О том, что при помощи нейрооблучения он сам недавно записал в мозг весь местный словарь, и уж тем более не проблема записать в мозг трансогенета точные, подробные показания и воспроизводить их потом любое количество раз. О том, что ему совершенно не нужны эти показания, не то что для суда, а даже для оперативного расследования по делу о генетической модификации человека в институте Земли. О том, что контакта пока не получается, а избранная роль следователя не дает ему простора задавать вопросы, относящиеся непосредственно к личности сбежавшего трансогенета, а не к фактам мифического следственного дела. А прямой путь тут очень опасен. Спроси Зорий напрямую: «Знаете ли вы, Лаэрта Эвери, что вы являетесь трансогенетическим организмом, искусственной модификацией человека, а, следовательно, гражданские права на вас не распространяются?» – и не исключено, что она выстрелит ему в голову. Этот вопрос для нее главный, а значит – очень болезненный. Нет, но земляне хороши. Отличный способ спрятать концы в воду: произвести несколько трансогенетов, запихать им в голову красивую легенду о пропадающих кораблях – и все. Как теперь доказать, что модификация произведена именно на Земле? Какими доказательствами? Вот сидит перед ним живая улика, даже что-то рассказывает, а толку?
Нет, толк, конечно, есть: Ордену важно заполучить этот организм, и вовсе не в качестве улики. Магистр, конечно, не озвучил этой цели, но она и без того очевидна: затормозить исследования землян и перехватить полученные результаты. Ускоренная регенерация заинтересует прежде всего военных. И вот тут обеспечить добровольное согласие Лаэрты Эвери сотрудничать с Орденом очень важно. Но на это нужно время. Он потратил всего день. Или правильнее сказать – целый день? И каков результат? Запись показаний, никому ненужных изначально? Но можно ли действовать быстрее? Малейшее давление спровоцирует лишь враждебность. Недоверие и страх не ликвидировать за один день. А если ими пренебречь, то кто скажет заранее, как поведет себя в стрессовой ситуации загнанная в угол жертва? Есть ли у него явные доказательства опасности объекта? Пока, кроме заблокированного энергетического канала у разбитого зеркала, он ничего не обнаружил. И кто все-таки открыл этот канал? Есть ли доказательства, что это сделала именно она? Непохоже, чтобы эта напуганная нервная девочка могла управиться с такой энергией.
Огонек мобильного компьютера мигал, отсчитывая минуты записи...
Наигранной беспристрастности у Совы хватило ненадолго. Задумавшись, Дар опрометчиво пропустил момент, когда ее интонации неузнаваемо изменились. Она вдруг протянула руку и наотмашь прихлопнула кнопку, выключив компьютер. Поскольку это была единственная кнопка на панели, свое раздражение Сова выместила именно на ней. Зорий моргнул от неожиданности, возвращая взгляд к ее глазам, превратившимся сейчас в две щелки, такие узкие, что нельзя было даже рассмотреть их цвет – они казались почти черными. Второй или третий раз ловил он на себе такой взгляд: как будто сильно прищуривая глаза, Сова пыталась добиться большей резкости при взгляде на предметы. Вернее, на единственный предмет – на него, на Дара, потому что на других она подобным способом не смотрела. Дар обозвал этот взгляд «оптическим прицелом подозрения». И в то же время, пока Дара сканировали таким образом, измеряя, видимо, его правдивость, он всегда чувствовал себя как зритель перед началом спектакля, заметивший в щели занавеса изучающий взгляд того, кто находится по ту сторону кулис. Как зритель, пришедший посмотреть на других, а вместо этого сам оказавшийся объектом наблюдения, Дар нервничал от незнания, кто скрывается за плотными драпировками театральных портьер.
Хлесткий удар прозвучал как пощечина, доставшаяся не ему, а безвинному компьютеру. Но ладонь Лориса мягким успокаивающим движением погасила эту вспышку. Почувствовав эту ладонь на своем плече, Сова то ли устыдилась, то ли просто повиновалась сдерживающему жесту – и вернула своему голосу прежнее хладнокровие:
– Я сама сделаю запись и отдам вам, – сухо сообщила она.
Нет, как она ни старалась, тон все равно выдавал ее досаду.
– Я не хотел... – начал Дар.
– По-моему, вам совершенно безразлично все, что я могу рассказать. – Рука Лориса уже не смогла удержать Сову. Она попыталась встать из-за стола, чтобы уйти.
– Это не так! – горячо возразил Дар, тоже вскакивая от запоздалого прилива искренности.
Лорис развел их руками:
– Все. Давайте-ка спокойнее. Оба. Принесли ужин.
Сова, надувшись и не глядя в сторону Зория, ковыряла ножом жилистый кусок мяса на своей тарелке. В самом деле, с чего она так вспылила? И для кого разыгрывает сейчас роль обиженного свидетеля? Для вот этого сидящего напротив полковника? Глупость какая! Кто он для нее? Не присяжные, не суд, не прокурор. С чего она вообще вообразила, что все должны сочувствовать ее нелегальному положению? Да и какой цели послужит его сочувствие? Что, в конце концов, он может решить в ее судьбе? Ничего! И совершенно незачем тогда так переживать из-за этого «ничего».
Кусок мяса на ее тарелке был уже разорван на десяток мелких кусочков, которые Сова в задумчивости забывала класть в рот. Наверное, ей казалось, что она ест. И когда не выдержавший Лорис отобрал у нее нож, она удивленно уставилась в свою по-прежнему полную тарелку.
– Ешь! – посоветовал Лорис. – И прекрати себя накручивать.
Сова дернула плечом, но промолчала. Ни одному из его советов она не последовала.
Зорию даже не пришлось прилагать усилия, чтобы выглядеть расстроенным. У него имелась причина для самого настоящего огорчения: он только что провалил очередную попытку войти в доверие.
Сова вручила ему компьютер с записью на следующее утро. Зорий поблагодарил и, стараясь продемонстрировать корректность, спросил:
– Я могу прослушать?
Вчерашняя игра в безразличие продолжилась.
– Пожалуйста, – пожала плечами Сова.
Тогда он сделал еще один шаг к сближению:
– Простите, я должен был понять, как для вас тяжелы эти воспоминания.
Она вскинула на него по-прежнему прищуренные, что-то прячущие глаза, и в этот момент на какую-то долю секунды плотный занавес приподнялся – и ее взгляд вдруг перестал быть для него непроницаемым. Дар замер, пытаясь удержаться в нем, ухватиться за какое-то вспыхнувшее внутри нее чувство, недоумевая, почему его неожиданно и беспричинно подпустили чуть ближе, чем раньше.
Ее пожалели. Сова дернулась, как от боли, пытаясь отстраниться, но чужая искренность держала ее крепче любых цепей. Держала и жгла, как раскаленное железо, так что где-то внутри начала вдруг плавиться ее закаленная всеобщим безразличием воля, едва не капая горячими слезами, предательски хлынувшими в распахнувшиеся глаза. Слезы – последний рубеж перед бессилием, от которого вдруг захотелось спрятать лицо на чужой груди, свернуться в клубочек, закрыться от всего мира под защитой сильных рук, почувствовать себя в безопасности. Захотелось, чтобы утешали, успокаивали, говорили пустяковые глупости, называли маленькой.
Мужчина беззащитен перед женскими и детскими слезами. Зорий не успел решить, в какую из этих категорий он зачислил бы Сову, но, забыв про зажатый в руках компьютер, он рванулся вперед, чтобы помочь.
– Не смейте меня жалеть! – вдруг прошипела она.
От неожиданности он споткнулся, выронил компьютер и выпустил ее взгляд. Она тут же повернулась к нему спиной.
Оглушительно хлопнула дверь. Зорий остался в одиночестве.
Вот и вся психология. Вот это называется «вошел в доверие»! Глубокий вдох... Выдох... Чего он, правда, так разволновался? Он с силой провел рукой по лицу, надеясь придать ему таким способом прежнее невозмутимое выражение, и зачем-то принялся поднимать с пола компьютер, как будто не было сейчас ничего важнее валявшегося под ногами куска пластика.
Дверь громыхнула вторично. Зорий резко выпрямился, готовый к новому столкновению, но вместо Совы в комнату влетел Лорис.
– Что случилось? – потребовал он ответа прямо с порога. – Вы что, не можете и пяти минут без меня провести, не сцепившись? Что ты ей сказал?
Видимо, с лица Зория еще не успело исчезнуть выражение растерянности и жалости, так что, взглянув на него, Лорис вдруг остыл, безнадежно вздохнул – и дальше ни о чем расспрашивать не стал.
Перед тем как покинуть гостиный двор, Дар рискнул ненадолго выйти на связь с бортом. Короткий рапорт об обнаружении объекта и установлении контроля над ним ушел Магистру вместе с показаниями самого объекта.
На борту тем временем тоже не скучали. Наблюдение зафиксировало появление на внешней орбите еще двух кораблей. Посадки в порту они не запрашивали, и, заняв позицию на средней орбите, вероятно, тоже принялись вести слежение. Один из кораблей совершил несанкционированную посадку недалеко от города, высадил четырех человек и вновь вернулся на орбиту. Прикинув соотношение сил на поверхности планеты и на орбите, заместитель Зория предупредил группу поддержки в соседнем секторе быть готовой по первому требованию вынырнуть из подпространства и приступить к сопровождению и, если понадобится, прикрытию «Стрелы».
В рапорте Дар отметил, что не собирается немедленно эвакуировать Лаэрту Эвери на борт «Стрелы». На крайний случай, если эвакуация в ближайшие часы стала бы неизбежной, у Дара имелся план с применением усыпляющего газа или парализатора. Но пока никаких проявлений опасных свойств объекта Дару зафиксировать не удалось. Оснований отказываться от наиболее желанного результата – добровольного сотрудничества Лаэрты Эвери с Орденом – тоже не было. Зорий сообщил о предстоящем сопровождении объекта на Ксавру, попросил подготовить официальное подтверждение своих полномочий и обеспечить безопасность Лаэрты Эвери в порту Ксавры.
Они тронулись в путь после легкого завтрака, который Дар проглотил, едва заметив, Лорис с удовольствием просмаковал, а Сова едва притронулась, посмотрев на еду с отвращением плохо выспавшегося человека. Зорий удовлетворенно отметил, что Сова с Лорисом поменялись лошадьми, отчего конная прогулка стала значительно спокойнее, и Сова больше с коня не падала. Однако на этом приятные новости заканчивались. Общительность его спутников по-прежнему оставляла желать лучшего. Теперь Сова неслась впереди, а Лорис спокойно ехал рядом с Зорием, но ни на секунду не спускал с нее глаз.
Лишенный таким образом возможности наладить хоть какой-то контакт с объектом, Дар тоже решил ограничиться слежением, а заодно, чтобы не тратить зря время, послушать запись ее показаний. Он вставил наушник в левое ухо, правое предусмотрительно оставив свободным на случай, если Лорису все же захочется поговорить, и включил диктофон.
«Я не знала, что они ведут эксперименты по клонированию. Я бы никогда не дала на это своего разрешения, – ее голос на записи был совсем иным, чем вчера. Наверно, в одиночестве ей некого было стесняться, кроме компьютера. – Пока речь шла только о карантине, все было в порядке. Я понимала, карантин – мера необходимая. Закон о карантине в школе космонавигации заучивают наизусть. „Лицо, подвергшееся внеземному воздействию, в целях обеспечения требований безопасности подлежит направлению на карантин на срок, устанавливаемый Администратором карантинной станции", – она цитировала по памяти. – „Если кто-либо преднамеренно нарушит, или попытается нарушить, или будет производить приготовление с целью нарушить настоящий закон, либо лицо пройдет или выйдет из зоны карантина с нарушением настоящего закона и без разрешения Администратора карантинной станции, то это лицо может быть приговорено к лишению права осуществлять деятельность, предусмотренную законом для лиц, обязанных проходить карантин и лишению свободы на срок до десяти лет". Они могли не бояться, что я сбегу. Нарушить закон о карантине означает поставить себя вне закона. Большинство карантинных станций Земли – орбитальные. Для меня и так сделали исключение. В институте есть свои карантинные боксы. Поначалу режим содержания в них довольно строгий. Все контакты с внешним миром – только через Сеть. Все обследования – только автоматами. Уколы колют дистанционно, анализы берут так же. Из бокса меня не выпускали недели три-четыре. Только потом, когда основные анализы были сделаны и было доказано отсутствие инфекции, мне разрешили передвигаться практически по всему корпусу. Запрещалось только его покидать.
Полгода на карантине – это очень большой срок. Я надеялась, что мне помогут хоть как-то его сократить. Но в какой-то момент поняла: это никого не интересует. Они ведут свои исследования и будут держать меня столько, сколько понадобится. Хоть всю жизнь. При моих анализах получить у Администратора карантина санкцию – дело несложное. Сначала это скрывали, но где-то на четвертый месяц сказали прямым текстом. Я потребовала прекратить карантин и мне объяснили, что этого не будет никогда. И еще объяснили, что обращаться в суд нет никакого смысла: я просто не смогу доказать свое происхождение. При таких изменениях, как у меня в организме, любой суд признает меня недееспособной и лишит гражданских прав. С их точки зрения я – трансогенет. И мне нечем доказать обратное. А это означало, что вместо пожизненного карантина по одному закону я всего лишь получу пожизненный карантин по другому.
И все равно, я не готовила побег. Если бы не тот случай в лаборатории, я бы на него и не решилась. Я забрела туда случайно как-то вечером. Остальные кабинеты были уже закрыты, а сотрудники разошлись. Я жила прямо в институте, мне вечерами было скучно, и тогда я отправлялась гулять по коридорам. Увидела свет и зашла. Я не знаю, как звали того человека, знаю только, что это была лаборатория генетиков. Когда я зашла, он сидел и смотрел на какие-то экраны. Спросил, хочу ли я посмотреть, объяснил, что на экраны подается изображение с микроскопов, а он сам ждет начала деления клеток, только клетки никак не хотят делиться, хотя он уже что-то там предпринял, так что, видимо, ему всю ночь тут сидеть. Я сначала стояла в дверях, думала, что могу помешать, но он пригласил зайти. Он болтал со мной и все время поглядывал на свои экраны. А когда я вошла, то картинка на них стала меняться. Я ему сказала, что, кажется, клетки начали, наконец, делиться.
Он вскочил. Я хотела уйти, чтобы не мешать, но он закричал:
– Не уходи! Подойди ближе!
Он очень обрадовался, требовал, чтобы я то подходила, то отходила подальше. А потом сказал:
– Оказывается, без твоего излучения они не развиваются. Мы твое биоизлучение не фиксируем, а вот они – запросто.
Я там просидела часа три. Он все время бегал в соседнюю комнату, но меня туда сначала не приглашал. А потом предложил:
– Хочешь посмотреть, что получилось?
И провел меня туда».
Зорию показалось, что запись кончилась. Но он ошибся: видимо в этот момент она просто сделала большую паузу. Потом голос вернулся, взволнованный и нервный.
«...Там были стеклянные контейнеры. А внутри... что-то живое... похожее на какие-то личинки... оно двигалось... Ужасно противно. И когда я подошла, эта гадость в контейнере дернулась и потянулась прямо ко мне, уперлась в стекло, как будто присосалась... Он меня подвел к самому крайнему контейнеру. Когда я увидела остальные... Их было всего около десятка... Когда я их увидела... Я такого отвращения никогда в жизни не испытывала. Я не очень хорошо помню, но кажется, я кричала, чтобы он убрал их от меня! Начался приступ тошноты... И голова закружилась. Он не то чтобы не хотел меня выпускать, просто он, наверное, не понял, что со мной... Он на банки свои смотрел, не отрываясь. А я хотела выйти, но никак не могла найти дверь, потому что там одна стена была зеркальная, и я не сориентировалась, где выход. Наверно, своими криками и его перепугала. А потом что-то случилось с этой зеркальной стеной. Она пропала! И это я помню совершенно отчетливо! Потому что я пятилась от этих контейнеров... а они падали с подставок и разбивались... жидкость растеклась... и эта гадость ползла по полу, причем ползла по направлению ко мне... Я поскользнулась – и увидела дверь. Она отражалась в зеркале, но чтобы в нее пройти, мне надо было перешагнуть через эти... на полу... Я чуть зеркало спиной не выдавила. Вернее, мне показалось, что именно выдавила, потому что я не помню, как я оказалась в коридоре. А в лаборатории еще что-то гремело, стекло билось... Я добежала до своего карантинного бокса и стала собирать вещи. Мне казалось, что оно доползет до меня, где бы я ни находилась... Но всем этим пустым коридорам...»
Зорий остановил запись и бросил взгляд на попутчика. Между тем Лорис уже давно не приподнимался на стременах всякий раз, как Сова исчезала за ближайшим холмом. Вместо этого он пристально вглядывался в Зория.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44