– Так что теперь с немалой долей вероятности можно предположить, что второй агент -это тот самый бизнесмен с «Мерседесом» из добрых услуг. Во всяком случае, способность к мимикрии у него чисто чекистская...
– Погодите, Вася, – перебила Чаликова, – вы тут всю дорогу поминаете какого-то Железякина. Кто он такой?
– Ну, это долго объяснять, – махнул рукой Дубов. – А если вкратце... Да возьмем хоть ваших друзей профессора-жуковеда и Антонину Степановну. Так вот, Железякин – того же поля ягода. Только, пожалуй, еще гаже.
– А, ну ясно, – закивала Надя. – И что же вы намерены делать?
– Если в этой афере замешан Железякин, то лучше нам туда не соваться, – пробурчал Серапионыч.
– Железякин и агенты Железякина – не одно и то же, – загадочно ответил детектив и, заглянув в записную книжку, решительно набрал телефонный номер Софьи Кассировой. – Госпожа Кассирова? Говорит Дубов. Знаете, мы тут посоветовались, и я решил взяться за ваше дело.
– О, благодарю вас, Василий Николаевич, – заурчал в трубке голос потерпевшей. – Если вы вернете мне деньги, то я заплачу вам десять... или нет, пять процентов!
– Не надо, – сурово пресек детектив заманчивые предложения. – В случае удачи вы заплатите мне скромный гонорар согласно прейскуранту. Ну и плюс возможные расходы.
– Ах, вы так добры ко мне! – попыталась Кассирова рассыпаться в благодарностях.
– Я выполняю свой долг, – отрезал Дубов и положил трубку.
– И как вы собираетесь вернуть ей деньги? – чуть не в голос набросились на сыщика доктор и журналистка.
– Обычная шахматная комбинация из трех пальцев, – беззаботно рассмеялся Дубов. – И поможет нам ни кто иной как Женька.
– Какой еще Женька? – удивился Серапионыч.
– Компьютерщик из «За вашего здоровья». Ну, тот, который распечатал текст с дискеты, что вы прошлой осенью нашли на насыпи.
– Ну а здесь-то чем он вам поможет? – еще больше изумился доктор.
– По правде сказать, я тоже не улавливаю связи между компьютерами и нашим делом, – сказала Надя. – Разве что «взломать» банковский счет этого «липового» бизнесмена и снять оттуда сто тысяч...
– Нет-нет, хакерством заниматься не будем, – загадочно улыбнулся детектив, отчего-то вдруг пришедший в необычайно веселое расположение духа. Однако на все дальнейшие расспросы отвечал более чем уклончиво.
* * *
Симпатичная, модно одетая девушка ходила вдоль «стенки» и разглядывала выставленные на продажу шедевры: картины, поделки из разного рода подручных материалов и, разумеется, многочисленные матрешки, изображающие вставленных друг в друга государственных деятелей. Вдоволь насладившись высоким искусством, она обратилась к богемного вида мужичку, скучавшему подле картины с обнаженной девицей, повернутой к зрителям выразительной задницей:
– Вы не подскажете, кому тут можно продать письма Пушкина?
Мужичок посмотрел на нее, как на пришельца из космоса:
– О чем вы, мадам? Вот, пожалуйста, не желаете ли приобрести мое новое полотно «Задница в интерьере»? Всего за пять долларов.
– Спасибо, у меня самой не хуже, – вежливо отказалась девушка. – В смысле интерьер.
Неподалеку на ящике из-под «сникерсов» скучала дама неопределенного возраста и пола, продававшая матрешек. Среди деревянных президентов и генсеков девушка заметила «поэтический» комплект: самая крупная матрешка была размалевана под Пушкина, а внутренняя, самая маленькая – под Евтушенко.
– Да, поэзия нынче не в чести, – вздохнула девушка.
– Это точно, – согласилась продавщица. – Вот и Лариска того же мнения.
– Какая Лариска? – удивилась девушка.
– Да вот же она, – дама указала на белую крысу, выглядывавшую у нее из-под неряшливого платья. – Можете погладить, она не кусается.
Чтобы поддержать разговор, девушка погладила Лариску по жесткой шерстке, а затем вновь обратила взор на «поэтическую» матрешку:
– А что, если бы я предложила вам письмо Пушкина? Всего за сто тысяч «зелененьких».
– Смеетесь, – махнула рукой дама. – Да я таких деньжищ сроду не видывала. Как вы думаете, будь у меня столько, разве я стала бы такой чепухой заниматься?
– Понятно, извините, – пробормотала девушка и отошла от «стенки». Оглядевшись, она увидела скамеечку, на краю которой сидел какой-то господин в шляпе и с початой бутылкой пива, и присела на другой краешек.
– Не желаете? – тут же предложил ей господин.
– Нет, благодарю, я пива не пью, – отказалась девушка. И, чуть помолчав, заметила: – Я вижу, вы человек интеллигентный. Может быть, у вас есть какой-нибудь знакомый искусствовед...
– О, сударыня, вам повезло! – сразу оживился господин в шляпе. – Я сам и есть искусствовед. Потому-то здесь и околачиваюсь, поближе к изящному искусству.
– Вот это – изящное искусство? – удивилась девушка, окинув взором «стенку» с ее матрешками и задницами.
– Увы, – печально вздохнул искусствовед, – времена меняются. А ведь не так давно многие из них блистали на местном художественном небосводе. Ну, например, вон тот, – человек в шляпе указал на одного из торговцев, – при советской власти еще как процветал, за один портрет нашего первого секретаря Разбойникова тысячу целковых отхватил, не считая почетной грамоты. А теперь что? Весь пообтрепался, малюет всякий кич на потребу непонятно кому. Я тут как-то к нему как-то подошел, говорю, мол, что ж ты, паразит, с твоим талантищем всякую мазню в свет выдаешь? А он мне: «А ты что хотел, чтобы я за пять баксов свою душу в картину вкладывал?» Да, изменились времена. Свобода творчества привела к деградации искусства.
– Ну, тут я не могу с вами полностью согласиться, – перебила девушка. – Простите, как вас величать?
– У меня самое простое имя, – расплылся в обаятельной улыбочке искусствовед. – Петр Петрович.
– Надя, – представилась девушка. – Нет-нет, Петр Петрович, тут я с вами никак не могу согласиться. Конечно, то, что талантливые художники, я подразумеваю это понятие в широком смысле...
– Да-да, конечно, – понимающе кивнул Петр Петрович.
– То, что они вынуждены либо приноравливаться к низкопробным вкусам, либо бедствовать – конечно, очень плохо. Но это же не значит, что надо возвращаться в прошлое – в принудительный соцреализм и... Ну да что объяснять – вспомните судьбу Гумилева, Клюева, Михоэлса, Шемякина, Галича...
– Нет, ну зачем же так сразу, – чуть смутившись, Петр Петрович отхлебнул пива. – Я за свободное искусство, но в рамках.
– А, ну понятно. – Наде как-то расхотелось продолжать дискуссию. -Петр Петрович, а как вы относитесь к творчеству Пушкина?
– Пушкин – наше все! – Эту широко известную фразу Петр Петрович произнес так, будто она только что явилась ему на ум.
– А как вы восприняли бы появление новых, доселе неизвестных материалов, связанных с его жизнью и творчеством? – продолжала Надя. -Например, писем.
– Чьих писем?
– Ну, разумеется, Александра Сергеевича.
– О, ну это стало бы значительным событием в области культуры и искусства. А к чему, Наденька, вы завели о них речь?
«Ну все, пора брать быка за рога», решила Надя, а вслух произнесла:
– Дело в том, что я располагаю письмом Пушкина к Екатерине Николаевне Ушаковой, которое до сих пор считалось утраченным. Надеюсь, вам известно это имя?
– Да-да, разумеется, – поспешно закивал Петр Петрович. Однако, угадав по выражению лица, что имя Ушаковой мало что говорит ее собеседнику, Надя пояснила:
– Семья Ушаковых была близко знакома с Пушкиным. Впоследствии известный пушкиновед П.И. Бартенев со слов не названного им лица записал, что перед смертью в 1872 году Екатерина Николаевна позвала дочь, велела принести шкатулку с письмами Пушкина и сожгла их все до одного.
С большим пиететом выслушав эту справку, почерпнутую Надей из книжки «Юный пушкиновед», Петр Петрович задал вопрос, которого его собеседница ожидала:
– Но если Екатерина Николаевна сожгла все письма Пушкина, то каким образом одно из них оказалось у вас?
– Оно сохранилось благодаря горничной Екатерины Николаевны, которая каким-то образом сумела сберечь от огня одно из пушкинских писем. Должно быть, она была довольно образованной девушкой и лучше, чем ее хозяйка, понимала, что эти письма значат для человечества!
– Как бы там ни было, Наденька, но вы обладаете большой ценностью, -уважительно покачал головой Петр Петрович. – Я хотел сказать, культурной ценностью.
– А я как раз хотела поговорить с вами о его, так сказать, материальной ценности, – подхватила Надя. – Собственно, письмо принадлежит не мне, а одной моей подруге, которая вынуждена его продавать по причине стесненных материальных обстоятельств.
– И, должно быть, ваша подруга – правнучка Ушаковой? – спросил Петр Петрович, как-то странно глянув на свою собеседницу.
– Почти, – обаятельно улыбнулась Надя. – Она правнучка ее горничной.
– Вообще-то у меня есть возможность устроить выгодную продажу, – чуть подумав, произнес искусствовед. – И сколько ваша подруга хотела бы выручить за письмо?
– Желательно сто тысяч, – не задумываясь ответила Надя. – Минимум девяносто.
– Ну что ж, письмо Александра Сергеича того стоит, – со знанием дела заметил Петр Петрович. – Однако хотелось бы прежде на него взглянуть.
Надя раскрыла сумочку и протянула Петру Петровичу сложенный вчетверо лист:
– Это ксерокопия. Вы можете ее изучить и убедиться, что там действительно автограф Пушкина.
– Да, пожалуй. – Петр Петрович бережно сунул листок во внутренний карман поношенного плаща. – Знаете, вашей подруге крупно повезло – как раз сейчас в Кислоярске гостит один мой знакомый бизнесмен, большой любитель искусств. Настоящий Третьяков, но удивительно скромный: скупает картины и вообще всякие художественные ценности, а потом совершенно бескорыстно дарит их музеям и научным институтам.
– Я тут на днях читала в одной газете, будто некто, пожелавший остаться неизвестным, передал в Пушкинский дом неизвестные письма Тургенева, – подпустила Надя. – Это случайно не он?
– Он самый, – радостно закивал Петр Петрович. – И ни за что не захотел, чтобы его имя предали гласности! По правде сказать, до знакомства с ним я и не знал, что такие люди еще встречаются.
– Взглянуть бы на него, – вздохнула Надя.
– Если хотите, я вас познакомлю, – с готовностью предложил Петр Петрович, – только, боюсь, вас ждет разочарование: по внешности и манерам он типичный «новый русский». Это, конечно, своего рода маскировка, чтобы не выглядеть «белой вороной»...
– Нет-нет, раз он такой скромный человек, то не стоит, – завозражала Надя. – Может быть, если он согласится приобрести письмо, то нельзя ли все провести через вас? Заодно и сами сколько-нибудь заработаете...
Надя заметила, как загорелись глазки у искусствоведа, но ответил он примерно так, как Надя и ожидала:
– Когда речь идет об искусстве, а тем более о Пушкине, я отвергаю любые корыстные мотивы! – Однако, немного помолчав, он добавил: – Если я уговорю бизнесмена дать сто тысяч, то согласится ли ваша подруга десять тысяч заплатить мне?
– Не сомневаюсь, что согласится, – уверенно ответила Надя. – Ей так нужны деньги, и как можно быстрее, что торговаться она не станет.
– Ну так как же мы договоримся? – уже совсем по-деловому заговорил Петр Петрович. – Давайте так: я ознакомлюсь с письмом, поговорю со своим другом-меценатом, а потом сообщу результат. Можно ли узнать телефончик либо ваш, либо вашей подруги?
Надя на минутку задумалась: «Да, этого мы не учли. Если я дам свой здешний телефон, то Петр Петрович, или как его там на самом деле, может выяснить, что это – телефон особняка вдовы Лавантус, где квартирует Василий Дубов, и тогда рыбка сорвется с крючка. Ну что ж, придется изворачиваться».
– Видите ли, Петр Петрович, у меня нет телефона, а подруга живет в коммуналке и не очень афиширует свое пушкинское письмо, так что ей лучше не звонить – вдруг соседи по параллельному подслушают...
– А, понимаю, понимаю, – закивал Петр Петрович. – В таких делах всегда нужно соблюдать конфиденциальность. Тогда знаете что, Надюша, я вам оставлю свой телефончик – позвоните... Ну, скажем, завтра вечерком – за это время я успею оценить товар, то есть, простите, проверить подлинность письма, и столковаться с покупателем. – Искусствовед извлек из внутреннего кармана мятый листок и авторучку, что-то нацарапал и протянул Наде.
– Непременно позвоню, – закивала та, пряча листок в сумочку. -Только знаете что, Петр Петрович... Вообще-то я редко ошибаюсь в людях, а глядя на вас могу сказать, что почти на девяносто девять процентов уверена в вашей совершенной честности и порядочности...
– Ну зачем вы так, – смутился искусствовед.
– Это я к тому, что «доверяй, но проверяй», как говаривал Рейган.
– Да, безусловно, – согласился Петр Петрович. – Контроль – первая вещь в любом деле.
– Ну вот, – продолжала Надя, – если ваш меценат решится приобрести письмо, то при акте купли-продажи я непременно буду сопровождать свою подругу, и мы обязательно проверим и даже пересчитаем все деньги.
– Это ваше право, – недовольно буркнул Петр Петрович.
– Поймите, это не от недоверия к вам или, упаси боже, к вашему другу, а просто обычная мера предосторожности. Тем более, я слышала, что совсем недавно здесь же, в Кислоярске, одной даме всучили так называемую «куклу» -пустые бумажки в пачках из-под долларов.
– Извините, не в курсе, – чуть вздрогнув, проговорил Петр Петрович.
– Нет, ну это я так, к слову, – деланно смутилась Надя. – Я уверена, что с вами у нас подобных недоразумений возникнуть просто не может... Ну хорошо, я пойду, так что ждите звонка.
Пожав руку Петру Петровичу, Надя неспешно удалилась, а ее собеседник вернулся к недопитому пиву.
* * *
Приближалось время обеда, и зал ресторана «Три яйца всмятку» постепенно наполнялся посетителями. Сидевшие за столиком в дальнем углу две женщины -Надежда Чаликова и ее подруга, крупная осанистая дама в красном платье до пят – то и дело поглядывали в сторону входных дверей: с минуту на минуту должен был появиться Петр Петрович. Однако всякий раз входил кто-то другой.
– Ну, теперь-то уж точно он, – загадала Надя, когда дверь в очередной раз приоткрылась. Но ошиблась – в зал вошел собственной персоной доктор Серапионыч. Заметив Надю, он приветливо помахал ей рукой, а сам направился к столику в середине зала, где уже уплетали обед и одновременно оживленно беседовали еще несколько человек.
– У них тут чуть не каждый день собирается милая компания, – низким грудным голосом сообщила Надина подруга. – Доктор Владлен Серапионыч, инспектор Столбовой, турбизнесмен Ерофеев. Вон та дама в темном – историк Хелен фон Ачкасофф. Обычно еще бывает частный сыщик Дубов, но сегодня что-то не видно...
Тут дверь вновь раскрылась, и в зал вошел Петр Петрович. При нем была огромная хозяйственная сумка – столь же старомодная, как его болониевый плащ. Увидев Надю с подругой, он тут же направился в их угол:
– Добрый день, сударыни.
– Вот это и есть искусствовед Петр Петрович, – сказала Надя. – А это моя подруга, э-э-э...
– Василиса Николаевна, – представилась дама. – Ну что же, дорогой Петр Петрович, к делу?
– Да-да, разумеется, – подхватил Петр Петрович. – Надеюсь, письмо при вас?
Вместо ответа Василиса Николаевна извлекла из-под разреза платья большой незаклеенный конверт и протянула его искусствоведу. Петр Петрович с неподдельным трепетом вынул оттуда несколько пожелтевших листков, исписанных характерным пушкинским почерком.
– Да, все в порядке, – констатировал он, внимательно осмотрев письмо. – Мой друг-меценат будет очень доволен. А это вам, – похлопал он по сумке. – Девяносто тысяч, как договаривались. Будете проверять?
– Будем! – решительно заявила Чаликова.
– Здесь девяносто пачек по тысяче, – пояснил Петр Петрович. – Стало быть, в каждой по сто десятидолларовых банкнот.
Василиса Николаевна запустила руку в сумку, извлекла первую попавшуюся пачку и, чуть сдвинув обертку, принялась ловко, будто заправский кассир, пересчитывать купюры.
– Вы что, прямо здесь?.. – изумился Петр Петрович. – Может быть, лучше пройдемте в отдельный кабинет?
– Да зачем же? – лучезарно улыбнулась Надежда и принялась пересчитывать другую пачку. – Мы ж ничего дурного не делаем, напротив -помогаем пушкиноведам приобрести новую бесценную реликвию!
– К тому же вон тот господин – мой знакомый милицейский инспектор, -добавила Василиса Николаевна. – Так, знаете, на всякий случай.
– Все ясно, это ловушка, – упавшим голосом произнес Петр Петрович.
– Да ну что вы, какая ловушка! – еще лучезарнее возразила Надя. – Мы же с вами честные люди, к чему нам друг друга ловить? Так, мера предосторожности.
– Ну, разве что, – угрюмо пробормотал искусствовед.
– По-моему, все верно, – заметила Василиса Николаевна, перелистав купюры в своей пачке. – Думаю, остальные пересчитывать не стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Погодите, Вася, – перебила Чаликова, – вы тут всю дорогу поминаете какого-то Железякина. Кто он такой?
– Ну, это долго объяснять, – махнул рукой Дубов. – А если вкратце... Да возьмем хоть ваших друзей профессора-жуковеда и Антонину Степановну. Так вот, Железякин – того же поля ягода. Только, пожалуй, еще гаже.
– А, ну ясно, – закивала Надя. – И что же вы намерены делать?
– Если в этой афере замешан Железякин, то лучше нам туда не соваться, – пробурчал Серапионыч.
– Железякин и агенты Железякина – не одно и то же, – загадочно ответил детектив и, заглянув в записную книжку, решительно набрал телефонный номер Софьи Кассировой. – Госпожа Кассирова? Говорит Дубов. Знаете, мы тут посоветовались, и я решил взяться за ваше дело.
– О, благодарю вас, Василий Николаевич, – заурчал в трубке голос потерпевшей. – Если вы вернете мне деньги, то я заплачу вам десять... или нет, пять процентов!
– Не надо, – сурово пресек детектив заманчивые предложения. – В случае удачи вы заплатите мне скромный гонорар согласно прейскуранту. Ну и плюс возможные расходы.
– Ах, вы так добры ко мне! – попыталась Кассирова рассыпаться в благодарностях.
– Я выполняю свой долг, – отрезал Дубов и положил трубку.
– И как вы собираетесь вернуть ей деньги? – чуть не в голос набросились на сыщика доктор и журналистка.
– Обычная шахматная комбинация из трех пальцев, – беззаботно рассмеялся Дубов. – И поможет нам ни кто иной как Женька.
– Какой еще Женька? – удивился Серапионыч.
– Компьютерщик из «За вашего здоровья». Ну, тот, который распечатал текст с дискеты, что вы прошлой осенью нашли на насыпи.
– Ну а здесь-то чем он вам поможет? – еще больше изумился доктор.
– По правде сказать, я тоже не улавливаю связи между компьютерами и нашим делом, – сказала Надя. – Разве что «взломать» банковский счет этого «липового» бизнесмена и снять оттуда сто тысяч...
– Нет-нет, хакерством заниматься не будем, – загадочно улыбнулся детектив, отчего-то вдруг пришедший в необычайно веселое расположение духа. Однако на все дальнейшие расспросы отвечал более чем уклончиво.
* * *
Симпатичная, модно одетая девушка ходила вдоль «стенки» и разглядывала выставленные на продажу шедевры: картины, поделки из разного рода подручных материалов и, разумеется, многочисленные матрешки, изображающие вставленных друг в друга государственных деятелей. Вдоволь насладившись высоким искусством, она обратилась к богемного вида мужичку, скучавшему подле картины с обнаженной девицей, повернутой к зрителям выразительной задницей:
– Вы не подскажете, кому тут можно продать письма Пушкина?
Мужичок посмотрел на нее, как на пришельца из космоса:
– О чем вы, мадам? Вот, пожалуйста, не желаете ли приобрести мое новое полотно «Задница в интерьере»? Всего за пять долларов.
– Спасибо, у меня самой не хуже, – вежливо отказалась девушка. – В смысле интерьер.
Неподалеку на ящике из-под «сникерсов» скучала дама неопределенного возраста и пола, продававшая матрешек. Среди деревянных президентов и генсеков девушка заметила «поэтический» комплект: самая крупная матрешка была размалевана под Пушкина, а внутренняя, самая маленькая – под Евтушенко.
– Да, поэзия нынче не в чести, – вздохнула девушка.
– Это точно, – согласилась продавщица. – Вот и Лариска того же мнения.
– Какая Лариска? – удивилась девушка.
– Да вот же она, – дама указала на белую крысу, выглядывавшую у нее из-под неряшливого платья. – Можете погладить, она не кусается.
Чтобы поддержать разговор, девушка погладила Лариску по жесткой шерстке, а затем вновь обратила взор на «поэтическую» матрешку:
– А что, если бы я предложила вам письмо Пушкина? Всего за сто тысяч «зелененьких».
– Смеетесь, – махнула рукой дама. – Да я таких деньжищ сроду не видывала. Как вы думаете, будь у меня столько, разве я стала бы такой чепухой заниматься?
– Понятно, извините, – пробормотала девушка и отошла от «стенки». Оглядевшись, она увидела скамеечку, на краю которой сидел какой-то господин в шляпе и с початой бутылкой пива, и присела на другой краешек.
– Не желаете? – тут же предложил ей господин.
– Нет, благодарю, я пива не пью, – отказалась девушка. И, чуть помолчав, заметила: – Я вижу, вы человек интеллигентный. Может быть, у вас есть какой-нибудь знакомый искусствовед...
– О, сударыня, вам повезло! – сразу оживился господин в шляпе. – Я сам и есть искусствовед. Потому-то здесь и околачиваюсь, поближе к изящному искусству.
– Вот это – изящное искусство? – удивилась девушка, окинув взором «стенку» с ее матрешками и задницами.
– Увы, – печально вздохнул искусствовед, – времена меняются. А ведь не так давно многие из них блистали на местном художественном небосводе. Ну, например, вон тот, – человек в шляпе указал на одного из торговцев, – при советской власти еще как процветал, за один портрет нашего первого секретаря Разбойникова тысячу целковых отхватил, не считая почетной грамоты. А теперь что? Весь пообтрепался, малюет всякий кич на потребу непонятно кому. Я тут как-то к нему как-то подошел, говорю, мол, что ж ты, паразит, с твоим талантищем всякую мазню в свет выдаешь? А он мне: «А ты что хотел, чтобы я за пять баксов свою душу в картину вкладывал?» Да, изменились времена. Свобода творчества привела к деградации искусства.
– Ну, тут я не могу с вами полностью согласиться, – перебила девушка. – Простите, как вас величать?
– У меня самое простое имя, – расплылся в обаятельной улыбочке искусствовед. – Петр Петрович.
– Надя, – представилась девушка. – Нет-нет, Петр Петрович, тут я с вами никак не могу согласиться. Конечно, то, что талантливые художники, я подразумеваю это понятие в широком смысле...
– Да-да, конечно, – понимающе кивнул Петр Петрович.
– То, что они вынуждены либо приноравливаться к низкопробным вкусам, либо бедствовать – конечно, очень плохо. Но это же не значит, что надо возвращаться в прошлое – в принудительный соцреализм и... Ну да что объяснять – вспомните судьбу Гумилева, Клюева, Михоэлса, Шемякина, Галича...
– Нет, ну зачем же так сразу, – чуть смутившись, Петр Петрович отхлебнул пива. – Я за свободное искусство, но в рамках.
– А, ну понятно. – Наде как-то расхотелось продолжать дискуссию. -Петр Петрович, а как вы относитесь к творчеству Пушкина?
– Пушкин – наше все! – Эту широко известную фразу Петр Петрович произнес так, будто она только что явилась ему на ум.
– А как вы восприняли бы появление новых, доселе неизвестных материалов, связанных с его жизнью и творчеством? – продолжала Надя. -Например, писем.
– Чьих писем?
– Ну, разумеется, Александра Сергеевича.
– О, ну это стало бы значительным событием в области культуры и искусства. А к чему, Наденька, вы завели о них речь?
«Ну все, пора брать быка за рога», решила Надя, а вслух произнесла:
– Дело в том, что я располагаю письмом Пушкина к Екатерине Николаевне Ушаковой, которое до сих пор считалось утраченным. Надеюсь, вам известно это имя?
– Да-да, разумеется, – поспешно закивал Петр Петрович. Однако, угадав по выражению лица, что имя Ушаковой мало что говорит ее собеседнику, Надя пояснила:
– Семья Ушаковых была близко знакома с Пушкиным. Впоследствии известный пушкиновед П.И. Бартенев со слов не названного им лица записал, что перед смертью в 1872 году Екатерина Николаевна позвала дочь, велела принести шкатулку с письмами Пушкина и сожгла их все до одного.
С большим пиететом выслушав эту справку, почерпнутую Надей из книжки «Юный пушкиновед», Петр Петрович задал вопрос, которого его собеседница ожидала:
– Но если Екатерина Николаевна сожгла все письма Пушкина, то каким образом одно из них оказалось у вас?
– Оно сохранилось благодаря горничной Екатерины Николаевны, которая каким-то образом сумела сберечь от огня одно из пушкинских писем. Должно быть, она была довольно образованной девушкой и лучше, чем ее хозяйка, понимала, что эти письма значат для человечества!
– Как бы там ни было, Наденька, но вы обладаете большой ценностью, -уважительно покачал головой Петр Петрович. – Я хотел сказать, культурной ценностью.
– А я как раз хотела поговорить с вами о его, так сказать, материальной ценности, – подхватила Надя. – Собственно, письмо принадлежит не мне, а одной моей подруге, которая вынуждена его продавать по причине стесненных материальных обстоятельств.
– И, должно быть, ваша подруга – правнучка Ушаковой? – спросил Петр Петрович, как-то странно глянув на свою собеседницу.
– Почти, – обаятельно улыбнулась Надя. – Она правнучка ее горничной.
– Вообще-то у меня есть возможность устроить выгодную продажу, – чуть подумав, произнес искусствовед. – И сколько ваша подруга хотела бы выручить за письмо?
– Желательно сто тысяч, – не задумываясь ответила Надя. – Минимум девяносто.
– Ну что ж, письмо Александра Сергеича того стоит, – со знанием дела заметил Петр Петрович. – Однако хотелось бы прежде на него взглянуть.
Надя раскрыла сумочку и протянула Петру Петровичу сложенный вчетверо лист:
– Это ксерокопия. Вы можете ее изучить и убедиться, что там действительно автограф Пушкина.
– Да, пожалуй. – Петр Петрович бережно сунул листок во внутренний карман поношенного плаща. – Знаете, вашей подруге крупно повезло – как раз сейчас в Кислоярске гостит один мой знакомый бизнесмен, большой любитель искусств. Настоящий Третьяков, но удивительно скромный: скупает картины и вообще всякие художественные ценности, а потом совершенно бескорыстно дарит их музеям и научным институтам.
– Я тут на днях читала в одной газете, будто некто, пожелавший остаться неизвестным, передал в Пушкинский дом неизвестные письма Тургенева, – подпустила Надя. – Это случайно не он?
– Он самый, – радостно закивал Петр Петрович. – И ни за что не захотел, чтобы его имя предали гласности! По правде сказать, до знакомства с ним я и не знал, что такие люди еще встречаются.
– Взглянуть бы на него, – вздохнула Надя.
– Если хотите, я вас познакомлю, – с готовностью предложил Петр Петрович, – только, боюсь, вас ждет разочарование: по внешности и манерам он типичный «новый русский». Это, конечно, своего рода маскировка, чтобы не выглядеть «белой вороной»...
– Нет-нет, раз он такой скромный человек, то не стоит, – завозражала Надя. – Может быть, если он согласится приобрести письмо, то нельзя ли все провести через вас? Заодно и сами сколько-нибудь заработаете...
Надя заметила, как загорелись глазки у искусствоведа, но ответил он примерно так, как Надя и ожидала:
– Когда речь идет об искусстве, а тем более о Пушкине, я отвергаю любые корыстные мотивы! – Однако, немного помолчав, он добавил: – Если я уговорю бизнесмена дать сто тысяч, то согласится ли ваша подруга десять тысяч заплатить мне?
– Не сомневаюсь, что согласится, – уверенно ответила Надя. – Ей так нужны деньги, и как можно быстрее, что торговаться она не станет.
– Ну так как же мы договоримся? – уже совсем по-деловому заговорил Петр Петрович. – Давайте так: я ознакомлюсь с письмом, поговорю со своим другом-меценатом, а потом сообщу результат. Можно ли узнать телефончик либо ваш, либо вашей подруги?
Надя на минутку задумалась: «Да, этого мы не учли. Если я дам свой здешний телефон, то Петр Петрович, или как его там на самом деле, может выяснить, что это – телефон особняка вдовы Лавантус, где квартирует Василий Дубов, и тогда рыбка сорвется с крючка. Ну что ж, придется изворачиваться».
– Видите ли, Петр Петрович, у меня нет телефона, а подруга живет в коммуналке и не очень афиширует свое пушкинское письмо, так что ей лучше не звонить – вдруг соседи по параллельному подслушают...
– А, понимаю, понимаю, – закивал Петр Петрович. – В таких делах всегда нужно соблюдать конфиденциальность. Тогда знаете что, Надюша, я вам оставлю свой телефончик – позвоните... Ну, скажем, завтра вечерком – за это время я успею оценить товар, то есть, простите, проверить подлинность письма, и столковаться с покупателем. – Искусствовед извлек из внутреннего кармана мятый листок и авторучку, что-то нацарапал и протянул Наде.
– Непременно позвоню, – закивала та, пряча листок в сумочку. -Только знаете что, Петр Петрович... Вообще-то я редко ошибаюсь в людях, а глядя на вас могу сказать, что почти на девяносто девять процентов уверена в вашей совершенной честности и порядочности...
– Ну зачем вы так, – смутился искусствовед.
– Это я к тому, что «доверяй, но проверяй», как говаривал Рейган.
– Да, безусловно, – согласился Петр Петрович. – Контроль – первая вещь в любом деле.
– Ну вот, – продолжала Надя, – если ваш меценат решится приобрести письмо, то при акте купли-продажи я непременно буду сопровождать свою подругу, и мы обязательно проверим и даже пересчитаем все деньги.
– Это ваше право, – недовольно буркнул Петр Петрович.
– Поймите, это не от недоверия к вам или, упаси боже, к вашему другу, а просто обычная мера предосторожности. Тем более, я слышала, что совсем недавно здесь же, в Кислоярске, одной даме всучили так называемую «куклу» -пустые бумажки в пачках из-под долларов.
– Извините, не в курсе, – чуть вздрогнув, проговорил Петр Петрович.
– Нет, ну это я так, к слову, – деланно смутилась Надя. – Я уверена, что с вами у нас подобных недоразумений возникнуть просто не может... Ну хорошо, я пойду, так что ждите звонка.
Пожав руку Петру Петровичу, Надя неспешно удалилась, а ее собеседник вернулся к недопитому пиву.
* * *
Приближалось время обеда, и зал ресторана «Три яйца всмятку» постепенно наполнялся посетителями. Сидевшие за столиком в дальнем углу две женщины -Надежда Чаликова и ее подруга, крупная осанистая дама в красном платье до пят – то и дело поглядывали в сторону входных дверей: с минуту на минуту должен был появиться Петр Петрович. Однако всякий раз входил кто-то другой.
– Ну, теперь-то уж точно он, – загадала Надя, когда дверь в очередной раз приоткрылась. Но ошиблась – в зал вошел собственной персоной доктор Серапионыч. Заметив Надю, он приветливо помахал ей рукой, а сам направился к столику в середине зала, где уже уплетали обед и одновременно оживленно беседовали еще несколько человек.
– У них тут чуть не каждый день собирается милая компания, – низким грудным голосом сообщила Надина подруга. – Доктор Владлен Серапионыч, инспектор Столбовой, турбизнесмен Ерофеев. Вон та дама в темном – историк Хелен фон Ачкасофф. Обычно еще бывает частный сыщик Дубов, но сегодня что-то не видно...
Тут дверь вновь раскрылась, и в зал вошел Петр Петрович. При нем была огромная хозяйственная сумка – столь же старомодная, как его болониевый плащ. Увидев Надю с подругой, он тут же направился в их угол:
– Добрый день, сударыни.
– Вот это и есть искусствовед Петр Петрович, – сказала Надя. – А это моя подруга, э-э-э...
– Василиса Николаевна, – представилась дама. – Ну что же, дорогой Петр Петрович, к делу?
– Да-да, разумеется, – подхватил Петр Петрович. – Надеюсь, письмо при вас?
Вместо ответа Василиса Николаевна извлекла из-под разреза платья большой незаклеенный конверт и протянула его искусствоведу. Петр Петрович с неподдельным трепетом вынул оттуда несколько пожелтевших листков, исписанных характерным пушкинским почерком.
– Да, все в порядке, – констатировал он, внимательно осмотрев письмо. – Мой друг-меценат будет очень доволен. А это вам, – похлопал он по сумке. – Девяносто тысяч, как договаривались. Будете проверять?
– Будем! – решительно заявила Чаликова.
– Здесь девяносто пачек по тысяче, – пояснил Петр Петрович. – Стало быть, в каждой по сто десятидолларовых банкнот.
Василиса Николаевна запустила руку в сумку, извлекла первую попавшуюся пачку и, чуть сдвинув обертку, принялась ловко, будто заправский кассир, пересчитывать купюры.
– Вы что, прямо здесь?.. – изумился Петр Петрович. – Может быть, лучше пройдемте в отдельный кабинет?
– Да зачем же? – лучезарно улыбнулась Надежда и принялась пересчитывать другую пачку. – Мы ж ничего дурного не делаем, напротив -помогаем пушкиноведам приобрести новую бесценную реликвию!
– К тому же вон тот господин – мой знакомый милицейский инспектор, -добавила Василиса Николаевна. – Так, знаете, на всякий случай.
– Все ясно, это ловушка, – упавшим голосом произнес Петр Петрович.
– Да ну что вы, какая ловушка! – еще лучезарнее возразила Надя. – Мы же с вами честные люди, к чему нам друг друга ловить? Так, мера предосторожности.
– Ну, разве что, – угрюмо пробормотал искусствовед.
– По-моему, все верно, – заметила Василиса Николаевна, перелистав купюры в своей пачке. – Думаю, остальные пересчитывать не стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47