Отдохнуть бы сейчас хоть немного бедняжке!
Вдруг слетаются птицы, и птички, и пташки…
Альбатрос, и Фламинго, и Ястреб, и Сыч,
И Глухарь, и Казарка, и прочая дичь.
Гусь давай гоготать, Попугай закричал,
Даже Филин не выдержал и… промолчал.
Несусветный устроили Галки галдеж,
Все о чем-то кричат, а о чем – не поймешь!
Огорошены птицы: невиданный тип!
Травожаднейший Пип? Юморительный Пип?
Обращаются к Филину: «Ясно из басен,
Ты – умнейший из птиц. Что молчишь?
Ты согласен?
Так лети и спроси: мнезнакомец, ты кто?
То, что кажется нам или вовсе не то?
Объясни, что уж нам-то он может открыться,
Кто он есть – зверь ли, мошка ли, рыба ли, птица».
Юморительный Пип, подскочив от вопроса,
Так к у д а х н у л, что ветер по листьям пронесся:
«Ответ очень прост! Непростительно прост!
Я – Пип, зеброкрылый спингвин-лирохвост».

3

Юморительный Пип, ни на грош не рискуя,
Как Треска погрузился в пучину морскую.
Понырять бы сейчас да поплавать немножко!
Вдруг зашмыгали рыбы, рыбёнки, рыбешки…
Барабулька, Макрель, Простипома, Карась,
Эпигонус, Налим, и Салака, и Язь.
Щука сделала сразу большие глаза,
Вдруг икру заметала Кета-егоза,
А Касатка Касатика с воплем «Тону!»
За плавник потащила со страху ко дну.
Ошарашены рыбы: что это за тип?
Травожаднейший Пип! Юморительный Пип!
Обратилась к Киту: «Нам известно из басен,
Ты умнее всех рыб. Что молчишь? Ты согласен?
Так плыви и спроси: мнезнакомец, ты кто?
То, что кажется нам, или вовсе не то?
Мол, ухою клянусь, мы решить не смогли бы,
Кто ты есть – зверь ли, мошка ли, птица ли, рыба».
Юморительный Пип, подскочив от вопроса,
Б у л ь к н у л так, что тайфун в десять баллов
Пронесся:
«Ответ отчень прост! Непростительно прост!
Я – Пип, зеброкрылый спингвин-лирохвост».

4

Юморительный Пип на лугу копошится,
Чтоб душистый горошек нарвать для ушицы.
Не одну бы, а две от рожденья макушки!
Вдруг слетелись мормышки, и мошки, и мушки…
Стрекоза, и Кузнечик, и Мухи в лице
Как домашний, ручной, так и дикой – Це-це.
Приползли Книжный Червь, и Паук, и Жучок,
Многоножка бежала со всех своих ног.
Сверещали Сверчки, загудела Пчела,
Жужекрылица крыложужжать начала!
Насекомые в панике: что он за тип?
Травожаднейший Пип! Юморительный Пип!
К Муравью обратились: «Мы знаем из басен,
Нет умнее тебя насекомых. Согласен?
Так ползи и спроси: мнезнакомец, ты кто?
То, что кажется нам, или вовсе не то?
Пусть он скажет всю правду, в не понарошку,
Кто он есть – зверь ли, птица ли, рыба ли,
Мошка».
Юморительный Пип, подскочив от вопроса,
Ц в и р к н у л так, что циклон над лужайкой
Пронесся:
«Ответ очень прост! Непростительно прост!
Я – Пип, зеброкрылый спингвин-лирохвост».

5

И тотчас все звери, зверята, зверюшки
Хоровод завели на зеленой опушке.
И тотчас все птицы, и птички, и пташки
Закружились над лесом в единой упряжке.
И тотчас все рыбы, рыбёнки, рыбешки
Плавниками захлопали, словно в ладошки.
И тотчас мормышки, и мошки, и мушки
Раздобыли трещоточки и погремушки.
Все шумели, гремели, пищали, кричали,
От зари до дари голоса их звучали:
«Ответ его прост! Непростительно прост!
Это – Пип, зеброкрылый спингвин-лирохвост!»

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой эта история заканчивается, а новая еще не подросла
В городке Хэллоу истекал рабочий день, когда с холма донесся восторженный лай Фицуотера. Пес унюхал Дэвида и компанию задолго до появления «динки». Он встретил их на платформе. Протянул лапу мужчинам и лизнул руку женщинам. А Тиму, которого многие в городе считали без вести пропавшим, позволил похлопать себя по спине.
Поздоровавшись со всеми, пес повернул морду к вагону, словно оттуда должен был кто-то выйти. Паровозик обдал себя паром, как в бане, чтобы сразу стать чище и новее… начальник станции дал сигнал к отправке, дунув в свистульку… а пес все не трогался с места.
– Он ждет Павлушу, – догадался Дэвид.
Флокси опустилась на корточки перед Фицуотером:
– Павлуша на приехал. Он встретил в зоопарке Лину и решил с ней остаться. Что ты сказал? Кто такая Лина? Настоящая пава. Такая милая, скромная. Они очень подходят друг другу, правда? – она подняла глаза на Фикса с Йонингом.
– Идеальная пара, – подтвердил доктор.
Фицуотер вздохнул и последовал за людьми – не мог же он оставить их без почетного эскорта!
Улицы Хэллоу были безлюдны. Трудовой день заканчивался, но хэллоунцы не могли себе позволять (даже ради такой встречи) уйти с работы хотя бы на несколько минут раньше. А сделать вид, будто ничего не произошло, они тоже не могли. Каждому хотелось первым сказать «хэллоу» бесстрашному сотруднику «БУ-БУ».
Безвыходных ситуаций, как известно, не бывает. Повариха припудрила своим «хэллоу» фруктовый пудинг. Плотник с чувством вколотил «хэллоу» в дверь по самую шляпку. Прачка повесила накрахмаленное «хэллоу» сушиться на бельевую веревку. Я уж не говорю про десятки клетчатых «хэллоу» размером в тетрадный лист, что вылетели самолетиками из окон летней школы.
Вот так встреча! В парке на скамеечке сидели Бьюти с Чардом. День пролетел для них как одна минута.
К дому все подходили в прекрасном настроении, один Йонинг вздыхал и подозрительно останавливался, чтобы перевести дух.
– Что с вами, доктор? – спросила наконец Флокси. – Вам плохо?
– Мне не плохо… скорее не хорошо…
– Я вас не понимаю.
– Она сейчас уйдет… лавка закрывается… а мне еще надо цветы купить.
– Ах вот оно что.
Ну конечно! Он тосковал по своей леденцовой принцессе.
– Что же вы медлите? Страшно?
Йонинг кивнул.
– Дружище, – она повернулась к Фицуотеру, – ты не проводишь доктора до карамельной лавки?
Фицуотер был пес дела. Он мордой подтолкнул Йонинга в обратную сторону, и тому ничего не оставалось, как подчиниться. Через минуту оба скрылись за углом.
Остальные вошли в дом, поднялись в мастерскую… и остолбенели. Кто-то тут здорово набезобразничал. Зеркало было покрыто слоем копоти, из-под которого доносились всхлипывания Квинтера Финтера Жоса. Нарисованный забор повален. В глубине картины сиротливо лежал на боку домик-тыква… его обитатели-коротышки куда-то попрятались. На полу валялся разорванный плакат с мнезнакомцем. Все подрамники перевернуты, тюбики с краской раздавлены, стены исписаны хулиганскими словечками.
Афрозина! Опять она хозяйничала в мастерской! Вот раздался ее ехидный смешок. Со стены сорвалась картина. У Фикса вылетела изо рта трубка и принялась выделывать в воздухе немыслимые крендели. Вскрикнула Бьюти ее больно ущипнули. Дэвида щелкнули по лбу. Папе Тимоти оглушительно мяукнули прямо в ухо.
Ведьма была невидима, а потому непобедима.
Фикс попробовал связаться по телефону со Скотленд-Ярдом, но телефон не работал. Вспыхнул экран – Камилла делала им какие-то знаки и даже кричала, однако звук, как назло, пропал. Положение становилось отчаянным, и в эту минуту…
…и в эту минуту в дверях возник Бэрр.
Он был в длинной красной мантии и в белом завитом парике. Взгляд его зеленых глаз не предвещал ничего хорошего.
– Встать, суд пришел! – вскричала невидимая Афрозина.
Могла не кричать – все и так стояли. Бэрр сел в кресло и торжественно возвестил:
– Слушается дело семьи де Ниордов, а также частного детектива Фикса. Они обвиняются в нарушении закона «О государственной границе». Да-да, вы меня отлично поняли: я говорю о стране воображения. – Маг потряс в воздухе книгой в сером переплете. – Согласно статье второй, пункту первому, это влечет за собой наказание – «заключение в раму без права на свидания и переписку». Прошу всех сесть.
Все сели. Никому даже в голову не пришло ослушаться приказа.
– Подсудимая Бьюти, встаньте. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Бьюти встала.
– Мистер Бэрр…
– Обращайтесь ко мне «ваша честь».
– Ваша честь, – совсем оробела Бьюти. – Я покинула картину, да, но ведь мою дочь околдовали…
– Кто из свидетелей может это подтвердить?
Чард вскочил на ноги, но Бэрр не дал ему рта раскрыть.
– Сядьте. Подсудимый не может выступать в качестве свидетеля.
Рыцарь вынужден был подчиниться. Дэвид не выдержал:
– А я могу выступить свидетелем?
– Разумеется, – спокойно ответил маг. – На вас как на лицо реальное этот закон не распространяется.
– Ваша честь, – вежливо сказал Дэвид, – о том, кто Кэнди заколдовали, я слышал своими ушами от миссис Бьюти…
Мой мальчик, – улыбнулся маг, – я вижу, вы совершенно не изучаете в школе законодательство. Суд в данном случае интересует только то, что вы видели своими глазами.
– Но я видел! – начал горячиться Дэвид. – Я видел, как вы поместили ее в черный ящик, и она вдруг заговорила!
– Допустим, – согласился маг. – Но разве то, что она вдруг заговорила, означает, что она не могла говорить прежде? Разве всякий раз, когда вы молчите, это значит, что вас заколдовали?
Дэвид сник. Он не понимал, как Бэрру удалось выкрутиться. Всем же ясно: несколько лет Кэнди молчала по милости черного мага. Почему же так трудно доказать это?
– Не огорчайтесь, – услышал он отечески ласковый голос Бэрра. – Я вижу, у вас доброе сердце. Но, поверьте, те, кого вы берете под свою защиту, не заслуживают вашего снисхождения. Итак, миссис Бьюти, вы покинули картину?
– Я надеялась найти свою дочь, а потом…
– Прекрасно! – обрадовался маг. – Вы ее нашли. Самое время вдвоем вернуться на прежнее место.
– Вдвоем? – испугалась Бьюти.
– С господином Рыцарем случай особый. Он нарушил статью девятую, пункт второй: «Персонаж, созданный воображением человека, не может покушаться на жизнь создателя».
– Но его создала я, а не вы! – робко попробовала возразить Флокси.
– Тогда вам и отвечать за него, – отпарировал великий магистр.
Флокси поджала губы, точь-в-точь как Дэвид.
Бэрр нащупал уязвимое место. Она не могла отвечать за действия своих персонажей и хорошо понимала это. Пока шла работа над картиной, она была хозяйкой положение, но потом… Нарисованные люди и звери выходили из повиновения, начинали жить своей жизнью. Вот и Чард де Ниорд однажды исчез с картины: уехал за султаном из страусовых перьев, который она забыла нарисовать на шлеме. А через полгода вообще пропал. Вслед за Кэнди.
А Бэрр уже допрашивал Рыцаря:
– Чард де Ниорд, вы признаете свою вину?
Рыцарь встал.
– Да, – твердо сказал он. – Я виноват в том, что не пронзил вас сразу копьем. Пока земля носит таких мерзавцев, мир не может быть по-настоящему…
– Ну хватит, хватит, – Бэрр поморщился. – Давай без громких слов. Не хочу предвосхищать решения суда, – обтекаемо выразился он, – но как бы вам не оказаться за решеткой.
Где– то рядом раздался мерзкий хохоток – ведьма была довольна ходом процесса.
– Я не хочу обратно… я не хочу за решетку! – расплакалась Кэнди.
– Ну а вы, мистер Фикс? – продолжал между тем Бэрр невозмутимо. – Вам не кажется, что ваше расследование несколько затянулось?
Детектив вынул изо рта трубку.
– В этом повинны вы, господин магистр, – сказал он. – Вы мастер запутывать следы.
Маг был польщен и даже не потребовал, чтобы к нему обращались согласно этикету.
– Я также не виноват в том, – продолжал детектив, – что гласный преступник обманом захватил судейское кресло. Подождите, я не кончил. Да, формально вы правы: не мое это дело – вмешиваться в настоящую жизнь. Но я не жалею о том, что вышел за рамки. Если я помог своим друзьям раскрыть хотя бы часть совершенных вами злодеяний и восстановить справедливость, никакой приговор не покажется мне слишком суровым. Даже если меня сотрут с картины тряпкой, намоченной в скипидаре. Камилла на свободе. Ради одного этого стоило рискнуть.
– Какое благородство! – В голове Бэрра звучала издевка. – Спасибо за это вам никто не скажет, не надейтесь.
– Почему?
Все повернулись на женский голос. На пороге мастерской стояла Камилла. Она вошла так тихо, что ее шагов никто не услышал.
– Почему? – Она смотрела на сыщика. – Я очень благодарна вам, Фикс, за вашу преданность и постараюсь доказать, что это не просто слова.
Появление Камиллы в один миг преобразило Бэрра. Его просто-таки перекосило от злости. Однако он сумел взять себя в руки, чтобы довести процесс до конца.
– Тем лучше, – он выдавил улыбку. – То, что вы скоро увидите, надеюсь, доставит вам несколько приятных минут.
Он встал.
– Преступление, которое совершили те, кого мы сегодня судим, пусть не покажется кому-нибудь невинной шалостью. Эти четверо посягнули на основу основ – существующие устои – и потому заслуживают самого сурового наказания. Вообразим, что их примеру последовали другие. И вот уже людоеды разгуливают по улицам Лондона и Парижа, вампиры как комары влетают в открытые окна, и ведьма превращаем пухленького ребенка в какого-нибудь гадкого паука…
При этих словах возле туалетного столика раздался грохот – это Афрозина, колдовавшая над своей красотой, выронила фарфоровую пудреницу.
Бэрр продолжал:
– …Или у моего лимузина начнется зуд в колесах, и он примется давить всех на своем пути… – Он мельком выглянул в окно, проверяя, на месте ли его черный автомобиль. – Да я лучше домой пешком пойду, чем допущу такое безобразие! Если сегодня мы не осудим этот произвол, завтра будет поздно! Итак, приговор…
Он сделал эффектную паузу.
– Бьюти и Кэнди заключаются в раму навечно. Рыцарь Чард де Ниорд должен быть отгорожен от мира тюремной решеткой. Что касается мистера Фикса, суд учел его пожелание: с помощью скипидара он будет стерт с картины. К сожалению, отсутствует, может быть, гласный преступник, скрывающийся под разными личинами. Я говорю о коте, он же Фосс, он же Пип, он же… гм, неважно. Суд заочно приговаривает его к поной безвестности. Его имя будет уничтожено, и если он вернется на картину, для вех он станет обыкновенным котом без роду, без племени… Зина, ты здесь?
– Здесь, ваше мракобесие.
Ведьма материализовалась.
– Приведи приговор в исполнение.
Афрозина опасливо покосилась на Рыцаря, обнажившего свой меч.
– Может, вы их, того… – Она открыла флакон с духами, и жидкость испарилась на глазах.
– Тогда я и тебя того, – посуровел маг. – Или ты забыла, что тебя тоже когда-то нарисовали?
Ведьма вздрогнула – в устах Бэрра это была не пустая угроза. Афрозина повела себя странно: она вытянула вперед ладони и легко, одними пальцами поманила к себе Рыцаря. Тот выронил меч и послушно пошел к ней. Но шел он, оказывается, не к ней. Повинуясь взгляду ведьмы, Чард прошел мимо нее, и тут только стало ясно, что направляется он… в картину.
– Чард? – тревожно окликнула его Бьюти.
– Папочка! – позвала Кэнди.
Он словно не слышал. Двигался как во сне. Вот он взялся за раму…
– Нет! – раздался вдруг голос Флокси.
Афрозина невольно отвлеклась, и ее гипнотическая власть над Рыцарем потеряла силу. Он с удивлением огляделся.
– Что это значит? – раздраженно спросил маг.
– Вы напомнили нам один закон, – сказала Флокси, – но забыли упомянуть другой. Закон творчества. А он гласит: «Творение художника неподвластно никому, кроме него самого». Никому, понимаете? Даже дьяволу. А это значит, что картины, написанные мной, должны обрести свой первоначальный вид.
– Я вас не понимаю…
– Вы отлично меня понимаете, господин магистр. Прежде всего, в картины вернутся все персонажи. Все. Включая Афрозину. И никакого произвола в виде тюремной решетки или стертой фигуры. Иначе… пеняйте на себя.
– Хорошо, – скрипнул зубами маг. Ему ничего не оставалось, как принять эти условия. Пожертвовать Афрозиной, зато одним махом расправиться со всеми врагами. – Хорошо, я согласен.
– А я нет!
В мастерскую ворвался свежий ветер. В воздухе загорелись два желтых глаза. Затрепетали стрекозиные крылья. С головы Бэрра сорвало судейский парик. Афрозина покрылась рыбьей чешуей.
Тимоти рассмеялся. Даже у Кэнди просохли слезы.
– Пип! – радостно закричал Дэвид. – Это ты?
– Мяу, – раздалось за спиной у Бэрра.
– Пип! Пип! – кричала Кэнди и тормошила мать. – Мамочка, он такой… он такой юморительный, ты увидишь!
Но увидели все не Пипа, а Фосса. Кот появился в кресле, в котором еще недавно восседал великий магистр. Он щурил глаза на свет и, казалось, ждал чего-то. Афрозина замахнулась на кота, но Бэрр ее остановил:
– После драки кулаками не машут.
И показал на холст, где ее ждало кресло-качалка с плюшевой подушечкой в форме осьминога.
– Предатель! – бросила ему в лицо старая ведьма и неторопливо направилась к раме. Проходя мимо туалетного столика, она словно невзначай взяла с него пару белых перчаток и стала на ходу натягивать. Перед самой картиной она полуобернулась и сделала Фоссу ручкой.
– Все равно вышло по-моему… котик, – последнее слово она произнесла с неподражаемой интонацией. – Листки-то тю-тю!
Едва услышав это, Дэвид бросился к картина и на глазах у изумленной Афрозины сбросил с ее кресла плюшевого осьминога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18