– Я против всякой войны, – с грустью произнес Людовик, – но, уж если война неизбежна, пусть это будет поход во имя истинной веры.
Бланш отказалась от попыток переубедить его. Он и так выглядел угнетенным, полным сомнений и жутко исхудавшим. Даже весть о скором рождении еще одного ребенка в их семье не озарила его лицо светом, как это бывало раньше.
Бланш надеялась, что разрешение спора по поводу Фландрии отвлечет короля от немилых его сердцу военных проблем, вдохнет в него живительные силы.
Она добилась от Людовика лично подписанных им посланий с вызовом на судилище в Перрону и самозванца, и свидетельницы, Сибиллы де Буажье, сестры Болдуина Фландрского.
По прибытии знатной пожилой дамы после стремительного путешествия чуть ли не через пол-Европы три женщины удалились в покои французской королевы для секретного совещания.
– Предоставьте это мне! – решительно заявила Сибилла. – Я задам ему несколько вопросов, на которые ответ знает только мой истинный брат.
Когда прибыл в Перрону самозванец, Сибилла немного растерялась – уж очень он походил на ее брата. Но она отметила, что благородному Болдуину не свойственна была наглость и напыщенность в поведении, какой отличался самозванец. Его преувеличенное высокомерие и дурные манеры выдавали в нем человека низкого происхождения, играющего роль знатного вельможи.
Понадобилось очень мало времени, чтобы выяснить правду.
Узнав, что ему придется встретиться с сестрой истинного графа Фландрского лицом к лицу, самозванец растерялся. Он, разумеется, объявил вопросы, заданные ему благородной дамой, унизительной проверкой и сказал, что он сейчас не в настроении, но на следующий день, поутру, даст достойный ответ, если ему будут предоставлены сытный ужин и удобная постель.
А наутро подтвердилось то, что ночные призраки тают с восходом солнца. Мнимый граф словно испарился. Он уже заранее подготовил несколько сменных лошадей и сбежал из отведенных ему покоев.
Многое, конечно, было ему известно, он даже перечислил все шрамы, оставленные сарацинскими мечами на теле Болдуина, и все же понял, что не выдержит испытания, а то, что он чрезмерно нагло вел себя в присутствии королевских особ, выдавало в нем плохого актера. Вероятно, он был приближенным слугой или даже другом героя крестовых походов, но подробностей его детства он, конечно, знать не мог.
Иоанна пребывала в радости. Самозванец скрылся с глаз долой, во всяком случае, появиться во Фландрии вновь он не осмелится. Скоро его изловят, где бы он ни прятался, доставят на базарную площадь в Брюгге и накинут ему петлю на шею.
Все дело решилось быстро и к удовлетворению графини Иоанны, а также и Людовика Французского, которому надобно было это отвлечение от военных забот.
На губах Иоанны появилась саркастическая улыбка, вызванная тем, что женщина наконец-то победила в споре с мужчиной.
Людовик был очарован ею, так же как и Бланш.
Супруги пришли к полному согласию. Единственная размолвка возникла между ними, когда речь зашла о ее беременности – вернее, о том, кого она ожидает.
– Не слишком ли много мальчиков ты рожаешь? И все они претенденты на корону.
– После смерти нашего первенца у нас осталось четыре сына.
– Мне бы хотелось девочку, – высказал робкое пожелание король.
Так и случилось. В положенный срок родилась дочь. Людовик настаивал, чтобы ее назвали Изабеллой. По его мнению, это было подходящее имя для принцессы.
Бланш вначале воспротивилась, а потом, огорченная, замкнулась в себе.
Ей показалось, что супруг издевается над ней.
Людовик, улыбаясь, осторожно погладил все еще прекрасные волосы своей обожаемой Бланш.
– Я не желал вас обидеть, мадам.
– Разве вдовствующая королева Англии не осквернила это имя, занимаясь бесстыдным развратом с кем попало и даже соблазнив жениха своей дочери?
Людовику вздумалось слегка поддразнить жену:
– Вы ее ненавидите, не так ли? Но почему? Она весьма привлекательная женщина.
Как Бланш могла объяснить мужу, что именно за эту привлекательность она и ненавидит Изабеллу! Да, ненавидит! Причем ненависть – слишком слабое определение тех чувств, которые Бланш испытывала к нынешней графине Лузиньян.
Как она могла признаться, что предчувствует беду, которую неминуемо навлечет на них эта колдунья, что боится ее, что ей становится страшно при одном упоминании имени Изабелла.
Разумная женщина, такая, как Бланш Кастильская, королева Франции, не имела права поддаваться странным суевериям.
– Какая ерунда! – произнесла она вдруг легко. – Само по себе это имя совсем неплохое. Изабелла! Звучит красиво и вполне достойно. Давайте назовем дочь Изабеллой, если таково ваше желание.
– Так звали мою мать, – осторожно напомнил Людовик.
– Тем более. Значит, на этом и порешим.
Так маленькая девочка в конце концов стала Изабеллой.
Прежде чем Людовик покинул Бланш, она снова забеременела.
Тибо Шампанский вздыхал над сочиняемой им очередной поэмой. Он был готов провести всю жизнь в горестных воздыханиях, ибо знатная леди, обожаемая им, была для него недосягаема.
Его поэтическая душа преисполнилась печали, но разум подсказывал, что именно по причине своей недосягаемости прекрасная дама становилась для поэта все более желанной.
Таков уж он был – пленник неразделенной страсти, весьма приятной наружности, несмотря на излишнюю полноту. Из-за этого недостатка он с детства подвергался насмешкам.
Вероятно, это и подтолкнуло его обратиться к перу и бумаге. Он изливал в звучных стихах свою тоску и жажду любовных утех, что заменяло ему истинные победы на любовных ристалищах. Пребывание в воображаемом мире поэзии доставляло ему удовлетворение, тем более что постепенно он приобретал известность. Его называли самым сладкоголосым трубадуром того времени.
Конечно, это не могло не произвести впечатления на королеву, воспитанную при просвещенном кастильском дворе. Ее родители любили трубадуров и привечали их у себя. А Тибо Шампанский был трубадуром королевских кровей. Его прадедушка Людовик Седьмой приходился дедом нынешнему королю. Стоило лишь судьбе сложиться немного иначе, и Тибо Шампанский мог быть королем. Если бы его бабка Элеонор Аквитанская родила сына, а не дочь, не Людовик восседал бы сейчас на троне, а Тибо, а Бланш Кастильская была бы его супругой, а не Людовика.
Какое это было бы райское блаженство! Но судьба немилостиво обошлась с Тибо, и по вине судьбы Людовик обвенчался с Бланш, и она родила от него детей – принцев и принцесс, а несчастный Тибо стал лишь графом Шампанским и в придачу трубадуром.
Итак, он обречен слагать и петь песни и превозносить в них свой недостижимый идеал, ибо Бланш ясно дала ему понять, что никогда не станет его любовницей и надеяться ему не на что. Однако песни его ей нравились. Да и какая женщина откажет себе в удовольствии послушать, как ее славят.
Обожая Бланш, он одновременно проникся презрением к Людовику, сочтя его недостойным идеальной супруги. Людовик был слаб физически. Конечно, он был честен и справедлив и не так жестокосерден, как большинство его современников. Несомненно, он обладал рядом положительных качеств и был приемлем как король. Но все равно он не годился в мужья Бланш.
И вот, когда Тибо корпел за своим столом, бормоча вслух заносимые им на бумагу строки, явился посланец короля.
Людовик напоминал поэту о долге мужчины и вассала. Это означало, что Тибо должен послужить королю на поле брани в течение сорока дней и сорока ночей. Поэтому графу надлежало присоединиться немедля к королевскому войску со своими людьми, вооруженными и полностью экипированными, и участвовать в осаде города Авиньона, где засели враги истинной веры – еретики-альбигойцы.
Тибо бросило в жар. Он не имел ни малейшего желания отправляться на войну. В чем-то он симпатизировал альбигойцам. Может быть, они поступали глупо, пойдя наперекор Риму, но ему были по душе их свободный и легкомысленный образ жизни, их умение наслаждаться каждым прожитым днем.
Раймонд Тулузский принадлежал когда-то к числу его друзей и был человеком в высшей степени культурным. Раймонд интересовался музыкой, литературой, любил порассуждать на философские темы, а к войне относился с отвращением.
И вот теперь Тибо-трубадура просят… нет, не просят, а приказывают заняться этим мерзким кровопролитным делом, расставшись со своим уютным замком. И он должен подчиниться, ибо он вассал презираемого им короля.
В весьма дурном настроении Тибо отправился на войну. По дороге он распевал одно из своих последних сочинений, посвященное все той же прекрасной и недоступной даме, чей образ он никак не мог выбросить из своего сердца. И все знали, что эта дама королева Франции.
Ему нравилось петь о редкой страсти, пылающей в душах их обоих, но, по обоюдному согласию, спрятанной за семью замками. Это было, конечно, неправдой и могло быть сочтено государственной изменой.
Тибо представлял, какой холод повеет на него от взгляда голубых глаз королевы, если он осмелится заикнуться, что между ним и ею существуют какие-то особые отношения. Она запретит ему появляться при дворе, и он навсегда лишится возможности лицезреть ее. Он должен быть очень осторожен.
Впереди его ждал осажденный Авиньон – город богатый и красивый, чье процветание зиждилось на расчетливой и успешной торговле. Местные жители были не только умны, но и большие жизнелюбы, как и их соседи в графстве Тулузском. Они так же желали жить в мире и комфорте, слушать музыку и гостеприимно встречали трубадуров, которые несли в Авиньон свои песни и новые идеи.
Авиньон не намерен был легко сдаться крестоносцам.
Настроение Тибо еще больше омрачилось при взгляде на высокие мощные стены, окружающие город. Они казались неприступными.
В королевском лагере царило всеобщее уныние, так как солдаты чувствовали себя обманутыми. Им обещали легкую прогулку, а тут их ждали изнурительная осада и потоки пролитой крови.
Когда Тибо явился к королю с докладом о прибытии, чтобы выразить Его Величеству свое почтение, он поразился тому, как плохо выглядит Людовик. Кожа его пожелтела, белки глаз покрывали кровяные прожилки.
Тибо пришел к выводу, что перед ним тяжелобольной человек.
Он спросил короля о его самочувствии, на что получил краткий и нелюбезный ответ. Людовик заявил, что с ним все в порядке.
«Сир, я не могу согласиться с подобным утверждением», – мысленно возразил королю граф Шампанский, но вслух произнес с почтительным поклоном:
– Город, как я заметил, неплохо укреплен.
– Да, это так, – согласился Людовик. – Но я должен его взять… независимо от того, сколько простою под его стенами.
Тибо подумал: «Вассалы обязаны отслужить сюзерену всего лишь сорок дней и сорок ночей. Лично я не собираюсь оставаться здесь дольше положенного срока».
Они изучающе разглядывали друг друга – муж королевы и поэт, открыто признавшийся ей в любви в своих виршах.
«Мои стихи проживут дольше вас, сир», – подумал Тибо.
– Я рад вашему появлению здесь, – сказал Людовик. – До меня доходили слухи, что вы не хотели этого. Если бы вы не подчинились, я был бы вынужден принять некоторые меры против вас.
– Милорд, я прибыл по вашему приказу. Я принял присягу на верность вам, и, когда вы меня позвали сражаться за вас, я, как положено, предоставил себя в ваше распоряжение на сорок дней и ночей.
– Иначе мне пришлось бы наказать вас в пример остальным непослушным и лишить вас земель в Шампани, – предупредил король.
Тибо сразу же пораскинул умом.
«Должно быть, вы, сир, столкнулись с упорным сопротивлением и вам непросто вести войну с теми, кто ничем не провинился перед вами и кто не причинил бы вам никаких неприятностей, если бы вы оставили их в покое. У вас могущественные враги. Англичане скоро вонзят клыки вам в горло. Вам нужно плодить себе друзей, а не врагов. Бедное ты существо, король, хоть и супруг моей дамы сердца. Я знаю, что я чересчур толст, слишком привержен к обильной пище и хорошему вину. И все равно я больше мужчина, чем ты!»
Вслух же он произнес:
– Плохо, что вы, Ваше Величество, сталкиваетесь с неповиновением и с разбродом в собственных рядах. Я не одобряю непослушания воле короля. Вот поэтому я готов сражаться рядом с вами, хотя, признаюсь, повод и цели этой войны мне не по душе.
Король отпустил поэта, и Тибо, покинув ставку, принялся бродить по лагерю, заводя беседы с такими же, как он, бедолагами, насильно призванными на королевскую службу.
Он не удивился, что очень многие подобно ему выражали свое недовольство. Они были согласны защищать собственные земли, пошли бы с большей охотой сражаться с англичанами, но, хотя эта война велась с благословения Рима и всем участникам было обещано отпущение грехов, ни у кого не лежало к ней сердце.
– Сорок дней! Сорок ночей! Готов поклясться, что эта заварушка так скоро не кончится! – восклицал Тибо.
С ним соглашались все. Осадой овладеть Авиньоном было вообще невозможно, сколько ни сиди под его стенами. У защитников вдоволь еды, и крепость с такими стенами способна держаться годами.
На что Тибо отвечал, пожимая плечами:
– Но я, друзья мои, клялся служить королю лишь сорок дней и ночей. А дальше пусть он обходится без меня.
Наступили самые жаркие летние дни. Жители Авиньона отпускали в адрес осаждавших язвительные замечания, уверенные, что их единомышленники из Тулузы придут к ним на помощь.
Жара стояла страшная. Люди умирали от эпидемии, и Луи приказал для того, чтобы скорее избавляться от мертвых тел, топить их в реке. Это был не лучший способ захоронения, но все же было предпочтительнее поступать именно так, а не оставлять разлагающиеся трупы на виду у всего лагеря.
Его собственный болезненный вид был замечен всеми.
– Боже мой! – сказал Филипп Юперель. – Король выглядит как сама смерть.
Филипп Юперель не на шутку разволновался. Он обожал Людовика и всегда был ему верен. У них был общий отец, так как Филипп Юперель был сыном Филиппа Августа от Агнесс. Папа Римский признал Филиппа Юпереля законнорожденным в уплату за самопожертвование Агнесс и ее уход из королевской спальни в монастырь.
Но далеко не все считали его таковым, и это было оскорбительно для сводного брата короля. Филипп, однако, не стремился путем интриг возвеличить себя. Он имел титул французского принца, пользовался любовью Людовика, которому служил верой и правдой и всячески выказывал свою преданность.
Он делился впечатлениями о состоянии здоровья короля в компании друзей. Среди них был и Тибо.
– У короля случаются приступы лихорадки, и они внушают мне опасение, – сообщил Филипп. – Я боюсь, что это симптомы чего-то худшего. Он никак не может согреться, его сотрясает дрожь. Я посоветовал ему укрываться в постели мехами, но ничего не помогает. Ему холодно даже под грудой мехов.
Тибо сказал:
– Что ему надо, так это женщину в постель, чтобы она хорошенько согрела его.
Филипп Юперель с пренебрежительной гримасой взглянул на трубадура.
– У нашего поэта все мысли крутятся вокруг одного и того же, – отпустил он колкость. – На уме одно лишь похабство. Не в правилах Его Величества развлекаться подобным образом.
– Это древнее испытанное средство, – проигнорировал его выпад Тибо. – Я только позволил себе его напомнить. Когда старик мерзнет по ночам, ему кладут под бок молоденькую девицу… в качестве лекарства. Я неоднократно слышал, что сие снадобье действует безотказно.
– Подобные разговоры неприличны, когда речь заходит о короле. Здесь пахнет изменой, – сурово произнес Филипп.
– Тибо прав, – вмешался граф де Блуа. – Голенькая девочка… лет шестнадцати – вот что ему нужно…
Филипп в раздумье взъерошил свою пышную шевелюру, за которую получил прозвище Лохматый, данную ему еще в детстве отцом.
– Людовик будет в ярости… – сказал он.
– Ему придется смириться, когда лекарство докажет свою действенность.
– Я много лет провел рядом с королем и знаю достоверно, что он никогда не ложился в постель с посторонней женщиной.
Тибо молитвенно сложил руки и воздел глаза к небу – вернее, к потолку шатра.
– Наш король – святой! – произнес он так, что едва ли кто-то смог бы уловить насмешку в его словах.
Час торжества для Тибо настал. Озорство, причем коварное, злобное – было его стихией. Король тяжко болеет – его трясет лихорадка. Было бы хорошо, если бы он еще слегка бредил. Как он поступит, когда, проснувшись среди ночи, обнаружит маленькую голышку у себя в кровати? Подумает ли он, что это его несравненная Бланш?
Он всегда был верен своей королеве. Он любил ее, но и Тибо тоже ее любит. Может быть, они по-разному понимают любовь. Тибо – романтик. Ему доставляют наслаждение эта нескончаемая поэтическая сага о неразделенной любви и мечты об обладании предметом страсти.
Людовику незачем предаваться фантазиям, да у него и не хватит на это воображения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47