– Но давай сделаем маленькое предположение. Акопов оставил этот проклятый документ на столе. Старик уборщик увидел его, бегло просмотрел, ему не понравилось то, что он увидел, и он украл его. Разумно?
– Не могу возразить, Джок. Пропажа документа обнаружилась на следующий день. Акопов уволен, но он видел документ, и его нельзя оставлять в живых. Он идет купаться с двумя дюжими парнями, которые помогают ему утонуть.
– Возможно, утопили в бочке с водой. А в реку кинули потом, – проворчал Макдоналд. – Уборщик не вышел на работу, и все стало ясно. Началась охота за ним. Но он уже успел бросить папку в машину Селии Стоун.
– Почему? Джок, почему в ее машину?
– Этого мы никогда не узнаем. Должно быть, ему было известно, что она из посольства. Он сказал что-то о том, чтобы она отдала господину послу за пиво. Какое, черт побери, пиво?
– Как бы то ни было, они его нашли, – продолжал Филдс. – Поработали над ним. и он все рассказал. Тогда его прикончили и выбросили. А как они нашли квартиру Селии?
– Вероятно, следили за ее машиной. Она не заметила. Выяснили, где она живет, подкупили охранников у ворот, обыскали ее машину. Никакой папки не нашли, тогда забрались в ее квартиру. Тут она и вошла.
– Итак, Комаров знает, что его драгоценная папка пропала, – сказал Филдс. – Он знает, кто ее взял, он знает, куда ее бросили. Но он не знает, обратил ли кто-нибудь на нее внимание. Селия могла выбросить ее. В России любой чудак посылает петиции сильным мира сего. Их много, как опавших листьев осенью. Возможно, он не знает, какую это вызвало реакцию.
– Теперь знает, – сказал Макдоналд.
Он вынул из кармана миниатюрный магнитофон, взятый на время у одной из женщин в машинописном бюро. Затем достал миниатюрную магнитофонную ленту и вставил ее.
– Что это? – спросил Филдс.
– Это, дружок, полная запись интервью Игоря Комарова. По часу на каждой стороне.
– Но я думал, убийцы забрали магнитофон.
– Забрали. Они также умудрились всадить в него пулю. Я нашел кусочки пластика и металла на дне правого внутреннего кармана Джефферсона. Они попали не в бумажник, а в магнитофон. Так что пленка не сохранилась.
– Но…
– Но бедняга был аккуратен; должно быть, он остановился на улице, вынул пленку с драгоценным интервью и заменил ее на чистую. А эту нашли в пластиковом пакете в кармане его брюк. Думаю, по ней понятно, почему он умер. Слушай.
Он включил магнитофон. Комнату заполнил голос покойного журналиста: «Господин Комаров, в вопросах международных отношений, особенно с другими республиками бывшего СССР, каким образом вы намерены осуществить возрождение былой славы русского народа?»
Последовала короткая пауза, затем Кузнецов начал переводить. Когда он закончил, наступила более долгая пауза и послышались шаги по ковру. Магнитофон Джефферсона со щелчком выключился.
– Кто-то встал и вышел из комнаты, – прокомментировал Макдоналд. Магнитофон включился, и они услышали голос Комарова, отвечающего на вопрос. Сколько времени магнитофон Джефферсона оставался выключенным, они не могли определить. Но непосредственно перед щелчком они услышали, как Кузнецов начал говорить: «Я уверен, что господин Комаров не…»
– Я не понимаю, – сказал Филдс.
– До смешного просто, Грейси. Я переводил «Черный манифест» сам. Всю ночь, когда был на Воксхолл-кросс. Это я перевел фразу «возрождение во славу отечества» как «возрождение былой славы русского народа». Потому что именно это она и означает. Марчбэнкс прочел перевод. И должно быть, употребил эту фразу в разговоре с редактором Джефферсона, а тот, в свою очередь, в разговоре с Джефферсоном. Обозревателю понравилось выражение, и он использовал его вчера при интервью с Комаровым. Получилось, что мерзавец услышал свою собственную фразу. А я не встречался с таким высказыванием прежде никогда.
Филдс включил магнитофон и снова прослушал отрывок. Когда Джефферсон закончил, Кузнецов начал переводить на русский. «Возрождение былой славы» он перевел на русский как «возрождение во славу».
– Господи! – прошептал Филдс. – Комаров, должно быть, подумал, что Джефферсон видел весь документ, читал его на русском языке. Он, должно быть, решил, что Джефферсон – один из нас и пришел проверить его. Ты думаешь, журналиста убила «черная гвардия»?
– Нет. Я думаю, что Гришин нанял убийц из преступного мира. Очень быстрая работа. Если бы у них было время, они бы схватили его на улице и допрашивали не спеша. Убийцам приказали заставить его замолчать и забрать пленку.
– Итак. Джок, что ты собираешься делать теперь?
– Вернусь в Лондон. Начинается борьба в открытую. Мы знаем, и Комаров знает, что мы знаем. Шеф хотел доказательств, что это не фальшивка. Ну вот, трое уже умерли из-за этого дьявольского документа. Не представляю, сколько еще кровавых доказательств ему требуется.
Сан-Хосе, ноябрь 1988 года
Силиконовая долина расположена между горами Санта-Крус на западе и горой Гамильтон на востоке; она тянется от Санта-Клары до Менлоу-Парка. Таковы были ее границы в 1988 году. С тех пор она стала больше. Название это она получила благодаря колоссальной концентрации, что-то между тысячью и двумя тысячами, промышленных и исследовательских предприятий, занимающихся самой высокой из всех высоких технологий.
Международная научная конференция проводилась в ноябре 1988 года в главном городе долины, Сан-Хосе, когда-то бывшем маленьким городком при испанской миссии, а теперь разросшемся в город сверкающих небоскребов. Членов советской делегации разместили в отеле «Сан-Хосе фиэрмонт». Монк сидел в холле, когда они прибыли.
За восемью учеными следовала намного превышающая их по численности группа сопровождающих: несколько человек из советской миссии при ООН в Нью-Йорке, один – из консульства в Сан-Франциско, а четверо были из Москвы. Монк в твидовом пиджаке сидел за чашкой чая со льдом, перед ним лежал «Нью сайентист», и он играл в «угадайку». Явных телохранителей из КГБ он насчитал пять.
До приезда сюда Монк имел длинную беседу с главным физиком-ядерщиком из лаборатории Лоренса. Ученый выразил свой восторг по случаю предстоящей встречи с советским физиком, профессором Блиновым.
– Вы должны понять, этот человек – загадка. За последние десять лет он действительно стал выдающимся ученым, – сказал ему физик из Ливермура. – Приблизительно в те годы в научных кругах появились о нем слухи. Он еще раньше стал знаменитостью в СССР, но ему не разрешали публиковать свои труды за границей. Мы знаем, что он удостоен Ленинской премии, а также множества других наград. Он, должно быть, получал кучу приглашений выступить за границей – черт возьми, мы отправляли ему два, – но мы вынуждены были посылать их в президиум Академии наук. Они всегда отвечали: «Забудьте об этом». Его вклад в науку огромен, и я думаю, ему хочется получить международное признание – все мы люди, – так что, вероятно, это Академия отказывалась от приглашений. И вот он приезжает. Он будет читать лекцию о новейших достижениях в физике элементарных частиц. Я буду там.
«Я тоже», – подумал Монк.
Он подождал, пока ученый закончит свое выступление. Ему горячо аплодировали. В аудитории Монк слушал доклады, а во время перерывов бродил среди участников и думал, что они все с таким же успехом могли бы говорить по-марсиански. Он не понимал ни слова.
Присутствие в холле человека в твидовом пиджаке, с очками, висящими на шнурке на шее, и пачкой научных журналов стало привычным. Даже четверо из КГБ и один из ГРУ перестали присматриваться к нему.
В последнюю ночь перед отъездом советской делегации домой Монк, дождавшись, когда профессор Блинов удалится в свой номер, постучал в его дверь.
– Да? – спросили по-английски.
– Бюро обслуживания, – сказал Монк.
Дверь приоткрылась, насколько позволяла цепочка. Профессор Блинов посмотрел в щель. Он увидел человека в костюме, держащего блюдо с различными фруктами и розовым бантом наверху.
– Я не обращался в бюро обслуживания.
– Нет, сэр. Я ночной управляющий. Это вам – с наилучшими пожеланиями от управляющего.
После пяти дней пребывания в США профессор Блинов так и не понял это странное общество неограниченных потребительских возможностей. Единственное, что ему было знакомо, – это научные дискуссии и секретность. Но бесплатное блюдо фруктов явилось чем-то новым. Не желая показаться невежливым, он снял цепочку, чего КГБ велел ему не делать. Они лучше других знали, что такое ночной стук в дверь.
Монк вошел, поставил фрукты на стол, повернулся и запер дверь. В глазах ученого мелькнула тревога.
– Я знаю, кто вы. Уходите немедленно, или я позвоню своим.
Монк улыбнулся и перешел на русский.
– Конечно, профессор, как вам будет угодно. Но у меня есть кое-что для вас. Сначала прочитайте, а потом позвоните.
Озадаченный профессор взял письмо мальчика и взглянул на первую строчку.
– Что за чепуха? – возмутился он. – Вы врываетесь ко мне и…
– Давайте поговорим всего пять минут. И я уйду. Очень тихо. Без шума. Но сначала, пожалуйста, выслушайте меня.
– Вы ничего не сможете мне сказать, что бы я хотел услышать. Меня предупреждали о вас и ваших людях…
– Женя в Нью-Йорке, – сказал Монк.
Профессор замолчал и застыл с открытым ртом. В пятьдесят лет он был седым и выглядел старше. Он сутулился, носил очки, и сейчас они сидели у него на носу. Не отрывая взгляда от Монка, он медленно опустился на кровать.
– Женя? Здесь? В Америке?
– После того как вы провели отпуск вместе в Ялте, она получила разрешение уехать в Израиль. Находясь в транзитном лагере в Австрии, она обратилась в наше посольство, и мы дали ей визу на въезд в США. В лагере она поняла, что носит вашего ребенка. А теперь, пожалуйста, прочитайте это письмо.
Профессор, в полной растерянности, медленно читал. Закончив, он сложил два кремовых листочка бумаги и, не шевелясь, смотрел на стену напротив себя. Он снял очки. Две слезы медленно скатились по его щекам.
– У меня есть сын, – прошептал он. – Боже мой, у меня есть сын.
Монк вынул из кармана фотографию и протянул ему. У мальчика на затылок была сдвинута бейсбольная шапочка, и он широко улыбался. Были заметны веснушки и щербинка в зубах.
– Иван Иванович Блинов, – представил Монк. – Он никогда вас не видел. Только выцветшую фотографию из Сочи. Но он любит вас.
– У меня есть сын, – повторял человек, может быть, создавший водородную бомбу.
– У вас также есть и жена, – тихо произнес Монк.
Блинов покачал головой:
– Валя умерла от рака в прошлом году.
У Монка упало сердце. Этот человек был свободен. Он захочет остаться в Штатах. План был задуман иначе. Блинов опередил его:
– Что вы хотите?
– Через два года после нашего разговора вы должны принять приглашение приехать на Запад с курсом лекций и остаться там. Мы переправим вас в Штаты, где бы вы ни оказались. Жить будете очень хорошо. Звание старшего преподавателя в одном из главных университетов, большой загородный дом, две машины. И с вами Женя и Иван. Навсегда. Они оба любят вас, и я думаю, вы любите их.
– Два года?
– Да, еще два года в Арзамасе-16. Мы должны знать все. Понимаете?
До наступления рассвета Блинов заучил адрес в Восточном Берлине и получил флакон крема для бритья, где в аэрозоле плавала маленькая капсула с невидимыми чернилами, которыми он должен будет написать единственное письмо. Не могло быть и речи о том, чтобы пробраться в Арзамас-16. Состоится одна встреча и передача, а через год – побег со всем, что он сможет захватить.
Выходя в холл, Джейсон Монк услышал, как тихий голос внутри его произнес: «А ты первоклассный подонок, Джейсон. Тебе следовало оставить его здесь сейчас». А другой голос сказал: «Ты не из благотворительного общества по воссоединению семей. Ты поганый шпион. Вот чем ты занимаешься, и это все, чем ты когда-либо будешь заниматься». И реальный Джейсон Монк поклялся, что наступит день, когда Иван Евдокимович Блинов будет жить с женой и сыном в Штатах, а дядя Сэм возместит ему сторицей каждую минуту риска в течение этих двух лет.
Совещание состоялось двумя днями позже в кабинете сэра Генри Кумса на верхнем этаже здания на Воксхолл-кросс. известного под шуточным названием Дворец света и культуры. Такое название когда-то дал ему старый вояка по имени Ронни Блум. Будучи востоковедом, он однажды обнаружил в Пекине здание с таким названием. В нем оказалось очень мало света и не очень много культуры, чем оно и напомнило ему собственную штаб-квартиру в Сенчури-Хаус. Название пристало.
Кроме сэра Кумса, присутствовали два инспектора, курирующие Восточное и Западное полушария, – Марчбэнкс как глава русского отдела и Макдоналд. Макдоналд докладывал почти целый час, временами прерываемый вопросами начальства.
– Итак, джентльмены? – наконец произнес шеф. Каждый высказал свое мнение. Оно оказалось единодушным. Следует предположить, что «Черный манифест» действительно был украден и представляет собой истинную программу того, что Комаров намерен осуществить, когда придет к власти: создать однопартийную тиранию для проведения внешней агрессии и внутреннего геноцида. – Вы представите все, что рассказали нам, в письменной форме, Джок? К вечеру, пожалуйста. Тогда я передам отчет наверх. И я полагаю, нам следует проинформировать наших коллег в Лэнгли. Шон, ты займешься этим?
Куратор Западного полушария кивнул. Шеф поднялся.
– Ужасное дело. Его следует остановить, бесспорно. Политики должны дать нам зеленый свет, чтобы мы обезвредили этого человека.
Но произошло нечто совершенно иное. В конце августа сэра Генри Кумса попросили навестить очень важного чиновника министерства иностранных дел на Кинг-Чарльз-стрит.
Как постоянный заместитель министра, сэр Реджинальд Парфитт являлся не только коллегой шефа СИС, но и одним из так называемых Пяти Мудрецов, которые с соответствующими по рангу чиновниками из казначейства, министерства обороны, секретариата Кабинета министров и министерства внутренних дел дают свои предложения премьер-министру относительно того, кого назначить новым шефом разведки. Они оба прошли большой путь, оба имели дружеские связи, и оба четко понимали, что управляют в совершенно различных областях.
– Этот проклятый документ, который твои ребята привезли из России в прошлом месяце… – начал Парфитт.
– «Черный манифест»?
– Да. Хорошее название. Твоя идея, Генри?
– Моего резидента в Москве. Кажется, очень подходящее.
– Абсолютно. Черный, другого слова нет. Ну, мы проинформировали американцев, но больше никого. И показали на самом верху. Наш собственный бог и хозяин, – он имел в виду британского министра иностранных дел, – видел его перед отъездом на отдых в прелестную Тоскану. Также и американский государственный секретарь. Не стоит и говорить, какое отвращение он у обоих вызвал.
– Мы собираемся отреагировать, Реджи?
– Отреагировать… А, да, но тут есть проблема. Правительства реагируют официально на действия других правительств, но не политических оппозиционеров. Официально этот документ, – он постучал копией манифеста, принадлежащей министерству иностранных дел, по столу, – почти определенно не существует, хотя мы оба знаем, что он есть. Официально мы едва ли можем его иметь, поскольку, без сомнения, он был украден. Боюсь, здравый смысл подсказывает, что в этом случае ни одно правительство ничего не может предпринять официально.
– Это официально, – проворчал Генри Куме. – Но наше правительство по своей – несомненно, безграничной – мудрости содержит мою службу именно для того, чтобы иметь возможность действовать, если потребуется, неофициально.
– Конечно, Генри, конечно. Ты, без сомнения, имеешь в виду какую-то форму тайной деятельности?…
При этих последних словах выражение лица сэра Реджинальда стало таким, словно какой-то недоумок открыл окно и впустил в помещение уличный смрад.
– Злобных маньяков обезвреживали и раньше, Реджи. Очень тихо. Этим мы и занимаемся, как ты знаешь.
– Но редко когда с успехом, Генри. И в этом проблема. Все наши политические хозяева по обе стороны Атлантики, кажется, охвачены страхом, что, каким бы засекреченным дело ни выглядело в данный момент, позднее всегда происходит утечка информации. К их великому неудовольствию. Наши американские друзья имеют бесконечную череду «гейтов», не дающих им спать по ночам. Уотергейт, Ирангейт, Иракгейт. И наши люди помнят все эти утечки, за которыми следуют расследования, комиссии и проклятые донесения. Взятки в парламенте, поставки оружия Ираку… Чувствуешь, куда я клоню, Генри?
– Ты хочешь сказать, что они слабаки?
– Грубо, но, как обычно, точно. Ты всегда отличался талантом деликатно выражаться. Не думаю, что обоим правительствам придет в голову продолжать торговать или предоставлять льготные кредиты этому человеку, если – или когда – он придет к власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Не могу возразить, Джок. Пропажа документа обнаружилась на следующий день. Акопов уволен, но он видел документ, и его нельзя оставлять в живых. Он идет купаться с двумя дюжими парнями, которые помогают ему утонуть.
– Возможно, утопили в бочке с водой. А в реку кинули потом, – проворчал Макдоналд. – Уборщик не вышел на работу, и все стало ясно. Началась охота за ним. Но он уже успел бросить папку в машину Селии Стоун.
– Почему? Джок, почему в ее машину?
– Этого мы никогда не узнаем. Должно быть, ему было известно, что она из посольства. Он сказал что-то о том, чтобы она отдала господину послу за пиво. Какое, черт побери, пиво?
– Как бы то ни было, они его нашли, – продолжал Филдс. – Поработали над ним. и он все рассказал. Тогда его прикончили и выбросили. А как они нашли квартиру Селии?
– Вероятно, следили за ее машиной. Она не заметила. Выяснили, где она живет, подкупили охранников у ворот, обыскали ее машину. Никакой папки не нашли, тогда забрались в ее квартиру. Тут она и вошла.
– Итак, Комаров знает, что его драгоценная папка пропала, – сказал Филдс. – Он знает, кто ее взял, он знает, куда ее бросили. Но он не знает, обратил ли кто-нибудь на нее внимание. Селия могла выбросить ее. В России любой чудак посылает петиции сильным мира сего. Их много, как опавших листьев осенью. Возможно, он не знает, какую это вызвало реакцию.
– Теперь знает, – сказал Макдоналд.
Он вынул из кармана миниатюрный магнитофон, взятый на время у одной из женщин в машинописном бюро. Затем достал миниатюрную магнитофонную ленту и вставил ее.
– Что это? – спросил Филдс.
– Это, дружок, полная запись интервью Игоря Комарова. По часу на каждой стороне.
– Но я думал, убийцы забрали магнитофон.
– Забрали. Они также умудрились всадить в него пулю. Я нашел кусочки пластика и металла на дне правого внутреннего кармана Джефферсона. Они попали не в бумажник, а в магнитофон. Так что пленка не сохранилась.
– Но…
– Но бедняга был аккуратен; должно быть, он остановился на улице, вынул пленку с драгоценным интервью и заменил ее на чистую. А эту нашли в пластиковом пакете в кармане его брюк. Думаю, по ней понятно, почему он умер. Слушай.
Он включил магнитофон. Комнату заполнил голос покойного журналиста: «Господин Комаров, в вопросах международных отношений, особенно с другими республиками бывшего СССР, каким образом вы намерены осуществить возрождение былой славы русского народа?»
Последовала короткая пауза, затем Кузнецов начал переводить. Когда он закончил, наступила более долгая пауза и послышались шаги по ковру. Магнитофон Джефферсона со щелчком выключился.
– Кто-то встал и вышел из комнаты, – прокомментировал Макдоналд. Магнитофон включился, и они услышали голос Комарова, отвечающего на вопрос. Сколько времени магнитофон Джефферсона оставался выключенным, они не могли определить. Но непосредственно перед щелчком они услышали, как Кузнецов начал говорить: «Я уверен, что господин Комаров не…»
– Я не понимаю, – сказал Филдс.
– До смешного просто, Грейси. Я переводил «Черный манифест» сам. Всю ночь, когда был на Воксхолл-кросс. Это я перевел фразу «возрождение во славу отечества» как «возрождение былой славы русского народа». Потому что именно это она и означает. Марчбэнкс прочел перевод. И должно быть, употребил эту фразу в разговоре с редактором Джефферсона, а тот, в свою очередь, в разговоре с Джефферсоном. Обозревателю понравилось выражение, и он использовал его вчера при интервью с Комаровым. Получилось, что мерзавец услышал свою собственную фразу. А я не встречался с таким высказыванием прежде никогда.
Филдс включил магнитофон и снова прослушал отрывок. Когда Джефферсон закончил, Кузнецов начал переводить на русский. «Возрождение былой славы» он перевел на русский как «возрождение во славу».
– Господи! – прошептал Филдс. – Комаров, должно быть, подумал, что Джефферсон видел весь документ, читал его на русском языке. Он, должно быть, решил, что Джефферсон – один из нас и пришел проверить его. Ты думаешь, журналиста убила «черная гвардия»?
– Нет. Я думаю, что Гришин нанял убийц из преступного мира. Очень быстрая работа. Если бы у них было время, они бы схватили его на улице и допрашивали не спеша. Убийцам приказали заставить его замолчать и забрать пленку.
– Итак. Джок, что ты собираешься делать теперь?
– Вернусь в Лондон. Начинается борьба в открытую. Мы знаем, и Комаров знает, что мы знаем. Шеф хотел доказательств, что это не фальшивка. Ну вот, трое уже умерли из-за этого дьявольского документа. Не представляю, сколько еще кровавых доказательств ему требуется.
Сан-Хосе, ноябрь 1988 года
Силиконовая долина расположена между горами Санта-Крус на западе и горой Гамильтон на востоке; она тянется от Санта-Клары до Менлоу-Парка. Таковы были ее границы в 1988 году. С тех пор она стала больше. Название это она получила благодаря колоссальной концентрации, что-то между тысячью и двумя тысячами, промышленных и исследовательских предприятий, занимающихся самой высокой из всех высоких технологий.
Международная научная конференция проводилась в ноябре 1988 года в главном городе долины, Сан-Хосе, когда-то бывшем маленьким городком при испанской миссии, а теперь разросшемся в город сверкающих небоскребов. Членов советской делегации разместили в отеле «Сан-Хосе фиэрмонт». Монк сидел в холле, когда они прибыли.
За восемью учеными следовала намного превышающая их по численности группа сопровождающих: несколько человек из советской миссии при ООН в Нью-Йорке, один – из консульства в Сан-Франциско, а четверо были из Москвы. Монк в твидовом пиджаке сидел за чашкой чая со льдом, перед ним лежал «Нью сайентист», и он играл в «угадайку». Явных телохранителей из КГБ он насчитал пять.
До приезда сюда Монк имел длинную беседу с главным физиком-ядерщиком из лаборатории Лоренса. Ученый выразил свой восторг по случаю предстоящей встречи с советским физиком, профессором Блиновым.
– Вы должны понять, этот человек – загадка. За последние десять лет он действительно стал выдающимся ученым, – сказал ему физик из Ливермура. – Приблизительно в те годы в научных кругах появились о нем слухи. Он еще раньше стал знаменитостью в СССР, но ему не разрешали публиковать свои труды за границей. Мы знаем, что он удостоен Ленинской премии, а также множества других наград. Он, должно быть, получал кучу приглашений выступить за границей – черт возьми, мы отправляли ему два, – но мы вынуждены были посылать их в президиум Академии наук. Они всегда отвечали: «Забудьте об этом». Его вклад в науку огромен, и я думаю, ему хочется получить международное признание – все мы люди, – так что, вероятно, это Академия отказывалась от приглашений. И вот он приезжает. Он будет читать лекцию о новейших достижениях в физике элементарных частиц. Я буду там.
«Я тоже», – подумал Монк.
Он подождал, пока ученый закончит свое выступление. Ему горячо аплодировали. В аудитории Монк слушал доклады, а во время перерывов бродил среди участников и думал, что они все с таким же успехом могли бы говорить по-марсиански. Он не понимал ни слова.
Присутствие в холле человека в твидовом пиджаке, с очками, висящими на шнурке на шее, и пачкой научных журналов стало привычным. Даже четверо из КГБ и один из ГРУ перестали присматриваться к нему.
В последнюю ночь перед отъездом советской делегации домой Монк, дождавшись, когда профессор Блинов удалится в свой номер, постучал в его дверь.
– Да? – спросили по-английски.
– Бюро обслуживания, – сказал Монк.
Дверь приоткрылась, насколько позволяла цепочка. Профессор Блинов посмотрел в щель. Он увидел человека в костюме, держащего блюдо с различными фруктами и розовым бантом наверху.
– Я не обращался в бюро обслуживания.
– Нет, сэр. Я ночной управляющий. Это вам – с наилучшими пожеланиями от управляющего.
После пяти дней пребывания в США профессор Блинов так и не понял это странное общество неограниченных потребительских возможностей. Единственное, что ему было знакомо, – это научные дискуссии и секретность. Но бесплатное блюдо фруктов явилось чем-то новым. Не желая показаться невежливым, он снял цепочку, чего КГБ велел ему не делать. Они лучше других знали, что такое ночной стук в дверь.
Монк вошел, поставил фрукты на стол, повернулся и запер дверь. В глазах ученого мелькнула тревога.
– Я знаю, кто вы. Уходите немедленно, или я позвоню своим.
Монк улыбнулся и перешел на русский.
– Конечно, профессор, как вам будет угодно. Но у меня есть кое-что для вас. Сначала прочитайте, а потом позвоните.
Озадаченный профессор взял письмо мальчика и взглянул на первую строчку.
– Что за чепуха? – возмутился он. – Вы врываетесь ко мне и…
– Давайте поговорим всего пять минут. И я уйду. Очень тихо. Без шума. Но сначала, пожалуйста, выслушайте меня.
– Вы ничего не сможете мне сказать, что бы я хотел услышать. Меня предупреждали о вас и ваших людях…
– Женя в Нью-Йорке, – сказал Монк.
Профессор замолчал и застыл с открытым ртом. В пятьдесят лет он был седым и выглядел старше. Он сутулился, носил очки, и сейчас они сидели у него на носу. Не отрывая взгляда от Монка, он медленно опустился на кровать.
– Женя? Здесь? В Америке?
– После того как вы провели отпуск вместе в Ялте, она получила разрешение уехать в Израиль. Находясь в транзитном лагере в Австрии, она обратилась в наше посольство, и мы дали ей визу на въезд в США. В лагере она поняла, что носит вашего ребенка. А теперь, пожалуйста, прочитайте это письмо.
Профессор, в полной растерянности, медленно читал. Закончив, он сложил два кремовых листочка бумаги и, не шевелясь, смотрел на стену напротив себя. Он снял очки. Две слезы медленно скатились по его щекам.
– У меня есть сын, – прошептал он. – Боже мой, у меня есть сын.
Монк вынул из кармана фотографию и протянул ему. У мальчика на затылок была сдвинута бейсбольная шапочка, и он широко улыбался. Были заметны веснушки и щербинка в зубах.
– Иван Иванович Блинов, – представил Монк. – Он никогда вас не видел. Только выцветшую фотографию из Сочи. Но он любит вас.
– У меня есть сын, – повторял человек, может быть, создавший водородную бомбу.
– У вас также есть и жена, – тихо произнес Монк.
Блинов покачал головой:
– Валя умерла от рака в прошлом году.
У Монка упало сердце. Этот человек был свободен. Он захочет остаться в Штатах. План был задуман иначе. Блинов опередил его:
– Что вы хотите?
– Через два года после нашего разговора вы должны принять приглашение приехать на Запад с курсом лекций и остаться там. Мы переправим вас в Штаты, где бы вы ни оказались. Жить будете очень хорошо. Звание старшего преподавателя в одном из главных университетов, большой загородный дом, две машины. И с вами Женя и Иван. Навсегда. Они оба любят вас, и я думаю, вы любите их.
– Два года?
– Да, еще два года в Арзамасе-16. Мы должны знать все. Понимаете?
До наступления рассвета Блинов заучил адрес в Восточном Берлине и получил флакон крема для бритья, где в аэрозоле плавала маленькая капсула с невидимыми чернилами, которыми он должен будет написать единственное письмо. Не могло быть и речи о том, чтобы пробраться в Арзамас-16. Состоится одна встреча и передача, а через год – побег со всем, что он сможет захватить.
Выходя в холл, Джейсон Монк услышал, как тихий голос внутри его произнес: «А ты первоклассный подонок, Джейсон. Тебе следовало оставить его здесь сейчас». А другой голос сказал: «Ты не из благотворительного общества по воссоединению семей. Ты поганый шпион. Вот чем ты занимаешься, и это все, чем ты когда-либо будешь заниматься». И реальный Джейсон Монк поклялся, что наступит день, когда Иван Евдокимович Блинов будет жить с женой и сыном в Штатах, а дядя Сэм возместит ему сторицей каждую минуту риска в течение этих двух лет.
Совещание состоялось двумя днями позже в кабинете сэра Генри Кумса на верхнем этаже здания на Воксхолл-кросс. известного под шуточным названием Дворец света и культуры. Такое название когда-то дал ему старый вояка по имени Ронни Блум. Будучи востоковедом, он однажды обнаружил в Пекине здание с таким названием. В нем оказалось очень мало света и не очень много культуры, чем оно и напомнило ему собственную штаб-квартиру в Сенчури-Хаус. Название пристало.
Кроме сэра Кумса, присутствовали два инспектора, курирующие Восточное и Западное полушария, – Марчбэнкс как глава русского отдела и Макдоналд. Макдоналд докладывал почти целый час, временами прерываемый вопросами начальства.
– Итак, джентльмены? – наконец произнес шеф. Каждый высказал свое мнение. Оно оказалось единодушным. Следует предположить, что «Черный манифест» действительно был украден и представляет собой истинную программу того, что Комаров намерен осуществить, когда придет к власти: создать однопартийную тиранию для проведения внешней агрессии и внутреннего геноцида. – Вы представите все, что рассказали нам, в письменной форме, Джок? К вечеру, пожалуйста. Тогда я передам отчет наверх. И я полагаю, нам следует проинформировать наших коллег в Лэнгли. Шон, ты займешься этим?
Куратор Западного полушария кивнул. Шеф поднялся.
– Ужасное дело. Его следует остановить, бесспорно. Политики должны дать нам зеленый свет, чтобы мы обезвредили этого человека.
Но произошло нечто совершенно иное. В конце августа сэра Генри Кумса попросили навестить очень важного чиновника министерства иностранных дел на Кинг-Чарльз-стрит.
Как постоянный заместитель министра, сэр Реджинальд Парфитт являлся не только коллегой шефа СИС, но и одним из так называемых Пяти Мудрецов, которые с соответствующими по рангу чиновниками из казначейства, министерства обороны, секретариата Кабинета министров и министерства внутренних дел дают свои предложения премьер-министру относительно того, кого назначить новым шефом разведки. Они оба прошли большой путь, оба имели дружеские связи, и оба четко понимали, что управляют в совершенно различных областях.
– Этот проклятый документ, который твои ребята привезли из России в прошлом месяце… – начал Парфитт.
– «Черный манифест»?
– Да. Хорошее название. Твоя идея, Генри?
– Моего резидента в Москве. Кажется, очень подходящее.
– Абсолютно. Черный, другого слова нет. Ну, мы проинформировали американцев, но больше никого. И показали на самом верху. Наш собственный бог и хозяин, – он имел в виду британского министра иностранных дел, – видел его перед отъездом на отдых в прелестную Тоскану. Также и американский государственный секретарь. Не стоит и говорить, какое отвращение он у обоих вызвал.
– Мы собираемся отреагировать, Реджи?
– Отреагировать… А, да, но тут есть проблема. Правительства реагируют официально на действия других правительств, но не политических оппозиционеров. Официально этот документ, – он постучал копией манифеста, принадлежащей министерству иностранных дел, по столу, – почти определенно не существует, хотя мы оба знаем, что он есть. Официально мы едва ли можем его иметь, поскольку, без сомнения, он был украден. Боюсь, здравый смысл подсказывает, что в этом случае ни одно правительство ничего не может предпринять официально.
– Это официально, – проворчал Генри Куме. – Но наше правительство по своей – несомненно, безграничной – мудрости содержит мою службу именно для того, чтобы иметь возможность действовать, если потребуется, неофициально.
– Конечно, Генри, конечно. Ты, без сомнения, имеешь в виду какую-то форму тайной деятельности?…
При этих последних словах выражение лица сэра Реджинальда стало таким, словно какой-то недоумок открыл окно и впустил в помещение уличный смрад.
– Злобных маньяков обезвреживали и раньше, Реджи. Очень тихо. Этим мы и занимаемся, как ты знаешь.
– Но редко когда с успехом, Генри. И в этом проблема. Все наши политические хозяева по обе стороны Атлантики, кажется, охвачены страхом, что, каким бы засекреченным дело ни выглядело в данный момент, позднее всегда происходит утечка информации. К их великому неудовольствию. Наши американские друзья имеют бесконечную череду «гейтов», не дающих им спать по ночам. Уотергейт, Ирангейт, Иракгейт. И наши люди помнят все эти утечки, за которыми следуют расследования, комиссии и проклятые донесения. Взятки в парламенте, поставки оружия Ираку… Чувствуешь, куда я клоню, Генри?
– Ты хочешь сказать, что они слабаки?
– Грубо, но, как обычно, точно. Ты всегда отличался талантом деликатно выражаться. Не думаю, что обоим правительствам придет в голову продолжать торговать или предоставлять льготные кредиты этому человеку, если – или когда – он придет к власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56