– Забросали гранатами. Вечная... память... Настоящий был мужик...
Они наткнулись еще на один след войны: разбитые полузасыпанные капониры и пара разодранных палаток с красными крестами – скорее всего БМП, батальонный медицинский пункт, потому что медперсонала для полкового было маловато. Здесь по крайней мере нашлись живые. Задержавшись лишь для того, чтобы стащить стонущих людей в один и тот же капонир, поцелее других, и накинув на одного из раненых медицинскую сумку, Петров повел группу дальше.
Бегом их передвижение можно было назвать уже разве что условно – скорее это было ковыляние, но оставить позади хотя бы кого-то из собственных раненых или прикрытие было невозможно. Присутствие развернутого и изготовленного к приему раненых батальоного медпункта указывало на то, что они находятся уже вплотную к своим, а рисковать ввязаться в безнадежный огневой бой с превосходящими силами врага, у которого вдобавок имелась по крайней мере пара носимых легких минометов, означало прямое самоубийство. Наверняка фронтовые части еще держались, потому что на серьезное наступление лисынмановцев и наемников ООН это похоже не было: скорее всего, просто вырвалась вперед в попытке вбить клин во вражескую оборону усиленная боевая группа пехоты. И это, наверное, были все же не американцы, а южнокорейцы – так сказал Петров, разглядевший у кого-то из бегущих ярко-черную каску. Да и вообще, будь это в самом деле подготовленное наступление, у противника имелась бы такая поддержка авиации, дальнобойной артиллерии и танков, что неба не было бы видно из-за дыма и огня...
Но именно в момент, когда они взбегали на очередной холмик и когда эта мысль сформировалась в голове капитан-лейтенанта Вдового впервые за все прошедшее с проклятого пляжа время, именно тогда их и накрыло.
Алексею показалось, будто время замедлилось до такой степени, что он сумел увидеть разлетающиеся осколки. На самом деле его сбило с ног, перевернуло, протащило по земле, и мелькающие пятна перед глазами не имели никакого реального происхождения: это была просто выведенная сознанием на сетчатку боль. Скользнувшая над головой четверка «Тандерджетов», сбросивших на них серию мелких осколочных бомб, даже не стала производить второй заход – настолько все было ясно и так. С высоты, на той скорости, на которой самолеты ходят над чужой территорией, невозможно разглядеть ни красные кресты на медицинских палатках, ни то, остался ли кто-то жив после атаки на пехоту, но в целом ее результативность оценивается обычно достаточно правильно.
Поднявшись на разъезжающиеся ноги и посмотрев вслед уходящим, вновь набирающим высоту самолетам, Алексей огляделся вокруг. «Все», понял он через секунду. Конец всему. Пленный американец, ради которого они столько всего вытерпели, лежал совсем рядом, едва не касаясь рукой щиколотки военсоветника. Инженер–старший лейтенант вытянулся поперек его ног: значит, пытался прикрыть. Ему разорвало живот, но он был еще жив и даже в сознании. Глядя в пространство прямо перед собой, он одновременно шарил руками вокруг, будто старался что-то найти. Несколькими метрами дальше какой-то из корейцев, плача, баюкал разбитое, вывернутое наизнанку через вспоротую брючину колено. Майор-самоходчик лежал чуть дальше, привалившись спиной к перерубленному на метровой высоте дереву, над ним склонился его младший брат, пытаясь перевязать в клочья иссеченные ноги парой индпакетов. Алексей толкнулся вперед – помочь, но его так сильно качнуло, что он был вынужден сесть.
– Леша...
Сначала он даже не понял, кто его зовет – такое впечатление производил вид тела американца. Выходит, все было зря... Замах на рубль, удар на копейку... Столько всего готовилось неделями; погибли десятки людей, а единственный, минимальный результат их бесполезной смерти теперь тоже – кончен...
– Леша...
Это оказался Петров. Дышать он еще мог, и голос был достаточно звучный, чтобы его услышал не только Алексей, но и подбежавший Леонид. Последний потратил секунду: посмотрел на убитых, на них, живых, коротко сказал про брата: «В ноги» – и тут же вернулся.
– Леша, послушай...
Алексей уже смотрел в сторону, стараясь отключиться от звучавшего. Вдалеке, метрах по крайней мере в четырехстах, показались бегущие фигуры. Надежда на то, что это свои, идущие наконец-то им на помощь, исчезла почти тут же, даже не успев быть осознанной до конца, потому что первые пули проныли высоко над головой – на такой дистанции при автоматической стрельбе здорово кидает вверх даже винтовочный ствол.
– Ни хрена... – сказал он умирающему, ложась и разгребая снег здоровой рукой. Он открыл огонь первым, через секунду к его автомату, плюющемуся редкими, микроскопическими очередями, присоединился еще один, потом несколько винтовок. Залегший рядом с Алексеем молодой кореец, которому явно хотелось чувствовать плечо хотя бы одного товарища, стрелял быстро и азартно, регулярно вскрикивая. Сзади и с другой стороны от него тоже кричали, но уже иначе – мучительно, с поперхиванием и кашлем. Наверняка кому-то угодило в легкие...
Первую атаку они отбили сравнительно легко. В этом не было ничего странного, потому что вражеская пехота наверняка давно ожидала серьезного сопротивления – такого, чтобы было ясно, что пора закапываться в землю и ждать помощи, которая придет, поможет им закрепиться на выигранном километре земли и позволит удержать его от неизбежных контратак. Потом была вторая атака, которую Алексей не запомнил уже совсем – разве что осознал, что она имела место. Разведчик что-то говорил рядом, потом подполз Леонид и сказал, что брат все еще жив, но без сознания, а сержанта Парка убило.
– Тот ефрейтор говорит чего-то, – почти равнодушно передал он Петрову, – А я меньше половины понял. Займись, пока можешь. Бориса не унести, его тронешь – и кровь сразу ручьем... Так что лучше здесь...
Он снова исчез, и появившийся ефрейтор несколько минут о чем-то переговаривался с разведчиком на беглом корейском. Алексей разобрал «гахха-и» Недалеко (корейск.).
и поморщился, стараясь утереть стянутое ветром и усталостью в морщинистую маску закопченное лицо при помощи такого же грязного и неприятного снега, который приходилось искать между насыпанных в беспорядке гильз.
– Слушай боевой приказ, – разведчик попытался повысить голос и напрягся, стараясь приподняться на локтях.
– Да пошел ты... – спокойно ответил он, разглядывая, как вдали перебегают фигуры. Далековато. С его руками не достать, а патронов остались такие крохи, что странно даже, что они еще есть. Отсоединив последний магазин, Алексей проверил: да, патрон в окошке ярко светился желтым. И пистолет пока есть. Так что живем пока.
– Да послушай меня!
– Не буду. – Отвечать ему не хотелось: слишком мало в этом было смысла. Все было кончено.
– Послушай же... Время ведь уходит! Леня не уйдет, потому что... А, все ты понимаешь... Идиоты, кто их сюда взял, двух сразу?... Но не знали же, что так обернется – с тобой просто выбора не было, а мы и близко не должны были подходить к фронту, если бы все сошло нормально... Слушай – мне конец, но мы с ребятами сколько-то минут вам купим – уходи! Там был Пак Ю... Сейчас наша очередь.
– Да я уже ответил.
Приподняв голову, Алексей смотрел на то, как самоходчики держат друг друга за руки. Леонид что-то говорил, но это было слишком далеко и тихо, поэтому разобрать ничего было нельзя. Что он может говорить в их последние минуты? Никто и никогда этого не узнает... В карманах документы советского военсоветника, две или три бумажки на корейском и русском. Надо будет их изорвать и закопать в снег, – да и об остальных позаботиться, включая того же разведчика.
– Время! – крикнул Петров, – Время! Лешка, да не будь же дураком, уходи!
– Ни хрена, –снова сумел достаточно спокойно ответить Алексей, одной рукой, морщась от боли, вновь подсоединяя к автомату объемистый магазин. Барабанный, в полном должен был быть 71 патрон. – Ни хрена. Я тоже ранен, мне не уйти далеко. Потянем время пока. Или вместе отобьемся, или...
– Да не будет никакого «или», болван! Нас убьют сейчас! Это последняя атака! Да, ты сам ранен, но не в ноги! Уходи, кто-то из нас должен дойти! Ты что, не понял еще? Ты не понял, для чего это все было?
Он кивнул на изодранное тело пленного, лежащее с неестественно вывернутыми руками и ногами. Шапку сорвало с его головы, обнажив жесткие, спутанные волосы, торчащие неопрятными космами, но лицо мертвеца оказалось неожиданно спокойным и умиротворенным.
– Это капитан из четыреста первого технического отряда химической разведки... Прикомандированный к химическому отделу Главного командования вооруженных сил США в Дальневосточной зоне... Официально, по документам. Там знают... На самом деле – он полевой эксперт едва ли не самого Комитета, а то и консультант Государственного секретаря, понимаешь? Он был в Корее для того, чтобы дать последнее, окончательное заключение перед перемирием: могут ли войска ООН чего-нибудь добиться здесь химическим оружием или нет. Войны не будет, идиот! Он же все рассказал – лишь бы выжить! У нас нет рации, а эти – разведчик показал на двух корейских солдат, бешенными, едва уловимыми движениями пальцев снаряжающих магазины своих автоматов из распотрошенной коробки. – Эти не знают ни английского, ни русского, вообще ничего не знают. Этого уже никто нашим не расскажет, если ты не дойдешь! Понял, наконец?..
Разведчик уже почти кричал, крепкие белые зубы выпирали из-под его почерневших от ветра и мороза, покрытых трещинами губ.
– «Войны не будет»? – растерянно переспросил Алексей, дико посмотрев на «инженера–старшего лейтенанта», как будто тот был человеком из другого мира. – Как не будет? А это что?
Он ткнул рукой назад, на изорванное воронками снежное поле, покрытое редкими пятнами тел.
– Это, здесь, – это что, не война?
Алексей задохнулся, не способный даже скомандовать себе набрать воздуха в грудь. Разведчик, бледный, осунувшийся за какие-то минуты еще больше, застонал, – то ли от боли, то ли от того, что его посмели не понять сразу, а скорее и от того, и от другого вместе.
– Это война кончена, – с трудом ответил он. – Мы здесь не значим ничего... Пусть сто танков еще сгорят, пусть все вокруг полягут – она все равно закончена. Химической войны не будет!.. Через месяц-другой переговоры начнутся снова, и... Неужели тебе этого мало?
Близкий разрыв одиночной мины заставил их всех вжаться в землю, и когда Алексей поднял голову, он увидел, как изо рта разведчика потекла кровь.
– Все... – сказал тот. – Все, некогда больше. Запоминай конкретно, слово в слово. Если ты не дойдешь, это значит, что все было зря, а другого шанса может вообще не быть или ждать его придется еще месяцы. А информация нужна сейчас: ее ждут и в Москве, и в Пекине, и в Пхеньяне... Главное: в Москве.
Он сделал паузу, хватая воздух ртом. Зубы уже не были белыми – их измазало кровью.
– По словам погибшего командира спецразведгруппы КНА, произведшего первичный допрос пленного, мнение о практической бесполезности полномасштабного применения химического оружия по войскам КНА, КНД и Советской Армии в Дальневосточном регионе в интересах... в интересах скорейшего окончания войны в Корее... было сформировано в Вашингтоне еще до прибытия того в войска... Заключение капитана было отправлено несколько дней назад и полностью совпало с предварительными оценками. По его словам, боевая эффективность боевых отравляющих веществ в конкретных сложившихся условиях будет сравнительно невысока при любом варианте их применения. В любых сочетаниях и в любых масштабах она не может оказаться способной окупить отрицательные аспекты воздействия... на собственные и союзные войска... А поскольку, как капитан считал, корейские и китайские части являются ухудшенным подобием советских, то... Он заключил, что при применении по советским частям ОВ будут еще менее эффективными... И главное... Их общее мнение – это, что с нами нельзя воевать.
Сзади, совсем близко, простучала первая очередь. Алексей обернулся, уверенный, что началась та самая последняя атака, но это оказался Леонид, пытающийся достать огнем какого-то пехотинца, сумевшего отлежаться среди убитых и теперь зигзагами бегущего через поле, к своим. Дав две короткие очереди и оба раза промахнувшись, самоходчик перестал тратить патроны на одиночку и снова склонился над братом. Было ясно, что он не уйдет.
– Меня слушай, – слабо дернул Алексея за рукав разведчик. Он пытался вытолкнуть уже мешающую ему говорить кровь языком, но получалось у него плохо. – Это война будет закончена, потому что США не сумели добиться в ней решительного успеха, а ничто другое их не устраивает... По словам того же пленного: «Вас же все боятся...» Они боятся, понимаешь... Противоречий с союзниками все больше, очередной миллион мертвых корейских крестьян, даже если все они будут уроженцами городов и деревень, расположенных к северу от 38-й параллели, ничего к военной ситуации уже не добавит, не изменит ее ничем... А Советский Союз...
– Эй! – Алексей наклонился к самому лицу Петрова, потому что тот говорил все невнятнее. – Эй! Что пленный? Почему «боятся»?
– Он так сказал.
Кровь, негусто текущая изо рта разведчика, вдруг пошла пузырями. Тот провел по ней ладонью, и даже не взглянув на нее, вытер руку о снег.
– Мне это тоже... показалось... Капитан сказал, в частности: «Идиоты, подумайте, почему Аляска до сих пор не штат США? Вас же боятся все. Получивший атомную бомбу Советский Союз с коммунистическим Китаем – это неостановимо... Поэтому когда вы нападете на нас, Аляску нельзя иметь как полноправный штат. Потому что иначе за нее нужно воевать сразу и в полную силу, а так можно получить отсрочку...».
Инженер–старший лейтенант закашлялся, выплюнув почерневший сгусток.
– Это ерунда, конечно. Политика. Что капитанишка, даже из вашингтонских паркетных мальчиков, может знать о политике?.. Никто его там не спросит об этом, все решат сами... Но заключение о невозможности добиться масштабного военного успеха в Корее при помощи химического оружия принято окончательно, и ничего важнее этого сейчас быть не может. Химической войны не будет... Это все... Дойди, передай нашим... Генерал-лейтенанту Разуваеву в Пхеньян... Найди майора Заю в Ионгдьжине, скажи ему...
Петров запрокинул голову, дважды резко дернувшись всем телом. Дыхание его прервалось, но через секунду он снова всхлипнул, с усилием втянув в себя воздух.
– Все, Леша...
Появившийся сзади, ухвативший Алексея за плечо Леонид был бледен и страшен, как вышедшая к людям смерть.
– Все, не дожидайся. Иди.
– А вы?
Капитан оскалился – злой, страшный, не похожий на того веселого молодого офицера-фронтовика, с которым они встретились в поезде «Москва–Пекин». Потеряв свою батарею в первом же реальном бою на этой войне, теряя старшего брата, умирающего на продавленном насте на острие неожиданного вражеского удара, он все уже решил для себя.
– Пошел!
Капитан даже не стал отвечать, – все и так можно было прочесть на его лице. Слово тоже было не новое: за последние часы Алексей уже слышал его несколько раз.
– Автомат?
–Да.
Весь диалог состоял уже из отдельных слов. – Теперь Алексей чувствовал, что отсчет времени до начала атаки действительно идет на секунды. Не колеблясь, он оставил свой автомат Леониду. «ППШ» тяжел, одной левой рукой из него не постреляешь, а почти полный, возможно, магазин сможет купить ребятам пару лишних минут жизни. «Тип 54» в кобуре, пол-обоймы – это все, что он оставил себе. Этим можно воспользоваться и левой рукой, и хотя толку от такого немного, он успеет застрелиться, если его догонят и будут брать. Трех-четырех оставшихся патронов хватит и на то, чтобы попрощаться с миром, и на то, чтобы не оставить своего лица в памяти врагов.
Вспомнился ветеран-старшина в Пекине, давший ему лишнюю коробку пистолетных патронов – растраченных в упражнениях, с остатками, утонувшими вместе с его кораблем. Такое было почти смешно и вызвало бы недоумение, случись это с кем-нибудь другим. Судьба офицера в ранге капитан-лейтенанта ВМФ все же не должна решаться пистолетом.
– Прощайте, ребята...
Алексей, мучаясь, потратил еще секунду, дожидаясь хотя бы ответного кивка от Леонида. Петров был уже мертв, редко спускающиеся с белого неба снежинки лежали на его глазах, не заставляя закрыть замершие веки. Зая, как он сказал, был майором, – можно было догадаться, что и этот разведчик являлся не простым сапером. Но из каких же он был краев? Почему-то ответить себе на этот вопрос показалось Алексею настолько важным, что он застыл, вглядываясь в неподвижное мертвое лицо.
– Калмык, – просто сказал капитан сзади. – Последний, наверное, офицер-калмык во всем Управлении. Когда в сорок третьем его отозвали с фронта и отправили в проверочно-фильтрационный лагерь, он сбежал и дошел до самого Ворошилова, чтобы ему снова позволили воевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Они наткнулись еще на один след войны: разбитые полузасыпанные капониры и пара разодранных палаток с красными крестами – скорее всего БМП, батальонный медицинский пункт, потому что медперсонала для полкового было маловато. Здесь по крайней мере нашлись живые. Задержавшись лишь для того, чтобы стащить стонущих людей в один и тот же капонир, поцелее других, и накинув на одного из раненых медицинскую сумку, Петров повел группу дальше.
Бегом их передвижение можно было назвать уже разве что условно – скорее это было ковыляние, но оставить позади хотя бы кого-то из собственных раненых или прикрытие было невозможно. Присутствие развернутого и изготовленного к приему раненых батальоного медпункта указывало на то, что они находятся уже вплотную к своим, а рисковать ввязаться в безнадежный огневой бой с превосходящими силами врага, у которого вдобавок имелась по крайней мере пара носимых легких минометов, означало прямое самоубийство. Наверняка фронтовые части еще держались, потому что на серьезное наступление лисынмановцев и наемников ООН это похоже не было: скорее всего, просто вырвалась вперед в попытке вбить клин во вражескую оборону усиленная боевая группа пехоты. И это, наверное, были все же не американцы, а южнокорейцы – так сказал Петров, разглядевший у кого-то из бегущих ярко-черную каску. Да и вообще, будь это в самом деле подготовленное наступление, у противника имелась бы такая поддержка авиации, дальнобойной артиллерии и танков, что неба не было бы видно из-за дыма и огня...
Но именно в момент, когда они взбегали на очередной холмик и когда эта мысль сформировалась в голове капитан-лейтенанта Вдового впервые за все прошедшее с проклятого пляжа время, именно тогда их и накрыло.
Алексею показалось, будто время замедлилось до такой степени, что он сумел увидеть разлетающиеся осколки. На самом деле его сбило с ног, перевернуло, протащило по земле, и мелькающие пятна перед глазами не имели никакого реального происхождения: это была просто выведенная сознанием на сетчатку боль. Скользнувшая над головой четверка «Тандерджетов», сбросивших на них серию мелких осколочных бомб, даже не стала производить второй заход – настолько все было ясно и так. С высоты, на той скорости, на которой самолеты ходят над чужой территорией, невозможно разглядеть ни красные кресты на медицинских палатках, ни то, остался ли кто-то жив после атаки на пехоту, но в целом ее результативность оценивается обычно достаточно правильно.
Поднявшись на разъезжающиеся ноги и посмотрев вслед уходящим, вновь набирающим высоту самолетам, Алексей огляделся вокруг. «Все», понял он через секунду. Конец всему. Пленный американец, ради которого они столько всего вытерпели, лежал совсем рядом, едва не касаясь рукой щиколотки военсоветника. Инженер–старший лейтенант вытянулся поперек его ног: значит, пытался прикрыть. Ему разорвало живот, но он был еще жив и даже в сознании. Глядя в пространство прямо перед собой, он одновременно шарил руками вокруг, будто старался что-то найти. Несколькими метрами дальше какой-то из корейцев, плача, баюкал разбитое, вывернутое наизнанку через вспоротую брючину колено. Майор-самоходчик лежал чуть дальше, привалившись спиной к перерубленному на метровой высоте дереву, над ним склонился его младший брат, пытаясь перевязать в клочья иссеченные ноги парой индпакетов. Алексей толкнулся вперед – помочь, но его так сильно качнуло, что он был вынужден сесть.
– Леша...
Сначала он даже не понял, кто его зовет – такое впечатление производил вид тела американца. Выходит, все было зря... Замах на рубль, удар на копейку... Столько всего готовилось неделями; погибли десятки людей, а единственный, минимальный результат их бесполезной смерти теперь тоже – кончен...
– Леша...
Это оказался Петров. Дышать он еще мог, и голос был достаточно звучный, чтобы его услышал не только Алексей, но и подбежавший Леонид. Последний потратил секунду: посмотрел на убитых, на них, живых, коротко сказал про брата: «В ноги» – и тут же вернулся.
– Леша, послушай...
Алексей уже смотрел в сторону, стараясь отключиться от звучавшего. Вдалеке, метрах по крайней мере в четырехстах, показались бегущие фигуры. Надежда на то, что это свои, идущие наконец-то им на помощь, исчезла почти тут же, даже не успев быть осознанной до конца, потому что первые пули проныли высоко над головой – на такой дистанции при автоматической стрельбе здорово кидает вверх даже винтовочный ствол.
– Ни хрена... – сказал он умирающему, ложась и разгребая снег здоровой рукой. Он открыл огонь первым, через секунду к его автомату, плюющемуся редкими, микроскопическими очередями, присоединился еще один, потом несколько винтовок. Залегший рядом с Алексеем молодой кореец, которому явно хотелось чувствовать плечо хотя бы одного товарища, стрелял быстро и азартно, регулярно вскрикивая. Сзади и с другой стороны от него тоже кричали, но уже иначе – мучительно, с поперхиванием и кашлем. Наверняка кому-то угодило в легкие...
Первую атаку они отбили сравнительно легко. В этом не было ничего странного, потому что вражеская пехота наверняка давно ожидала серьезного сопротивления – такого, чтобы было ясно, что пора закапываться в землю и ждать помощи, которая придет, поможет им закрепиться на выигранном километре земли и позволит удержать его от неизбежных контратак. Потом была вторая атака, которую Алексей не запомнил уже совсем – разве что осознал, что она имела место. Разведчик что-то говорил рядом, потом подполз Леонид и сказал, что брат все еще жив, но без сознания, а сержанта Парка убило.
– Тот ефрейтор говорит чего-то, – почти равнодушно передал он Петрову, – А я меньше половины понял. Займись, пока можешь. Бориса не унести, его тронешь – и кровь сразу ручьем... Так что лучше здесь...
Он снова исчез, и появившийся ефрейтор несколько минут о чем-то переговаривался с разведчиком на беглом корейском. Алексей разобрал «гахха-и» Недалеко (корейск.).
и поморщился, стараясь утереть стянутое ветром и усталостью в морщинистую маску закопченное лицо при помощи такого же грязного и неприятного снега, который приходилось искать между насыпанных в беспорядке гильз.
– Слушай боевой приказ, – разведчик попытался повысить голос и напрягся, стараясь приподняться на локтях.
– Да пошел ты... – спокойно ответил он, разглядывая, как вдали перебегают фигуры. Далековато. С его руками не достать, а патронов остались такие крохи, что странно даже, что они еще есть. Отсоединив последний магазин, Алексей проверил: да, патрон в окошке ярко светился желтым. И пистолет пока есть. Так что живем пока.
– Да послушай меня!
– Не буду. – Отвечать ему не хотелось: слишком мало в этом было смысла. Все было кончено.
– Послушай же... Время ведь уходит! Леня не уйдет, потому что... А, все ты понимаешь... Идиоты, кто их сюда взял, двух сразу?... Но не знали же, что так обернется – с тобой просто выбора не было, а мы и близко не должны были подходить к фронту, если бы все сошло нормально... Слушай – мне конец, но мы с ребятами сколько-то минут вам купим – уходи! Там был Пак Ю... Сейчас наша очередь.
– Да я уже ответил.
Приподняв голову, Алексей смотрел на то, как самоходчики держат друг друга за руки. Леонид что-то говорил, но это было слишком далеко и тихо, поэтому разобрать ничего было нельзя. Что он может говорить в их последние минуты? Никто и никогда этого не узнает... В карманах документы советского военсоветника, две или три бумажки на корейском и русском. Надо будет их изорвать и закопать в снег, – да и об остальных позаботиться, включая того же разведчика.
– Время! – крикнул Петров, – Время! Лешка, да не будь же дураком, уходи!
– Ни хрена, –снова сумел достаточно спокойно ответить Алексей, одной рукой, морщась от боли, вновь подсоединяя к автомату объемистый магазин. Барабанный, в полном должен был быть 71 патрон. – Ни хрена. Я тоже ранен, мне не уйти далеко. Потянем время пока. Или вместе отобьемся, или...
– Да не будет никакого «или», болван! Нас убьют сейчас! Это последняя атака! Да, ты сам ранен, но не в ноги! Уходи, кто-то из нас должен дойти! Ты что, не понял еще? Ты не понял, для чего это все было?
Он кивнул на изодранное тело пленного, лежащее с неестественно вывернутыми руками и ногами. Шапку сорвало с его головы, обнажив жесткие, спутанные волосы, торчащие неопрятными космами, но лицо мертвеца оказалось неожиданно спокойным и умиротворенным.
– Это капитан из четыреста первого технического отряда химической разведки... Прикомандированный к химическому отделу Главного командования вооруженных сил США в Дальневосточной зоне... Официально, по документам. Там знают... На самом деле – он полевой эксперт едва ли не самого Комитета, а то и консультант Государственного секретаря, понимаешь? Он был в Корее для того, чтобы дать последнее, окончательное заключение перед перемирием: могут ли войска ООН чего-нибудь добиться здесь химическим оружием или нет. Войны не будет, идиот! Он же все рассказал – лишь бы выжить! У нас нет рации, а эти – разведчик показал на двух корейских солдат, бешенными, едва уловимыми движениями пальцев снаряжающих магазины своих автоматов из распотрошенной коробки. – Эти не знают ни английского, ни русского, вообще ничего не знают. Этого уже никто нашим не расскажет, если ты не дойдешь! Понял, наконец?..
Разведчик уже почти кричал, крепкие белые зубы выпирали из-под его почерневших от ветра и мороза, покрытых трещинами губ.
– «Войны не будет»? – растерянно переспросил Алексей, дико посмотрев на «инженера–старшего лейтенанта», как будто тот был человеком из другого мира. – Как не будет? А это что?
Он ткнул рукой назад, на изорванное воронками снежное поле, покрытое редкими пятнами тел.
– Это, здесь, – это что, не война?
Алексей задохнулся, не способный даже скомандовать себе набрать воздуха в грудь. Разведчик, бледный, осунувшийся за какие-то минуты еще больше, застонал, – то ли от боли, то ли от того, что его посмели не понять сразу, а скорее и от того, и от другого вместе.
– Это война кончена, – с трудом ответил он. – Мы здесь не значим ничего... Пусть сто танков еще сгорят, пусть все вокруг полягут – она все равно закончена. Химической войны не будет!.. Через месяц-другой переговоры начнутся снова, и... Неужели тебе этого мало?
Близкий разрыв одиночной мины заставил их всех вжаться в землю, и когда Алексей поднял голову, он увидел, как изо рта разведчика потекла кровь.
– Все... – сказал тот. – Все, некогда больше. Запоминай конкретно, слово в слово. Если ты не дойдешь, это значит, что все было зря, а другого шанса может вообще не быть или ждать его придется еще месяцы. А информация нужна сейчас: ее ждут и в Москве, и в Пекине, и в Пхеньяне... Главное: в Москве.
Он сделал паузу, хватая воздух ртом. Зубы уже не были белыми – их измазало кровью.
– По словам погибшего командира спецразведгруппы КНА, произведшего первичный допрос пленного, мнение о практической бесполезности полномасштабного применения химического оружия по войскам КНА, КНД и Советской Армии в Дальневосточном регионе в интересах... в интересах скорейшего окончания войны в Корее... было сформировано в Вашингтоне еще до прибытия того в войска... Заключение капитана было отправлено несколько дней назад и полностью совпало с предварительными оценками. По его словам, боевая эффективность боевых отравляющих веществ в конкретных сложившихся условиях будет сравнительно невысока при любом варианте их применения. В любых сочетаниях и в любых масштабах она не может оказаться способной окупить отрицательные аспекты воздействия... на собственные и союзные войска... А поскольку, как капитан считал, корейские и китайские части являются ухудшенным подобием советских, то... Он заключил, что при применении по советским частям ОВ будут еще менее эффективными... И главное... Их общее мнение – это, что с нами нельзя воевать.
Сзади, совсем близко, простучала первая очередь. Алексей обернулся, уверенный, что началась та самая последняя атака, но это оказался Леонид, пытающийся достать огнем какого-то пехотинца, сумевшего отлежаться среди убитых и теперь зигзагами бегущего через поле, к своим. Дав две короткие очереди и оба раза промахнувшись, самоходчик перестал тратить патроны на одиночку и снова склонился над братом. Было ясно, что он не уйдет.
– Меня слушай, – слабо дернул Алексея за рукав разведчик. Он пытался вытолкнуть уже мешающую ему говорить кровь языком, но получалось у него плохо. – Это война будет закончена, потому что США не сумели добиться в ней решительного успеха, а ничто другое их не устраивает... По словам того же пленного: «Вас же все боятся...» Они боятся, понимаешь... Противоречий с союзниками все больше, очередной миллион мертвых корейских крестьян, даже если все они будут уроженцами городов и деревень, расположенных к северу от 38-й параллели, ничего к военной ситуации уже не добавит, не изменит ее ничем... А Советский Союз...
– Эй! – Алексей наклонился к самому лицу Петрова, потому что тот говорил все невнятнее. – Эй! Что пленный? Почему «боятся»?
– Он так сказал.
Кровь, негусто текущая изо рта разведчика, вдруг пошла пузырями. Тот провел по ней ладонью, и даже не взглянув на нее, вытер руку о снег.
– Мне это тоже... показалось... Капитан сказал, в частности: «Идиоты, подумайте, почему Аляска до сих пор не штат США? Вас же боятся все. Получивший атомную бомбу Советский Союз с коммунистическим Китаем – это неостановимо... Поэтому когда вы нападете на нас, Аляску нельзя иметь как полноправный штат. Потому что иначе за нее нужно воевать сразу и в полную силу, а так можно получить отсрочку...».
Инженер–старший лейтенант закашлялся, выплюнув почерневший сгусток.
– Это ерунда, конечно. Политика. Что капитанишка, даже из вашингтонских паркетных мальчиков, может знать о политике?.. Никто его там не спросит об этом, все решат сами... Но заключение о невозможности добиться масштабного военного успеха в Корее при помощи химического оружия принято окончательно, и ничего важнее этого сейчас быть не может. Химической войны не будет... Это все... Дойди, передай нашим... Генерал-лейтенанту Разуваеву в Пхеньян... Найди майора Заю в Ионгдьжине, скажи ему...
Петров запрокинул голову, дважды резко дернувшись всем телом. Дыхание его прервалось, но через секунду он снова всхлипнул, с усилием втянув в себя воздух.
– Все, Леша...
Появившийся сзади, ухвативший Алексея за плечо Леонид был бледен и страшен, как вышедшая к людям смерть.
– Все, не дожидайся. Иди.
– А вы?
Капитан оскалился – злой, страшный, не похожий на того веселого молодого офицера-фронтовика, с которым они встретились в поезде «Москва–Пекин». Потеряв свою батарею в первом же реальном бою на этой войне, теряя старшего брата, умирающего на продавленном насте на острие неожиданного вражеского удара, он все уже решил для себя.
– Пошел!
Капитан даже не стал отвечать, – все и так можно было прочесть на его лице. Слово тоже было не новое: за последние часы Алексей уже слышал его несколько раз.
– Автомат?
–Да.
Весь диалог состоял уже из отдельных слов. – Теперь Алексей чувствовал, что отсчет времени до начала атаки действительно идет на секунды. Не колеблясь, он оставил свой автомат Леониду. «ППШ» тяжел, одной левой рукой из него не постреляешь, а почти полный, возможно, магазин сможет купить ребятам пару лишних минут жизни. «Тип 54» в кобуре, пол-обоймы – это все, что он оставил себе. Этим можно воспользоваться и левой рукой, и хотя толку от такого немного, он успеет застрелиться, если его догонят и будут брать. Трех-четырех оставшихся патронов хватит и на то, чтобы попрощаться с миром, и на то, чтобы не оставить своего лица в памяти врагов.
Вспомнился ветеран-старшина в Пекине, давший ему лишнюю коробку пистолетных патронов – растраченных в упражнениях, с остатками, утонувшими вместе с его кораблем. Такое было почти смешно и вызвало бы недоумение, случись это с кем-нибудь другим. Судьба офицера в ранге капитан-лейтенанта ВМФ все же не должна решаться пистолетом.
– Прощайте, ребята...
Алексей, мучаясь, потратил еще секунду, дожидаясь хотя бы ответного кивка от Леонида. Петров был уже мертв, редко спускающиеся с белого неба снежинки лежали на его глазах, не заставляя закрыть замершие веки. Зая, как он сказал, был майором, – можно было догадаться, что и этот разведчик являлся не простым сапером. Но из каких же он был краев? Почему-то ответить себе на этот вопрос показалось Алексею настолько важным, что он застыл, вглядываясь в неподвижное мертвое лицо.
– Калмык, – просто сказал капитан сзади. – Последний, наверное, офицер-калмык во всем Управлении. Когда в сорок третьем его отозвали с фронта и отправили в проверочно-фильтрационный лагерь, он сбежал и дошел до самого Ворошилова, чтобы ему снова позволили воевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69