Я уже не думал вставать, чтобы рассказать обо всем полицейским. Как бы я хотел приблизить свое лицо к лицу Лидии, крепко сжать ее в объятиях. Насколько раньше меня познала она свою силу и мою слабость! Меня хватило еще только на то, чтобы спросить:
— Если я дам вам свой ключ, как же я сам попаду домой завтра утром?
— Дверь будет открыта.
— И я застану этого человека у себя?
— Возможно.
— Сколько времени он будет оставаться у меня?
— Он воспользуется первой же удобной возможностью, чтобы уехать. Не всегда же будет Тополиный остров в положении осады.
— Все это кажется мне лишенным смысла! Бред какой-то!
Мы возобновили игру в полной тишине. Лицо Лидии замкнулось. Дядюшка Сонье поднялся, чтобы подбросить в камин немного угля, и я заметил, что Морелли с завистью поглядывает на меня. Несчастный, если бы он только знал! Соседи тоже начали новую партию.
— Вы можете отказать мне,— сказала Лидия, не глядя на меня.— В этом случае вы, конечно, забудете все, что я вам говорила.
— А если я дам вам ключ?
Ее голос сладостным кинжалом пронзил мою грудь:
— Тогда этого никогда не забуду я.
Даже сегодня, когда я вспоминаю эти минуты и спрашиваю себя «Верил ли я словам Лидии?», я отвечаю: «Да, верил». Я и на секунду не заподозрил, что Лидия хотела насильно втянуть меня в преступный сговор. И здесь была не только слабость перед Лидией, но и уверенность в том, что она не будет требовать от меня ничего бесчестного. Невозможно, чтобы эти глаза, эти желанные уста были орудием лжи. В этом я нисколько не сомневался.
Грохот отодвигаемых стульев заставил меня посмотреть на соседний стол. Квартет уже закончил свою игру.
— Ну, голуби,— сказал инспектор Бушрон, зевая,— время не показалось вам слишком долгим?
Будильник показывал ровно полночь. Дядюшка Сонье заявил, что идет спать. Последним угощал вином он.
— Лидия, я думаю, завтра придется рано вставать. Приготовь завтрак господам. А если вернутся остальные...
— Да, я знаю,— ответила Лидия.
Она посмотрела на меня. Отдавая ей сложенную колоду карт, я одновременно передал и оба мои ключа: от ворот сада и от дома. Несмотря на то, что мой рассказ может в дальнейшем стать несколько суховатым, я все же намереваюсь изложить последующие события в четкой хронологической последовательности и как можно точнее.
Я посмотрел на свои часы, когда Лидия с отцом пошли отдыхать, причем Сонье прихватил с собой будильник. Было десять минут первого. Нас осталось четверо: оба инспектора, Морелли и я. Морелли и инспектор Багар немного пошутили надо мной за мой «ухажерский белот» с Лидией, потом разговор стих. Всех страшно клонило ко сну, Морелли весьма кстати заметил, что единственный способ не уснуть без излишних усилий — это снова взяться за карты. Я согласился при условии, что мы будем играть в бридж.
Сев за стол, мы заметили, что у нас всего две колоды по тридцать две карты.
— Я знаю, что тут есть колода из пятидесяти двух карт,— сказал я.—Пойду попрошу ее у дядюшки Сонье. Ему не повезло, если он уже лег!
Никогда раньше я не спускался на нижний этаж. В конце очень темного коридора было видно несколько дверей. Я уже собирался позвать хозяев, когда заметил под одной дверью полоску света. Я постучал. Мне открыла Лидия. Она была еще в свитере и держала в руках книгу. Я объяснил, зачем пришел.
— Да, у меня есть колода,— сказала она.
Лидия неподвижно стояла передо мной, и мне показалось, что она улыбается. Я поцеловал ее, она не сопротивлялась. Потом легонько оттолкнула меня; улыбка исчезла.
— Подождите тут.
Через приоткрытую дверь я увидел спинку дивана, освещенного ночником. Лидия положила на диван свою книгу, и я смог прочитать название — «Опасные связи». В соседней комнате, с другой стороны
коридора, послышалось покашливание дядюшки Сонье. Лидия вновь появилась передо мной с колодой карт в руке.
— Вот, возьмите. И быстренько поднимайтесь наверх.
Я хотел поцеловать ее еще раз. Но она серьезно посмотрела на меня. Я вспомнил о ключах, которые только что отдал, и поцеловал ей только руку. Лидия стояла у дверей, пока я не скрылся на лестнице.
— Так он еще не спал? — спросил Бушрон.
— Нет, вот колода.
— Какое счастье, что вы не нашли комнату его дочери,— не удержался Морелли.— Тогда бы вы уже точно сюда не вернулись!
Было двадцать пять минут первого. Мы начали игру. Перед уходом Сонье напомнил нам: «Часа в два нужно будет подбросить угля в камин. Смотрите, чтобы он не погас». Впервые я посмотрел на свои часы в двенадцать пятьдесят. Камин грел очень жарко, как будто извне его подзадоривал ночной холод. Никакой звук не доносился до нас ни с улицы, ни из дома...
Я подпрыгнул на стуле, мы вскочили на ноги все вместе. На улице раздался выстрел. Я посмотрел на часы: двенадцать пятьдесят четыре. Еще один выстрел.
— Стреляют из револьвера? — спросил Морелли.
— Вне всякого сомнения,— отозвался инспектор Багар. По дороге перед входной дверью кто-то пробежал.
— Жандармы,— пояснил Бушрон.— Это, конечно, стрелял кто-то из них.
Морелли со своим аппаратом уже поворачивал ключ в замке.
— А ваше пальто? — напомнил ему инспектор Багар, который как раз надевал свое.— На улице мороз. Все равно мы первыми не придем...
Кто-то бегом поднимался по лестнице, внутренняя дверь открылась. Появилась Лидия, немного растрепанная и довольно бледная. Она все еще была в свитере, но казалась меньше ростом: я заметил у нее на ногах сандалии.
— Что это? — спросила она.
— Скоро узнаем,— ответил Бушрон.
С улицы проникал холодный воздух, мы вышли, я был последним...
— Разбудите отца,— сказал я Лидии,— так будет безопаснее. Не оставайтесь тут одна!
— Заприте за нами дверь,— крикнул Бушрон.
— Хорошо.
Мы услышали, как в замке повернулся ключ. Ночь была темой, хоть глаз выколи. Два огонька пересекли Дорогу Моста в пятидесяти метрах впереди нас. Мы побежали. На углу дороги и Дубовой Аллеи мы встретили двух жандармов, бежавших справа.
— Туда!
Мы повернули влево, и скоро к нам присоединились еще три жандарма. Вероятно, остров был ими в прямом смысле нашпигован. Светящиеся точки электрических фонариков покачивались в темноте, догоняли друг друга. За ставнями домов зажигался свет.
— Это там!
На Платановой Аллее над входом в один из домов ярко горела лампа. Наша группа преодолела ограду, пересекла сад. На пороге, в окружении жандармов, стоял какой-то мужчина в плаще, накинутом прямо на пижаму, и объяснял:
— В саду. Я услышал шаги на аллее... Я выстрелил...
Инспекторы решительно проложили себе дорогу через толпу жандармов, я проскользнул вслед за ними. Мужчина все еще держал в руке револьвер. За ним, в коридоре, стучала зубами старуха в наброшенном на плечи пальто.
— Ложитесь спать, мадам, вы можете простудиться,— обратился к ней Багар.— Опасность вам больше не угрожает.
Человек с револьвером показывал Бушрону направление, в котором он стрелял:
— Мне показалось, что там, немного левее от двери, кто-то крадется к черному ходу...
— Вы ничего не видели?
— Я вроде видел кого-то, какую-то тень, но вы же понимаете, в такой темноте... Я выстрелил еще раз...
— Вы не спали, когда услышали шаги?
— Я лег, но не спал. Наверное, никто не спал на нашем конце... Жандармы разбежались по саду, рассматривая следы в свете электрических фонариков.
— А вы заперли ворота перед тем, как идти спать? — спросил Бушрон у обитателей дома.
— Конечно.
Инспекторы еще раз спустились к садовым воротам, один из жандармов осветил замок. Он был грубо взломан, скорее всего, с помощью крепкого лома. Хозяину не померещилось.
— Лейтенант не с вами? — спросил инспектор у жандармов.
— Он только что был здесь и приказал обыскать сад. Но ничего не видно, даже с фонарями...
— Выезды с острова все еще блокированы?
— Да, часовые на выездах получили приказ оставаться на местах.
— Пошли,— позвал я Морелли,— мы должны принять участие в этой охоте!
— Возьмите мой фонарь,— сказал инспектор Багар,— иначе по вас могут выстрелить. Держите.
Три жандарма направились по узкой тропинке поперек Платановой Аллеи, мы пошли вслед за ними. Перепрыгнули через невысокую ограду...
Приключения индейцев происходили в полной темноте и абсолютной тишине. То, что переживали мы, напоминало скорее некоторые эпизоды из истории маки, когда враги с хриплыми голосами преследовали партизан. Меня охватило странное ощущение, ощущение первобытной, жестокой охоты: убийца был тут, на этом клочке острова, может затаился за деревом или дощатым забором, и лучик электрического фонаря внезапно выхватит его в каком-то уголке, прямо перед нами. Он, без сомнения, вооружен, возможно только своими страшными руками — и ужасной кислотой... Другие группы обыскивали соседние сады, дороги. Я совсем утратил чувство времени и даже ощущение холода. Нас позвали жандармы из соседней группы:
— С вами нет следователей?
— Нет, а зачем?
— В одном доме что-то нашли. Покойника. Я сжал руку Морелли.
— Где это? — спросил я.
— Там, со стороны Маленького рукава. Почти напротив «Сержанта Бобийо».
Мы снова побежали, покинув жандармов. Несмотря на темноту, я уже прекрасно ориентировался в этих местах. Добравшись до Дубовой Аллеи, мы нашли дорогу, спускающуюся к воде почти в нужном нам направлении. Мы пошли на голоса и увидели освещенный прямоугольник открытой двери...
Жертва — на этот раз мужчина — лежала в коридоре с ножом мясника в груди. Но, как и у остальных, его лица, съеденного кислотой, больше не существовало...
Инспектор Бушрон отстранил меня, чтобы пройти вперед; я заметил, что он сильно осунулся.
— Где лейтенант жандармерии?
Лейтенант был в доме. Это он обнаружил труп, тело некоего Мореля или Бореля, как сказал один жандарм. Морелли потянул меня за рукав.
— Сейчас двадцать пять минут второго. У вас еще есть время позвонить в редакцию дать информацию в номер...
Признаюсь, я совсем забыл о газете. Морелли уже устанавливал свой аппарат, магниевые лампы.
— Вы правы,— сказал я ему,— я побежал. Вы подойдете позже. Дверь «Пти-Лидо» была еще закрыта на ключ. Дядюшка Сонье впустил меня лишь после того, как я назвал себя. Вид у него был подавленный.
— Ну что? — спросил он.
— Все то же,— сказал я,— чудовище продолжает свое дело. На этот раз мужчина.
— Кто же теперь?
— Морель или Борель, я плохо разобрал.
Мы услышали, что Лидия поднимается по лестнице.
— Бореля убили,— сказал ей отец, как только она открыла дверь.
— Ах!
Я бросился, чтобы поддержать Лидию, которая едва не упала с лестницы. Невероятно, но она потеряла сознание.
— Вот так дела!..— приговаривал дядюшка Сонье, пока я поддерживал Лидию на стуле.— Вот так дела...
Он никак не мог найти бутылку с коньяком. Я запахнул расстегнутое пальто Лидии у нее на ногах. В кармане пальто я нащупал ключи. Я взял их. Это были мои ключи.
Лидия пришла в себя еще до того, как бокал с коньяком коснулся ее губ. В ее глазах не было ничего, кроме отчаяния, она дрожала, не произнося ни слова. Отец заставил ее выпить.
— Займитесь ею,— сказал я Сонье,— а мне нужно забежать домой. Если придет мой товарищ, скажите, что я сразу же вернусь, пусть позвонит в редакцию...
Через две минуты я уже был возле ограды моего сада. Ворота были заперты на ключ, входная дверь также. Я вошел, включил свет. Дом был ледяным. Только бедная вдова Шарло, накрытая простыней, лежала на своей кровати. Очевидно, никто не приходил.
— Это уже слишком, как говорит мой секретарь. Вот, месье, почитайте.
Комиссар Кретея протянул мне письмо.
«Господин Комиссар,
Я только что узнал из газет об убийстве моего дяди Стефана Бореля, у которого я остался единственным родственником. Я ошеломлен этим известием, но, к сожалению, не имею возможности приехать, чтобы отдать последний долг покойному дядюшке. Пребывая в настоящее время в распоряжении центра «Ридинг», я должен через час вылететь в Англию после краткосрочного отпуска. Я позволю себе побеспокоить вас во время моего следующего приезда в Париж с целью уладить все дела покойного. А пока что прошу вас принять прилагав-
мый к этому денежный перевод на двадцать тысяч франков, чтобы обеспечить моему дяде приличные похороны и временное место погребения. Примите, господин Комиссар, искренние изъявления моего глубочайшего почтения. Луи Борель, капитан авиации».
— Полюбуйтесь восхитительной непринужденностью молодого поколения,— обратился ко мне комиссар, забирая письмо.— Вы действительно думаете, что этот молодой человек... Простите, вы, наверное, одного с ним возраста, и я, конечно, не прав, осуждая все поколение.
В кабинете комиссара висели старинные гравюры, на камине стояли красивые часы. Этот чиновник, наверное, читал стихи, если не писал их сам.
— Ничего, господин комиссар, я чувствую себя ответственным лишь за себя самого.
Комиссар сокрушенно покачал головой:
— Вы действительно думаете, что этот молодой человек не мог продлить свой отпуск? На мой взгляд, причина для такой отсрочки более чем уважительная и, что касается меня, я снабдил бы его всеми необходимыми документами. Но нет. Месье изволит прислать двадцать тысяч франков и сообщить: «Я как-нибудь заеду». А меня, за кого принимает меня этот капитан? За нотариуса или служащего похоронного бюро?
— Прислать двадцать тысяч франков — это красивый поступок по отношению к ограбленному дяде,— заметил я.— С первых слов письма у меня сложилось впечатление, что этот племянник спешит потребовать наследство. И все же, что вы намерены делать?
— А что мне остается делать? Именно то, о чем просит этот летчик. Получив двадцать тысяч франков, я не могу допустить, чтобы покойного похоронили, как нищего. Конечно, это обязательство чисто морального плана, ибо с точки зрения административной... Но, впрочем, не будем усложнять. Перед лицом судьбы следует быть более терпимыми. Все похороны состоятся завтра, в субботу. Если бы я мог похоронить и это дело вместе с покойниками!
— Ничего нового со вчерашнего дня, господин комиссар? Я имею в виду расследования.
— Мне кажется, что вы, месье, ознакомлены с ходом расследования лучше, чем я.
Несмотря на мягкие и немного старомодные манеры, комиссар был не лишен некоторой властности. Всякий раз, когда он уже почти казался мне смешным, удачный намек, хитроватый проблеск в глазах заставляли меня изменить свое мнение.
— Я не полицейский,— ответил я,— к тому же впервые занимаюсь подобным репортажем. Что касается следователей, то они рассказывают мне лишь то, что хотят рассказать...
— Для понимающего достаточно и немногого,— заметил комиссар, снимая очки, чтобы протереть их.— Вы, наверное, заметили, как и я, что расследование не продвинулось не на йоту, что наши шансы на успех очень незначительны, чтобы не сказать ничтожны. Поразмыслите. Примите к сведению среду, в которой были совершены преступления, не забудьте также о географических и социальных особенностях Тополиного острова, где вы имеете удовольствие проживать. Одно из двух: или убийце удалось убежать, и в этом случае мы не знаем, в каком направлении его искать, или же преступник один из жителей острова, и нам придется вести расследование по каждому из них в течение многих недель...
— Подобная дилемма возникает в каждом уголовном деле,— заметил я.— Не думаю, чтобы она могла заранее смутить полицейского.
— Она не была столь сложной в те благословенные времена, когда мы еще не стояли перед лицом социального хаоса. Уголовные преступники были известны наперечет, заклейменные своим прошлым или преданные своими же сообщниками, если еще не попались по неосторожности, шумно транжиря преступную добычу. Что касается бытовых преступлений, то там в девяти случаях из десяти путеводной нитью являлся корыстный интерес. Сейчас — ничего подобного. Я уже говорил вашим коллегам, что половина жителей Тополиного острова живет даже не вне закона, а в приятной независимости от него. Посмотрите на первую жертву; внешне добропорядочная коммерсантка на поверку оказывается миллионершей черного рынка. Вторая, ваша квартирная хозяйка — вы сами не знали, что ее обогащает подпольная спекуляция. Третий — дядя нашего летчика, и я ничуть не преувеличу, если скажу, что если бы этот несчастный не погиб, из него самого мог бы получиться превосходный убийца. Стефан Борель, агент по продаже недвижимости, проживающий на Дороге Пристани со времен своей демобилизации. Держу пари, что если бы я затребовал у налогового инспектора его последнюю декларацию о доходах (при условии, что он ее вообще составлял), то увидел бы там ничтожную сумму. Убийца, опустошивший ящики его стола, собирал сведения не в налоговом управлении. И я повторяю, таких на вашем острове несколько сот. Вот и попробуйте обследовать эти джунгли! Конечно, мы сделаем все, что в наших силах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21