Смотрю, слева от меня Михальский заходит, начинает атаковать второго, меня преследующего. Зашел вплотную, в хвост, и поймал его с прижимом, и за ним начал гнаться - это был «хейнкель - сто одиннадцать», и тут же он сначала задымился, и показались языки пламени. Капитан Михальский отвалил от него, и он рухнул. Это был первый мой…
Тут старший лейтенант Лихолетов подошел на выводе из пикирования к «Ю - восемьдесят восьмому» и вплотную начал расстреливать сзади в хвост, в упор. Самолет задымил. Лихолетов добавил реактивными снарядами. «Ю - восемьдесят восемь» резко пошел в пике, упал в озеро. Летать больше не будет! Это - второй, Лихолетова!
Смотрим, следующая группа идет. Получилось удачно: только они пошли в пике (их штук восемнадцать было!), мы подобрались к ним, но все же не долезли, начали опять на пикировании ловить и на выводе. А они - гуськом. Я пошел, сближаюсь с одним «Ю - восемьдесят восьмым» и начал стрелять из пулемета. Он вниз и от меня, я нагнал его и как начал - в хвост - расстреливать, он сразу загорелся: правый мотор. Я ему добавил еще по левому мотору, и левый задымил… Это - третий, мой!
Смотрю, прямо у меня в хвосте - бомбардировщик, и идем: «юнкерс», я, «хейнкель», а за ним пристроился Лукин и начал его расстреливать. Лукин - очередей пять-шесть, «хейнкель» уже горит, а он по нему бузует. «Хейнкель» в воздухе разлетелся, что-то повалилось от него. И тут только Лукин ушел от него - это четвертый, на счету Лукина!
После этого еще одна группа бомбардировщиков. Мы сделали каждый атаки: на пять, на шесть самолетов каждый из нас. А они - драпать. Как увидел, что чуть дымок пускает, так бомбы сыплет и драпать! В газы и тикать!
Еще третья группа идет. Мы начали еще атаки, самолета по два. Но тут нам уже мешать «мистера» - сверху на нас - начали! Поэтому результата этой атаки мы не видели. Я видел, что три в воздухе горело, остальные загорелись отойдя.
Потом, когда четвертая группа бомбардировщиков подошла, мы начали атаковать. По одной атаке сделали, на нас навалились «сто девятые мистера», и мы начали воздушный бой с ними. «Мистеров» с нами дралось семь штук (пять «сто девятых» и два «сто пятнадцатых»). Результаты: отражали атаки, и все. У Лукина мотор заклинился, он пошел на посадку, сел на аэродром. А меня один «мистер» поймал. Они начали парой на капитана Михальского пикировать, а пара была в стороне. Я как заметил, что они на Михальского пикируют, дал заградительную очередь вперед, они ушли - начали бочком идти. Я дал еще очередь, отогнал их. А та пара, что в стороне была, кинулась на меня. Я начал уходить от атаки, но уже поздно: один зашел ко мне в хвост и сунул пушечным мне в плоскость, прямым попаданием в плоскости разорвался, и заклинило руль управления, пробило пневматик правого колеса. Тут появились на помощь «ишачки». Я думал, немцы меня снимут, мотор работал нормально, но управлять очень трудно. Я кричу Лихолетову по радио: «У меня пробили правую плоскость и заклинило управление, мне вас не догнать!..» Он и Михальский начали вираж, я подошел, догнал, и мы начали вместе уходить (Лукина и Зотова уже не было). Уходим к аэродрому, нам - по радио: «Идти на посадку, самолеты противника отогнаны…» Мы пришли на посадку, сели…
Мне трудно было, я и рассказать не могу - как, но сел. Руль поворота плохо действовал; но сел нормально, хоть и думал, что разобью…
В вечерний час
20 часов 05 минут
Щуров начал мне рассказывать о технических достоинствах и недостатках своей машины. Но голос:
- … Запустить моторы! По местам!
Этот голос оборвал нашу беседу. Щуров, умолкнув на полуслове, вместе с Лукиным побежал к самолету.
И сидят уже в машинах No 60 и No 62; механик, вращая рукоятку, кричит:
- Внимание! Контакт!.. Еще! Еще раз! Давай, давай!..
Голос из палатки:
- Запускай и выруливайте сейчас же!
Вторая машина заработала. И это - тоже. Щуров дает газ. Поговорить с ним мне удалось только пять минут!..
20 часов 08 минут
Лукин в воздухе, из второй эскадрильи, и еще один из первой - кто? Ага, капитан Булаев!
Кругами набирают высоту, удаляясь к западу на фоне черных туч. Прошла еще минута - и вот спустя ровно три минуты после того, как прервался мой разговор, они уже исчезают в тучах. Я подсаживаюсь к механикам, спасающимся от комаров у костра-дымокура.
20 часов 14 минут
К нам в коляске мотоцикла подъехал летчик Зотов с несгибающейся, перевязанной шеей.
Он приехал из деревни Зенино, куда загнали его от Кобоны; Зенино - это в районе боев 54-й армии, пытающейся пробиться к оказавшейся в тяжелом положении 2-й Ударной.
- Зотов, что? - спрашивает его один из механиков, глядя на его шею.
- Мне зашел «мистер», - все еще не остыв от горячки боя, отвечает Зотов, - и садил в брюхо, разбил маслобак. Я сел прямо в огород за домами! От самолета осталось вот что: в общем целый, сорвана левая консолька.
- А шею?
- А вот как этим боком навернулся! Да вот еще больше сорока километров трясся. Драка была солидная, сорок штук упало… Привез подтверждение на наши пять штук… Я ж пострадал из-за него, заразы, - я же поджег его, а другой подкрался… По радио наивное сообщение: «Над вами справа три «юнкерса», а их там всех девяносто было! А потом еще «мистера» подсыпали! А тут еще «ишаки», зараза, в меня вцепились, как до земли гнали!..
Речь лейтенанта Виктора Алексеевича Зотова была сбивчива, и не сразу все в ней можно было понять. Но живой - без изменений - рассказ Зотова ценен своей непосредственностью, и я привожу его в подлинности, каким он у меня дословно в те минуты записан.
- Планер в общем цел. За подмоторную раму не отвечаю… Прямо на джаз Шульженки сел Они в том доме стоят. А там, значит, Коралли задавал драпака, ноги до зада доставали!
… За пять наших подтверждение есть, а может быть, и девять, потому что в бою это дело чумовое и не углядишь, когда они падают…
… В седьмую бригаду чуть сел, пригласили меня читать лекцию об истребителях, приняли меня замечательно: «Ну, выбирай, что хочешь, ни в чем тебе отказа не будет!.. - Обращается к подошедшей фельдшерице: - Слушайте, я у вас теперь лечиться буду, у меня растяжение позвонков (!)… - И опять к нам: - В общем, знаешь, на таком клочке посадить!.. Дым сзади шел, ни черта не видать, а тут еще «ишаки» садиться не дают, они «кеттихавку» мою никогда не видали, как давай меня чехвостить!.. А «юнкерса» как я расстреливал? С наслаждением!.. В упор! Стрелка убил, мотор зажег!.. В Восьмой армии - восемь немецких летчиков пленных!
- А какие результаты бомбежки?
- На берегу сто одиннадцать раненых, в корабль попало - сорок раненых, и больше ничего. В вагон с дымовыми шашками попали - такая маскировка получилась!.. А у Лукина шатун разбило, а Щурову разворотило плоскость!.. Ну, я простить не могу, уж больно я увлекся «юнкерсом», уже не до других было: я думаю, сзади меня не «мистер», а зенитка!.. Не знаю!..
Тут Зотов сел в коляску мотоцикла, я - на мотоцикл, за шофером, и бешеным ходом, чтоб не помешать самолетам, мы проскочили поле, остановились на краю его, на лугу, поднялись на холм КП, где стояли командир полка майор Сокол, военком Холод, группа командования. Зотов докладывает Соколу.
- Что с мотором?
Зотов:
- Меня рубанули. Либо «мистер», либо зенитка. Рассадили маслосистему. Я люк открыл, - все стенки фюзеляжа в масле. В баке - ноль. Я в Выстав хотел идти, а тут на меня «ишаки», штук шесть накинулись, и гнали меня, и после того мне ничего не оставалось, как упасть в огород, потому что мотор уже не работал… Я сперва думал: у меня что-то с мотором, но потом… Сзади, снизу меня рубанули. Я почувствовал толчок, сразу рывок такой… А наши? В куче все били! Оли же, гансы, пикировали как раз к нам, в кашу…
- А пробоины есть?
- Есть, две. Это, по-моему, «ишаки» мне наделали!
- А зениток много?
- Все небо было!..
- Радио слушали?
- Слушал. Сперва Лихолетов кричал: «Следите за «мессерами»… Всего до девяноста бомбардировщиков было, тех сорок наши морячки драли, а полсотни мы… Всего семнадцать сбито, если не больше!.. В общем, наших пять самолетов подтверждены. Майор Майоров подсчитывает, уточняет… Ну, я не знаю, как благодарить политотдел за прием!..
- А как сели?
- Сел? В пятнадцати метрах от дороги! Разговор продолжается - сбивчивый. Зотов все еще разгорячен:
- Разошлись все цели, по семнадцать, по двадцать штук!.. Ну, они бомбили корабли, где-нибудь на Ладожском озере… В общем, нас пятеро вылетели и все по одному принесли!.. Из экипажа «моего» «юнкерса» три человека выбросилось на парашютах, а один утонул вместе с самолетом в озере… Между прочим, наши КБФ двух «ишаков» потеряли!..
28 мая, 20 часов 15 минут
… Тревога. Телефонист вертит сирену. Над аэродромом - протяжный вой. Разговор с Зотовым прерван, Сокол слушает донесение, говорит:
- Возвращаются наших три… А ты, Зотов, отправляйся-ка отдыхать!
Зотов спускается с холма КП, садится в «эмку», уезжает. Сокол раздумчиво:
- Итак, значит, за май месяц… Штук шестнадцать сбили, ни одного своего не потеряли. У Зотова теперь семь… Но, между прочим, у немцев «мессера» сопровождают ни к черту!
20 часов 37 минут
Пока идет разговор, тройка наших вернулась, летает над нами, кружит.
Сокол, отрываясь от телефонной трубки:
- Пусть погуляют!.. Передайте: в воздухе два «сто девятых» на Жихарево!
Оборачивается к наблюдателю:
- Наблюдатель! Что вам на севере видно?
На севере всем нам заметен дым. Наблюдатель отвечает с вышки:
«И - шестнадцать» пошли туда!
А что там за полосы подозрительные, под солнцем?
Смотрит в бинокль. Солнце, склоняясь к горизонту, в облаках освещает нижний край.
- Это старые полосы, ветром их подняло. От зениток!
Сокол, выяснив, что помощь от его самолетов не требуется:
- Ну, пора «двести» давать! Передай туда - «двести»!
Это - сигнал по радио летающим самолетам садиться.
Военком полка Холод:
- Булаев один недавно пошел. Немец - в облака, он за ним. У Булаева девять сбито, пошел за десятым!
Сокол:
- «Т» выкладывайте!
Самолеты, вернувшись, заходят на посадку. Один, совершив круг над аэродромом, выпустил шасси. Холод:
Он садится, как сегодня Лукин садился! Сокол:
Так это Лукин и есть!
21 час 00 минут
Подошел низко Пошел делать еще круг - совсем низкий. Другой - катится. Сокол:
- Я тебе заторможу. Я тебе!..
Бежит к самолету, который сел, но залез в мокрую, вязкую часть аэродрома. Садится второй, и опять пошел вверх. Сокол пустил красную ракету. Третий в воздухе дал пулеметную очередь и заходит на посадку. Это - Булаев, опробовал пулеметы, так как по тревоге взлетел с неопробованными, на что другой летчик не решился бы… Два ходят, третий газует.
- А что он там газует? Надо звонить, трактором вытягивать!
Второй сел… Катится… Сокол:
- Докатился? Нет, не докатился?.. Юзом пошел! Докатился до мокрого места. Третьим садится Булаев. Сокол:
- Вот сейчас сядет наверняка!.. Сел хорошо!.. Это Булаев!
Булаев не докатился до мокрого места, где увязают колеса. Идем к самолетам. Булаев газует, выруливает на свой конец аэродрома. А те два, пробежав площадку, застряли в грязи. Я, Холод и старший батальонный комиссар из штаба ВВС подошли к «62-му» - колесо в грязи по ступицу… В небе два самолета. Сокол:
- А это что?
Высоко пролетели два немца. На грузовике подъехали бойцы, пытаются - плечами под плоскость - поднять самолет. Нет, не взять, нужен трактор!
Щуров сел в машину, включает стартер. Полный газ! Я со всеми - человек десять - поднимаем. Вытащили. Самолет выскочил, побежал, обдав нас таким ветром, что мы едва устояли. Я иду на край аэродрома, ко мне подходит парторг, инженер-электрик первой эскадрильи Гандельман, воентехник первого ранга.
Разговор о Булаеве, который на необлетанной машине пошел в атаку на «мессершмиттов».
- А зимой, тридцать восемь градусов морозу было, у Булаева бензин по руке, по груди течет, но Булаев работает. И при мне часовой сказал: «Ох, как эти люди могут работать!» У Булаева за всю зиму одна вынужденная посадка была, когда его подбила зенитка; прекрасно сел, на самую маленькую площадку. Против него фашистские асы - котята! Вы знаете, «эрэсы» все летчики сбрасывают по два, а он - по одному…
… Сокол машет рукой, все мы гурьбой лезем в кузов грузовика и - полным ходом - в деревню Шум… Боевой день окончен.
Поздний вечер. Деревня Шум
Ужин. Парторг сообщает Холоду: машина Щурова к 12. 00 будет готова: срок - к утру, но сдадут раньше. Разбит элерон в бою, перебиты тросы, перебиты тяги, пробито колесо. Чтобы исправить, надо поднять машину на козлы, выпустить шасси, поработать ручной помпой, потом электрической помпой (гидропомпой), испытать мотор, проверить все вооружение и специальные установки (проводка проходит около элеронов), все приборы.
Любая установка самолета на полевой ремонт требует абсолютно детальной проверки машины…
Столовая. Из столовой иду в штаб полка. Передаю по телефону информацию в редакцию «Ленинского пути». В ТАСС, расширенную, дам завтра.
Ночь у связистов
Ночь на 29 мая. Деревня Шум
Из штаба 159-го истребительного полка я вернулся в избу к летчикам связи. Белая ночь. Несколько пластинок - джазов и вальсов. Света не зажигают. Погуторили, стали укладываться спать. Только что прилетевший из Ленинграда Георгий Дмитриевич Померанцев решил слетать в Ленинград еще раз - надо отвезти военинженера второго ранга, прибывшего из деревни Лужи. Собирает ракеты, красные, зеленые, белые Дает их инженеру:
- Стрелять будете вы!.. Стреляли когда-нибудь? Надо направлять назад, от себя!
Запрашивает по телефону метеосводку. Все смеются:
- Вот, боги (метеорологи) обещали туман!
И разговор, что сегодня тумана как раз нигде нет. Запрашивают по телефону:
- Говорит «Регулятор - два». У нас срочный рейс. Как погода от двух до трех?.. Что?.. У вас только от четырех до пяти? Ну, давайте от четырех до пяти! Куда? В «Большую деревню» (то есть в Ленинград!). А над озером? Чисто? Видимость шесть километров? Хорошо!
Кто-то советует:
- Бери правей маяка… Знаешь… Вернее будет!
Немцы обстреливают Бугровский маяк, уже снесли его верхнюю часть. Инженер сдержанно интересуется немцами. Но ему:
- Ничего!.. Правее взять - хорошо будет!..
Уходит.
29 мая. Утро. Шум
Ночью просыпался от звуков патефона. Прилетели Померанцев и штурман Александр Семенович Борисовец (который был ранен и находился в госпитале, теперь - вернулся). Борисовец ругается: его вещи куда-то исчезли, их, по-видимому, завезли в Малую Вишеру, нужно возвращать их оттуда.
Перед рассветом я просыпался еще раз, от грохота зениток: налетели и ушли гансы. Потом на втором У-2 из Ленинграда вернулся капитан Белкин, привез какого-то старшего лейтенанта Медведкина, направляющегося в Тихвин. Белкин сразу же улетел назад. Медведкин рассказал мне: вчера утром, часа в четыре, немцы обстреливали Ленинград. Один из снарядов попал в переполненный трамвай, у площади Восстания, другой - в дом рядом. Что там было! Бомбежка была в ночь на 28-е, но немцев не допустили и сбросили они бомбы на окраине, где-то около Охты. Других налетов за последнее время не было.
Утро - ясное, летнее, теплое. День будет жарким.
Под свирепой бомбежкой
29 мая. 10.30 утра
После завтрака я пошел на аэродром. Внезапно налетело двадцать два бомбардировщика. Бомбят и аэродром и станцию, эшелон с боеприпасами. Рвутся снаряды.
Лежу в кустах, под ожесточенной бомбежкой, станционная деревня горит, я нахожусь между аэродромом и деревней, - шел туда. Записываю в момент бомбежки. Немецкие самолеты делают заходы и бросают бомбы. Пикируют на аэродром. Летают над головой и, делая круги, заходят опять. Вокруг меня - никого. Поднимается дым над деревней, черными клубами. Яркое солнце. Летят, приближаясь опять. Тройка прошла над головой. Наша. Сели.
11 часов 15 минут
Встал было, пошел к аэродрому, но - они зашли опять и бомбят: огромные взрывы взвиваются над деревней - тучами дыма, пламенем. Вверх летят куски дерева, и видно - подорванные ракеты. Я лежу опять в кустах, пишу это. Наших самолетов нет, - из поднявшихся было четырех сели три, один исчез. А эти три сейчас стоят на поле. Немцы гудят над ними. До деревни от меня метров сто пятьдесят - двести, до аэродрома метров сто - сто пятьдесят. Заходят опять… Вот еще два взрыва. Очевидно, рвутся боеприпасы. Каждые несколько секунд - взрыв. А солнце - ярко, трава зелена.
Ревет сирена на аэродроме, сигнал тревоги, - значит, идут сюда еще новые.
Доносится треск горящих вагонов за деревней.
Думаю о милых, родных моих.
Тень летит! Тяжелое гудение приближающихся бомбовозов, идет их много. На аэродроме тарахтит трактор… Приближаются, свистят. Зенитки наши молчат. Загудел мотор нашего самолета - завели. Идет в воздух. Над деревней - новые взрывы.
Пикирует… Свист. Взрыв… И - ряд взрывов. Свист и новые взрывы - беспрестанны… Это рвутся снаряды. Затарахтел пулемет на аэродроме.,,
11. 30
Я встал и пошел по полю. Наши три взлетели. И опять гул, опять зенитки, где-то высоко немцы. Строчит пулемет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Тут старший лейтенант Лихолетов подошел на выводе из пикирования к «Ю - восемьдесят восьмому» и вплотную начал расстреливать сзади в хвост, в упор. Самолет задымил. Лихолетов добавил реактивными снарядами. «Ю - восемьдесят восемь» резко пошел в пике, упал в озеро. Летать больше не будет! Это - второй, Лихолетова!
Смотрим, следующая группа идет. Получилось удачно: только они пошли в пике (их штук восемнадцать было!), мы подобрались к ним, но все же не долезли, начали опять на пикировании ловить и на выводе. А они - гуськом. Я пошел, сближаюсь с одним «Ю - восемьдесят восьмым» и начал стрелять из пулемета. Он вниз и от меня, я нагнал его и как начал - в хвост - расстреливать, он сразу загорелся: правый мотор. Я ему добавил еще по левому мотору, и левый задымил… Это - третий, мой!
Смотрю, прямо у меня в хвосте - бомбардировщик, и идем: «юнкерс», я, «хейнкель», а за ним пристроился Лукин и начал его расстреливать. Лукин - очередей пять-шесть, «хейнкель» уже горит, а он по нему бузует. «Хейнкель» в воздухе разлетелся, что-то повалилось от него. И тут только Лукин ушел от него - это четвертый, на счету Лукина!
После этого еще одна группа бомбардировщиков. Мы сделали каждый атаки: на пять, на шесть самолетов каждый из нас. А они - драпать. Как увидел, что чуть дымок пускает, так бомбы сыплет и драпать! В газы и тикать!
Еще третья группа идет. Мы начали еще атаки, самолета по два. Но тут нам уже мешать «мистера» - сверху на нас - начали! Поэтому результата этой атаки мы не видели. Я видел, что три в воздухе горело, остальные загорелись отойдя.
Потом, когда четвертая группа бомбардировщиков подошла, мы начали атаковать. По одной атаке сделали, на нас навалились «сто девятые мистера», и мы начали воздушный бой с ними. «Мистеров» с нами дралось семь штук (пять «сто девятых» и два «сто пятнадцатых»). Результаты: отражали атаки, и все. У Лукина мотор заклинился, он пошел на посадку, сел на аэродром. А меня один «мистер» поймал. Они начали парой на капитана Михальского пикировать, а пара была в стороне. Я как заметил, что они на Михальского пикируют, дал заградительную очередь вперед, они ушли - начали бочком идти. Я дал еще очередь, отогнал их. А та пара, что в стороне была, кинулась на меня. Я начал уходить от атаки, но уже поздно: один зашел ко мне в хвост и сунул пушечным мне в плоскость, прямым попаданием в плоскости разорвался, и заклинило руль управления, пробило пневматик правого колеса. Тут появились на помощь «ишачки». Я думал, немцы меня снимут, мотор работал нормально, но управлять очень трудно. Я кричу Лихолетову по радио: «У меня пробили правую плоскость и заклинило управление, мне вас не догнать!..» Он и Михальский начали вираж, я подошел, догнал, и мы начали вместе уходить (Лукина и Зотова уже не было). Уходим к аэродрому, нам - по радио: «Идти на посадку, самолеты противника отогнаны…» Мы пришли на посадку, сели…
Мне трудно было, я и рассказать не могу - как, но сел. Руль поворота плохо действовал; но сел нормально, хоть и думал, что разобью…
В вечерний час
20 часов 05 минут
Щуров начал мне рассказывать о технических достоинствах и недостатках своей машины. Но голос:
- … Запустить моторы! По местам!
Этот голос оборвал нашу беседу. Щуров, умолкнув на полуслове, вместе с Лукиным побежал к самолету.
И сидят уже в машинах No 60 и No 62; механик, вращая рукоятку, кричит:
- Внимание! Контакт!.. Еще! Еще раз! Давай, давай!..
Голос из палатки:
- Запускай и выруливайте сейчас же!
Вторая машина заработала. И это - тоже. Щуров дает газ. Поговорить с ним мне удалось только пять минут!..
20 часов 08 минут
Лукин в воздухе, из второй эскадрильи, и еще один из первой - кто? Ага, капитан Булаев!
Кругами набирают высоту, удаляясь к западу на фоне черных туч. Прошла еще минута - и вот спустя ровно три минуты после того, как прервался мой разговор, они уже исчезают в тучах. Я подсаживаюсь к механикам, спасающимся от комаров у костра-дымокура.
20 часов 14 минут
К нам в коляске мотоцикла подъехал летчик Зотов с несгибающейся, перевязанной шеей.
Он приехал из деревни Зенино, куда загнали его от Кобоны; Зенино - это в районе боев 54-й армии, пытающейся пробиться к оказавшейся в тяжелом положении 2-й Ударной.
- Зотов, что? - спрашивает его один из механиков, глядя на его шею.
- Мне зашел «мистер», - все еще не остыв от горячки боя, отвечает Зотов, - и садил в брюхо, разбил маслобак. Я сел прямо в огород за домами! От самолета осталось вот что: в общем целый, сорвана левая консолька.
- А шею?
- А вот как этим боком навернулся! Да вот еще больше сорока километров трясся. Драка была солидная, сорок штук упало… Привез подтверждение на наши пять штук… Я ж пострадал из-за него, заразы, - я же поджег его, а другой подкрался… По радио наивное сообщение: «Над вами справа три «юнкерса», а их там всех девяносто было! А потом еще «мистера» подсыпали! А тут еще «ишаки», зараза, в меня вцепились, как до земли гнали!..
Речь лейтенанта Виктора Алексеевича Зотова была сбивчива, и не сразу все в ней можно было понять. Но живой - без изменений - рассказ Зотова ценен своей непосредственностью, и я привожу его в подлинности, каким он у меня дословно в те минуты записан.
- Планер в общем цел. За подмоторную раму не отвечаю… Прямо на джаз Шульженки сел Они в том доме стоят. А там, значит, Коралли задавал драпака, ноги до зада доставали!
… За пять наших подтверждение есть, а может быть, и девять, потому что в бою это дело чумовое и не углядишь, когда они падают…
… В седьмую бригаду чуть сел, пригласили меня читать лекцию об истребителях, приняли меня замечательно: «Ну, выбирай, что хочешь, ни в чем тебе отказа не будет!.. - Обращается к подошедшей фельдшерице: - Слушайте, я у вас теперь лечиться буду, у меня растяжение позвонков (!)… - И опять к нам: - В общем, знаешь, на таком клочке посадить!.. Дым сзади шел, ни черта не видать, а тут еще «ишаки» садиться не дают, они «кеттихавку» мою никогда не видали, как давай меня чехвостить!.. А «юнкерса» как я расстреливал? С наслаждением!.. В упор! Стрелка убил, мотор зажег!.. В Восьмой армии - восемь немецких летчиков пленных!
- А какие результаты бомбежки?
- На берегу сто одиннадцать раненых, в корабль попало - сорок раненых, и больше ничего. В вагон с дымовыми шашками попали - такая маскировка получилась!.. А у Лукина шатун разбило, а Щурову разворотило плоскость!.. Ну, я простить не могу, уж больно я увлекся «юнкерсом», уже не до других было: я думаю, сзади меня не «мистер», а зенитка!.. Не знаю!..
Тут Зотов сел в коляску мотоцикла, я - на мотоцикл, за шофером, и бешеным ходом, чтоб не помешать самолетам, мы проскочили поле, остановились на краю его, на лугу, поднялись на холм КП, где стояли командир полка майор Сокол, военком Холод, группа командования. Зотов докладывает Соколу.
- Что с мотором?
Зотов:
- Меня рубанули. Либо «мистер», либо зенитка. Рассадили маслосистему. Я люк открыл, - все стенки фюзеляжа в масле. В баке - ноль. Я в Выстав хотел идти, а тут на меня «ишаки», штук шесть накинулись, и гнали меня, и после того мне ничего не оставалось, как упасть в огород, потому что мотор уже не работал… Я сперва думал: у меня что-то с мотором, но потом… Сзади, снизу меня рубанули. Я почувствовал толчок, сразу рывок такой… А наши? В куче все били! Оли же, гансы, пикировали как раз к нам, в кашу…
- А пробоины есть?
- Есть, две. Это, по-моему, «ишаки» мне наделали!
- А зениток много?
- Все небо было!..
- Радио слушали?
- Слушал. Сперва Лихолетов кричал: «Следите за «мессерами»… Всего до девяноста бомбардировщиков было, тех сорок наши морячки драли, а полсотни мы… Всего семнадцать сбито, если не больше!.. В общем, наших пять самолетов подтверждены. Майор Майоров подсчитывает, уточняет… Ну, я не знаю, как благодарить политотдел за прием!..
- А как сели?
- Сел? В пятнадцати метрах от дороги! Разговор продолжается - сбивчивый. Зотов все еще разгорячен:
- Разошлись все цели, по семнадцать, по двадцать штук!.. Ну, они бомбили корабли, где-нибудь на Ладожском озере… В общем, нас пятеро вылетели и все по одному принесли!.. Из экипажа «моего» «юнкерса» три человека выбросилось на парашютах, а один утонул вместе с самолетом в озере… Между прочим, наши КБФ двух «ишаков» потеряли!..
28 мая, 20 часов 15 минут
… Тревога. Телефонист вертит сирену. Над аэродромом - протяжный вой. Разговор с Зотовым прерван, Сокол слушает донесение, говорит:
- Возвращаются наших три… А ты, Зотов, отправляйся-ка отдыхать!
Зотов спускается с холма КП, садится в «эмку», уезжает. Сокол раздумчиво:
- Итак, значит, за май месяц… Штук шестнадцать сбили, ни одного своего не потеряли. У Зотова теперь семь… Но, между прочим, у немцев «мессера» сопровождают ни к черту!
20 часов 37 минут
Пока идет разговор, тройка наших вернулась, летает над нами, кружит.
Сокол, отрываясь от телефонной трубки:
- Пусть погуляют!.. Передайте: в воздухе два «сто девятых» на Жихарево!
Оборачивается к наблюдателю:
- Наблюдатель! Что вам на севере видно?
На севере всем нам заметен дым. Наблюдатель отвечает с вышки:
«И - шестнадцать» пошли туда!
А что там за полосы подозрительные, под солнцем?
Смотрит в бинокль. Солнце, склоняясь к горизонту, в облаках освещает нижний край.
- Это старые полосы, ветром их подняло. От зениток!
Сокол, выяснив, что помощь от его самолетов не требуется:
- Ну, пора «двести» давать! Передай туда - «двести»!
Это - сигнал по радио летающим самолетам садиться.
Военком полка Холод:
- Булаев один недавно пошел. Немец - в облака, он за ним. У Булаева девять сбито, пошел за десятым!
Сокол:
- «Т» выкладывайте!
Самолеты, вернувшись, заходят на посадку. Один, совершив круг над аэродромом, выпустил шасси. Холод:
Он садится, как сегодня Лукин садился! Сокол:
Так это Лукин и есть!
21 час 00 минут
Подошел низко Пошел делать еще круг - совсем низкий. Другой - катится. Сокол:
- Я тебе заторможу. Я тебе!..
Бежит к самолету, который сел, но залез в мокрую, вязкую часть аэродрома. Садится второй, и опять пошел вверх. Сокол пустил красную ракету. Третий в воздухе дал пулеметную очередь и заходит на посадку. Это - Булаев, опробовал пулеметы, так как по тревоге взлетел с неопробованными, на что другой летчик не решился бы… Два ходят, третий газует.
- А что он там газует? Надо звонить, трактором вытягивать!
Второй сел… Катится… Сокол:
- Докатился? Нет, не докатился?.. Юзом пошел! Докатился до мокрого места. Третьим садится Булаев. Сокол:
- Вот сейчас сядет наверняка!.. Сел хорошо!.. Это Булаев!
Булаев не докатился до мокрого места, где увязают колеса. Идем к самолетам. Булаев газует, выруливает на свой конец аэродрома. А те два, пробежав площадку, застряли в грязи. Я, Холод и старший батальонный комиссар из штаба ВВС подошли к «62-му» - колесо в грязи по ступицу… В небе два самолета. Сокол:
- А это что?
Высоко пролетели два немца. На грузовике подъехали бойцы, пытаются - плечами под плоскость - поднять самолет. Нет, не взять, нужен трактор!
Щуров сел в машину, включает стартер. Полный газ! Я со всеми - человек десять - поднимаем. Вытащили. Самолет выскочил, побежал, обдав нас таким ветром, что мы едва устояли. Я иду на край аэродрома, ко мне подходит парторг, инженер-электрик первой эскадрильи Гандельман, воентехник первого ранга.
Разговор о Булаеве, который на необлетанной машине пошел в атаку на «мессершмиттов».
- А зимой, тридцать восемь градусов морозу было, у Булаева бензин по руке, по груди течет, но Булаев работает. И при мне часовой сказал: «Ох, как эти люди могут работать!» У Булаева за всю зиму одна вынужденная посадка была, когда его подбила зенитка; прекрасно сел, на самую маленькую площадку. Против него фашистские асы - котята! Вы знаете, «эрэсы» все летчики сбрасывают по два, а он - по одному…
… Сокол машет рукой, все мы гурьбой лезем в кузов грузовика и - полным ходом - в деревню Шум… Боевой день окончен.
Поздний вечер. Деревня Шум
Ужин. Парторг сообщает Холоду: машина Щурова к 12. 00 будет готова: срок - к утру, но сдадут раньше. Разбит элерон в бою, перебиты тросы, перебиты тяги, пробито колесо. Чтобы исправить, надо поднять машину на козлы, выпустить шасси, поработать ручной помпой, потом электрической помпой (гидропомпой), испытать мотор, проверить все вооружение и специальные установки (проводка проходит около элеронов), все приборы.
Любая установка самолета на полевой ремонт требует абсолютно детальной проверки машины…
Столовая. Из столовой иду в штаб полка. Передаю по телефону информацию в редакцию «Ленинского пути». В ТАСС, расширенную, дам завтра.
Ночь у связистов
Ночь на 29 мая. Деревня Шум
Из штаба 159-го истребительного полка я вернулся в избу к летчикам связи. Белая ночь. Несколько пластинок - джазов и вальсов. Света не зажигают. Погуторили, стали укладываться спать. Только что прилетевший из Ленинграда Георгий Дмитриевич Померанцев решил слетать в Ленинград еще раз - надо отвезти военинженера второго ранга, прибывшего из деревни Лужи. Собирает ракеты, красные, зеленые, белые Дает их инженеру:
- Стрелять будете вы!.. Стреляли когда-нибудь? Надо направлять назад, от себя!
Запрашивает по телефону метеосводку. Все смеются:
- Вот, боги (метеорологи) обещали туман!
И разговор, что сегодня тумана как раз нигде нет. Запрашивают по телефону:
- Говорит «Регулятор - два». У нас срочный рейс. Как погода от двух до трех?.. Что?.. У вас только от четырех до пяти? Ну, давайте от четырех до пяти! Куда? В «Большую деревню» (то есть в Ленинград!). А над озером? Чисто? Видимость шесть километров? Хорошо!
Кто-то советует:
- Бери правей маяка… Знаешь… Вернее будет!
Немцы обстреливают Бугровский маяк, уже снесли его верхнюю часть. Инженер сдержанно интересуется немцами. Но ему:
- Ничего!.. Правее взять - хорошо будет!..
Уходит.
29 мая. Утро. Шум
Ночью просыпался от звуков патефона. Прилетели Померанцев и штурман Александр Семенович Борисовец (который был ранен и находился в госпитале, теперь - вернулся). Борисовец ругается: его вещи куда-то исчезли, их, по-видимому, завезли в Малую Вишеру, нужно возвращать их оттуда.
Перед рассветом я просыпался еще раз, от грохота зениток: налетели и ушли гансы. Потом на втором У-2 из Ленинграда вернулся капитан Белкин, привез какого-то старшего лейтенанта Медведкина, направляющегося в Тихвин. Белкин сразу же улетел назад. Медведкин рассказал мне: вчера утром, часа в четыре, немцы обстреливали Ленинград. Один из снарядов попал в переполненный трамвай, у площади Восстания, другой - в дом рядом. Что там было! Бомбежка была в ночь на 28-е, но немцев не допустили и сбросили они бомбы на окраине, где-то около Охты. Других налетов за последнее время не было.
Утро - ясное, летнее, теплое. День будет жарким.
Под свирепой бомбежкой
29 мая. 10.30 утра
После завтрака я пошел на аэродром. Внезапно налетело двадцать два бомбардировщика. Бомбят и аэродром и станцию, эшелон с боеприпасами. Рвутся снаряды.
Лежу в кустах, под ожесточенной бомбежкой, станционная деревня горит, я нахожусь между аэродромом и деревней, - шел туда. Записываю в момент бомбежки. Немецкие самолеты делают заходы и бросают бомбы. Пикируют на аэродром. Летают над головой и, делая круги, заходят опять. Вокруг меня - никого. Поднимается дым над деревней, черными клубами. Яркое солнце. Летят, приближаясь опять. Тройка прошла над головой. Наша. Сели.
11 часов 15 минут
Встал было, пошел к аэродрому, но - они зашли опять и бомбят: огромные взрывы взвиваются над деревней - тучами дыма, пламенем. Вверх летят куски дерева, и видно - подорванные ракеты. Я лежу опять в кустах, пишу это. Наших самолетов нет, - из поднявшихся было четырех сели три, один исчез. А эти три сейчас стоят на поле. Немцы гудят над ними. До деревни от меня метров сто пятьдесят - двести, до аэродрома метров сто - сто пятьдесят. Заходят опять… Вот еще два взрыва. Очевидно, рвутся боеприпасы. Каждые несколько секунд - взрыв. А солнце - ярко, трава зелена.
Ревет сирена на аэродроме, сигнал тревоги, - значит, идут сюда еще новые.
Доносится треск горящих вагонов за деревней.
Думаю о милых, родных моих.
Тень летит! Тяжелое гудение приближающихся бомбовозов, идет их много. На аэродроме тарахтит трактор… Приближаются, свистят. Зенитки наши молчат. Загудел мотор нашего самолета - завели. Идет в воздух. Над деревней - новые взрывы.
Пикирует… Свист. Взрыв… И - ряд взрывов. Свист и новые взрывы - беспрестанны… Это рвутся снаряды. Затарахтел пулемет на аэродроме.,,
11. 30
Я встал и пошел по полю. Наши три взлетели. И опять гул, опять зенитки, где-то высоко немцы. Строчит пулемет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72