– Кого выставили для охраны копья?
Рука Агловайна Тюрсона крепче сжала рукоять меча.
– А вот это, Йен Сильвер Стоун, уже не твоя забота.
– Спокойно, – предостерег Ивар дель Хивал.
– Не возникай, Йен, – пробормотал стоявший чуть сзади Арни Сельмо. – Не забудь, мы на территории индейцев, и нечего ждать, что они задушат нас в объятиях.
– Но ведь это ребенок!.. Когда взрослый настолько глуп, что не прислушивается к разумным советам, это одно дело, вот ребенок не в состоянии верно оценить опасность.
– Знаю, знаю, – замахал руками Арни, предвидя возражения Йена. – Здесь свои законы, и пусть местные вершат справедливость. А если их справедливость не совпадает с твоей, тот тут уж ничего не поделаешь.
– Копье, – промолвил Ивар дель Хивал, судорожно глотнув.
– Его называют Гунгнир, – кивая, сказал маркграф. – Я наслышан о нем. Лишь ас может нести его без опасности для себя.
– Только Древние, – кивнул Йен, – или некоторые из нас… с особыми полномочиями.
Маркграф недовольно вскинул голову.
– Извлеките его из земли.
Йен стал натягивать перчатки.
– Как соизволите.
Взять древко было непросто; странное чувство охватило Йена, юноша казался себе самоуправляемой марионеткой – будто он сам натягивал нити, управлявшие всеми его движениями.
Сперва он ухватил древко одной рукой, потом другой, и тут вселенная будто рывком сместилась, и вот он – снова он, Йен Сильверстейн, стоит над испепеленными останками того, кто еще совсем недавно был маленьким мальчиком.
По лицу юноши медленно текли слезы.
Глава 11
Слухи
До Торри, наверное, уже битый час доносился ритмичный стук топора – он сверился со своими карманными часами, – пока путники, взобравшись на вершину холма, не увидели раскинувшуюся перед ними Харбардову Переправу.
Погода явно портилась, портилась давно и серьезно. С запада надвигалась гроза – серовато-белесая масса кучевых облаков, отороченных по краям белыми барашками. Все это напоминало волчью стаю, которая, рассеявшись, преследует нескольких отбившихся от стада овечек.
Торри с поразительной ясностью представлял себе картину – лесной житель ставит кусок бревна на пень, сначала легко постукивает по нему, примеряясь для удара, после чего, размахнувшись как следует, раскалывает чурбан надвое. Затем все повторяется.
Раз!
На пне уже стоит следующий.
Раз!
Этот обитатель леса, должно быть, полон сил и здоровья, коль столько рубит, не сбиваясь с темпа.
А может, их там двое, рубят себе дрова на пару, совсем как Торри с отцом – один аккуратно подставляет круглые чурки, другой раскалывает их колуном.
Колоть дрова с отцом всегда было любимейшим занятием Торри. Еще совсем крохой он увязывался за отцом колоть дрова, и тот всегда брал его с собой. Обычно отец водружал чурбан на широченный древний пень у сарая, потом аккуратно втыкал в него лезвие топора, а уже Торри изо всех сил молотил по топорищу плотницким молотком.
Торри улыбнулся:
– Ты помнишь?..
– Еще бы, здорово напоминает дом! – Ториан Торсен ускорил шаг. – Если поторопимся, скоро будем на месте.
В свое время Торри было очень трудно осознать, что и отец, оказывается, способен ошибаться. А когда наконец юноша смирился с этим – черт побери, да все порой ошибаются! – пришлось поверить и в то, что отец способен на ошибки глупые. Например, упрямо идти навстречу грозе.
– Может быть, передохнешь, а, папа?
Челюсть отца дернулась.
– Мне кажется… – Он замолчал на полуслове. – Хорошо, если считаешь необходимым…
Торри невольно улыбнулся.
Мэгги – невозмутимая, закаленная Мэгги, неутомимый ходок, умудрявшаяся выглядеть свеженькой после двух суток пути, даже она поддержала это предложение и, не долго думая, скинула с плеч рюкзак.
– Пяти минут нам явно не хватит, так уж давайте ориентироваться сразу на десять. – С этими словами девушка решительно повесила свой рюкзак на выступавший из коры старого вяза сучок и тут же опустилась на землю, усевшись в позе лотоса – разгрузить натруженные мышцы.
– Короткий отдых нам не помешают, – высказался отец, хотя по тону Торри сразу же понял, что всякие задержки и тем более остановки противны его душе.
Сейчас самое время было подыскать себе надежное укрытие от непогоды. Глянув вниз на Харбардову Переправу, Торри попытался на глазок прикинуть расстояние до нее и скорость надвигавшейся бури. До того, как грянет гроза, они могли успеть спуститься к хижине паромщика; впрочем, могли и не успеть. Уж лучше переждать непогоду в лесу, где есть естественные укрытия от разбушевавшейся стихии; на раскисшей дороге ничего лучше протекающего шалаша наскоро не соорудишь. Но даже раскисшая дорога лучше, чем поле, рядом с которым она бежала.
Торри решился бы выступить с подобным предложением, если бы они были вдвоем, но ему не хотелось смущать ни отца, ни Мэгги – оба стеснялись друг друга.
Мэгги одарила юношу улыбкой – поняла, что он что-то замышляет.
– Попробую угадать, – сказала она, вставая и отряхивая приставшую к узким джинсам грязь. Одета девушка была точь-в-точь как Торри: джинсы, тяжелые туристические ботинки с серебряными пряжками и ковбойская рубашка, украшенная матерью Торри, – по здешним меркам этот наряд обеспечивал ей репутацию богатой дамы.
Правда, охотничий лук в ее руке смотрелся довольно странно. С другой стороны, тот, кто рискует брать с собой в странствие серебро и золото, обычно вооружен. Ни в Срединных Доминионах, ни в Вандескарде женщины оружие не носят, однако нож на боку у Мэгги, пусть я длинноватый, вряд ли кого-нибудь шокировал бы. Если случится ввязаться в драку, она попытается схватить лишний меч, висевший на плече Торри.
Мэгги явно не принадлежала к числу непревзойденных виртуозов клинка, но для девушки, впервые взявшей в руки оружие каких-нибудь пару лет назад, она владела им отменно – чтобы кто-то за столь короткий срок освоил фехтование так, как Мэгги… нет, таких вундеркиндов Торри встречать не приходилось. Однажды это спасло ей жизнь, и не только ей, но и его отцу с матерью. Вряд ли вандесты в смысле широты взглядов сильно отличались от Сынов Фенрира.
С минуту Мэгги стояла, раздумывая.
– Мне кажется, мы успеем, – сказала она. – Могу ошибиться, но вряд ли гроза разразится внизу раньше, чем через пару часов.
– И что ты предлагаешь?
– Хотя я не уверена, что стоит рисковать, – продолжила Мэгги, разводя руками. – Выигрыш всего ничего, а проиграть можно здорово.
Торри кивнул. Если решиться идти вниз, и если они успеют достичь хижины до грозы, и если их в этой хижине примут – тогда все будет хорошо.
Но существовала масса этих «если», а риск был немалый. Если остаться здесь, за час с небольшим можно соорудить надежное укрытие от непогоды и пересидеть там в относительной сухости и тепле. Торри явно не стремился испытать на своей шкуре, что же это за мерзость, если ты вдруг промокаешь до костей, попав под проливной дождь при ледяном ветре. А неподалеку, в какой-нибудь миле отсюда имелась вполне приличная полянка, которая бы подошла для того, чтобы соорудить на ней нехитрый шалашик…
– Папа! Пожалуй, нам все же лучше…
Подняв руку, отец призвал его к молчанию. Торри даже вздрогнул. Этот жест был табу для Торри, он научился никогда не использовать его в присутствии Йена – Йен подскакивал будто ужаленный и хватался за меч. И Торри попросту запретил себе взмахи рукой, хотя этот жест был весьма распространен у них в семье, а что до отца – тот, отмахиваясь, признавал свое поражение.
– Хорошо, Ториан, – ответил отец. – Поступим так, как ты считаешь необходимым. Что требуется от меня? – осведомился он, странно улыбнувшись, когда юноша вручал ему пилу.
Широкое лицо отца было для Торри роднее своего собственного. Он мог бы под присягой заявить, что нет такого выражения этого лица, которое было бы ему незнакомо – включая целый арсенал улыбок.
Но вот такую улыбку Торри припомнить не мог.
Над головами ярко блеснула молния, и прогремел гром – гроза мокрой плетью хлестнула по крыше и стенам сооруженного ими навеса, однако хлипкое на вид строение выдержало натиск непогоды.
Высоко над деревьями сверкнул ослепительный зигзаг молнии, а долю секунды спустя последовал оглушительный удар грома, будто зааплодировал сам Господь. Грохот не позволял говорить, Торри просто сидел, размышляя.
Веки отца зримо тяжелели, глаза слипались, он стал; клевать носом; затем, пытаясь прогнать сонливость, тряхнул головой. Любой на месте Торри подумал бы, что, дескать, ничего не поделаешь, старость есть старость, но Торри-то понимал: это далеко не так. Отец, и мать, и дядюшка Осия – все они являлись якорями вселенной, а не просто людьми.
Лицо Мэгги было таким милым при свете костра, излучало такую силу и решимость, в особенности эта складка у рта, который останется вечно молодым… Девушка притулилась к Торри, и молодой человек, сгорая от смущения, чмокнул ее в макушку. Отец изо всех сил делал вид, что не замечает проявлений нежности своего сына.
Конечно, здорово было бы как следует оборудовать их временную хижину, но ее приходилось сооружать в спешке, из того, что попадалось под руку. Еще бойскаутом Торри возводил такие лесные укрытия, родители научили его когда требовалось поступиться комфортом ради надежности. И они с отцом проворно соорудили довольно прочную раму, накрыв ее потом непромокаемым брезентом. Два синтетических покрывала служили стенами, а третье спускалось с крыши, обеспечивая дополнительную защиту от ветра и дождя.
Оставшийся кусок брезента растянули достаточно высоко над костром; огонь хоть и шипел время от времени от попадавших на него капель, но не гас.
И все-таки в этом сидении в шалаше под дождем было много положительного – например, не приходилось тревожиться, что ненароком подпалишь лес.
Все трое забились поглубже в шалаш и укутались в спальные мешки. Мэгги решено было посадить посредине.
Просто здорово в тепле и сухости обмануть дождь!..
На ужин доели последние сосиски. Сначала их поджарили на костре, держа на палочке над огнем, потом завернули в ломти уже нарезанного белого хлеба. Десерт состоял из нескольких ломтиков твердого, как камень, швейцарского шоколада, слегка отдававшего воском.
Это мало напоминало роскошную трапезу, но голод они утолили. По всему телу разливалось приятное, расслабляющее тепло. Что еще надо?
В костре потрескивали поленья, снаружи бесновалась гроза.
Торри не мог понять почему, но ему продолжало казаться, что вкуснее этого ужина он отродясь ничего не ел.
Глава 12
Марта
Йен, усевшись в кресло, решал, допить ли остатки драньи на дне своего бокала.
Дранья – так называли этот напиток. На вкус приятная, сладковатая… что же она ему напоминала? Ягоды? Он так и не мог разобрать, из чего ее делали. Может быть, из какого-нибудь сока? Или это подслащенный медом чай?
Нет, дранья не пьянила. Будь в ней хоть капля алкоголя, Йена тут же вывернуло бы наизнанку – юноша не употреблял спиртное. Но было в этом напитке что-то особое, его неповторимый, ни с чем не сравнимый пряный аромат действовал расслабляюще – все тело, от висков до кончиков пальцев, словно таяло, приятная легкость обволакивала виски.
Застольная беседа шла своим чередом. Званый ужин у вандестов представлял собой ежевечерний ритуал поглощения бесчисленных яств, перемежаемый паузами для танцев в дальнем конце зала под негромкий аккомпанемент ансамбля из шести человек.
Насколько мог понять Йен, здешние танцевальные па представляли собой нечто среднее между кадрилью и менуэтом – танцующие группами по четыре, то есть по две пары, составляли некую единую комбинацию; впрочем, иногда пары танцевали сами по себе, а иногда одни только кавалеры, покинув своих дам, вставали друг напротив друга, и их странные движения напоминали мима, пытающегося выбраться из-за невидимого барьера.
Инструменты также были непривычными: двое музыкантов играли на гибриде гитары и индийского ситара, другой склонился над лежавшей у него на коленях миниатюрной арфой, исступленно перебирая пальцами струны, третий орудовал за диковинными ударными. Какой-то вестри наяривал на смеси контрабаса и очень раздутого банджо; стул под ним грозил вот-вот рухнуть, однако вестри довольно уверенно держал ритм и скорее задавал тон ударным, нежели подлаживался под них.
И звучала эта музыка непривычно – явно не диатонический ряд.
Йен улыбнулся про себя. Черт возьми, если он помнил такие тонкости, стало быть, проклятущие занятия по музыке хоть что-то оставили.
Во главе стола на фоне колоссальных размеров камина сидел маркграф и беседовал с Агловайном Тюрсоном, отчаянно жестикулируя вилкой: описывал ею в воздухе круги, то поднимал, то опускал ее, будто растолковывая премудрости фехтовальных приемов.
А ведь хитрый показал прием!.. Надо запомнить на случай, если в один прекрасный день придется скрестить клинки с самим маркграфом. На самом деле дуэль – состязание на первую ошибку, и классическая ошибка – привычка к определенным финтам. Стоит сопернику вынудить тебя провести даже самый лучший прием, но в неподходящий момент, как он сумеет обойти твою защиту будто ее и в помине не было. Если тебя атакуют снизу, то уже не важно, как ты защищаешься сверху.
Женщина справа от маркграфа – Йена представляли ей, но он запамятовал ее имя – изо всех сил разыгрывала увлеченную слушательницу. Тонкости искусства фехтования могут представлять интерес лишь для узкого круга посвященных практиков, и пожалуй, для еще каких-нибудь эксцентричных типов, которые способны проявить же бурный интерес к кисти художника, гуляющей по холсту.
Сидевший напротив Ивар дель Хивал живописал схватку Йена с Огненным Герцогом. Самому юноше эта тема уже успела набить оскомину. Ну, выстоял, ну, уцелел – зачем перемывать косточки, десятки раз пересказывая одно и то же?
Бирс Эриксон налегал на приправленное специями пиво чересчур уж ретиво – в отблесках камина было видно, что его лицо стало лосниться от пота, да и язык повиновался ему с трудом. Йен старался не испытывать к нему презрения – в конце концов, не каждый, хватив лишку, колотит своих детей, к тому же он, по словам маркграфини, холостяк, – но тщетно.
Йен мотнул головой. На кой дьявол сдался ему этот Бирс Эриксон? Пусть себе хлещет сколько влезет! Разве у него на руках кровь того маленького мальчика?
Логика подсказывала, что и он сам не в ответе за происшедшее.
Что ж, стало быть, тем хуже для этой самой логики. Допив дранью, Йен поставил пустой бокал на стол.
Пока юноша по капле расправлялся со своим единственным бокалом, Ивар дель Хивал успел выдуть, наверное, уже не один литр пива со специями; его голос становился все более громким, а жестикуляция – все более оживленной.
Что ж, у каждого свои дарования , – размышлял юноша. – Ивар дель Хивал способен выхлебать ведро – и при этом насмерть заговорить любого вандескардского дворянина. А я вот зато могу похвастаться тем, что по моей милости гибнут ни в чем не повинные дети.
– Йен Сильвер Стоун? – обратилась к нему маркграфиня.
– Слушаю вас.
– В ваших правилах ужинать в молчании? Или застольные беседы все же не нарушают принятого у вас этикета?
Молодой человек предполагал, что маркграфиня сядет на другом конце стола, напротив маркграфа, но там занял место Бирс Эриксон, и обворожительная молодая женщина оказалась соседкой Йена.
В чем, по его мнению, не было ничего плохого, однако Йен пока не проявил себя блистательным собеседником.
– Не только не нарушают, но и всячески приветствуются, и я должен просить у вас прощения. Просто я задумался.
– Разумеется, вы прощены. – Маркграфиня наклонилась к нему. – Мне кажется, вы… чем-то озабочены, Йен Сильвер Стоун. Надеюсь, дело не в компании, которая, возможно, наводит на вас тоску? – Улыбка ее была одновременно веселой и зазывной.
– Нет-нет, – запротестовал юноша. – Отнюдь.
Все женщины за столом были одеты примерно в одном стиле, и его соседка не составляла исключения – длинная шелковая блуза без рукавов нежно облегала торс, черное платье, расшитое золотыми запятыми, обтягивало бедра, а золотистый пояс подчеркивал изящную талию. Высокий ворот мог бы показаться чопорно-строгим, даже несмотря на весьма рискованный вырез, посреди которого во всем великолепии сиял грушевидной формы рубин, если бы не тесно прилегающий лиф, выставлявший напоказ упругую высокую грудь.
Великолепно. Давай, возбуждайся от вида супруги того, к кому ты прибыл в гости, сказал себе Йен, вспоминая Карин. И Фрейю.
И явно некстати.
– Ну так как? – осведомилась маркграфиня, поднеся бокал к губам и неотрывно глядя на юношу. – Если вы такой молчаливый, то это, наверное, оттого, что вам приходится скрывать какие-то глубоко запрятанные мысли. Откройтесь мне.
Он не смог сообразить, как вести себя в ответ на добродушное подтрунивание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Рука Агловайна Тюрсона крепче сжала рукоять меча.
– А вот это, Йен Сильвер Стоун, уже не твоя забота.
– Спокойно, – предостерег Ивар дель Хивал.
– Не возникай, Йен, – пробормотал стоявший чуть сзади Арни Сельмо. – Не забудь, мы на территории индейцев, и нечего ждать, что они задушат нас в объятиях.
– Но ведь это ребенок!.. Когда взрослый настолько глуп, что не прислушивается к разумным советам, это одно дело, вот ребенок не в состоянии верно оценить опасность.
– Знаю, знаю, – замахал руками Арни, предвидя возражения Йена. – Здесь свои законы, и пусть местные вершат справедливость. А если их справедливость не совпадает с твоей, тот тут уж ничего не поделаешь.
– Копье, – промолвил Ивар дель Хивал, судорожно глотнув.
– Его называют Гунгнир, – кивая, сказал маркграф. – Я наслышан о нем. Лишь ас может нести его без опасности для себя.
– Только Древние, – кивнул Йен, – или некоторые из нас… с особыми полномочиями.
Маркграф недовольно вскинул голову.
– Извлеките его из земли.
Йен стал натягивать перчатки.
– Как соизволите.
Взять древко было непросто; странное чувство охватило Йена, юноша казался себе самоуправляемой марионеткой – будто он сам натягивал нити, управлявшие всеми его движениями.
Сперва он ухватил древко одной рукой, потом другой, и тут вселенная будто рывком сместилась, и вот он – снова он, Йен Сильверстейн, стоит над испепеленными останками того, кто еще совсем недавно был маленьким мальчиком.
По лицу юноши медленно текли слезы.
Глава 11
Слухи
До Торри, наверное, уже битый час доносился ритмичный стук топора – он сверился со своими карманными часами, – пока путники, взобравшись на вершину холма, не увидели раскинувшуюся перед ними Харбардову Переправу.
Погода явно портилась, портилась давно и серьезно. С запада надвигалась гроза – серовато-белесая масса кучевых облаков, отороченных по краям белыми барашками. Все это напоминало волчью стаю, которая, рассеявшись, преследует нескольких отбившихся от стада овечек.
Торри с поразительной ясностью представлял себе картину – лесной житель ставит кусок бревна на пень, сначала легко постукивает по нему, примеряясь для удара, после чего, размахнувшись как следует, раскалывает чурбан надвое. Затем все повторяется.
Раз!
На пне уже стоит следующий.
Раз!
Этот обитатель леса, должно быть, полон сил и здоровья, коль столько рубит, не сбиваясь с темпа.
А может, их там двое, рубят себе дрова на пару, совсем как Торри с отцом – один аккуратно подставляет круглые чурки, другой раскалывает их колуном.
Колоть дрова с отцом всегда было любимейшим занятием Торри. Еще совсем крохой он увязывался за отцом колоть дрова, и тот всегда брал его с собой. Обычно отец водружал чурбан на широченный древний пень у сарая, потом аккуратно втыкал в него лезвие топора, а уже Торри изо всех сил молотил по топорищу плотницким молотком.
Торри улыбнулся:
– Ты помнишь?..
– Еще бы, здорово напоминает дом! – Ториан Торсен ускорил шаг. – Если поторопимся, скоро будем на месте.
В свое время Торри было очень трудно осознать, что и отец, оказывается, способен ошибаться. А когда наконец юноша смирился с этим – черт побери, да все порой ошибаются! – пришлось поверить и в то, что отец способен на ошибки глупые. Например, упрямо идти навстречу грозе.
– Может быть, передохнешь, а, папа?
Челюсть отца дернулась.
– Мне кажется… – Он замолчал на полуслове. – Хорошо, если считаешь необходимым…
Торри невольно улыбнулся.
Мэгги – невозмутимая, закаленная Мэгги, неутомимый ходок, умудрявшаяся выглядеть свеженькой после двух суток пути, даже она поддержала это предложение и, не долго думая, скинула с плеч рюкзак.
– Пяти минут нам явно не хватит, так уж давайте ориентироваться сразу на десять. – С этими словами девушка решительно повесила свой рюкзак на выступавший из коры старого вяза сучок и тут же опустилась на землю, усевшись в позе лотоса – разгрузить натруженные мышцы.
– Короткий отдых нам не помешают, – высказался отец, хотя по тону Торри сразу же понял, что всякие задержки и тем более остановки противны его душе.
Сейчас самое время было подыскать себе надежное укрытие от непогоды. Глянув вниз на Харбардову Переправу, Торри попытался на глазок прикинуть расстояние до нее и скорость надвигавшейся бури. До того, как грянет гроза, они могли успеть спуститься к хижине паромщика; впрочем, могли и не успеть. Уж лучше переждать непогоду в лесу, где есть естественные укрытия от разбушевавшейся стихии; на раскисшей дороге ничего лучше протекающего шалаша наскоро не соорудишь. Но даже раскисшая дорога лучше, чем поле, рядом с которым она бежала.
Торри решился бы выступить с подобным предложением, если бы они были вдвоем, но ему не хотелось смущать ни отца, ни Мэгги – оба стеснялись друг друга.
Мэгги одарила юношу улыбкой – поняла, что он что-то замышляет.
– Попробую угадать, – сказала она, вставая и отряхивая приставшую к узким джинсам грязь. Одета девушка была точь-в-точь как Торри: джинсы, тяжелые туристические ботинки с серебряными пряжками и ковбойская рубашка, украшенная матерью Торри, – по здешним меркам этот наряд обеспечивал ей репутацию богатой дамы.
Правда, охотничий лук в ее руке смотрелся довольно странно. С другой стороны, тот, кто рискует брать с собой в странствие серебро и золото, обычно вооружен. Ни в Срединных Доминионах, ни в Вандескарде женщины оружие не носят, однако нож на боку у Мэгги, пусть я длинноватый, вряд ли кого-нибудь шокировал бы. Если случится ввязаться в драку, она попытается схватить лишний меч, висевший на плече Торри.
Мэгги явно не принадлежала к числу непревзойденных виртуозов клинка, но для девушки, впервые взявшей в руки оружие каких-нибудь пару лет назад, она владела им отменно – чтобы кто-то за столь короткий срок освоил фехтование так, как Мэгги… нет, таких вундеркиндов Торри встречать не приходилось. Однажды это спасло ей жизнь, и не только ей, но и его отцу с матерью. Вряд ли вандесты в смысле широты взглядов сильно отличались от Сынов Фенрира.
С минуту Мэгги стояла, раздумывая.
– Мне кажется, мы успеем, – сказала она. – Могу ошибиться, но вряд ли гроза разразится внизу раньше, чем через пару часов.
– И что ты предлагаешь?
– Хотя я не уверена, что стоит рисковать, – продолжила Мэгги, разводя руками. – Выигрыш всего ничего, а проиграть можно здорово.
Торри кивнул. Если решиться идти вниз, и если они успеют достичь хижины до грозы, и если их в этой хижине примут – тогда все будет хорошо.
Но существовала масса этих «если», а риск был немалый. Если остаться здесь, за час с небольшим можно соорудить надежное укрытие от непогоды и пересидеть там в относительной сухости и тепле. Торри явно не стремился испытать на своей шкуре, что же это за мерзость, если ты вдруг промокаешь до костей, попав под проливной дождь при ледяном ветре. А неподалеку, в какой-нибудь миле отсюда имелась вполне приличная полянка, которая бы подошла для того, чтобы соорудить на ней нехитрый шалашик…
– Папа! Пожалуй, нам все же лучше…
Подняв руку, отец призвал его к молчанию. Торри даже вздрогнул. Этот жест был табу для Торри, он научился никогда не использовать его в присутствии Йена – Йен подскакивал будто ужаленный и хватался за меч. И Торри попросту запретил себе взмахи рукой, хотя этот жест был весьма распространен у них в семье, а что до отца – тот, отмахиваясь, признавал свое поражение.
– Хорошо, Ториан, – ответил отец. – Поступим так, как ты считаешь необходимым. Что требуется от меня? – осведомился он, странно улыбнувшись, когда юноша вручал ему пилу.
Широкое лицо отца было для Торри роднее своего собственного. Он мог бы под присягой заявить, что нет такого выражения этого лица, которое было бы ему незнакомо – включая целый арсенал улыбок.
Но вот такую улыбку Торри припомнить не мог.
Над головами ярко блеснула молния, и прогремел гром – гроза мокрой плетью хлестнула по крыше и стенам сооруженного ими навеса, однако хлипкое на вид строение выдержало натиск непогоды.
Высоко над деревьями сверкнул ослепительный зигзаг молнии, а долю секунды спустя последовал оглушительный удар грома, будто зааплодировал сам Господь. Грохот не позволял говорить, Торри просто сидел, размышляя.
Веки отца зримо тяжелели, глаза слипались, он стал; клевать носом; затем, пытаясь прогнать сонливость, тряхнул головой. Любой на месте Торри подумал бы, что, дескать, ничего не поделаешь, старость есть старость, но Торри-то понимал: это далеко не так. Отец, и мать, и дядюшка Осия – все они являлись якорями вселенной, а не просто людьми.
Лицо Мэгги было таким милым при свете костра, излучало такую силу и решимость, в особенности эта складка у рта, который останется вечно молодым… Девушка притулилась к Торри, и молодой человек, сгорая от смущения, чмокнул ее в макушку. Отец изо всех сил делал вид, что не замечает проявлений нежности своего сына.
Конечно, здорово было бы как следует оборудовать их временную хижину, но ее приходилось сооружать в спешке, из того, что попадалось под руку. Еще бойскаутом Торри возводил такие лесные укрытия, родители научили его когда требовалось поступиться комфортом ради надежности. И они с отцом проворно соорудили довольно прочную раму, накрыв ее потом непромокаемым брезентом. Два синтетических покрывала служили стенами, а третье спускалось с крыши, обеспечивая дополнительную защиту от ветра и дождя.
Оставшийся кусок брезента растянули достаточно высоко над костром; огонь хоть и шипел время от времени от попадавших на него капель, но не гас.
И все-таки в этом сидении в шалаше под дождем было много положительного – например, не приходилось тревожиться, что ненароком подпалишь лес.
Все трое забились поглубже в шалаш и укутались в спальные мешки. Мэгги решено было посадить посредине.
Просто здорово в тепле и сухости обмануть дождь!..
На ужин доели последние сосиски. Сначала их поджарили на костре, держа на палочке над огнем, потом завернули в ломти уже нарезанного белого хлеба. Десерт состоял из нескольких ломтиков твердого, как камень, швейцарского шоколада, слегка отдававшего воском.
Это мало напоминало роскошную трапезу, но голод они утолили. По всему телу разливалось приятное, расслабляющее тепло. Что еще надо?
В костре потрескивали поленья, снаружи бесновалась гроза.
Торри не мог понять почему, но ему продолжало казаться, что вкуснее этого ужина он отродясь ничего не ел.
Глава 12
Марта
Йен, усевшись в кресло, решал, допить ли остатки драньи на дне своего бокала.
Дранья – так называли этот напиток. На вкус приятная, сладковатая… что же она ему напоминала? Ягоды? Он так и не мог разобрать, из чего ее делали. Может быть, из какого-нибудь сока? Или это подслащенный медом чай?
Нет, дранья не пьянила. Будь в ней хоть капля алкоголя, Йена тут же вывернуло бы наизнанку – юноша не употреблял спиртное. Но было в этом напитке что-то особое, его неповторимый, ни с чем не сравнимый пряный аромат действовал расслабляюще – все тело, от висков до кончиков пальцев, словно таяло, приятная легкость обволакивала виски.
Застольная беседа шла своим чередом. Званый ужин у вандестов представлял собой ежевечерний ритуал поглощения бесчисленных яств, перемежаемый паузами для танцев в дальнем конце зала под негромкий аккомпанемент ансамбля из шести человек.
Насколько мог понять Йен, здешние танцевальные па представляли собой нечто среднее между кадрилью и менуэтом – танцующие группами по четыре, то есть по две пары, составляли некую единую комбинацию; впрочем, иногда пары танцевали сами по себе, а иногда одни только кавалеры, покинув своих дам, вставали друг напротив друга, и их странные движения напоминали мима, пытающегося выбраться из-за невидимого барьера.
Инструменты также были непривычными: двое музыкантов играли на гибриде гитары и индийского ситара, другой склонился над лежавшей у него на коленях миниатюрной арфой, исступленно перебирая пальцами струны, третий орудовал за диковинными ударными. Какой-то вестри наяривал на смеси контрабаса и очень раздутого банджо; стул под ним грозил вот-вот рухнуть, однако вестри довольно уверенно держал ритм и скорее задавал тон ударным, нежели подлаживался под них.
И звучала эта музыка непривычно – явно не диатонический ряд.
Йен улыбнулся про себя. Черт возьми, если он помнил такие тонкости, стало быть, проклятущие занятия по музыке хоть что-то оставили.
Во главе стола на фоне колоссальных размеров камина сидел маркграф и беседовал с Агловайном Тюрсоном, отчаянно жестикулируя вилкой: описывал ею в воздухе круги, то поднимал, то опускал ее, будто растолковывая премудрости фехтовальных приемов.
А ведь хитрый показал прием!.. Надо запомнить на случай, если в один прекрасный день придется скрестить клинки с самим маркграфом. На самом деле дуэль – состязание на первую ошибку, и классическая ошибка – привычка к определенным финтам. Стоит сопернику вынудить тебя провести даже самый лучший прием, но в неподходящий момент, как он сумеет обойти твою защиту будто ее и в помине не было. Если тебя атакуют снизу, то уже не важно, как ты защищаешься сверху.
Женщина справа от маркграфа – Йена представляли ей, но он запамятовал ее имя – изо всех сил разыгрывала увлеченную слушательницу. Тонкости искусства фехтования могут представлять интерес лишь для узкого круга посвященных практиков, и пожалуй, для еще каких-нибудь эксцентричных типов, которые способны проявить же бурный интерес к кисти художника, гуляющей по холсту.
Сидевший напротив Ивар дель Хивал живописал схватку Йена с Огненным Герцогом. Самому юноше эта тема уже успела набить оскомину. Ну, выстоял, ну, уцелел – зачем перемывать косточки, десятки раз пересказывая одно и то же?
Бирс Эриксон налегал на приправленное специями пиво чересчур уж ретиво – в отблесках камина было видно, что его лицо стало лосниться от пота, да и язык повиновался ему с трудом. Йен старался не испытывать к нему презрения – в конце концов, не каждый, хватив лишку, колотит своих детей, к тому же он, по словам маркграфини, холостяк, – но тщетно.
Йен мотнул головой. На кой дьявол сдался ему этот Бирс Эриксон? Пусть себе хлещет сколько влезет! Разве у него на руках кровь того маленького мальчика?
Логика подсказывала, что и он сам не в ответе за происшедшее.
Что ж, стало быть, тем хуже для этой самой логики. Допив дранью, Йен поставил пустой бокал на стол.
Пока юноша по капле расправлялся со своим единственным бокалом, Ивар дель Хивал успел выдуть, наверное, уже не один литр пива со специями; его голос становился все более громким, а жестикуляция – все более оживленной.
Что ж, у каждого свои дарования , – размышлял юноша. – Ивар дель Хивал способен выхлебать ведро – и при этом насмерть заговорить любого вандескардского дворянина. А я вот зато могу похвастаться тем, что по моей милости гибнут ни в чем не повинные дети.
– Йен Сильвер Стоун? – обратилась к нему маркграфиня.
– Слушаю вас.
– В ваших правилах ужинать в молчании? Или застольные беседы все же не нарушают принятого у вас этикета?
Молодой человек предполагал, что маркграфиня сядет на другом конце стола, напротив маркграфа, но там занял место Бирс Эриксон, и обворожительная молодая женщина оказалась соседкой Йена.
В чем, по его мнению, не было ничего плохого, однако Йен пока не проявил себя блистательным собеседником.
– Не только не нарушают, но и всячески приветствуются, и я должен просить у вас прощения. Просто я задумался.
– Разумеется, вы прощены. – Маркграфиня наклонилась к нему. – Мне кажется, вы… чем-то озабочены, Йен Сильвер Стоун. Надеюсь, дело не в компании, которая, возможно, наводит на вас тоску? – Улыбка ее была одновременно веселой и зазывной.
– Нет-нет, – запротестовал юноша. – Отнюдь.
Все женщины за столом были одеты примерно в одном стиле, и его соседка не составляла исключения – длинная шелковая блуза без рукавов нежно облегала торс, черное платье, расшитое золотыми запятыми, обтягивало бедра, а золотистый пояс подчеркивал изящную талию. Высокий ворот мог бы показаться чопорно-строгим, даже несмотря на весьма рискованный вырез, посреди которого во всем великолепии сиял грушевидной формы рубин, если бы не тесно прилегающий лиф, выставлявший напоказ упругую высокую грудь.
Великолепно. Давай, возбуждайся от вида супруги того, к кому ты прибыл в гости, сказал себе Йен, вспоминая Карин. И Фрейю.
И явно некстати.
– Ну так как? – осведомилась маркграфиня, поднеся бокал к губам и неотрывно глядя на юношу. – Если вы такой молчаливый, то это, наверное, оттого, что вам приходится скрывать какие-то глубоко запрятанные мысли. Откройтесь мне.
Он не смог сообразить, как вести себя в ответ на добродушное подтрунивание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26