постаревшая, с брюшком, лысиной и бифокальными очками на носу.
– Да? – произнес «Лондэн» неторопливым парклейновским баритоном.
Я тут же вспомнила о темпоральной перегрузке, изменившей облик Филберта Орешека, и мне стало страшно.
– Господи, Лондэн, это ты?
Пожилой мужчина был потрясен не меньше меня.
– О боже, нет! – рявкнул он и хотел было закрыть дверь. – Здесь такие не живут!
Я быстро сунула ногу в дверную щель. Такой прием часто встречается в детективных фильмах, но на деле все немного отличается от кино. Я позабыла, что на мне кроссовки, и облицовочной доской мне придавило большой палец. Взвыв от боли, я выдернула ногу, и дверь захлопнулась.
– Караул! – закричала я, прыгая на одной ноге. Я долго давила на кнопку звонка, но в ответ раздавалось только глухое «Вон отсюда!». Я уже собралась забарабанить в дверь, как услышала за спиной знакомый голос. Обернулась и увидела старую маму Лондэна.
– Хоусон! – крикнула я. – Слава богу! Тут в доме какие-то люди, они не хотят меня впускать и… Хоусон?
Она смотрела на меня, как будто впервые видит.
– Хоусон? – снова позвала я, делая шаг к ней. – Это я, Четверг!
Она торопливо попятилась и холодно поправила меня:
– Для вас миссис Парк-Лейн. Что вам угодно?
Я услышала, как дверь у меня за спиной отворилась. Старый Лондэн-но-не-тот вернулся.
– Она позвонила в дверь, – объяснил он матери Лондэна. – И уходить не хочет. – Он немного помолчал, затем тихо добавил: – Она спрашивала о Лондэне.
– О Лондэне? – резко спросила Хоусон. С каждой секундой ее взгляд делался все враждебнее. – Вам-то до него какое дело?
– Он мой муж.
Повисла пауза, пока она обдумывала мои слова.
– У вас очень странное чувство юмора, мисс Как-вас-там, – сердито ответила она, указывая мне на садовую калитку. – Вам лучше уйти.
– Подождите минутку! – воскликнула я, едва сдерживая смех, настолько нелепо выглядела сложившаяся ситуация. – Если я не вышла замуж за Лондэна, то кто же подарил мне это кольцо?
Я показала им левую руку, но, похоже, это не возымело действия. Я бросила на нее взгляд и поняла почему. Обручального кольца не было.
– Черт! – ругнулась я, озадаченно осматриваясь по сторонам. – Наверное, уронила…
– Вы очень взволнованы, – сказала Хоусон скорее с жалостью, чем с гневом. Наверное, поняла, что странная особа не опасна, просто явно больна психически, притом неизлечимо. – Может быть, нам кому-нибудь позвонить?
– Я не сумасшедшая, – заявила я, пытаясь осознать положение. – Этим утром, нет, меньше двух часов назад мы с Лондэном жили в этом самом доме…
Я осеклась. Хоусон придвинулась поближе к мужчине в дверях. Они стояли так, как стоят давно женатые супруги, и я вдруг осознала, кто передо мной. Это был отец Лондэна. Погибший отец Лондэна.
– Вы – Биллдэн, – прошептала я. – Вы погибли, когда пытались спасти…
Мой голос оборвался. Лондэн никогда не видел своего отца. Биллдэн Парк-Лейн погиб, спасая своего двухлетнего сына из тонущей машины тридцать восемь лет назад. Сердце у меня замерло, и до меня стала медленно доходить суть этого нелепого недоразумения. Кто-то устранил Лондэна. Я попыталась опереться на что-нибудь, чтобы не упасть, затем быстро села на садовую ограду и закрыла глаза. В голове билась тупая боль. Лондэна нет. Значит, между нами ничего не было…
– Биллдэн, – сказала Хоусон, – тебе лучше позвонить в полицию…
– Нет! – крикнула я, открыв глаза и яростно сверля его взглядом. – Значит, вы не вернулись за ним? – медленно, хриплым голосом произнесла я. – Вы не спасли его тем вечером. Вы остались живы, а он…
Я приготовилась выслушать гневную отповедь, но этого не произошло. Биллдэн просто смотрел на меня со смешанным выражением растерянности и жалости.
– Я хотел его спасти, – тихо сказал он.
Я сдержалась.
– Где Лондэн сейчас?
– Если мы вам скажем, – спросила Хоусон, медленно и ласково произнося слова, – вы обещаете уйти и больше не возвращаться? – Она приняла мое молчание за знак согласия и продолжила: – Он на Суиндонском муниципальном кладбище… и вы правы: наш сын утонул тридцать восемь лет назад.
– Черт! – воскликнула я.
Мой разум метался, пытаясь понять, кто сыграл со мной такую страшную шутку. Хоусон и Биллдэн в страхе попятились.
– Это я не вам, – быстро сказала я. – Черт побери, меня шантажируют.
– Тогда вам лучше обратиться в ТИПА-Сеть.
– Они мне поверят не больше, чем вы.
Я замолчала и немного подумала.
– Хоусон, я знаю, что у вас хорошая память, ведь, когда Лондэн существовал, мы с вами дружили. Кто-то похитил вашего сына – моего мужа, и поверьте, я его верну. Но послушайте, я не чокнутая и могу это доказать. У него аллергия на бананы, у него родинка на шее и родимое пятно в виде омара на попе. Откуда мне это знать, если я не…
– Да? – медленно проговорила Хоусон, глядя на меня со все возрастающим интересом. – А это родимое пятно на какой ягодице?
– На левой.
– Если смотреть спереди или сзади?
– Сзади, – тут же ответила я.
На миг воцарилось молчание. Они переглянулись, потом посмотрели на меня, и в это мгновение они поверили. Когда Хоусон заговорила, голос ее был тих, в нем звучала глубокая печаль.
– Как… каким он мог бы стать?
Она заплакала, крупные слезы покатились по ее щекам, слезы скорби о том, что могло бы быть.
– Он был замечательным! – с благодарностью ответила я. – Остроумным, щедрым, высоким и мудрым. Вы очень гордились бы им!
– Кем он стал?
– Писателем, – ответила я. – В прошлом году он получил премию Берти Бедрона за роман «Злополучная кушетка». Он потерял ногу в Крыму. Два месяца назад мы поженились.
– Мы были у вас на свадьбе?
Я посмотрела на них и ничего не сказала. Хоусон-то, конечно же, была, она вместе с нами плакала от счастья. Но Биллдэн… Биллдэн отдал жизнь за Лондэна, когда вернулся в тонущую машину и вместо него упокоился на Суиндонском муниципальном кладбище. Мы постояли несколько минут, оплакивая Лондэна. Наконец Хоусон прервала молчание.
– Знаете, по-моему, нам всем будет лучше, если вы сейчас уйдете, – тихо сказала она, – и, пожалуйста, больше не приходите.
– Подождите! – сказала я. – Скажите, не было ли там кого-нибудь, кто помешал вам спасти его?
– Даже не один, – ответил Биллдэн. – Их было пятеро или шестеро. Среди них одна женщина. Я сидел на…
– Там не было француза? Высокого, по виду аристократа? Его, кажется, зовут Лавуазье.
– Не помню, – печально ответил Биллдэн. – Прошло столько лет.
– Теперь вам точно надо уйти, – решительно повторила Хоусон.
Я вздохнула, поблагодарила их, и они прошаркали внутрь, закрыв за собой дверь.

Я вышла из калитки и села в машину, пытаясь сдержать эмоции, чтобы ясно мыслить. Плечи у меня ходили ходуном, а костяшки вцепившихся в руль пальцев побелели. Как ТИПА могло так поступить со мной? Может, Скользом таким образом пытается выведать у меня что-то об отце? Я покачала головой. Игры с временными потоками – преступление, за которое карают с беспримерной суровостью. Трудно представить, чтобы Скользом рискнул своей карьерой, да и жизнью тоже, играя так грубо.
Я глубоко вздохнула и подалась вперед, чтобы нажать кнопку стартера. В этот момент мой взгляд случайно упал на боковое зеркало: на противоположной стороне дороги припарковался «паккард». Безупречно одетый человек, опираясь на его крыло, покуривал и посматривал в мою сторону. Это был Дэррмо-Какер. Похоже, он улыбался. И тут я внезапно разгадала весь план. Все дело в Джеке Дэррмо. Чем там угрожал мне Дэррмо-Какер? «Корпоративной нетерпимостью»? Гнев вспыхнул во мне с новой силой.
Мысленно обозвав его ублюдком, я выскочила из машины и быстро и решительно двинулась к Дэррмо-Какеру, который при моем приближении заметно подобрался. Я даже не взглянула на машину, с визгом затормозившую в нескольких дюймах от меня, и, когда Дэррмо-Какер шагнул было ко мне, обеими руками изо всех сил толкнула его. Он потерял равновесие и тяжело упал на землю. Я тут же кинулась на него, схватила за грудки и уже собралась от души врезать ему кулаком. Однако так и не ударила – в слепом гневе я совсем позабыла о его дружках Хренсе и Редькинсе. Они свои обязанности выполнили прекрасно, эффективно и, как мне пришлось убедиться, болезненно. Я отбивалась, как черт, и радовалась, что в заварухе мне удалось крепко засадить Дэррмо-Какеру в коленную чашечку – он даже завопил от боли. Но триумф мой оказался не долог. Вдвоем громилы были раз в десять тяжелее меня и вскоре сломили мое сопротивление. Они скрутили меня, а Дэррмо-Какер подошел ко мне с мерзкой улыбочкой на лисьей физиономии.
Я сделала первое, что пришло в голову, – плюнула ему в рожу. Мне никогда прежде не приходилось ни в кого плевать, но получилось как нельзя лучше – попала прямо в глаз.
Дэррмо-Какер вскинул руку, чтобы ударить меня, но я не моргнула, а просто смотрела на него в упор, прожигая яростным взглядом. Он остановился, опустил руку и вытер лицо накрахмаленным до хруста носовым платочком.
– Потрудитесь сдерживаться, Нонетот.
– Для тебя – миссис Парк-Лейн.
– Уже нет. Если вы перестанете дергаться, то, пожалуй, мы сможем поговорить нормально, как взрослые люди. Нам необходимо заключить соглашение.
Я перестала вырываться, и двое громил ослабили хватку. Одернув жакет, я уставилась на Дэррмо-Какера, потиравшего колено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39