А это 1500 рублей! Это давало молодой семье кое-какие деньги. На оплату комнаты, на книги и на вино хватало. А больше — зачем?Кроме того, режиссеры, соблазненные фактурной внешностью Ивана, стали приглашать его в качестве актера. Тарабрин пропадал на съемках, а не венчанная и не расписанная жена оставалась дома.Он возвращался со съемок усталый, вымотанный, злой как черт, стараясь напускной грубостью прикрыть виноватость, неуловимо сквозившую во взглядах, в движениях, в походке. От него пахло чужим гостиничным духом, женскими цветочными духами — еле уловимым запахом запретной любви. Это означало одно: очередной съемочный роман расцвел и завял в располагающей к флирту атмосфере киноэкспедиции.Оля мудро молчала. Если любит ее, то останется, а если не любит…Включив ночник и положив на колени дощечку, Иван вновь что-то строчил в мятых ученических тетрадях всю ночь напролет. Без этого он не мыслил своего существования.
Глава 3
Между тем Нина Колыванова, пылкая комсомолка с толстой, толщиной с корабельный канат, косой находилась в самом начале своей кинематографической карьеры. Она обладала характерной русской внешностью в ее упрощенном понимании (коса до попы и грудь копной), и режиссеры наперебой звали сниматься в фильмах, где от нее не требовалось особого актерского мастерства — знай себе выпучивай глаза так, чтобы в них читался энтузиазм ударника первой пятилетки, или делай самоотверженную мину неукротимого борца с империализмом.Летом 1960 года она прошла пробы в картине «Красный рассвет над Днепром», и ее утвердили на роль Настены. Фильм должен был сниматься неподалеку от Херсона. Режиссер был молодой, он мечтал быстро сделать себе имя на конъюнктурном кино, и потому сценарий им был выбран тоже вполне конъюнктурный. Нина должна была играть очередную комсомолку, которая, поверив в светлые идеалы революции, отдает свою жизнь во имя далекого будущего.Для съемок было выбрано чрезвычайно живописное село километрах в пятидесяти от моря. Беленые хатки, прячась в тени вишневых садов, красиво стекали с холма в просторную долину. Через село катила прозрачные воды река, местная пацанва ласточкой ныряла с плотины в воду. А всего в часе езды в просторной чаше изъеденных ветром берегов плескалось ласковое Черное море.Каждый вечер съемочная бригада дружно загружалась в экспедиционный автобус и отправлялась купаться. В корзинах гремели бутылки самогона с кукурузными початками вместо пробки, благоухало копченое сало, а мягкий деревенский хлеб в содружестве с домашней чесночной колбасой вызывал обильное слюнотечение. Все это были презенты местных жителей, осчастливленных возможностью участвовать в съемках.Партнером Нины по фильму был некий Юра Сорокин, долговязый, нескладный парень с огромными карими глазами и добрым бесформенным ртом. В первый день, увидев Нину, он точно онемел и не смог вымолвить ни слова в ее присутствии. На первых порах он смущался, краснел и бестолково мычал при ней, но потом осмелел и даже стал потихоньку ухаживать. В фильме он играл изобретателя нелепых машин, эдакого деревенского Кулибина, соблазненного мечтой о светлом будущем. В конце фильма он геройски погибал от кулацкого обреза.С первой же секунды Нина почувствовала между ними что-то будет. Юра был так не похож на прожженных киношников, которые лезли под юбку девушке еще прежде, чем узнавали ее имя. Его провинциальная галантность казалась обворожительно целомудренной. Он учился в Киевском театральном институте. Сама Нина была родом из Ленинграда. Она привыкла к северной сдержанности чувств и была просто сражена южной сердечной мягкостью своего ухажера.Это был симпатичный летний роман, о котором потом так приятно вспоминать при взгляде на пожелтевшие фотографии и засушенный полевой цветок между страницами фотоальбома. Так бы он незаметно закончился вместе с титрами фильма, но судьба судила иначе.Киношники квартировали в домах местных жителей. Нина жила в покосившейся развалюхе, крытой камышом. Хозяйкой дома была старуха, у которой, кроме коровы и жирного откормленного кота с дурными манерами, на свете никого не было.Вместе с Колывановой жила ее сокурсница Лена Кутькова. Кутькова казалась чудаковатой, нелепой особой, которую неизвестно каким ветром занесло во ВГИК, — долговязая, с длинным унылым лицом, редкими волосами, жалко облеплявшими выпуклый череп. Зубы у нее торчали вперед по-лошадиному, кожа на лице выглядела землистой и нездоровой, как при плохом пищеварении. В довершение всего она была намного старше Нины, ведь целых пять лет, из года в год, с постоянством, достойным лучшего применения, Кутькова поступала в один и тот же вуз.Все недостатки внешности частично искупила бы малейшая искра таланта.Но таланта у Лены Кутьковой не было. Каким образом ей удалось проникнуть в число студентов, оставалось загадкой. Может быть, она доконала своим ежегодным упорством приемную комиссию, а может, в день приемных экзаменов на солнце образовалась вспышка и на членов комиссии нашло временное затмение. Так или иначе, Кутькова тоже собиралась вскоре стать дипломированной артисткой.В картине она играла молчаливую простодушную крестьянку, с туповатым удивлением внимавшую пропаганде комсомольских вожаков. Забегая вперед, скажем, что это был первый и последний фильм в ее актерской судьбе.На правах старшей Кутькова сразу же установила шефство над Ниной. Точно сестра, она опекала ее, заставляла вовремя кушать, накидывать шаль в прохладные вечера и вовремя ложиться спать.В съемочной группе все, от режиссера до последнего осветителя, подшучивали над ней. Порой кто-нибудь из мужчин, вызывая гомерический хохот слушателей, принимался рассказывать, как однажды подвергся домогательствам этого страшилища и едва унес ноги.В этих случаях Нина неизменно вступалась за подругу. Парни хохотали, а Кутькова после этого начинала еще преданнее и отчаяннее ей служить.— Я ведь знаю, что мне ничего не светит, — призналась она. Глубокой ночью подруги не могли заснуть от тревожного месяца, любопытно заглядывающего в окна. — Ну, в смысле карьеры и все такое… Мне бы замуж удачно выйти.Но и это ее желание осталось неосуществленным… Как сладко было просыпаться утром, когда солнце протягивает теплые ладони косых лучей через подслеповатое окошко! Мычат коровы, приветствуя друг друга. Стадо бредет на пастбище, пастух лениво щелкает бичом и нехотя покрикивает на рогатую ленивицу, застрявшую возле кустика придорожной травы.Во дворе озабоченно квохчут куры, выискивая в пыли затерянное зерно, красавец петух расправляет крылья с изумрудным отливом и, довольный прекрасным утром, поет во все горло победную песню. В долине молочным пластом лежит туман, холодная роса обметывает траву, а в небе, стеклянно-голубом, высоком, еще виднеется полустаявший серп месяца.Вставать не хочется. Хочется еще глубже залезть под одеяло и смежить липкие от приторной утренней дремы веки. На улице зябко, а под периной, толстой и душной, тепло, как в печке. В хате пахнет неизвестными травами, хлебом, запахом ушедшей ночи, а в двери уже входит, шаркая босыми ногами, баба Маня.Тихо, чтобы не разбудить спящих, она ставит на стол крынку парного молока и уходит на цыпочках. С легким стуком открывается окно, чтобы впустить в комнату бодрящий утренний дух, отчего звуки просыпающегося мира делаются отчетливее и звонче.Лениво потягиваясь, Нина выпрастывает руки из-под одеяла, привычно откидывает спутанную косу на спину, подходит к окну. Прохлада осторожно обнимает полные, пышущие сонным жаром плечи… А на подоконнике пламенеет букет из маков и васильков, неумело перевязанный сухой травинкой. Шевелятся кусты неподалеку. Нина улыбается: это Юрка, кто же еще!Пока Кутькова спит, Нина бережно развязывает букет. Там записка:«Доброе утро!» Она комкает листок, улыбается и ставит цветы в граненый стакан с толстым дном. И чувствует себя отчего-то счастливой…Днем — работа, интересная, живая. Вечером — поездка к морю вместе с компанией, горланящей веселые песни, купание в волнах, теплых и мутных от взбаламученного ногами донного песка. А потом лежание на берегу, грубоватый, но такой соблазнительный запах шашлыка, смех, бряканье стаканов с самогонкой и домашним виноградным вином мутного цвета. И — восхищенный взгляд Юры, его долговязая преданная фигура.Ночью языки костра лижут фиолетовое, опрокинутое над морем небо, фосфоресцирующая вода светится у берега зеленоватым светом. Они сидят на песке, тесно обнявшись. Мягкие губы Юры бестолково тычутся в шею где-то около уха, от этих неумелых прикосновений щекотно и смешно, и тогда Нина сама закидывает руки на плечи и целует его, улыбаясь от этого поцелуя.А из моря доносится:— Нина-а! Юрка-а! Идите купаться-а! Вода теплая-я!— Мы не хотим! — отвечает Нина за них обоих и вновь подставляет свои теплые, солоноватые губы.На следующий день с утра лупит прохладный несмолкаемый дождь. Съемки отменены, и влюбленные прячутся на сеновале, зарывшись по горло в душистое сено, целуются под шорох дождя по камышовой крыше. А кот Васька, забравшийся на стропила в надежде добраться до ласточкиного гнезда, смотрит на них сверху удивленными зеленовато-рыжими глазами…Вскоре, осовелая от безрезультатных объятий, истомленная сдерживаемым желанием, Нина слабо шепчет, слабо отталкивая курчавую голову Юры:— Юр, не надо, а… Нельзя же… Мы же еще не женаты…— Поженимся, — шепчет Юра севшим голосом. Его дыхание опаляет кожу, вызывая чувство томительного бессилия…А потом он лежит рядом с ней счастливый и опустошенный, а она, уткнувшись лицом в душное колючее сено, тихо всхлипывает. Он осторожно проводит ладонью по вздрагивающей спине и жалостливо шепчет:— Ну что ты… Ну не надо… Мы же поженимся…— Да-а, тебе хорошо, — всхлипывает Нина. — Ты мужик, тебе-то что, как с гуся вода. А про меня знаешь, что скажут?— Не скажут, мы поженимся, — твердит Юра как заклинание.А дождь усыпляюще барабанит по крыше, и кот Васька понимающе щурит глаза, обещая никому ничего не рассказывать…Вскоре скрывать возникшую близость стало невозможно.Заметив их роман, Кутькова еще больше посерела, сгорбилась, поникла.Непонятно было, то ли она боялась потерять подругу, то ли сама имела виды на симпатичного Юрку. Она по-прежнему ходила за Ниной как тень, носила ей кофту прохладными вечерами, ждала, когда та вернется с ночного свидания.За время съемок в дружной компании киношников, как на подбор молодых и жадных до жизни, образовалось несколько таких же временных пар, коротавших вместе теплые ночи. Но если у остальных все было как-то несерьезно, временно, то у Юры с Ниной было как раз наоборот.Они решили пожениться осенью, когда будут получены деньги за съемки, — будет на что свадебку сыграть.— Сначала съездим к моим, в Ленинград, а потом уж к твоим, в Киев, — распорядилась Нина. Она сразу же взялась играть первую скрипку в зарождавшейся семье, а Юра с радостью уступил ей эту роль.Перед молодыми сразу же встал вопрос, где жить. Нина только-только закончила третий курс в Москве, а Юра учился в Киеве.— Сам понимаешь, в столице возможностей больше, пробиться легче, — объясняла жениху Нина.— А где мы будем жить? — спросил Юра. Нина вздохнула. Надежды на то, что молодоженам выделят комнату, были нулевые. Значит, нужно было снимать жилье, а это — деньги. Денег было не так много, а ведь предстояла свадьба, большие расходы…— В Киеве можно жить у моей тетки, — заметил Юра. — Она с радостью нас примет. И Нина согласилась.Жених дочери пришелся по душе Нининой маме. Только что это за профессия для мужчины — артист! Но зато не пьет, на собственной свадьбе рюмку вина целый вечер мусолил, аж перед гостями было стыдно. А уж как Нинку-то любит! Души не чает, опекает, точно фарфоровую статуэтку.Матери Нины в жизни не досталось даже малого кусочка из того, что называется женским счастьем. Она по-хорошему позавидовала дочери и даже всплакнула на плече будущего зятя. Отец Нины погиб в войну, семья жила бедно, впятером в одной комнате, сумрачной и узкой, как гроб. Мать работала сначала уборщицей в конторе заготснаба, потом судомойкой в министерской столовой, ей некогда было устраивать личную жизнь.На собственной свадьбе Нина казалась уверенной в своем будущем обязательном счастье. Она заливисто хохотала, привычным широким жестом откидывая на спину толстую косу, с удовольствием танцевала, от души вбивая каблуки в дощатый пол, и тщетно пыталась заглушить в душе тайный страх перед будущим.Едва гости разошлись и молодых оставили наедине, она обхватила мужа руками и, краснея под тонким покровом пудры, прошептала, взволнованно морща пухлые губы:— Ты знаешь, я хотела тебе сказать… — Раковину уха защекотало горячее дыхание. — У нас скоро будет… Угадай что!Юра ожидающе округлил глаза. Нина умело, по-актерски тянула время — он должен сам догадаться, должен! Он должен без подсказки, с полуслова понять, что она хочет сообщить ему, ведь с сегодняшнего он не чужой человек, которому нужно все объяснять, — он ее муж!— Ну, догадайся сам! — капризно протянула она. Какой же он невнимательный к ней. А еще муж называется… Ничего не замечает!— Говори, не томи.Она сказала… Бросила ему в лицо то, что так мучило ее в последнее время. Реакция Юры была неожиданной. Нина удивленно увидела блестевшие в его глазах тихие слезы.— Ты что, дурачок! — растерянно пробормотала она. —Ты что?..Она тормошила его, а он только стыдливо отворачивался, пряча лицо. А потом неохотно выдавил:— Я так боюсь… За тебя и за него… — Он имел в виду их еще неродившегося ребенка. — Вдруг с тобой что-нибудь случится… И с ним тоже… Я боюсь!— Дурачок! — натужно улыбнулась Нина, прижимаясь к нему. — Конечно, он будет счастлив! А как же иначе?Внутри нее поднималось подсознательное раздражение. Вместо того чтобы самой насладиться ролью утешаемой, она утешает его. Наверное, именно тогда она впервые усомнилась в их будущем совместном счастье. Как еще у них все сложится?..Через полгода, когда молодая семья наконец перебралась в теплый хлебосольный Киев, у Сорокиных родилась девочка, которую назвали Катей.Молодожены поселились у родной тетки Юры, незамужней бухгалтерши. Тетя с утра до вечера пропадала на работе и была рада, что ее одинокое жилище скрашивало хоть чье-то живое присутствие.Из-за беременности Нине пришлось отложить учебу на неопределенный срок.Но ее это отчего-то не волновало. В последнее время на нее снизошло какое-то тупое, равнодушное состояние, с которым не было охоты бороться. Ее внешность в последнее время претерпела разительные изменения. По лицу пошли рыжие пятна, придававшие ей болезненный вид, коса поредела, а зубы во рту стали крошиться.Тошноты, которую так ярко живописуют романы, не было, а вместо нее Нину охватило какое-то отвратительное студенистое спокойствие, редко нарушаемое внешними обстоятельствами. Лишь однажды эти обстоятельства пробились через известковый панцирь тотального равнодушия.Фильм «Красный закат над Днепром», на который было потрачено целое лето, без сучка без задоринки прошел все высшие инстанции. Вскоре состоялась премьера в столичном кинотеатре «Октябрь». Нине очень хотелось попасть на премьеру, но из-за своего состояния поехать она не могла. Кутькова (она была на премьере) писала ей, что фильм вызвал единодушный восторг зрителей в зале. Что все артисты, исполнявшие главные роли, сразу же получили заманчивые предложения от лучших режиссеров, что Нину ждали в Москве, чтобы предложить ей что-то грандиозное. Что режиссер Партизанов, о котором критики наперебой выли, что он гений, ждал ее, Нину, для проб на главную роль в экранизации Достоевского, но потом был вынужден пригласить другую актрису. О своей судьбе Кутькова скромно умолчала.Прочитав письмо, Нина вдруг бросилась собирать вещи. Юра застал ее, когда она тащила к двери тяжеленный чемодан.— Ты куда? — оторопел он.— В Москву, — поведала Нина, глотая внезапные слезы. — Меня Партизанов — сам Партизанов! — зовет пробоваться на роль. Я не могу упускать такой шанс. Я должна ехать!— Куда ты в таком состоянии! С ума сошла! Юра отобрал у нее чемодан, запер входную дверь. Нина стояла перед ним жалкая, безобразно расползшаяся, с огромным животом, колыхавшимся из стороны в сторону, с порыжевшим некрасивым лицом и поредевшими блеклыми волосами, заправленными за уши.— Я должна ехать, — упрямо повторила она. — Такой шанс бывает раз в жизни!Юра попытался утешить жену, но та лишь с ненавистью оттолкнула его.— Ты просто завидуешь мне! — зло бросила она ему в лицо. — Тебе-то ничего не предложили!Она еще долго выкрикивала какие-то резкие, сердитые слова, но небывалый взрыв энергии в конце концов утомил ее. Она бессильно опустилась на стул. Муж сел рядом с ней и тихо гладил руку, шепча ласковые глупости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Глава 3
Между тем Нина Колыванова, пылкая комсомолка с толстой, толщиной с корабельный канат, косой находилась в самом начале своей кинематографической карьеры. Она обладала характерной русской внешностью в ее упрощенном понимании (коса до попы и грудь копной), и режиссеры наперебой звали сниматься в фильмах, где от нее не требовалось особого актерского мастерства — знай себе выпучивай глаза так, чтобы в них читался энтузиазм ударника первой пятилетки, или делай самоотверженную мину неукротимого борца с империализмом.Летом 1960 года она прошла пробы в картине «Красный рассвет над Днепром», и ее утвердили на роль Настены. Фильм должен был сниматься неподалеку от Херсона. Режиссер был молодой, он мечтал быстро сделать себе имя на конъюнктурном кино, и потому сценарий им был выбран тоже вполне конъюнктурный. Нина должна была играть очередную комсомолку, которая, поверив в светлые идеалы революции, отдает свою жизнь во имя далекого будущего.Для съемок было выбрано чрезвычайно живописное село километрах в пятидесяти от моря. Беленые хатки, прячась в тени вишневых садов, красиво стекали с холма в просторную долину. Через село катила прозрачные воды река, местная пацанва ласточкой ныряла с плотины в воду. А всего в часе езды в просторной чаше изъеденных ветром берегов плескалось ласковое Черное море.Каждый вечер съемочная бригада дружно загружалась в экспедиционный автобус и отправлялась купаться. В корзинах гремели бутылки самогона с кукурузными початками вместо пробки, благоухало копченое сало, а мягкий деревенский хлеб в содружестве с домашней чесночной колбасой вызывал обильное слюнотечение. Все это были презенты местных жителей, осчастливленных возможностью участвовать в съемках.Партнером Нины по фильму был некий Юра Сорокин, долговязый, нескладный парень с огромными карими глазами и добрым бесформенным ртом. В первый день, увидев Нину, он точно онемел и не смог вымолвить ни слова в ее присутствии. На первых порах он смущался, краснел и бестолково мычал при ней, но потом осмелел и даже стал потихоньку ухаживать. В фильме он играл изобретателя нелепых машин, эдакого деревенского Кулибина, соблазненного мечтой о светлом будущем. В конце фильма он геройски погибал от кулацкого обреза.С первой же секунды Нина почувствовала между ними что-то будет. Юра был так не похож на прожженных киношников, которые лезли под юбку девушке еще прежде, чем узнавали ее имя. Его провинциальная галантность казалась обворожительно целомудренной. Он учился в Киевском театральном институте. Сама Нина была родом из Ленинграда. Она привыкла к северной сдержанности чувств и была просто сражена южной сердечной мягкостью своего ухажера.Это был симпатичный летний роман, о котором потом так приятно вспоминать при взгляде на пожелтевшие фотографии и засушенный полевой цветок между страницами фотоальбома. Так бы он незаметно закончился вместе с титрами фильма, но судьба судила иначе.Киношники квартировали в домах местных жителей. Нина жила в покосившейся развалюхе, крытой камышом. Хозяйкой дома была старуха, у которой, кроме коровы и жирного откормленного кота с дурными манерами, на свете никого не было.Вместе с Колывановой жила ее сокурсница Лена Кутькова. Кутькова казалась чудаковатой, нелепой особой, которую неизвестно каким ветром занесло во ВГИК, — долговязая, с длинным унылым лицом, редкими волосами, жалко облеплявшими выпуклый череп. Зубы у нее торчали вперед по-лошадиному, кожа на лице выглядела землистой и нездоровой, как при плохом пищеварении. В довершение всего она была намного старше Нины, ведь целых пять лет, из года в год, с постоянством, достойным лучшего применения, Кутькова поступала в один и тот же вуз.Все недостатки внешности частично искупила бы малейшая искра таланта.Но таланта у Лены Кутьковой не было. Каким образом ей удалось проникнуть в число студентов, оставалось загадкой. Может быть, она доконала своим ежегодным упорством приемную комиссию, а может, в день приемных экзаменов на солнце образовалась вспышка и на членов комиссии нашло временное затмение. Так или иначе, Кутькова тоже собиралась вскоре стать дипломированной артисткой.В картине она играла молчаливую простодушную крестьянку, с туповатым удивлением внимавшую пропаганде комсомольских вожаков. Забегая вперед, скажем, что это был первый и последний фильм в ее актерской судьбе.На правах старшей Кутькова сразу же установила шефство над Ниной. Точно сестра, она опекала ее, заставляла вовремя кушать, накидывать шаль в прохладные вечера и вовремя ложиться спать.В съемочной группе все, от режиссера до последнего осветителя, подшучивали над ней. Порой кто-нибудь из мужчин, вызывая гомерический хохот слушателей, принимался рассказывать, как однажды подвергся домогательствам этого страшилища и едва унес ноги.В этих случаях Нина неизменно вступалась за подругу. Парни хохотали, а Кутькова после этого начинала еще преданнее и отчаяннее ей служить.— Я ведь знаю, что мне ничего не светит, — призналась она. Глубокой ночью подруги не могли заснуть от тревожного месяца, любопытно заглядывающего в окна. — Ну, в смысле карьеры и все такое… Мне бы замуж удачно выйти.Но и это ее желание осталось неосуществленным… Как сладко было просыпаться утром, когда солнце протягивает теплые ладони косых лучей через подслеповатое окошко! Мычат коровы, приветствуя друг друга. Стадо бредет на пастбище, пастух лениво щелкает бичом и нехотя покрикивает на рогатую ленивицу, застрявшую возле кустика придорожной травы.Во дворе озабоченно квохчут куры, выискивая в пыли затерянное зерно, красавец петух расправляет крылья с изумрудным отливом и, довольный прекрасным утром, поет во все горло победную песню. В долине молочным пластом лежит туман, холодная роса обметывает траву, а в небе, стеклянно-голубом, высоком, еще виднеется полустаявший серп месяца.Вставать не хочется. Хочется еще глубже залезть под одеяло и смежить липкие от приторной утренней дремы веки. На улице зябко, а под периной, толстой и душной, тепло, как в печке. В хате пахнет неизвестными травами, хлебом, запахом ушедшей ночи, а в двери уже входит, шаркая босыми ногами, баба Маня.Тихо, чтобы не разбудить спящих, она ставит на стол крынку парного молока и уходит на цыпочках. С легким стуком открывается окно, чтобы впустить в комнату бодрящий утренний дух, отчего звуки просыпающегося мира делаются отчетливее и звонче.Лениво потягиваясь, Нина выпрастывает руки из-под одеяла, привычно откидывает спутанную косу на спину, подходит к окну. Прохлада осторожно обнимает полные, пышущие сонным жаром плечи… А на подоконнике пламенеет букет из маков и васильков, неумело перевязанный сухой травинкой. Шевелятся кусты неподалеку. Нина улыбается: это Юрка, кто же еще!Пока Кутькова спит, Нина бережно развязывает букет. Там записка:«Доброе утро!» Она комкает листок, улыбается и ставит цветы в граненый стакан с толстым дном. И чувствует себя отчего-то счастливой…Днем — работа, интересная, живая. Вечером — поездка к морю вместе с компанией, горланящей веселые песни, купание в волнах, теплых и мутных от взбаламученного ногами донного песка. А потом лежание на берегу, грубоватый, но такой соблазнительный запах шашлыка, смех, бряканье стаканов с самогонкой и домашним виноградным вином мутного цвета. И — восхищенный взгляд Юры, его долговязая преданная фигура.Ночью языки костра лижут фиолетовое, опрокинутое над морем небо, фосфоресцирующая вода светится у берега зеленоватым светом. Они сидят на песке, тесно обнявшись. Мягкие губы Юры бестолково тычутся в шею где-то около уха, от этих неумелых прикосновений щекотно и смешно, и тогда Нина сама закидывает руки на плечи и целует его, улыбаясь от этого поцелуя.А из моря доносится:— Нина-а! Юрка-а! Идите купаться-а! Вода теплая-я!— Мы не хотим! — отвечает Нина за них обоих и вновь подставляет свои теплые, солоноватые губы.На следующий день с утра лупит прохладный несмолкаемый дождь. Съемки отменены, и влюбленные прячутся на сеновале, зарывшись по горло в душистое сено, целуются под шорох дождя по камышовой крыше. А кот Васька, забравшийся на стропила в надежде добраться до ласточкиного гнезда, смотрит на них сверху удивленными зеленовато-рыжими глазами…Вскоре, осовелая от безрезультатных объятий, истомленная сдерживаемым желанием, Нина слабо шепчет, слабо отталкивая курчавую голову Юры:— Юр, не надо, а… Нельзя же… Мы же еще не женаты…— Поженимся, — шепчет Юра севшим голосом. Его дыхание опаляет кожу, вызывая чувство томительного бессилия…А потом он лежит рядом с ней счастливый и опустошенный, а она, уткнувшись лицом в душное колючее сено, тихо всхлипывает. Он осторожно проводит ладонью по вздрагивающей спине и жалостливо шепчет:— Ну что ты… Ну не надо… Мы же поженимся…— Да-а, тебе хорошо, — всхлипывает Нина. — Ты мужик, тебе-то что, как с гуся вода. А про меня знаешь, что скажут?— Не скажут, мы поженимся, — твердит Юра как заклинание.А дождь усыпляюще барабанит по крыше, и кот Васька понимающе щурит глаза, обещая никому ничего не рассказывать…Вскоре скрывать возникшую близость стало невозможно.Заметив их роман, Кутькова еще больше посерела, сгорбилась, поникла.Непонятно было, то ли она боялась потерять подругу, то ли сама имела виды на симпатичного Юрку. Она по-прежнему ходила за Ниной как тень, носила ей кофту прохладными вечерами, ждала, когда та вернется с ночного свидания.За время съемок в дружной компании киношников, как на подбор молодых и жадных до жизни, образовалось несколько таких же временных пар, коротавших вместе теплые ночи. Но если у остальных все было как-то несерьезно, временно, то у Юры с Ниной было как раз наоборот.Они решили пожениться осенью, когда будут получены деньги за съемки, — будет на что свадебку сыграть.— Сначала съездим к моим, в Ленинград, а потом уж к твоим, в Киев, — распорядилась Нина. Она сразу же взялась играть первую скрипку в зарождавшейся семье, а Юра с радостью уступил ей эту роль.Перед молодыми сразу же встал вопрос, где жить. Нина только-только закончила третий курс в Москве, а Юра учился в Киеве.— Сам понимаешь, в столице возможностей больше, пробиться легче, — объясняла жениху Нина.— А где мы будем жить? — спросил Юра. Нина вздохнула. Надежды на то, что молодоженам выделят комнату, были нулевые. Значит, нужно было снимать жилье, а это — деньги. Денег было не так много, а ведь предстояла свадьба, большие расходы…— В Киеве можно жить у моей тетки, — заметил Юра. — Она с радостью нас примет. И Нина согласилась.Жених дочери пришелся по душе Нининой маме. Только что это за профессия для мужчины — артист! Но зато не пьет, на собственной свадьбе рюмку вина целый вечер мусолил, аж перед гостями было стыдно. А уж как Нинку-то любит! Души не чает, опекает, точно фарфоровую статуэтку.Матери Нины в жизни не досталось даже малого кусочка из того, что называется женским счастьем. Она по-хорошему позавидовала дочери и даже всплакнула на плече будущего зятя. Отец Нины погиб в войну, семья жила бедно, впятером в одной комнате, сумрачной и узкой, как гроб. Мать работала сначала уборщицей в конторе заготснаба, потом судомойкой в министерской столовой, ей некогда было устраивать личную жизнь.На собственной свадьбе Нина казалась уверенной в своем будущем обязательном счастье. Она заливисто хохотала, привычным широким жестом откидывая на спину толстую косу, с удовольствием танцевала, от души вбивая каблуки в дощатый пол, и тщетно пыталась заглушить в душе тайный страх перед будущим.Едва гости разошлись и молодых оставили наедине, она обхватила мужа руками и, краснея под тонким покровом пудры, прошептала, взволнованно морща пухлые губы:— Ты знаешь, я хотела тебе сказать… — Раковину уха защекотало горячее дыхание. — У нас скоро будет… Угадай что!Юра ожидающе округлил глаза. Нина умело, по-актерски тянула время — он должен сам догадаться, должен! Он должен без подсказки, с полуслова понять, что она хочет сообщить ему, ведь с сегодняшнего он не чужой человек, которому нужно все объяснять, — он ее муж!— Ну, догадайся сам! — капризно протянула она. Какой же он невнимательный к ней. А еще муж называется… Ничего не замечает!— Говори, не томи.Она сказала… Бросила ему в лицо то, что так мучило ее в последнее время. Реакция Юры была неожиданной. Нина удивленно увидела блестевшие в его глазах тихие слезы.— Ты что, дурачок! — растерянно пробормотала она. —Ты что?..Она тормошила его, а он только стыдливо отворачивался, пряча лицо. А потом неохотно выдавил:— Я так боюсь… За тебя и за него… — Он имел в виду их еще неродившегося ребенка. — Вдруг с тобой что-нибудь случится… И с ним тоже… Я боюсь!— Дурачок! — натужно улыбнулась Нина, прижимаясь к нему. — Конечно, он будет счастлив! А как же иначе?Внутри нее поднималось подсознательное раздражение. Вместо того чтобы самой насладиться ролью утешаемой, она утешает его. Наверное, именно тогда она впервые усомнилась в их будущем совместном счастье. Как еще у них все сложится?..Через полгода, когда молодая семья наконец перебралась в теплый хлебосольный Киев, у Сорокиных родилась девочка, которую назвали Катей.Молодожены поселились у родной тетки Юры, незамужней бухгалтерши. Тетя с утра до вечера пропадала на работе и была рада, что ее одинокое жилище скрашивало хоть чье-то живое присутствие.Из-за беременности Нине пришлось отложить учебу на неопределенный срок.Но ее это отчего-то не волновало. В последнее время на нее снизошло какое-то тупое, равнодушное состояние, с которым не было охоты бороться. Ее внешность в последнее время претерпела разительные изменения. По лицу пошли рыжие пятна, придававшие ей болезненный вид, коса поредела, а зубы во рту стали крошиться.Тошноты, которую так ярко живописуют романы, не было, а вместо нее Нину охватило какое-то отвратительное студенистое спокойствие, редко нарушаемое внешними обстоятельствами. Лишь однажды эти обстоятельства пробились через известковый панцирь тотального равнодушия.Фильм «Красный закат над Днепром», на который было потрачено целое лето, без сучка без задоринки прошел все высшие инстанции. Вскоре состоялась премьера в столичном кинотеатре «Октябрь». Нине очень хотелось попасть на премьеру, но из-за своего состояния поехать она не могла. Кутькова (она была на премьере) писала ей, что фильм вызвал единодушный восторг зрителей в зале. Что все артисты, исполнявшие главные роли, сразу же получили заманчивые предложения от лучших режиссеров, что Нину ждали в Москве, чтобы предложить ей что-то грандиозное. Что режиссер Партизанов, о котором критики наперебой выли, что он гений, ждал ее, Нину, для проб на главную роль в экранизации Достоевского, но потом был вынужден пригласить другую актрису. О своей судьбе Кутькова скромно умолчала.Прочитав письмо, Нина вдруг бросилась собирать вещи. Юра застал ее, когда она тащила к двери тяжеленный чемодан.— Ты куда? — оторопел он.— В Москву, — поведала Нина, глотая внезапные слезы. — Меня Партизанов — сам Партизанов! — зовет пробоваться на роль. Я не могу упускать такой шанс. Я должна ехать!— Куда ты в таком состоянии! С ума сошла! Юра отобрал у нее чемодан, запер входную дверь. Нина стояла перед ним жалкая, безобразно расползшаяся, с огромным животом, колыхавшимся из стороны в сторону, с порыжевшим некрасивым лицом и поредевшими блеклыми волосами, заправленными за уши.— Я должна ехать, — упрямо повторила она. — Такой шанс бывает раз в жизни!Юра попытался утешить жену, но та лишь с ненавистью оттолкнула его.— Ты просто завидуешь мне! — зло бросила она ему в лицо. — Тебе-то ничего не предложили!Она еще долго выкрикивала какие-то резкие, сердитые слова, но небывалый взрыв энергии в конце концов утомил ее. Она бессильно опустилась на стул. Муж сел рядом с ней и тихо гладил руку, шепча ласковые глупости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46