Ларейна подумала, что такого отца, несомненно, иметь гораздо приятнее, чем Карела Павлецки. Теперь она поняла, как актриса могла влюбиться в него. Но, поведав девочке эту историю, Джин сказал, что она не может жить вместе с ним, так как он слишком занят важной работой. И после этого уехал.
В тот вечер, с помощью нескольких чешских фраз, которые записал Джин, Анита сообщила Ларейне, что если ее будут расспрашивать об отце, лучше сказать, что она происходит из дальней ветви семейства Аниты, которая взяла ее к себе после того, как она осиротела. Анита не должна допустить, чтобы люди узнали, что девочка – дочь Джина Ливингстона.
Гораздо позже Ларейна поняла, что эта ложь имела цель спасти ее от клейма внебрачного ребенка. Но в то время слова Аниты только еще больше смутили девочку. Ее спасли от лжи, спасли от людей, которые не имели права заявлять, что она их дочь… И вот теперь ее просили, чтобы она сама говорила неправду.
Она так и пребывала в смятении, пока не проснулась однажды утром, в свою первую весну в Америке, и не взглянула на широкие солнечные лучи, струившиеся в окно и ложившиеся на ковер золотой дорожкой. Тогда ей вспомнилось изумительное видение. Нет, это было не видение. Это случилось на самом деле. Женщина, которая внезапно появилась на залитой солнцем дороге, ведущей к «Фонтанам». В какой-то бесцветной одежде… Некоторое время она пристально рассматривала ее, а потом сняла шляпу, и, о чудо, перед Ларейной предстала сказочная красавица. Она опустилась в грациозном поклоне, словно принцесса, делающая реверанс перед королем.
Вот такой любопытный случай произошел с Ларейной. Она всегда удивлялась, думая об этом. Вероятно, эта женщина была немного не в себе. Может быть, ее только что выпустили из психиатрической больницы в Карловых-Варах. И вот теперь, в это яркое, сверкающее утро, у Ларейны неожиданно возникло воспоминание о той даме на залитой солнечным светом дороге. И она тотчас поняла. Это было не коленопреклонение принцессы перед королем… а поклон актрисы перед публикой! Открытие поразило Ларейну с такой силой, что она даже вскрикнула, как ей хотелось крикнуть и в тот день: «Мама!» – потом это слово снова слетело с ее губ, но уже тихо, словно она просила ту женщину вернуться: «Мама… Ох, мама!»
Когда Ларейна откинулась на подушки, поглощенная горем и чувством утраты, перед ее мысленным взором снова вставала та прекрасная женщина на дороге, и она продолжала размышлять о ее прощальном поклоне. Почему же актриса, ее мать, сделала этот жест, вместо того чтобы забрать свою дочь?
Зачем кланяются актрисы? Чтобы выразить публике благодарность за аплодисменты. И вот наконец у Ларейны появилось ощущение, что она все поняла. Поклон матери был посланием дочери, означавшим, – что бы она ни сделала, как бы ни исполнила свою роль, все это ради нее, Ларейны. Но, осознав это, Ларейну охватило еще большее смятение. Оставалось еще множество вопросов. Однако теперь Ларейна знала нечто такое, что давало ей силы принять эти обстоятельства и приспособиться к ним. Она была здесь, в Америке, в этом доме, с этими людьми, потому что это был дар матери, и она хотела, чтобы Ларейна приняла его.
Она привыкла считать «Морской прилив» своим домом, а Аниту, Майка и Мэри – своей семьей. Отец навещал их раз в три или четыре месяца и по-прежнему оставался для нее мистической фигурой. Он проводил с ней время, расспрашивал о ее жизни в Ньюпорте, а она отвечала ему. Но у Ларейны создавалось впечатление, что он почти не слушает ее. Нередко его визит неожиданно прерывался. Когда девочка в разговоре с Анитой осторожно упомянула об отдаленности отца, пожилая дама объяснила ей, что Джип в Вашингтоне занимается чрезвычайно серьезными проблемами, которые постоянно давят на него. Ларейна восприняла это так, что работа для отца гораздо важнее, чем она. Немного повзрослев, Ларейна стала задавать Аните более подробные вопросы, касающиеся служебной деятельности Джина, и начала понимать характер не только той работы, которую он выполнял теперь, но и секретной миссии в Праге, где произошла его встреча с Кат.
Лари стала посещать местную школу. Ее записали там как Ларейну Дани. Вскоре она научилась хорошо говорить по-английски, ошибки у нее проскальзывали лишь случайно. Со свойственной американцам бесцеремонностью одноклассники сократили ее имя и стали называть «Лари». Девочка с радостью восприняла это как знак того, что они приняли ее в свою среду.
Однако друзей она так и не завела. Девочки не искали ее общества. В конце концов Лари поняла, что ее отделяет от остальных детей невидимая стена. Она жила в роскошном особняке на Золотом берегу, она была Данн и принадлежала к ньюпортской аристократии. Остальные же школьники происходили из семей, которые так или иначе обслуживали местную элиту. Они знали, что отпрыски богатых фамилий с Золотого берега проводят в Ньюпорте только лето, а образование получают в Нью-Йорке, Бостоне, Лондоне пли Швейцарии. Лари подозревала, что поскольку она не отвечала всем требованиям золотой молодежи, местные мальчишки и девчонки воспринимали ее как нечто вроде шпионки в своей среде.
Если бы Лари приложила побольше усилий, чтобы преодолеть изоляцию, ей, возможно, это удалось бы. Но обстоятельства, под влиянием которых сформировался ее характер, привели к тому, что она впала в меланхолическую мечтательность. Зимой Лари довольствовалась тем, что проводила долгие послеполуденные часы, читая книги у камина или катаясь на коньках на замерзшем пруду – это был ее любимый вид спорта. Ее отделяло от сверстников также нежелание приспосабливаться к принятой среди них моде. Например, ее прическа: для маленьких детей она, возможно, была хороша, но к тому времени, когда Ларейна стала посещать среднюю школу, это считалось непростительным жеманством. Когда Лари было около четырнадцати лет, она очень выросла, стала высокой и гибкой, хотя чувствовала себя неуклюжей. Эффект ее поразительных зеленовато-голубых глаз приглушался челкой, настолько длинной, что она играла роль естественной вуали. Длинные золотистые волосы Лари заплетала в косу, которая спускалась сзади прямо посередине спины. Коса придавала ей особенно педантичный и строгий вид. Анита и Мэри советовали ей подобрать более современную молодежную прическу. Но для Лари волосы были символом ее истинного происхождения, и она отказывалась расстаться с ними. Некоторое время назад Анита получила еще несколько фотографий Катарины Де Вари из театрального фотоархива. На некоторых снимках Кат была изображена с длинными светлыми волосами, заплетенными в одну косу. Оставаясь верной этому стилю, Лари тем самым отдавала должное своей матери и выполняла клятву никогда не забывать ее.
Итак, ей пришлось примириться с участью отверженной. Анита понимала, что причиной изоляции девочки была не гордость, а страх быть отвергнутой, постепенно укоренившийся в ней после того, как ее оторвали от родителей. И это чувство еще больше укреплялось в ней из-за писем, которые Лари часто писала своей матери и отправляла в Чехословакию на адрес американского посольства, пражских театров или чешского союза актеров – словом, во все места, где предположительно могла бы находиться Кат. Спустя много недель, а иногда и месяцев ее письма возвращались обратно со штампом, на котором стояли чешские слова: «Местонахождение не установлено».
Однажды днем, когда Лари уже училась в средней школе, Анита заметила, что девочка вернулась после занятий особенно удрученная. Она пришла к ней в комнату, чтобы узнать, в чем дело. Лари ответила, что в тот день проходили испытания для девочек, которые хотели стать капитаном команды болельщиц.
– И тебя не выбрали?
Лари уселась в кресло возле окна, обхватила руками колени. И стала пристально смотреть на океан.
– Я даже не стала пытаться, – призналась она. – Это только для самых хорошеньких, самых популярных девочек! Я поняла, что у меня нет никаких шансов.
– Ах, дорогая моя, – вздохнула Анита. – Ты не должна была сдаваться, даже не сделав попытки. Надо приложить усилия, иначе ты никогда не узнаешь… Я имею в виду не только усилия, направленные на то, чтобы стать болельщицей…
– Капитаном команды болельщиц! – раздраженно поправила ее Лари.
– Ты знаешь, что я хотела сказать.
Анита пересекла комнату и уселась на краешек кресла рядом с Лари.
– Если ты избегаешь людей, они не станут навязывать тебе свое общество. Лари, надо дать им понять, чего ты хочешь и в чем нуждаешься, прежде чем они откликнутся на твой призыв.
– Неужели я должна объявлять всем, что мне нужны друзья? Друзья нужны всем. Я не стану протягивать шляпу, словно нищая, и умолять о дружбе, баби!
Анита с любовью смотрела на эту прелестную девочку, которая так неожиданно вошла в ее жизнь, и думала о том, что бы ей такое сказать, чтобы вернуть Лари уверенность в себе.
– Ларейна, – произнесла наконец пожилая женщина, – знаешь ли ты, что Господь наградил тебя необычайной красотой?
Лари отвернулась от окна и слегка вздрогнула – может быть, просто пожала плечами.
– Что за вопрос! – пробормотала она, словно ее оскорбили.
– Ответь мне! – настаивала Анита.
Лари снова устремила взгляд на океан. После долгого молчания она произнесла:
– Иногда я действительно спрашиваю себя: разве есть что-то плохое в моей внешности? Или, может быть, это из-за того, что… я немодная? Поэтому я и осталась одна?
Она опустила глаза.
– Моя дорогая девочка, ты необыкновенно красива. И это не какая-нибудь заурядная красота. Ты исключительно…
Ох, баби! – Лари соскочила с кресла – Ты просто хочешь приободрить меня? Анита улыбнулась.
– Я никогда не говорила тебе этого раньше, потому что боялась возбудить твое тщеславие. Но за пять лет я убедилась в том, что ты не тщеславна и никогда не будешь такой. Думаю, пришло время предпринять что-нибудь, чтобы окружающие могли оценить тебя.
Лари на мгновение взглянула в зеркало на двери платяного шкафа, потом повернулась к нему спиной и покачала головой.
– Ты недоумеваешь, почему тебе приходится искать дружбу, – продолжала Анита. – Частично, может быть, потому, что те, кто отвергает тебя по той или иной причине, воображают, что это не обидит тебя так, как обидело бы других. Ведь они настолько уверены в том, что у тебя есть все, чего ты пожелаешь!
Анита окинула взглядом стены.
– То же самое и с этим домом, ты же знаешь. Он такой красивый и большой, что прохожие, должно быть, думают, что его владельцы имеют все. Но ведь у нас тоже есть свои проблемы, не правда ли?
Лари задумчиво посмотрела на Аниту. Это сравнение возникло потому, что упорная борьба Аниты за сохранение этого огромного особняка с каждым годом становится все труднее.
Анита поднялась и подошла к Лари.
– Милая моя девочка, не нужно ни сожалеть о своей красоте, ни излишне гордиться ею. Но если хочешь относиться к ней так, как следует, ты должна полностью осознавать ее. Ты должна помнить о том, что может наступить время, когда она сделает твой жизненный путь более гладким, но не забывай – она же может отгородить тебя от людей или накликать беду.
– Ты говоришь так, словно я околдована злыми волшебницами из сказок, которые ты мне часто читала, – заметила Лари.
Анита улыбнулась.
Может быть, это чуть-чуть похоже. Но для того чтобы победить силу этих чар, тебе надо помнить, что блестящая поверхность может помешать людям разглядеть твою душу. Если они судят о книге по обложке, пусть видят, что книга представляет собой только то, что есть на поверхности. Нет, подожди, это не совсем то, что я…
Но Лари громко рассмеялась и не слышала ее.
– Не обращай внимания, баби! – сказала она наконец. – Я знаю, что ты имеешь в виду.
После этого разговора Лари часто размышляла над словами Аниты. Действительно ли она красива? Но почему ей кажется, что внешность не имеет большого значения? Она вспомнила первый разговор с отцом, когда он рассказывал ей о том, как влюбился в Кат Де Вари. Прося прощения у Лари за те страдания и волнения, которые причинила ей их связь, он сказал:
– Я не мог не полюбить твою мать, ведь она была так прекрасна!
Однако это не помешало ему покинуть ее, допустить, чтобы она попала в тюрьму. И хотя сама Лари тоже была красива, отец лишь редкими визитами напоминал о своем существовании. Два или три раза он собирался взять дочь к себе в Вашингтон на время школьных каникул, чтобы она провела вместе с ним неделю, но планы эти отменялись из-за разного рода срочных дел в правительстве. По крайней мере, так он говорил.
Возможно, она прекратила бы попытки сблизиться с отцом, если бы не познакомилась с Доми.
Однажды поздней осенью Лари вышла на большую лужайку за домом, чтобы сгрести опавшие листья и сжечь их.
Она почти закончила работу, когда увидела, что прямо к ней мчится незнакомый бело-коричневый спаниель. Собака, очевидно, пролезла через дыру в заборе, который отделял лужайку за домом от знаменитой «тропы по утесам», общественной дороги, которая на протяжении многих миль тянулась по скалистому берегу океана, проходя мимо многих особняков Золотого берега. Собака прыгнула прямо в аккуратную кучу листьев и разбросала их, за одну минуту уничтожив плоды почти часового труда. Лари погналась за непрошеным гостем, но это было бесполезно.
Потом с другой стороны забора появилась хозяйка спаниеля и стала звать своего любимца. Это была совсем юная, примерно такого же возраста, как Лари, невысокая и очень хорошенькая девочка с черными волосами, большими черными, как оникс, глазами и кожей цвета полированного золота. Лари подошла к ней и сказала, чтобы девочка обошла забор до входа в «Морской прилив» и забрала собаку.
Девочку звали Доменика Рей, или попросту Доми. Она рассказала Лари на ломаном английском языке, что приехала из Венесуэлы и провела лето вместе со своей матерью во «Дворе волн» – другом особняке Золотого берега, который стоял недалеко от «Морского прилива». Когда Лари спросила Доми, навещал ли их отец, она ответила, что у нее нет отца.
И вот эта девочка-иностранка без отца с шумом побежала вокруг огромного летнего дворца вместе с собакой по кличке Элвис. Лари решила, что ей и Доми Рей суждено стать подругами.
Помня о совете Аниты, Лари решила не стесняться и добиваться дружбы. В следующую субботу она отправилась на велосипеде по Бельвю-авеню во «Двор волн». Когда домоправительница впустила ее, она сразу же увидела, что дом закрывают после летнего сезона: складывают на хранение матрасы, накрывают чехлами мебель, запирают на засовы ставни на огромных окнах в парадных комнатах. Богатая венесуэльская семья – хозяева этого особняка – уже перебрались в другой свой дом на Французской Ривьере. Доменика и ее мать были служанками, их оставили закончить работу в доме и закрыть его.
Лари тоже начала помогать им, и в тот день они заложили фундамент своей дружбы – несмотря на то, что чем больше девочки общались, тем сильнее проявлялась разница между ними. Пока они ходили по дому, Доми не таясь рассказывала о том трудном пути, который ей пришлось пройти, чтобы стать служанкой, что для нее было большим достижением.
Лари узнала, что пока Доми не исполнилось семь лет, ее семья принадлежала к «los marginales» – обитателям трущоб на склоне горы в столице Венесуэлы Каракасе. Их называли «крайними» не только потому, что они жили на окраине города, но и потому, что существовали в условиях, почти неприемлемых для человека. Жилище Доми представляло собой лачугу, построенную из деревянного хлама и распрямленных жестяных банок из-под масляной краски, без водопровода и электричества, а нечистоты потоком текли по улице. Отец ее был мелким воришкой. Он никогда не состоял с ее матерью в браке, хотя у них было четверо детей, среди которых Доми была самой младшей и единственной девочкой. Один из ее братьев умер от тифа, а потом отец исчез, взяв с собой двух других сыновей, чтобы сделать из них своих сообщников. Покинутая, без всяких средств к существованию, мать Доми стала ходить по улицам Каракаса, стучать в двери богатых домов и предлагать себя и своего ребенка в качестве прислуги, прося вместо оплаты только еду и место для ночлега. В конце концов их наняла состоятельная пожилая супружеская пара, которая заставляла мать и дочь трудиться семь дней в неделю. Однако это было лучше, чем голодать и жить в грязи. Доми сказала, что на той первой работе они провели всего лишь несколько лет, но не сообщила, при каких обстоятельствах покинули это место. Они получили рекомендацию как трудолюбивые служанки, и их наняли теперешние хозяева – супружеская чета Пеласко, владевшая миллионами акров сельскохозяйственных угодий, нефтяными скважинами и изумрудными копями.
– Семь дней в неделю! – с негодованием заметила Лари, помогая Доми складывать атласное постельное покрывало в комнате для гостей наверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64