Аннунсиата сочла все это очень утомительным, ибо не находилось интересного собеседника для разговора, и она вынуждена была постоянно произносить вежливые фразы, до которых Индия оказалась большой охотницей.Следующий день, однако, выдался лучше. В то время как молодая чета наносила необходимые визиты, Аннунсиата попросила сводить ее в конюшни и показать лошадей. Когда Индия обнаружила, что графиня отнюдь не презирает езду верхом и охоту, она немедленно приказала организовать охоту и подготовить верховую лошадь для графини в ее полное распоряжение.– Мне доставит огромное удовольствие сопровождать вашу милость, – объявила Индия, – однако я должна быть осторожна и не ездить по неровным местам.Она опустила глаза с подобающе скромным румянцем.– Я думаю, ваша милость может догадаться, почему. У меня большие надежды, что у меня опять будет ребенок.Аннунсиата выразила свою радость, в самом Деле, это говорило о хорошей плодовитости, и просила Индию ни при каких условиях не рисковать своим здоровьем, сопровождая ее.– Я ездила верхом по этим полям с трех лет, мадам, и я совершенно в безопасности и вполне удовлетворюсь обществом слуги. Вы должны заботиться о себе, мадам, я настаиваю.Индия, восхищенная любезностью графини, разрешила себя уговорить. * * * Визит в Шоуз был в сопровождении Кловиса. Старый дом стоял наполовину в руинах. Много камней увезено простым людом для починки старых строений или строительства новых.– Ты слишком надолго его забросила, – произнес Кловис. – Хорошо, что ты вернулась до того, как все исчезло.Купальня оказалась в порядке, если не считать, что кое-где были разбиты стекла, а внутри дождь повредил штукатурку. Но в других отношениях «каприз графини», как называли ее крестьяне, не пострадал. Она бродила из одной комнаты в другую, заново восхищаясь, вспоминая, как она планировала его с Мартином, наблюдая за постройкой, а он поддразнивал ее. Казалось, его присутствие здесь ощущается больше, чем в Морлэнде.– Я рада, что это сохранилось. Я построю новый дом и использую для него старые камни. Как говорит Кит Рен, дом должен выглядеть, будто он вырос из земли, на которой стоит. Мы начнем сразу, на следующей неделе, если сможем найти людей.Кловис посмотрел на нее с удивлением.– Ты похожа на ребенка с новой игрушкой. Может ли тебя заботить новый дом после стольких лет?Она медленно кивнула и окинула взглядом нетронутые поля, где однажды Генри Вайс разобьет ее сады.– Жизнь ничего не дает нам, Кловис, только забирает. Но есть две вещи, которые мы можем сделать, чтобы обессмертить себя. Две вещи, которые будут расти после нашей смерти. Одна – иметь детей, а другая – построить дома.– Я до сих пор не сделал ни одной, – проговорил Кловис.С моментальным раскаянием она увидела, что лицо его стало мрачным. Он действительно очень сильно переживал утрату Кловер. Аннунсиата взяла его руку и сжал ее:– Морлэнд обязан тебе больше, чем любому другому. Без тебя семья бы пропала. В этом твое бессмертие.Он улыбнулся, но она видела, что он не утешился. Аннунсиата взяла его под руку и пошла с ним, приподнимая другой рукой юбку, чтобы не намочить ее от высокой влажной травы.– Завтра, – объявила она громко, – ты возьмешь меня в Твелвтриз и поможешь выбрать лошадь. Ты обещал мне, Кловис, и я не позволю тебе не сделать этого. И собаку. Какая-нибудь из хороших гончих ощенилась за последнее время? Я бы не отказалась от такой же голубой, как дорогой Фэнд. Или что ты скажешь о рыжей с белыми пятнами? У тебя всегда здравые советы.В тот вечер, пока Хлорис готовила Аннунсиату ко сну, она сказала:– Мы должны уделять больше внимания Кловису. У него столько работы, столько волнений и очень мало радостей. Он больше всех заслужил право быть счастливым.– Да, моя госпожа.– И, Хлорис. Интересно, что случилось с черным жемчугом. Я не вижу, чтобы миссис Индия носила его, как я ожидала. Хотя ей, похоже, очень полюбились изумруды королевы.– А-а, я слышала об этом от слуг, моя госпожа, – отвечала Хлорис, наклоняясь и понижая голос. – Кажется, все думают, что черный жемчуг потерян или украден. Слухов много, а главный – что кто-то вывез его из дома во время революции, и никто не знает, где он спрятан. Одни говорят, выброшен в ров, другие – зарыт под стеной, а третьи – замурован в секретной нише во внешней стене.Аннунсиата выглядела удивленной.– Никто не смотрел в тайнике под алтарем? Я положила его туда сама во время осады.– Я прямо никого не спрашивала, моя госпожа, – ответила Хлорис, – но, расспрашивая косвенно, я догадалась, что никто не знает об этом месте.– Священник, отец Клауд, видел, как я прятала вещи, но он убит, спаси Бог его душу. Клемент должен знать об этом, он в семье очень долго, а его отец был управляющим до него, – сказала Аннунсиата с задумчивым видом.– Да, моя госпожа, если он знает, но он ничего не сказал. Однако алтарные принадлежности на месте, кто-нибудь, должно быть, вытащил жемчуг.– Мартин сделал бы это, как только опасность миновала. Я полагаю, он не думал о черном жемчуге.Она задумалась на некоторое время.– Ладно, я тоже больше ничего не скажу. Пусть он лежит, где лежит. Он в безопасности. Не думаю, что меня заботит мысль подарить жемчуг хозяйке. Ты считаешь, она его оценит, Хлорис?– Нет, моя госпожа. Ему лучше быть там, где он есть. Глава 10 Это были счастливые дни, более счастливые, чем ожидала и надеялась Аннунсиата, потому что она вернулась из изгнания опустошенная, без будущего, мысль о Морлэнде причиняла ей страдание. Маленький Матт, несмотря на свою странную наивность, которую заметила Аннунсиата, стал добрым и трудолюбивым хозяином, грешным, если вообще добросовестность – грех, в том, что он сам делал или надзирал за делами, которые он мог бы передать своим подчиненным. Индия, снова беременная, являла собой образцовую жену и хозяйку, за исключением склонности воображать себя нездоровой. Дважды за лето она настояла на том, что в Морлэнде слишком жарко и что ее здоровье требует отъезда. Один раз она уезжала на неделю в Харрогейт на воды и принимала ванны, другой раз, в самые жаркие июльские дни – на три недели в Нортумберленд. Аннунсиата, видя, как ее цветущее здоровое лицо искажалось выражением терпеливого страдания, решила, что она просто скучает и хочет сменить обстановку, и в целом не могла ее слишком сильно винить, поскольку сама, когда была молодой, считала вынашивание детей в Морлэнде скучным занятием.За ведение домашнего хозяйства взялись новые люди, и Аннунсиата обуздывала свое желание вмешиваться иногда в дела, которые, по ее мнению, делались не так. Миссис Клу все еще была экономкой, Клемент управляющим, а отец Сен-Мор капелланом. Они обеспечивали преемственность, так что разница была лишь в деталях. Одна Берч казалась несчастной и замкнулась в себе, мрачная и молчаливая. Она удалялась в детскую, где по крайней мере в присутствии Флоры и малышей чувствовала себя в знакомой обстановке. Там она проводила почти все время, покидая ее только когда Индия приходила с редким визитом. Аннунсиата отметила с одобрением, что Индия не склонна вмешиваться в воспитание малышей, и сама она побывала в детской только однажды из уважения к Флоре, поскольку новое поколение все еще оставалось в неинтересном возрасте. Позже, думала Аннунсиата с неясным приятным предвкушением, она сможет наслаждаться прогулками по саду со своими правнуками, когда они подрастут.Сейчас у нее хватало достаточно дел и без того. Необходимо было навестить в Йорке ее давних знакомых, которых еще можно посещать, и помимо визитов вежливости встретиться с ее арендаторами. Она бесцельно искала дом для аренды на лето, так как не думала, что захочет в дальнейшем оставаться в Морлэнде. Один или два раза Аннунсиата встретилась с Ванбро и Хауксмуром на обеде в Старре, чтобы обсудить ход строительства в Хендерскельфе, и по случаю к ним присоединился Вильям Торнтон, местный житель, строивший новый дом для Боурчиеров в Бенингсборо. Боурчиеры были близкими соседями и давними друзьями Морлэндов. Аннунсиата посетила их в их старом елизаветинском доме и прошла с ними на место строительства нового дома, которое велось неподалеку, подальше от реки, на более высоком месте и более твердой земле. Торнтона заинтересовали новые идеи Ванбро и его компаньона, и однажды они все вместе поехали верхом в Хендерскельфе осмотреть место строительства замка Говарда. Почти шестнадцатимильное путешествие из Йорка из-за плохих дорог длилось даже верхом на лошадях около четырех часов. Визит и дорога заняли у них целый день от рассвета до наступления ночи.Много времени отнимал у нее ее собственный проект строительства. Почти каждый день Аннунсиата ездила верхом или ходила через поля в Шоуз наблюдать, как идут дела, и поговорить с десятником, красивым и почти непостижимым «пришельцем» из Ньюкасла, и плотником Джоном Моулсклу, сыном брата Хлорис, очень на нее похожим. Строительство нового дома, как она обнаружила, весьма и весьма похоже на вынашивание ребенка: проходит много времени от замысла до воплощения, и до самых последних дней нет никаких намеков, кроме фантазий, на то, каким окажется законченный продукт. Однако оно доставляло столько же удовольствия, как и ребенок, но при гораздо меньшем беспокойстве, и Аннунсиата упивалась им.В свободное от других забот время Аннунсиата ездила верхом. Она убедилась, что ей недостаточно просто брать лошадь и ездить по знакомым долгожданным землям ее детства, где каждая поляна, изгородь, дерево и возвышенность помнили многое. Матт, в манере, напоминающей его деда Ральфа, воспользовался случаем «выбора лошади для графини» и взял всю семью в Твелвтриз. Там соорудили навес, под которым они могли сидеть, пока лучших из молодых животных выводили на токах. Обед во время пикника с большим шиком устроили al fresco Al fresco (итал.) – на свежем воздухе
. Индия почти дрожала от возбуждения, вызванного дерзостью и изысканностью повода, едва сдерживалась, чтобы не пригласить весь цвет Йорка.Аннунсиата согласилась на все это, хотя с первого взгляда было видно, что у нее нет сомнений относительно выбора, ибо она твердо верила: выбор лошади – должен быть любовью с первого взгляда, иначе не возникнет необходимая связь. Все животные, выведенные для показа, отличались красотой и хорошей статью, а некоторые черной масти – просто великолепны, но ей всегда нравились гнедые, которыми отличались Морлэнды до появления жеребца Барбари. И именно гнедая лошадь приковала сейчас ее внимание, притягивала ее к себе. Перед ней стоял четырехлетний жеребец с берберской статью, сочетанием силы и изящества, что весьма впечатляло, наследием черного прадеда и морлэндской бабушки цвета осеннего листа.На нем не видно было ни одного белого волоска. Его грива и хвост были так длинны, что хвост касался маргариток при ходьбе, а грива спускалась с плеч, светлея от красно-коричневой до медной и чисто золотой на бахромчатых концах. Он стоял, как положено, рядом с подростком, который вел его. Изящные уши, похожие на листья, были навострены, темные кроткие глаза, казалось, смотрели прямо на Аннунсиату, словно он знал ее в сладких дремах материнской утробы и только ждал мгновения встречи с ней. Она поднялась и направилась к нему, ее пальцы протянулись к нему. Он слегка фыркнул и переступил передними ногами по светлой изумрудной траве. Когда его оседлали, Аннунсиата села на него и проехалась по загону. «Может быть, – думала она, – души животных переселяются, ибо они недостойны небес». Возможно, Золотой Глаз, Флаг и этот жеребец обладали одной и той же душой. Он родился для нее, она знала. Аннунсиата прошла через процедуру осмотра и испытания других лошадей, чтобы не умалить усилий Матта, а затем объявила свой выбор.– Отличный выбор, – воскликнул Матт. – А как вы его назовете?Аннунсиата нисколько не колебалась.– Феникс, – объявила она.Выбор собаки – это совсем другое дело. Собаку надо брать щенком и выбирать по силе и размеру. Ее характер – результат воспитания. Матт подарил ей лучшего щенка от лучшей рыже-белой суки Морлэндов, большую крепкую девочку с белым пятном на груди и почти черной мордой, что придавало ей вид маленького разбойника с большой дороги. Аннунсиата назвала ее Китра, что, как и Фэнд, стало почти семейной традиционной кличкой для гончих. Ее обучение занимало все время, которое она выкраивала среди других дел. Китра оказалась способной ученицей, и к октябрю, когда Аннунсиата покидала Морлэнд, та была вполне готова стать хорошей и полезной спутницей.Вся семья высыпала провожать ее. Кловис, несколько раз наведывавшийся в Лондон, пока она находилась в Морлэнде, вернулся к сбору урожая. Он сказал ей:– Скоро я еду в Лондон. Я увижу тебя там.– Я прежде остановлюсь на неделю или две в Оксфорде, – предупредила его Аннунсиата.Он улыбнулся ей, продолжая держать руку на плече Феникса.– Твой новый друг?– Приятно иметь умного друга, – ответила Аннунсиата серьезно, но в ее глазах сверкнули веселые искорки.Уставшее лицо Кловиса осветилось на миг.– Я это всегда говорил тебе, моя госпожа. Ладно, встретимся в Лондоне в конце месяца. Мы сможем вместе подобрать новые пьесы сезона, если ты захочешь.– Мечтаю об этом, – сказала она.Минутой позже Аннунсиата выехала со двора и оглянулась, чтобы помахать рукой в последний раз. Она увидела качающуюся изысканную высокую шляпку Индии, белеющую над седой головой Кловиса и лысой макушкой отца Сен-Мора, и ее рот изогнулся в улыбке неожиданного для них всех притворства.В день своего отъезда Аннунсиата в последний раз видела Кловиса. Он отправился в Лондон во второй неделе октября и добрался до Эйлсбери девятнадцатого, где остановился в гостинице «Роза и Корона». Он легко поужинал и отправился прямо в постель, сославшись на большую усталость и попросив разбудить его с рассветом. Слуга, пришедший к нему в комнату утром, нашел его мертвым в постели. Он, по-видимому, умер мирно, во сне. «Такую смерть, – думала Аннунсиата сквозь слезы, когда новость достигла ее, – Бог приберегает для тех, кого особенно любит». * * * По его собственному желанию, выраженному в завещании, Кловиса похоронили рядом с его родителями в Сент-Джеймс Пикадилли. На его похороны пришло столько людей, что на всех не хватило места, и многие вынуждены были стоять сзади и даже на паперти, вытесняемые в церковный двор. Отдали дань его самоотверженности, его всеохватывающей совершенной доброте. Хорал пели ученицы женской благотворительной школы с соседней улицы Карнаби-стрит. Эту школу для дочек бедняков открыли на пожертвования в 1699 году. Кловис принимал участие в делах школы и лично и денежными взносами. Купцы, придворные, лавочники – все классы были представлены на молебне. Королева послала своего казначея лорда Годолфина, чтобы представлять ее, так как Кловис верно служил короне в Морском департаменте, а позже в Казначействе. Пришли проститься старые друзья из обоих служб, как сделали и почти все члены Королевского Общества, все чиновники Департамента общественных работ, начиная с сэра Кристофера Рена.Когда воля Кловиса была зачитана, обнаружилось, что его состояние гораздо больше, чем предполагали, но распоряжение его никого не удивило. Помимо различных пенсий старым слугам и большого пожертвования Женской благотворительной школе и школе Святого Эдуарда в Йорке, вся недвижимость завещалась Кловер, ныне леди Баллинкри в ее полное право и распоряжение, как ей будет угодно. Это дало Кловер огромную свободу, ибо обычно собственность замужней женщины вся принадлежала ее мужу. Обдумывая волю Кловиса темными зимними днями, Аннунсиата задавалась вопросом, выражал ли Кловис таким образом недоверие Артуру и давал Кловер силу противостоять любому дурному обращению, которому она могла подвергнуться со стороны мужа.Аннунсиата провела Рождество спокойно в доме Челмсфордов, ослабленная потерей еще одного старого друга. Рождество в Морлэнде также прошло тихо, так как в Сочельник Индия родила третьего ребенка и роды прошли тяжелее предыдущих. Все рождественские праздники она была очень слабой. Опять родился мальчик. Его назвали Эдмундом. Отец Сен-Мор окрестил ребенка, а на Новый год Аннунсиата получила от священника письмо с просьбой разрешить ему оставить Морлэнд и прибыть в Лондон, чтобы снова стать ее капелланом. Приводя причины, он писал, что чувствует себя очень старым для того, чтобы должным образом учить мальчиков, подрастающих в Морлэнде, и что он желает закончить свои дни мирно на службе у того, кого он всегда считал своей госпожой.Аннунсиата не возражала. Она была очень рада, оговорив только, что Матт должен дать на это свое согласие. В конце января, несмотря на погоду, отец Сен-Мор отправился в Лондон. Он прибыл сумрачный и иззябший. Аннунсиата поспешила усадить его к огню и угостить крепким вином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
. Индия почти дрожала от возбуждения, вызванного дерзостью и изысканностью повода, едва сдерживалась, чтобы не пригласить весь цвет Йорка.Аннунсиата согласилась на все это, хотя с первого взгляда было видно, что у нее нет сомнений относительно выбора, ибо она твердо верила: выбор лошади – должен быть любовью с первого взгляда, иначе не возникнет необходимая связь. Все животные, выведенные для показа, отличались красотой и хорошей статью, а некоторые черной масти – просто великолепны, но ей всегда нравились гнедые, которыми отличались Морлэнды до появления жеребца Барбари. И именно гнедая лошадь приковала сейчас ее внимание, притягивала ее к себе. Перед ней стоял четырехлетний жеребец с берберской статью, сочетанием силы и изящества, что весьма впечатляло, наследием черного прадеда и морлэндской бабушки цвета осеннего листа.На нем не видно было ни одного белого волоска. Его грива и хвост были так длинны, что хвост касался маргариток при ходьбе, а грива спускалась с плеч, светлея от красно-коричневой до медной и чисто золотой на бахромчатых концах. Он стоял, как положено, рядом с подростком, который вел его. Изящные уши, похожие на листья, были навострены, темные кроткие глаза, казалось, смотрели прямо на Аннунсиату, словно он знал ее в сладких дремах материнской утробы и только ждал мгновения встречи с ней. Она поднялась и направилась к нему, ее пальцы протянулись к нему. Он слегка фыркнул и переступил передними ногами по светлой изумрудной траве. Когда его оседлали, Аннунсиата села на него и проехалась по загону. «Может быть, – думала она, – души животных переселяются, ибо они недостойны небес». Возможно, Золотой Глаз, Флаг и этот жеребец обладали одной и той же душой. Он родился для нее, она знала. Аннунсиата прошла через процедуру осмотра и испытания других лошадей, чтобы не умалить усилий Матта, а затем объявила свой выбор.– Отличный выбор, – воскликнул Матт. – А как вы его назовете?Аннунсиата нисколько не колебалась.– Феникс, – объявила она.Выбор собаки – это совсем другое дело. Собаку надо брать щенком и выбирать по силе и размеру. Ее характер – результат воспитания. Матт подарил ей лучшего щенка от лучшей рыже-белой суки Морлэндов, большую крепкую девочку с белым пятном на груди и почти черной мордой, что придавало ей вид маленького разбойника с большой дороги. Аннунсиата назвала ее Китра, что, как и Фэнд, стало почти семейной традиционной кличкой для гончих. Ее обучение занимало все время, которое она выкраивала среди других дел. Китра оказалась способной ученицей, и к октябрю, когда Аннунсиата покидала Морлэнд, та была вполне готова стать хорошей и полезной спутницей.Вся семья высыпала провожать ее. Кловис, несколько раз наведывавшийся в Лондон, пока она находилась в Морлэнде, вернулся к сбору урожая. Он сказал ей:– Скоро я еду в Лондон. Я увижу тебя там.– Я прежде остановлюсь на неделю или две в Оксфорде, – предупредила его Аннунсиата.Он улыбнулся ей, продолжая держать руку на плече Феникса.– Твой новый друг?– Приятно иметь умного друга, – ответила Аннунсиата серьезно, но в ее глазах сверкнули веселые искорки.Уставшее лицо Кловиса осветилось на миг.– Я это всегда говорил тебе, моя госпожа. Ладно, встретимся в Лондоне в конце месяца. Мы сможем вместе подобрать новые пьесы сезона, если ты захочешь.– Мечтаю об этом, – сказала она.Минутой позже Аннунсиата выехала со двора и оглянулась, чтобы помахать рукой в последний раз. Она увидела качающуюся изысканную высокую шляпку Индии, белеющую над седой головой Кловиса и лысой макушкой отца Сен-Мора, и ее рот изогнулся в улыбке неожиданного для них всех притворства.В день своего отъезда Аннунсиата в последний раз видела Кловиса. Он отправился в Лондон во второй неделе октября и добрался до Эйлсбери девятнадцатого, где остановился в гостинице «Роза и Корона». Он легко поужинал и отправился прямо в постель, сославшись на большую усталость и попросив разбудить его с рассветом. Слуга, пришедший к нему в комнату утром, нашел его мертвым в постели. Он, по-видимому, умер мирно, во сне. «Такую смерть, – думала Аннунсиата сквозь слезы, когда новость достигла ее, – Бог приберегает для тех, кого особенно любит». * * * По его собственному желанию, выраженному в завещании, Кловиса похоронили рядом с его родителями в Сент-Джеймс Пикадилли. На его похороны пришло столько людей, что на всех не хватило места, и многие вынуждены были стоять сзади и даже на паперти, вытесняемые в церковный двор. Отдали дань его самоотверженности, его всеохватывающей совершенной доброте. Хорал пели ученицы женской благотворительной школы с соседней улицы Карнаби-стрит. Эту школу для дочек бедняков открыли на пожертвования в 1699 году. Кловис принимал участие в делах школы и лично и денежными взносами. Купцы, придворные, лавочники – все классы были представлены на молебне. Королева послала своего казначея лорда Годолфина, чтобы представлять ее, так как Кловис верно служил короне в Морском департаменте, а позже в Казначействе. Пришли проститься старые друзья из обоих служб, как сделали и почти все члены Королевского Общества, все чиновники Департамента общественных работ, начиная с сэра Кристофера Рена.Когда воля Кловиса была зачитана, обнаружилось, что его состояние гораздо больше, чем предполагали, но распоряжение его никого не удивило. Помимо различных пенсий старым слугам и большого пожертвования Женской благотворительной школе и школе Святого Эдуарда в Йорке, вся недвижимость завещалась Кловер, ныне леди Баллинкри в ее полное право и распоряжение, как ей будет угодно. Это дало Кловер огромную свободу, ибо обычно собственность замужней женщины вся принадлежала ее мужу. Обдумывая волю Кловиса темными зимними днями, Аннунсиата задавалась вопросом, выражал ли Кловис таким образом недоверие Артуру и давал Кловер силу противостоять любому дурному обращению, которому она могла подвергнуться со стороны мужа.Аннунсиата провела Рождество спокойно в доме Челмсфордов, ослабленная потерей еще одного старого друга. Рождество в Морлэнде также прошло тихо, так как в Сочельник Индия родила третьего ребенка и роды прошли тяжелее предыдущих. Все рождественские праздники она была очень слабой. Опять родился мальчик. Его назвали Эдмундом. Отец Сен-Мор окрестил ребенка, а на Новый год Аннунсиата получила от священника письмо с просьбой разрешить ему оставить Морлэнд и прибыть в Лондон, чтобы снова стать ее капелланом. Приводя причины, он писал, что чувствует себя очень старым для того, чтобы должным образом учить мальчиков, подрастающих в Морлэнде, и что он желает закончить свои дни мирно на службе у того, кого он всегда считал своей госпожой.Аннунсиата не возражала. Она была очень рада, оговорив только, что Матт должен дать на это свое согласие. В конце января, несмотря на погоду, отец Сен-Мор отправился в Лондон. Он прибыл сумрачный и иззябший. Аннунсиата поспешила усадить его к огню и угостить крепким вином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45