Признаться ей в (…) по телефону?
– Отличная мысль, – поддержала сыщика Флокси.
– Нынче дело другое, – убежденно говорил Йонинг. – Я похудел ровно вдвое, я не ем сладкого и мучного, мясного и жирного. И это только начало! Поверите ли, сам себя не узнаю. Но если не узнаю себя я сам, то как меня узнает она? К чему тогда все эти жертвы, принесенные на алтарь (…), если при встрече она меня вежливо спросит: «Сэр, вы ничего не хотите купить в нашей лавке?» А может, все-таки купить кулек другой? Чтобы не обидеть ее отказом?
Так мирно они шли под ручку по аллеям парка, рассуждая о (…) и постепенно приближаясь к выводу (к станции, к счастью, тоже), что без всех этих милых странностей (…) была бы не (…), а что-то другое. Но тогда бы она и называлась, вероятно, как-то иначе. И рассыпать на страницах книги столько строчек отпала бы всякая необходимость.
У железнодорожной кассы вдруг выяснилось, что пропали Бьюти с Чардом. Сначала кот, затем близнецы, теперь эти двое, кто следующий? Йонинг направился к окошечку. Навстречу ему выскочила старушонка – бочком, бочком, одной рукой от солнца загородилась, в другой пачка билетиков.
– Возьми, мил-человек. Вот, думала, к внукам, да, видно, не судьба. Куда я, старая, со своими цыплятками.
Цыплятками она называла баулы, узлы и чемоданы, занимавшие половину перрона.
– У вас до Льюисвилля? – спросил доктор.
– До него, господин хороший, до него, – закивала старуха, протягивая билеты. – Вот тебе три взрослых и два детских.
Доктор достал кошелек, и тут Павлуша, ходивший кругами вокруг старухи, ухватил ее сзади за подол и стал от доктора оттаскивать.
– Ах ты дрянь такая! – отбивалась старуха, не забывая при этом прикрывать лицо. – Чей птица?
Чтобы унять павлина, пришлось связать ему клюв бантом Кэнди.
– Держи билет на своего хищника, – старуха великодушно всучила Йонингу литер на Павлушу.
Доктор расплатился, тут и поезд подошел.
– Садитесь! – кричит старуха.
– Разве нам не на вторую платформу? – удивилась Флокси.
– Сюда, сюда, – в руке у старухи появилась хворостина, которой она начала загонять их в вагон, как стадо гусей.
– Вон же наш «динки», – закричал Дэвид, показывая в другую сторону.
«Динки» – паровоз и два вагончика – стоял под парами. Они вскочили в вагон в последнюю минуту. Старушка прошипела им вслед:
– Ножки гнуты, горки круты!
Дэвид и Кэнди сели у окна, отдельно от взрослых. На ухабах вагончик подбрасывал их, как лошадка. Сиденье было жесткое, скрипучее – точно седло. Иногда они сталкивались коленками, и оба смущенно замолкали.
Детектив подозрительно в заоконные пейзажи, бормоча себе под нос:
– Мост… водокачка… тисовая роща… харчевня «Пальчики оближешь»…
– Фикс, что вы там бормочете? – спросил доктор.
– Фиксирую детали.
– Зачем? – удивилась Флокси.
– В нашем деле все может пригодиться.
– Он даже сны записывает, – шепнул ей доктор на ухо.
– Свои? – так же шепотом спросила Флокси.
– Чужие. Во сне, знаете ли, человек может ограбить банк и сухим выйти из воды. «А почему бы мне, – рассуждает он, проснувшись, – не провернуть такую же операцию в жизни?» Так вот, записывая чужие сны, Фикс сумел раскрыть два или три преступления еще до того, как они были совершены.
Флокси молча достала из сумочки записную книжку и стала набрасывать карандашом портрет задумчивого Фикса.
– Что вы делаете? – полюбопытствовал Йонинг.
– Пытаюсь зарисовать мысль еще до того, как она придет ему в голову.
«Динки», пыхтя, с трудом вскарабкался на очередную гору и немного постоял, переводя дыхание.
Дэвид извлек из кармана трещалку – такая, знаете, проволочка с резинкой, на которую накручивается пуговица; если эту штуковину завернуть в бумажку и подарить соседу по парте (лучше, конечно, соседке), смеху будет на весь урок. Кэнди, например, на полметра подскочила. Зато потом лучшая трещалка во всем Хэллоу была преподнесена ей в подарок. Всю дорогу Дэвид оказывал своей даме сердца такие знаки внимания, а так как этими «знаками» были набиты его карманы, к концу путешествия Кэнди сказочно разбогатела.
В вагон вошел контролер.
– Попрошу билетики.
Доктор протянул шесть билетов.
– Так… три взрослых, два детских и один… – контролер повертел в руках литер на Павлушу. – А где свинья?
– Какая свинья? – растерялся доктор.
– Литер у вас на свинью, – терпеливо разъяснил контролер. – Вот я и спрашиваю, где свинья.
– Вообще-то у нас птица, – вступил в разговор Фикс.
– Павлин, – уточнила Флокси.
Контролер покосился на Павлушу, помалкивающего в тряпочку, – а что скажешь в свое оправдание, когда у тебя клюв перевязан бантом?
– Платите штраф, сэр.
– Мы не виноваты! – воскликнула Флокси.
– Мы купили их из рук такой милой старушки, – оправдывался доктор. – Возьмите, говорит, билет на своего хищника.
– У старушки? – сощурился контролер.
– С цыплятками. Так она ласково называла свой багаж.
– Баулы, узлы, чемоданы…
– Ясно, – остановил их жестом контролер. – опять безобразничает. То не в ту сторону отправит, то просроченный билет продаст. А мы тут разбирайся. Ну и работка. За целый день ни разу не присядешь.
– А вы садитесь, – предложила Флокси.
– Служба. А трясет как! – вернулся он к своей мысли. – К вечеру глаза на затылке, голова раскалывается, ноги ватные.
– И с таким букетом болезней вы еще работаете? – изумился доктор. – Вы позволите?
Не дав контролеру опомниться, он забинтовал ему голову.
– А чтобы глаза не лезли на затылок, будете принимать вот это. Натощак, после еды.
Контролер открыл рот, чтобы что-то спросить, и тут же в его посыпались синие, желтые и красные горошины. Он мужественно это проглотил, поблагодарил доктора и не очень твердой походкой направился к выходу. Кэнди захихикала.
– А главное, берегите ноги, сэр, – крикнул Йонинг ему вдогонку. – Не подходите близко к угольной топке. На такой работе недолго и сгореть.
На вокзале в Льюисвилле их встретило удивительно существо, состоящее сплошь из мыльных пузырей.
– Ах, наконец-то! – Неизвестный распростер объятия, в которых утонула Кэнди. – АХ, как я рад! Ты меня не забыла, малышка? Ах, какие мыльные пузыри я пускал над твоей кроваткой! Ах! Ах, дайте же я со всеми познакомлюсь! Меня зовут Ах, а вас?
Люди испуганно разглядывали привидение, многие от него шарахались и напрасно – более дружелюбного существа я просто не встречал. Как же ему обрадовалась Кэнди! Последний раз она видела Аха пять лет назад… да пять лет назад ее похитил этот ужасный Бэрр. А как хорошо жилось ей в замке с привидениями. С Ахом, Охом и Ухом. Особенно с Ахом. Ох любил поохать, повздыхать ос старой доброй Англии. Ух – тот готов был радостно ухать по каждому поводу, и эта глуповатая восторженность утомляла. Зато Ах…
– Ах, идемте, идемте, – подгонял он путешественников. – Они ведь ничего еще не знают, не знают! Что будет, ах!
«О ком это он?» – подумал Дэвид. «Куда он нас тянет?» – подумала Флокси. «Кто этот мыльный пузырь?» – подумал Йонинг. Фикс не мог думать ни о чем постороннем, его мысли были заняты Камиллой. Но вот что важно: как люди благовоспитанные, они не стали задавать вслух лишних вопросов, а просто поступили в распоряжение мыльного пузыря.
Ах привел их к знаменитому «бутылочному домику». Как следует из названия, он был весь построен из бутылок. Летом, нагреваясь от солнца, они приносили в дом тепло, а зимой, нагреваясь от печи, не давали теплу уйти на улицу. В каждой бутылке светился огонек, и оттого казалось, что на тебя нацелены сотни фонариков.
Придумал все это Геркулес. Мама, страстная поклонница античного искусства, дала ему при рождении имя греческого героя, поражавшего всех своими мощным торсом и рельефными бицепсами. И не угадала: ни ростом, ни телосложением, сын, что называется, не вышел. И стали домашние звать Геркулеса уменьшительно – Кульком.
Зато фантазия у Кулька была поистине Геркулесовой. Соорудив своими руками «бутылочный домик», он устроил в нем с т р а н н о в е д ч е с к и й м у з е й, то есть музей всяких странностей. Была здесь, например, пишущая машинка, которая сама печатала… правда, лишь одну фразу: «Кашу есть не буду». Был древний шкаф палисандрового дерева, видевший еще Генриха Четвертого и при открытии створок по старинке скрипевший «Боже, храни короля!». Чего здесь только не было! Но главной достопримечательностью были, конечно, живые экспонаты – привидения! – Ах, Ох и Ух. Кулек пристроил их в музей после того, как они стали бездомными. Помните, что сказали Бьюти привидения? Если через год и один день она не вернется, они подыщут себе новых хозяев.
Так они оказались в Льюисвилле у Геркулеса. В Кульке они души не чаяли! (Я не уверен, что у привидения есть душа, но что-то они в нем не чаяли, это я хорошо помню.) Готовили обеды, стирали, пылесосили… и еще успевали экспонатами поработать. Неудивительно, что слава о них гремела далеко за пределами Чеширского графства. Каждый, кто приезжал в Льюисвилль, первым делом спешил в «бутылочный домик». И не обманывался в своих ожиданиях.
Кулек очень обрадовался гостям, а Ох и Ух ходили за ними, как приклеенные. Показывая музей, Кулек говорил:
– Каждый день у нас около трехсот посещений. В основном дети. До сорока в день.
– Как это? – не поняла Флокси. – «В основном дети» и… «всего сорок»?
– Правильно. Многие приходят по пять-шесть раз. Сейчас уже никто не боится. Не то что вначале.
– Пугались привидений? – спросил доктор.
– До смерти. Пришлось даже обратиться в «БУ-БУ».
– А что такое бу-бу? – спросила Кэнди.
«Бюро удивительных и Бесподобных Услуг», вот что такое «БУ-БУ». Они прислали человека, который помогает людям перебороть различные страхи. Какой человек! – с восхищением сказал Кулек.
– Ах! Ох! Ух! – вторили ему привидения.
– Совершенно бесстрашный. Ему приходится по долгу службы ночевать на кладбищах, вступать в схватку с нечистой силой и даже изгонять из квартир мышей и тараканов. И такой человек – подумать только! – когда-то убежал из дому, испугавшись обыкновенного кота.
Флокси вздрогнула.
– А как зовут этого человека, вы не знаете?
– Как же не знать. Тимоти. Такой тихий, интеллигентный, в очках…
– Он!
– Я же говорил! – обрадовался доктор. – Твердый почерк, мужественный характер!
– АХ, он нарочно выбрал такую опасную профессию, – подал голос Ах.
– Ох, какой он мужественный! – поддакнул Ох.
– У-у-ух!
Фикс, всегда считавший, что эмоции только вредят делу, остановил этот поток восклицаний:
– Где его искать? В «ГУ-ГУ»?
– «БУ-БУ», – поправил его Кулек. – Вы можете дать нам адрес?
Геркулес посмотрел на часы.
– Сейчас он в зоопарке. В это время он всегда ходит в зоопарк. Отдохнуть от суеты, полюбоваться на рыжих и хвостатых.
– Точно! – вскрикнул Дэвид.
Все с удивлением посмотрели на него. Дэвид смутился и, уже тише, прочел по памяти:
Где после дождичка в четверг,
Устав от суеты,
Сидит простой английский клерк.
Любуясь на хвосты.
– Что это значит? – спросила Флокси.
– «Зеркальные советы» Квинтера Финтера. Это значит, что мы нашли папу!
Тут все заахали, заохали, заухали. И еще неизвестно, кто громче – люди или привидения.
В зоопарке было столпотворение. Взрослые и дети, все куда-то неслись сломя голову. Первым не выдержал Ух.
– Ух ты! – только и сказал он и дунул вслед за всеми.
– Наверно, сегодня матч по водному поло между моржами и котиками, – предположил Йонинг.
– Или птичий базар, – возразил Фикс. – И все летят за кормом. Слышите, как пищат?
Толпа вела себя, как стая голодных птенцов, требующих пищи:
– Пип! Пип! Пип! Пип!
Дэвид преградил путь воинственно раскрашенному индейцу лет пяти с игрушечным томагавком.
– Пип! – визжал краснокожий, словно устрашая невидимого врага.
– Какой Пип? – спросил Дэвид, придерживая индейца за плечо.
– Ты поднял руку на Великого Кондора, бледнолицый! – сверкнул глазами вождь.
– Какой Пип? – повторил свой вопрос Дэвид и легонько встряхнул глазами вождь.
– Юморительный, – вождь размазывал по лицу мамину помаду.
– Спасибо тебе, Великий Кондор.
Дэвид отпустил вождя, и тот помчался дальше без оглядки.
– Юморительный Пип! Ах, я столько о нем слышал!
– Ох, взглянуть бы на него одним глазком!
Привидения просто пузырились от нетерпения. Еще секунда – и они уже летели над головами бегущих.
– Там Пип! Там папа! – Дэвид тянул за собой остальных.
– Какой еще Пип! – нахмурился сыщик.
– Почему ты решил, что папа там? – спросила мама.
– У него же кошачьи усы! И пушистые рыжие лапы!
Дэвиду не хватало слов объяснить то, что казалось ему таким понятным.
– У нашего папы кошачьи усы? О, боже мой!
– Не надо волноваться, – успокаивал ее на ходу Йонинг.
– И рыжие лапы? Какой ужас!
– Мадам…
– Это моя вина, доктор. «Тимоти, – говорила я ему, – когда тебя обижают, ты должен показывать коготки». Разве я знала, что он последует моему совету…
Она не договорила. На склоне холма, возле открытого вольера, вокруг которого толпились, кажется, все жители Льюисвилля, сидел… «простой английский клерк». Впрочем, простым его мог считать кто угодно, только не она. Ведь это был ее Тимоти, ее дорогой Тим, которого она почти отчаялась увидеть.
Он изменился. Нет, у него не выросли кошачьи усы, и «лапы», судя по первому впечатлению, были того же размера. А вот лицо сделалось волевым, спина разогнулась, в глазах появилось какое-то новое выражение. Какое? У нее будет достаточно времени, чтобы выяснить это.
– Папа! – Дэвид бросился к отцу.
…Я думаю, не стоит им мешать. В такие минуты хочется остаться вдвоем. Вот и Фикс с Йонингом, и Кэнди отвернулись. А потом и Дэвид отошел к вольеру.
– Вот он, загадочный мнезнакомец, – сказал детектив.
– А он и правда юморительный, – хмыкнул доктор.
Пип был великолепен: такой фуфырь с круглым брюшком, на котором едва сходилась крахмальная манишка, в голубых панталонах, набегавших на ярко-рыжие пушистые кошачьи лапы, с серебристым рыбьим хвостом, в элегантном фраке с фалдами-крылышками; но особенно впечатлял мощный клюв какаду и ослиные уши.
Пип разгуливал по лужайке, иногда перелетая с места на место, зависал как стрекоза над прудом с кувшинками, вдруг плюхался в воду и, лениво махнув мощным хвостом, всплывал на поверхность. Словом, показывал зрителям все, на что способен. И благодарные зритель встречали любой его маневр бурными проявлениями восторга.
Дэвид и Кэнди не могла от него глаз отвести. Если бы он только обратил на них внимание… ах! ох! ух!
– Смотри! – сказала Кэнди.
Неподалеку от них привидения затеяли игру. Они выдували из себя мыльные пузыри, и в каждом просвечивала какая-нибудь буква. Буквы летали, складывались в слова, слова – в строчки, строчки – в страницы, и когда пузыри лопались, невесомые листки со стихами еще долго парили в воздухе, прежде чем опуститься на землю. Из-за этих листков (Дэвид насчитал их четыре) чуть не подрались мальчишки. Счастливчики, которым они достались, радостно выкрикивали:
– Насекомое!
– Рыба!
– Птица!
– Зверь!
Почему они так кричат? Дэвид понял это, когда заглянул в еще один, пятый листок, упавший к его ногам. А мальчишки распевали родившиеся из мыльной пены стихи, и такие они были пузырящиеся, такие заразительные, что люди сразу подхватывали незнакомые строчки. Вот уже все – и раскрашенный индеец, и пожилая женщина со слуховым аппаратом, и официантка из трактира «Пальчики оближешь», и джентльмен с зонтиком-тросточкой, – все почувствовали, как их затягивает в водоворот буйного, какого-то сумасшедшего веселья!
Пип подлетел поближе и уселся в двух шагах от того места, где стояли Дэвид и Кэнди. По тому, как задвигались его длинные уши, как зашевелились его роскошные усы, было видно, что устроенный в его честь концерт доставляет ему удовольствие.
А Дэвид разглядывал его вблизи и бормотал:
– Кто же ты на самом деле? Пип или Фосс? Фосс или Пип?
Юморительный Пип
1
Юморительный Пип на прогулку собрался,
А на небе – ни тучки, денек разыгрался.
Помечтать бы сейчас на зеленой опушке!
Вдруг сбегаются звери, зверята, зверюшки…
Кот и Слон, и Жираф, и Мартышек семья,
Бегемот, и большая морская Свинья.
Громко хрюкнул Кабан, Конь от смеха заржал,
Шимпанзе удивленно плечами пожал.
Лев рычит, а Собаки – те подняли лай,
Да такой, что хоть уши хвостом затыкай!
Озадачены звери: что это за тип?
Травожаднейший Пип? Юморительный Пип?
Обращаются к Лису: «Ты знаем из басен,
Ты умней всех зверей. Что молчишь? Ты согласен?
Так пойди и спроси: мнезнакомец, ты кто?
То, что кажется нам или вовсе не то?
Потому что понять невозможно, поверь,
Кто ты – рыба ли, мошка ли, птица ли, зверь».
Юморительный Пип, подскочив от вопроса,
Так х р я у к н у л, что звук метеором пронесся:
«Ответ очень прост! Непростительно прост!
Я – Пип, зеброкрылый спингвин-лирохвост».
2
Юморительный Пип, полетав над землею,
Устремляется вниз на большую секвойю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
– Отличная мысль, – поддержала сыщика Флокси.
– Нынче дело другое, – убежденно говорил Йонинг. – Я похудел ровно вдвое, я не ем сладкого и мучного, мясного и жирного. И это только начало! Поверите ли, сам себя не узнаю. Но если не узнаю себя я сам, то как меня узнает она? К чему тогда все эти жертвы, принесенные на алтарь (…), если при встрече она меня вежливо спросит: «Сэр, вы ничего не хотите купить в нашей лавке?» А может, все-таки купить кулек другой? Чтобы не обидеть ее отказом?
Так мирно они шли под ручку по аллеям парка, рассуждая о (…) и постепенно приближаясь к выводу (к станции, к счастью, тоже), что без всех этих милых странностей (…) была бы не (…), а что-то другое. Но тогда бы она и называлась, вероятно, как-то иначе. И рассыпать на страницах книги столько строчек отпала бы всякая необходимость.
У железнодорожной кассы вдруг выяснилось, что пропали Бьюти с Чардом. Сначала кот, затем близнецы, теперь эти двое, кто следующий? Йонинг направился к окошечку. Навстречу ему выскочила старушонка – бочком, бочком, одной рукой от солнца загородилась, в другой пачка билетиков.
– Возьми, мил-человек. Вот, думала, к внукам, да, видно, не судьба. Куда я, старая, со своими цыплятками.
Цыплятками она называла баулы, узлы и чемоданы, занимавшие половину перрона.
– У вас до Льюисвилля? – спросил доктор.
– До него, господин хороший, до него, – закивала старуха, протягивая билеты. – Вот тебе три взрослых и два детских.
Доктор достал кошелек, и тут Павлуша, ходивший кругами вокруг старухи, ухватил ее сзади за подол и стал от доктора оттаскивать.
– Ах ты дрянь такая! – отбивалась старуха, не забывая при этом прикрывать лицо. – Чей птица?
Чтобы унять павлина, пришлось связать ему клюв бантом Кэнди.
– Держи билет на своего хищника, – старуха великодушно всучила Йонингу литер на Павлушу.
Доктор расплатился, тут и поезд подошел.
– Садитесь! – кричит старуха.
– Разве нам не на вторую платформу? – удивилась Флокси.
– Сюда, сюда, – в руке у старухи появилась хворостина, которой она начала загонять их в вагон, как стадо гусей.
– Вон же наш «динки», – закричал Дэвид, показывая в другую сторону.
«Динки» – паровоз и два вагончика – стоял под парами. Они вскочили в вагон в последнюю минуту. Старушка прошипела им вслед:
– Ножки гнуты, горки круты!
Дэвид и Кэнди сели у окна, отдельно от взрослых. На ухабах вагончик подбрасывал их, как лошадка. Сиденье было жесткое, скрипучее – точно седло. Иногда они сталкивались коленками, и оба смущенно замолкали.
Детектив подозрительно в заоконные пейзажи, бормоча себе под нос:
– Мост… водокачка… тисовая роща… харчевня «Пальчики оближешь»…
– Фикс, что вы там бормочете? – спросил доктор.
– Фиксирую детали.
– Зачем? – удивилась Флокси.
– В нашем деле все может пригодиться.
– Он даже сны записывает, – шепнул ей доктор на ухо.
– Свои? – так же шепотом спросила Флокси.
– Чужие. Во сне, знаете ли, человек может ограбить банк и сухим выйти из воды. «А почему бы мне, – рассуждает он, проснувшись, – не провернуть такую же операцию в жизни?» Так вот, записывая чужие сны, Фикс сумел раскрыть два или три преступления еще до того, как они были совершены.
Флокси молча достала из сумочки записную книжку и стала набрасывать карандашом портрет задумчивого Фикса.
– Что вы делаете? – полюбопытствовал Йонинг.
– Пытаюсь зарисовать мысль еще до того, как она придет ему в голову.
«Динки», пыхтя, с трудом вскарабкался на очередную гору и немного постоял, переводя дыхание.
Дэвид извлек из кармана трещалку – такая, знаете, проволочка с резинкой, на которую накручивается пуговица; если эту штуковину завернуть в бумажку и подарить соседу по парте (лучше, конечно, соседке), смеху будет на весь урок. Кэнди, например, на полметра подскочила. Зато потом лучшая трещалка во всем Хэллоу была преподнесена ей в подарок. Всю дорогу Дэвид оказывал своей даме сердца такие знаки внимания, а так как этими «знаками» были набиты его карманы, к концу путешествия Кэнди сказочно разбогатела.
В вагон вошел контролер.
– Попрошу билетики.
Доктор протянул шесть билетов.
– Так… три взрослых, два детских и один… – контролер повертел в руках литер на Павлушу. – А где свинья?
– Какая свинья? – растерялся доктор.
– Литер у вас на свинью, – терпеливо разъяснил контролер. – Вот я и спрашиваю, где свинья.
– Вообще-то у нас птица, – вступил в разговор Фикс.
– Павлин, – уточнила Флокси.
Контролер покосился на Павлушу, помалкивающего в тряпочку, – а что скажешь в свое оправдание, когда у тебя клюв перевязан бантом?
– Платите штраф, сэр.
– Мы не виноваты! – воскликнула Флокси.
– Мы купили их из рук такой милой старушки, – оправдывался доктор. – Возьмите, говорит, билет на своего хищника.
– У старушки? – сощурился контролер.
– С цыплятками. Так она ласково называла свой багаж.
– Баулы, узлы, чемоданы…
– Ясно, – остановил их жестом контролер. – опять безобразничает. То не в ту сторону отправит, то просроченный билет продаст. А мы тут разбирайся. Ну и работка. За целый день ни разу не присядешь.
– А вы садитесь, – предложила Флокси.
– Служба. А трясет как! – вернулся он к своей мысли. – К вечеру глаза на затылке, голова раскалывается, ноги ватные.
– И с таким букетом болезней вы еще работаете? – изумился доктор. – Вы позволите?
Не дав контролеру опомниться, он забинтовал ему голову.
– А чтобы глаза не лезли на затылок, будете принимать вот это. Натощак, после еды.
Контролер открыл рот, чтобы что-то спросить, и тут же в его посыпались синие, желтые и красные горошины. Он мужественно это проглотил, поблагодарил доктора и не очень твердой походкой направился к выходу. Кэнди захихикала.
– А главное, берегите ноги, сэр, – крикнул Йонинг ему вдогонку. – Не подходите близко к угольной топке. На такой работе недолго и сгореть.
На вокзале в Льюисвилле их встретило удивительно существо, состоящее сплошь из мыльных пузырей.
– Ах, наконец-то! – Неизвестный распростер объятия, в которых утонула Кэнди. – АХ, как я рад! Ты меня не забыла, малышка? Ах, какие мыльные пузыри я пускал над твоей кроваткой! Ах! Ах, дайте же я со всеми познакомлюсь! Меня зовут Ах, а вас?
Люди испуганно разглядывали привидение, многие от него шарахались и напрасно – более дружелюбного существа я просто не встречал. Как же ему обрадовалась Кэнди! Последний раз она видела Аха пять лет назад… да пять лет назад ее похитил этот ужасный Бэрр. А как хорошо жилось ей в замке с привидениями. С Ахом, Охом и Ухом. Особенно с Ахом. Ох любил поохать, повздыхать ос старой доброй Англии. Ух – тот готов был радостно ухать по каждому поводу, и эта глуповатая восторженность утомляла. Зато Ах…
– Ах, идемте, идемте, – подгонял он путешественников. – Они ведь ничего еще не знают, не знают! Что будет, ах!
«О ком это он?» – подумал Дэвид. «Куда он нас тянет?» – подумала Флокси. «Кто этот мыльный пузырь?» – подумал Йонинг. Фикс не мог думать ни о чем постороннем, его мысли были заняты Камиллой. Но вот что важно: как люди благовоспитанные, они не стали задавать вслух лишних вопросов, а просто поступили в распоряжение мыльного пузыря.
Ах привел их к знаменитому «бутылочному домику». Как следует из названия, он был весь построен из бутылок. Летом, нагреваясь от солнца, они приносили в дом тепло, а зимой, нагреваясь от печи, не давали теплу уйти на улицу. В каждой бутылке светился огонек, и оттого казалось, что на тебя нацелены сотни фонариков.
Придумал все это Геркулес. Мама, страстная поклонница античного искусства, дала ему при рождении имя греческого героя, поражавшего всех своими мощным торсом и рельефными бицепсами. И не угадала: ни ростом, ни телосложением, сын, что называется, не вышел. И стали домашние звать Геркулеса уменьшительно – Кульком.
Зато фантазия у Кулька была поистине Геркулесовой. Соорудив своими руками «бутылочный домик», он устроил в нем с т р а н н о в е д ч е с к и й м у з е й, то есть музей всяких странностей. Была здесь, например, пишущая машинка, которая сама печатала… правда, лишь одну фразу: «Кашу есть не буду». Был древний шкаф палисандрового дерева, видевший еще Генриха Четвертого и при открытии створок по старинке скрипевший «Боже, храни короля!». Чего здесь только не было! Но главной достопримечательностью были, конечно, живые экспонаты – привидения! – Ах, Ох и Ух. Кулек пристроил их в музей после того, как они стали бездомными. Помните, что сказали Бьюти привидения? Если через год и один день она не вернется, они подыщут себе новых хозяев.
Так они оказались в Льюисвилле у Геркулеса. В Кульке они души не чаяли! (Я не уверен, что у привидения есть душа, но что-то они в нем не чаяли, это я хорошо помню.) Готовили обеды, стирали, пылесосили… и еще успевали экспонатами поработать. Неудивительно, что слава о них гремела далеко за пределами Чеширского графства. Каждый, кто приезжал в Льюисвилль, первым делом спешил в «бутылочный домик». И не обманывался в своих ожиданиях.
Кулек очень обрадовался гостям, а Ох и Ух ходили за ними, как приклеенные. Показывая музей, Кулек говорил:
– Каждый день у нас около трехсот посещений. В основном дети. До сорока в день.
– Как это? – не поняла Флокси. – «В основном дети» и… «всего сорок»?
– Правильно. Многие приходят по пять-шесть раз. Сейчас уже никто не боится. Не то что вначале.
– Пугались привидений? – спросил доктор.
– До смерти. Пришлось даже обратиться в «БУ-БУ».
– А что такое бу-бу? – спросила Кэнди.
«Бюро удивительных и Бесподобных Услуг», вот что такое «БУ-БУ». Они прислали человека, который помогает людям перебороть различные страхи. Какой человек! – с восхищением сказал Кулек.
– Ах! Ох! Ух! – вторили ему привидения.
– Совершенно бесстрашный. Ему приходится по долгу службы ночевать на кладбищах, вступать в схватку с нечистой силой и даже изгонять из квартир мышей и тараканов. И такой человек – подумать только! – когда-то убежал из дому, испугавшись обыкновенного кота.
Флокси вздрогнула.
– А как зовут этого человека, вы не знаете?
– Как же не знать. Тимоти. Такой тихий, интеллигентный, в очках…
– Он!
– Я же говорил! – обрадовался доктор. – Твердый почерк, мужественный характер!
– АХ, он нарочно выбрал такую опасную профессию, – подал голос Ах.
– Ох, какой он мужественный! – поддакнул Ох.
– У-у-ух!
Фикс, всегда считавший, что эмоции только вредят делу, остановил этот поток восклицаний:
– Где его искать? В «ГУ-ГУ»?
– «БУ-БУ», – поправил его Кулек. – Вы можете дать нам адрес?
Геркулес посмотрел на часы.
– Сейчас он в зоопарке. В это время он всегда ходит в зоопарк. Отдохнуть от суеты, полюбоваться на рыжих и хвостатых.
– Точно! – вскрикнул Дэвид.
Все с удивлением посмотрели на него. Дэвид смутился и, уже тише, прочел по памяти:
Где после дождичка в четверг,
Устав от суеты,
Сидит простой английский клерк.
Любуясь на хвосты.
– Что это значит? – спросила Флокси.
– «Зеркальные советы» Квинтера Финтера. Это значит, что мы нашли папу!
Тут все заахали, заохали, заухали. И еще неизвестно, кто громче – люди или привидения.
В зоопарке было столпотворение. Взрослые и дети, все куда-то неслись сломя голову. Первым не выдержал Ух.
– Ух ты! – только и сказал он и дунул вслед за всеми.
– Наверно, сегодня матч по водному поло между моржами и котиками, – предположил Йонинг.
– Или птичий базар, – возразил Фикс. – И все летят за кормом. Слышите, как пищат?
Толпа вела себя, как стая голодных птенцов, требующих пищи:
– Пип! Пип! Пип! Пип!
Дэвид преградил путь воинственно раскрашенному индейцу лет пяти с игрушечным томагавком.
– Пип! – визжал краснокожий, словно устрашая невидимого врага.
– Какой Пип? – спросил Дэвид, придерживая индейца за плечо.
– Ты поднял руку на Великого Кондора, бледнолицый! – сверкнул глазами вождь.
– Какой Пип? – повторил свой вопрос Дэвид и легонько встряхнул глазами вождь.
– Юморительный, – вождь размазывал по лицу мамину помаду.
– Спасибо тебе, Великий Кондор.
Дэвид отпустил вождя, и тот помчался дальше без оглядки.
– Юморительный Пип! Ах, я столько о нем слышал!
– Ох, взглянуть бы на него одним глазком!
Привидения просто пузырились от нетерпения. Еще секунда – и они уже летели над головами бегущих.
– Там Пип! Там папа! – Дэвид тянул за собой остальных.
– Какой еще Пип! – нахмурился сыщик.
– Почему ты решил, что папа там? – спросила мама.
– У него же кошачьи усы! И пушистые рыжие лапы!
Дэвиду не хватало слов объяснить то, что казалось ему таким понятным.
– У нашего папы кошачьи усы? О, боже мой!
– Не надо волноваться, – успокаивал ее на ходу Йонинг.
– И рыжие лапы? Какой ужас!
– Мадам…
– Это моя вина, доктор. «Тимоти, – говорила я ему, – когда тебя обижают, ты должен показывать коготки». Разве я знала, что он последует моему совету…
Она не договорила. На склоне холма, возле открытого вольера, вокруг которого толпились, кажется, все жители Льюисвилля, сидел… «простой английский клерк». Впрочем, простым его мог считать кто угодно, только не она. Ведь это был ее Тимоти, ее дорогой Тим, которого она почти отчаялась увидеть.
Он изменился. Нет, у него не выросли кошачьи усы, и «лапы», судя по первому впечатлению, были того же размера. А вот лицо сделалось волевым, спина разогнулась, в глазах появилось какое-то новое выражение. Какое? У нее будет достаточно времени, чтобы выяснить это.
– Папа! – Дэвид бросился к отцу.
…Я думаю, не стоит им мешать. В такие минуты хочется остаться вдвоем. Вот и Фикс с Йонингом, и Кэнди отвернулись. А потом и Дэвид отошел к вольеру.
– Вот он, загадочный мнезнакомец, – сказал детектив.
– А он и правда юморительный, – хмыкнул доктор.
Пип был великолепен: такой фуфырь с круглым брюшком, на котором едва сходилась крахмальная манишка, в голубых панталонах, набегавших на ярко-рыжие пушистые кошачьи лапы, с серебристым рыбьим хвостом, в элегантном фраке с фалдами-крылышками; но особенно впечатлял мощный клюв какаду и ослиные уши.
Пип разгуливал по лужайке, иногда перелетая с места на место, зависал как стрекоза над прудом с кувшинками, вдруг плюхался в воду и, лениво махнув мощным хвостом, всплывал на поверхность. Словом, показывал зрителям все, на что способен. И благодарные зритель встречали любой его маневр бурными проявлениями восторга.
Дэвид и Кэнди не могла от него глаз отвести. Если бы он только обратил на них внимание… ах! ох! ух!
– Смотри! – сказала Кэнди.
Неподалеку от них привидения затеяли игру. Они выдували из себя мыльные пузыри, и в каждом просвечивала какая-нибудь буква. Буквы летали, складывались в слова, слова – в строчки, строчки – в страницы, и когда пузыри лопались, невесомые листки со стихами еще долго парили в воздухе, прежде чем опуститься на землю. Из-за этих листков (Дэвид насчитал их четыре) чуть не подрались мальчишки. Счастливчики, которым они достались, радостно выкрикивали:
– Насекомое!
– Рыба!
– Птица!
– Зверь!
Почему они так кричат? Дэвид понял это, когда заглянул в еще один, пятый листок, упавший к его ногам. А мальчишки распевали родившиеся из мыльной пены стихи, и такие они были пузырящиеся, такие заразительные, что люди сразу подхватывали незнакомые строчки. Вот уже все – и раскрашенный индеец, и пожилая женщина со слуховым аппаратом, и официантка из трактира «Пальчики оближешь», и джентльмен с зонтиком-тросточкой, – все почувствовали, как их затягивает в водоворот буйного, какого-то сумасшедшего веселья!
Пип подлетел поближе и уселся в двух шагах от того места, где стояли Дэвид и Кэнди. По тому, как задвигались его длинные уши, как зашевелились его роскошные усы, было видно, что устроенный в его честь концерт доставляет ему удовольствие.
А Дэвид разглядывал его вблизи и бормотал:
– Кто же ты на самом деле? Пип или Фосс? Фосс или Пип?
Юморительный Пип
1
Юморительный Пип на прогулку собрался,
А на небе – ни тучки, денек разыгрался.
Помечтать бы сейчас на зеленой опушке!
Вдруг сбегаются звери, зверята, зверюшки…
Кот и Слон, и Жираф, и Мартышек семья,
Бегемот, и большая морская Свинья.
Громко хрюкнул Кабан, Конь от смеха заржал,
Шимпанзе удивленно плечами пожал.
Лев рычит, а Собаки – те подняли лай,
Да такой, что хоть уши хвостом затыкай!
Озадачены звери: что это за тип?
Травожаднейший Пип? Юморительный Пип?
Обращаются к Лису: «Ты знаем из басен,
Ты умней всех зверей. Что молчишь? Ты согласен?
Так пойди и спроси: мнезнакомец, ты кто?
То, что кажется нам или вовсе не то?
Потому что понять невозможно, поверь,
Кто ты – рыба ли, мошка ли, птица ли, зверь».
Юморительный Пип, подскочив от вопроса,
Так х р я у к н у л, что звук метеором пронесся:
«Ответ очень прост! Непростительно прост!
Я – Пип, зеброкрылый спингвин-лирохвост».
2
Юморительный Пип, полетав над землею,
Устремляется вниз на большую секвойю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18