Лампы дневного света делали лица присутствующих желтыми.
Совет директоров «Колгейт Уотер» состоял из семи человек. Перед каждым из них на столе располагалась табличка с указанием имени, фамилии и должности: советник водохозяйственного района, генеральный менеджер и главный инженер, президент и четыре директора, одним из которых являлся Кларк Эссельман. Нед, с которым он в прошлый раз разговаривал по телефону, был, наверное, Теодором Рамсеем, сидевшим через два кресла от Эссельмана. А Боб и Друсилла, упомянутые в том же разговоре, оказались соответственно Робертом Эннисбруком и Друсиллой Чатэм.
В распоряжение каждого члена совета был предоставлен персональный кувшин с ледяной водой, которую они с жадностью поглощали, одновременно обсуждая ее нехватку. Имена некоторых присутствующих были мне известны, но, за исключением Эссельмана, я никого из них не знала в лицо. Серена устроилась в первом ряду, шурша складками платья и пытаясь выглядеть так, будто она нисколько не волнуется за отца. Эссельман в костюме и галстуке выглядел каким-то хрупким, но одновременно и исполненным твердой решимости. В данный момент он был поглощен беседой с миссис Чатэм – женщиной, которая сидела слева от него.
Все уже были в сборе, свободных мест почти не осталось. Я заметила-таки пустой стул и заняла его, сама удивляясь тому, что я здесь делаю. Многие собравшиеся на заседание были с портфелями или папками. Сидевший рядом со мной мужчина вытащил блокнот и принялся делать в нем какие-то пометки в ожидании начала. Я оглянулась и посмотрела на задние ряды. Все места были заняты. Через окно я видела, что продолжавшие прибывать люди располагались за расставленными во дворе столиками или же просто прислонялись к решетке, украшенной орнаментом. Установленные во дворе громкоговорители позволяли им слышать каждое слово, произнесенное в зале.
На L-образном столе в центре зала лежала кипа листков с повесткой дня. Я на мгновение поднялась со своего стула, чтобы взять один листок. По-видимому, любой человек в зале мог запросто задавать вопросы совету директоров, почти все писали записки и передавали их в президиум. Некоторые из присутствующих вставали со своих мест, подходили друг к другу, совещались, готовя, видимо, совместное заявление. Я понятия не имела, что вообще здесь происходит. Повестка дня, которую я мельком просмотрела, показалась мне невыносимо скучной, но меня это и не заботило. Было интересно, смогу ли я узнать «Коротышку» Стоктона. Многие из нас выглядят маленькими и толстыми, когда сидят.
В семь ноль три собравшихся призвали ко вниманию. Члены совета директоров заняли свои места. Были зачитаны результаты выполнения решений предыдущего собрания. Повестку дня приняли единогласно, без обсуждения. В зале стояла тишина, лишь изредка раздавались покашливания. Выступавшие, все как один, говорили ровным, монотонным голосом, отчего предмет обсуждения представлялся еще более скучным. Вопросы деятельности компании освещались членами совета в такой сухой манере, которая больше подошла бы к заумной беседе теологов. Если здесь и на самом деле происходило что-то важное, то суть от меня явно ускользнула. Поразило меня лишь одно. В своем телефонном разговоре с Недом Кларк Эссельман проявил недюжинную страсть. Видно, за кулисами можно было дать волю своим чувствам, а на публике следовало сдерживать эмоции на благо общего дела.
Присутствующие один за другим выходили вперед и обращались в президиум с заготовленными заявлениями. Они зачитывали их громкими голосами, стараясь сухо изложить суть. От тепла человеческих тел и работающего отопления в зале было не просто жарко, а убийственно душно. А поскольку я недосыпала уже в течение пяти дней, то клевала носом, качаясь на стуле из стороны в сторону. Со стыдом должна признаться, что фактически я заснула. Это было нечто вроде нырка в бессознательность. И поняла я это только тогда, когда мой подбородок уперся мне же в грудь. Наверное, я бы продолжала спать, но меня вернул к действительности жаркий обмен мнениями. С опозданием я поняла, что начало его пропустила.
Выпрямившись во весь рост, Кларк Эссельман осуждающе направил указательный палец на стоящего у трибуны мужчину.
– Вы и подобные вам люди разрушаете страну.
Человек, к которому обращались эти слова, должен был быть Джоном «Коротышкой» Стоктоном. Пяти футов роста, очень тучный, с круглым детским лицом и темными редеющими волосами. Лицо его покрывал обильный пот, который он утирал носовым платком.
– Люди, подобные мне? Неужели, сэр? Давайте не будем переходить на личности. Речь идет не обо мне, да и не о вас. Речь идет о рабочих местах для жителей нашего города. О процветании и прогрессе для граждан этой страны, для...
– Чушь! Речь идет о том, как ты делаешь деньги, сукин ты сын. Что ты тут еще несешь о благе страны? К тому времени как это... это решение будет осуществлено, ты наверняка уже успеешь умыть руки. Будешь подсчитывать свои доходы, в то время как все мы на протяжении долгих веков будем расхлебывать это дерьмо.
Подобно двум влюбленным, Кларк Эссельман и Джон Стоктон, казалось, не замечали уже никого вокруг себя. Атмосфера в зале наэлектризовывалась, присутствующие возбужденно переглядывались.
Голос Стоктона был сладким до тошноты.
– Сэр, рискуя оскорбить вас, я позволю себе все-таки задать вам вопрос. А что сделали вы для решения жилищной проблемы, борьбы с безработицей, для финансовой поддержки жителей округа Санта-Тереза? Что вы ответите на это?
– Не уходите в сторону от вопроса.
– Да ваш ответ ровным счетом ничего и не значит. Вы не пожертвовали ни центом ради благосостояния общества, в котором живете.
– Это неправда... Это неправда! – прокричал Эссельман.
Но Стоктон продолжал:
– Вы заблокировали экономический рост, подвергли обструкции политику занятости, стали препятствием развитию строительства. Вы встали на пути у прогресса. А почему бы и нет? Ведь вы-то свое получили. Так какое же вам дело до всех нас? Да для вас было бы лучше, если бы мы все попрыгали в океан.
– С океаном вы абсолютно правы! Пойдите и утопитесь в нем.
– Джентльмены! – Со своего места поднялся президент.
– Позвольте, я вам кое-что скажу. Вот вы уйдете, и возможности для развития тоже будут упущены. Кто же заплатит за отсутствие у вас воображения?
– Джентльмены, джентльмены! – Президент постучал по столу молотком, но безрезультатно.
Серена вскочила на ноги, но отец отмахнулся от нее тем же небрежным жестом, каким, наверное, невольно обижал ее еще в детстве. Она снова села, в то время как Эссельман продолжал кричать, содрогаясь:
– Оставьте свои разглагольствования для членов клуба бизнесменов, молодой человек. Меня тошнит от бредней этого выскочки. Правда заключается в том, что вы явились сюда во имя всемогущего доллара, и вы сами знаете это. Если вы так заинтересованы в экономическом росте и всеобщем благе, тогда пожертвуйте землей и всеми своими доходами. Не прячьтесь за дешевой риторикой...
– Вот вы и пожертвуйте. Почему бы вам не сделать что-нибудь? Вы богаче, чем многие из присутствующих вместе взятых. И не вам говорить о риторике, вы, чванливая задница...
Сбоку от Стоктона откуда ни возьмись появился одетый в униформу охранник и взял его за локоть. Стоктон стряхнул его руку и пришел в ярость. Но тут с другой стороны к нему подошел кто-то из его коллег и помог охраннику вывести Стоктона из зала. Эссельман остался стоять, взгляд его горел гневом.
Пока выступали все последующие ораторы, я наклонилась к своему соседу:
– Боюсь показаться вам дурочкой, но что тут такое произошло?
– Джон Стоктон пытается получить разрешение на водопользование для большого участка земли, который он хочет продать компании «Маркус Петролеум».
– Мне казалось, что такие сделки должны осуществляться под контролем муниципалитета.
– Совершенно верно. Месяц назад сделка была одобрена единогласно при условии, что новые хозяева будут использовать воду, которая очищается компанией «Колгейт Уотер». Все шло к тому, что никаких возражений не будет, но Эссельман вдруг решил броситься в контратаку.
– А по какому же поводу такой скандал?
– Стоктон является владельцем некоторых участков, которые весьма интересуют нефтяные компании. Но всем им грош цена без воды. Эссельман поначалу поддержал его, а теперь вдруг выступил против. «Коротышка» почувствовал себя преданным.
И опять мои мысли вернулись к тому телефонному разговору. Эссельман упоминал что-то о том, как совет директоров дал уговорить себя на какую-то сделку, в то время как сам он находился в больнице.
– Стоктон занимался всем этим в то время, как Эссельман был болен?
– Совершенно верно. И почти преуспел в этом. Теперь же, выйдя из больницы, Эссельман пытается использовать все свое влияние для того, чтобы опротестовать согласие совета директоров.
Сидевшая впереди женщина обернулась и смерила нас уничтожающим взглядом.
– Не могли бы вы говорить потише, люди здесь заняты делом.
– Извините.
Президент отчаянно пытался навести порядок, но разгоряченная публика не проявила никакого интереса к этим его попыткам.
Я поднесла ладонь ко рту.
– И было голосование по этому вопросу? – спросила я тихо.
Мой сосед покачал головой.
– Вопрос возник год назад, и совет директоров назначил специальную комиссию для изучения проблемы и выработки рекомендаций. Они провели исследование возможного вредного воздействия на окружающую среду. Вы знаете, как это делается. Обычные стандартные тесты, в надежде на то, что никто не обратит особого внимания на результаты. На голосование вопрос будет поставлен не раньше следующего месяца. Вот поэтому-то они и ломают сейчас копья.
Женщина, сидевшая впереди, полуобернулась и поднесла палец к губам, прервав наш разговор.
Как раз в этот момент Эссельман опустился в свое кресло, щеки его были пунцовыми. Серена обошла вокруг стола и, к его неудовольствию, уселась рядом. «Коротышки» Стоктона нигде не было видно, но со двора доносился его голос, полный гнева. Кто-то пытался его успокоить, но безуспешно. Собрание шло своим ходом. Президент бодро перешел к следующему пункту повестки дня, под которым значилось: «Противопожарная спринклерная система». Обсуждение этой проблемы прошло гладко. Когда я выскользнула из зала, Стоктон уже ушел. Двор опустел.
Глава 18
Я поехала в больницу. По дороге остановилась, чтобы заправиться. Я знала, что к моему приезду время посещения уже закончится, но в отделении, где лежала Дэниель, были свои правила. Родственникам разрешалось пятиминутное пребывание в течение каждого часа. Здание клиники было ярко освещено, ну прямо-таки отель на побережье. Мне пришлось проехать целый квартал, чтобы найти место для парковки. Я пересекла вестибюль и свернула направо к лифтам, чтобы подняться в отделение интенсивной терапии. Выйдя из кабины, я подошла к местному телефону, висевшему на стене, и позвонила на сестринский пост. Сестра ночной смены ответила вежливо, но не вспомнила моего имени. Она попросила меня подождать, не потрудившись даже заглянуть в палату Дэниель. Я принялась изучать картину с морским видом, висевшую на стене. Через минуту в трубке вновь раздался голос сестры, на этот раз он звучал гораздо дружелюбнее. Она, видимо, решила, что я из полиции. Чини наверняка шепнул кому-то пару слов, чтобы меня пропускали к Дэниель.
Я стояла в коридоре и смотрела на Дэниель сквозь окошко в двери палаты. Кровать, на которой она лежала, была чуть-чуть приподнята, сама Дэниель казалась спящей, ее длинные темные волосы струились по подушке и свисали с края постели. Царапины на лице проступили более явственно, белый пластырь поперек носа ярко контрастировал с черно-синими глазницами. Губы темные и опухшие, нижняя челюсть, наверное, была скреплена скобами. Но в Дэниель не чувствовалось той расслабленности, которая присуща всем спящим. Капельница и катетер находились на своих местах.
– Хотите поговорить с ней?
Я повернулась и увидела перед собой ту же медсестру, которая дежурила здесь прошлой ночью.
– Мне бы не хотелось ее беспокоить, – ответила я.
– Я в любом случае должна разбудить ее для приема лекарств. Можете зайти вместе со мной. Только не огорчайте ее ничем.
– Не буду. Как у нее дела?
– Она молодец. Ей дали сильную дозу обезболивающего, но время от времени ее все-таки будят. Через пару дней мы думаем отправить ее этажом ниже, в обычную палату, но пока она будет находиться здесь.
Я тихо стояла у кровати, наблюдая за тем, как сестра измеряла давление, считала пульс, поправляла иглу капельницы. Глаза Дэниель медленно раскрылись, в них стояло какое-то расплывчатое выражение, такое бывает у людей, когда они не понимают, где находятся и почему. Сестра сделала пометку в карте больной и вышла из палаты. Зрачки Дэниель зеленовато поблескивали среди многочисленных царапин вокруг глаз.
– Привет, ну как ты?
– Мне лучше, – прошепелявила она, не разжимая зубов. – Мне поставили скобки, поэтому говорю вот только так.
– Я это уже поняла. Тебе больно?
– Нет, все хорошо. – Она слабо улыбнулась, не пошевелив головой. – Его я так и не видела, если тебя это интересует. Помню только, как открыла дверь.
– Ничего удивительного, – заметила я. – Со временем память должна вернуться.
– Надеюсь, что этого не произойдет.
– Понимаю. Скажи мне, когда устанешь. Я не хочу тебя утомлять.
– Не волнуйся. Мне, наоборот, не хватает компании. Что у тебя нового?
– Немного. Еду домой с собрания совета директоров «Колгейт Уотер». Настоящий зоопарк. Старичок, за которым Лорна присматривала, поскандалил со строителем по имени «Коротышка» Стоктон. Все остальное такая скучища, что я там заснула.
Дэниель издала какой-то звук, давая мне понять, что она меня внимательно слушает. Веки ее казались ужасно тяжелыми, будто она хотела провалиться в неумолимый наркозный сон. Я надеялась, что имя «Коротышка» вызовет у нее какую-то реакцию, но, похоже, оно проплыло мимо сознания Дэниель.
– Лорна когда-нибудь упоминала при тебе имя «Коротышка» Стоктон?
Мне показалось, что Дэниель меня не слышит. В палате стояла тишина. Наконец она, похоже, пришла в себя.
– Клиент, – сообщила она.
– Он был клиентом? – удивилась я. Мне пришлось задуматься над этой новостью. – Это странно. Не похоже, чтобы он был в ее вкусе. Давно это было?
– Давно. Но мне кажется, что она виделась с ним всего один раз. Так же, как и с другим.
– С каким таким другим?
– Со старичком.
– Что за старичок?
– С которым Лорна спала.
– Ох, этого не может быть. Ты, наверное, его с кем-то перепутала. Кларк Эссельман – это отец Серены Бонни. За этим старичком Лорна присматривала...
Дэниель сделала движение рукой, как бы сбрасывая с себя простыню.
– Тебе что-нибудь нужно?
– Воды.
Я посмотрела на прикроватную тумбочку. Там находились пластиковый кувшин, полный воды, пластиковый стакан и согнутая соломинка.
– А тебе можно это пить? Лучше скажи правду, а то я не знаю, что тебе можно, а что нет.
Дэниель улыбнулась.
– Здесь... не обманывают.
Я наполнила стакан водой и, сунув туда соломинку, поднесла к губам Дэниель. Та сделала три крошечных глотка.
– Спасибо.
– Ты говорила про какого-то знакомого Лорны.
– Эссельман.
– Ты уверена, что мы говорим об одном и том же человеке?
– Тесть ее начальника, да?
– Да, но что же ты мне раньше об этом не сказала. Это может оказаться важным.
– А мне казалось, что я говорила. Какая разница.
– Так объясни же мне. И посмотрим, какая.
– Он любил извращения. – Дэниель чуть шевельнулась, стараясь поудобнее устроиться в постели. На ее лице промелькнула гримаса боли.
– С тобой все в порядке? Если не хочешь сейчас говорить об этом, то не надо.
– Все нормально, просто ребра болят. Подожди минутку.
Я ждала, размышляя. Извращенец? Перед моим взором предстал Эссельман, в исступлении хлещущий сам себя ремнем по голой заднице.
Дэниель медленно собиралась с силами.
– Она пришла к нему, после того как у него случился сердечный приступ. Тут он и наехал на нее. Ее чуть кондрашка не хватила от удивления. Не то что бы Лорну это покоробило, но просто она не ожидала такого. Но, в конце концов, деньги есть деньги, а он отвалил ей целое состояние. И все-таки она никак не предполагала, что он окажется таким... бодреньким.
– Я думаю. А его дочь ничего не знала?
– Никто ничего не знал. Это уже позже Лорна сама кое-что сболтнула. А деду сказала, что до нее начали доходить слухи, и поэтому им надо расстаться. Настроение у Лорны было поганое. Его дочь хотела нанять Лорну на постоянную работу, но старик так этого и не дождался.
– Что ты имеешь в виду под слухами? Кому же она проболталась?
– Не знаю. После этого Лорна держала рот на замке. Сказала, что ей преподнесли такой урок, который можно выдержать только раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33