Кроме «простите». Снова, и снова, и снова, пока и вправду едва не почувствовал себя виноватым. Хуже всех оказался этот псих Сандзюро, он плевался в мою сторону, обзывал Афуро шлюхой и чуть не заставил меня взять свои извинения обратно. Но в итоге повара свалили в ресторан, а мы с Афуро убрались оттуда к чертям собачьим.
И как-то очутились в «Люксе Красного Барона» в гостинице «Офюлс».
– Расскажи, что стряслось в твоей квартире, – попросил я.
Афуро вытащила изо рта сигарету, отхлебнула своей выставки тропических фруктов и начала рассказывать все, что с ней приключилось с того момента, как мы расстались в кафе «В первый раз в первый класс». Это почти объясняло, с какого перепугу она приняла меня за типа по имени мистер Боджанглз и решила огреть кирпичом по башке. Почти.
Афуро напомнила мне, что они с Миюки дружили еще со школы в Мурамура. Вместе переехали в Токио и жили в одной квартире, но полгода назад Миюки съехала. С тех пор девушки особо не общались. Но в тот день, через пару дней после того, как Миюки утонула, Афуро на работе получила письмо от Миюки. Без обратного адреса, но она узнала почерк.
– Я чуть не рухнула, когда его получила, – сказала она. – Я старалась просто загнать мысли в угол, пока не смогу сесть и спокойно типа все обдумать – я знаю, может, и не лучший способ разруливать дела, но… в общем, когда Миюки ушла, между нами осталась большая путаница.
– Какая путаница?
– Самая запутанная путаница. Мы поцапались, когда я виделась с ней в последний раз. Она совсем изменилась после того, как уехала. Она просто, ну не знаю, закрылась типа. Стала как зомби. А когда мы поцапались, я была на все сто уверена, что больше с ней не увижусь. Типа так и вышло. А потом пришло вот это. На работу. Я никогда почту на работе не получаю.
Тяжко вздохнув, Афуро стала рыться в сумочке. Когда она протянула мне конверт, руки у нее дрожали и на меня она не смотрела. В конверте я нашел билет на самолет и письмо. Билет на рейс «Общеяпонских авиалиний» до Сиднея в Австралии. Письмо на обычной офисной бумаге, черными чернилами. Мелкие угловатые иероглифы размазались по странице, точно прихлопнутые насекомые.
Дорогая Афуро,
Прости за вчерашний вечер. Прости за последние несколько месяцев. Прости за всё. Жаль, не могу рассказать тебе о том, что случилось, правда жаль. Может, однажды я смогу тебе все объяснить, но мне нужно какое-то время и какое-то расстояние. Пожалуйста, пойми, к моим проблемам ты никакого отношения не имеешь. Я вляпалась в очень сложную и довольно-таки страшную штуку. Сейчас я в странном месте и. по-моему, больше не знаю, кто я такая. Как будто я – это даже не я. а только пустое ничто, которое другие заполняют собственными версиями «меня». Как зеркало, где люди видят только ту «меня», которую хотят увидеть, видят свое отражение во мне… Это понятно? Наверное, нет. Я больше не знаю, что понятно, а что не понятно.
Но я знаю выход. Я нашла способ убежать, способ опять превратиться в Миюки. Скоро эта пустая «я» умрет, и все будет как раньше. Только лучше, чем раньше. Ты должна мне поверить. Знаю – это, наверное, похоже на сплошной бред и совсем нечестно, но иногда я думаю, что ты – это все, что осталось от настоящей меня. Афуро. мне нужно, чтобы ты была моей подругой. Мне нужно, чтобы ты помогла мне снова найти себя, вернула меня в нормальный мир. (Знаю, что сейчас это все непонятно, н, пожалуйста, потерпи…)
Я хочу убраться из Токио, из Японии и хочу, чтобы ты поехала со мной. Я знаю, ты всегда хотела в Австралию, и ты мне будешь там нужна. Не бойся – там не будет всякой тяжкой фигни, как это грустное чокнутое письмо. Станем играть на пляже и ходить на танцульки с серферами каждый вечер, будем жить словно кинозвезды. Обещаю, я за все заплачу – да, за нас обеих. Прежде чем ты начнешь свою обычную лекцию о кредитках, позволь сказать тебе, что эти дни прошли. Наконец мой корабль в гавани, и после завтрашнего дня я буду свободна!
Так что подумай об этом. Пожалуйста. Как смогу, позвоню – наверное, очень скоро. Сейчас все идет к финалу, и думаю, я снова буду счастлива, или, по крайней мере, буду целой. Стану настоящим человеком, а не этим призраком-пустышкой, в которого я превратилась. Но чтобы забыть все, мне нужна будет твоя помощь, чтобы снова стать Миюки и оставить все в прошлом. Надеюсь, ты поймешь.
Береги себя и, что бы ни случилось, не забывай о своей подруге, о настоящей Миюки, о девчонке из Мурамура, которой ты сейчас так нужна.
Миюки.
Куча тревожных слов, говорящих о серьезном раздрае личности. Но, даже несмотря на замечания по поводу грядущей смерти липовой Миюки, это письмо, хоть убейте, не казалось мне запиской самоубийцы. Я снова глянул на билет. Самолет улетел бы через две недели. Конечно, он и улетит, вот только без Миюки. Сложив письмо, я сунул его в конверт вместе с билетом и отдал Афуро, заметив, что ее нелепо-желтая блузка в красном свете обернулась нелепо-оранжевой.
– Она про кредитки пишет, – сказал я. – У нее были долги?
– У кого их нет?
– Я-то думал, что хостес из Гиндзы зашибают кучу денег.
– Как ты узнал, что она была хостес?
– Просто догадался. В клубе «Курой Кири», так?
– Ага, только она туда не сразу устроилась, – ответила Афуро. – Когда мы сюда приехали, она жила на кредитки. Сбережений – кот наплакал. А тратилась она в первые месяцы как чокнутая. Всякие дорогущие шмотки, походы в модные рестораны на Омотэсандо, в таком духе. Она про эти места в журналах читала. А когда нашла работу, прямо о цепи сорвалась. Чем больше зарабатывала, тем больше тратила. Мне пришлось отговорить ее от покупки тачки, в натуре – тачка в Токио! – а ведь у нее даже прав не было.
Афуро сердито ткнула окурок в пепельницу, точно стараясь подавить воспоминания, вызванные письмом. Но жест вышел какой-то покорный, будто она понимала, что бессильна повернуть воспоминания вспять, что это лишь вопрос времени – когда прорвется дамба и начнется потоп.
– Короче, вернемся к вчерашнему вечеру, – вздохнув, заключила Афуро. – Я позвонила тебе из-за этого письма. Послушать, что ты по этому поводу думаешь. Оставила сообщение, чтобы в одиннадцать ты встретился со мной в Сибуя. Я туда приперлась, ждала, ждала, а ты так и не появился. Тогда на последней электричке я вернулась в Отяномидзу и пошла домой. Когда добралась, заметила, что дверь не заперта. Я ее всегда закрываю. Всегда. Так что я распахнула дверь и сразу просекла – там кто-то был.
– Пропало что-нибудь?
– Пропало? – вскинулась она. – Да там все вдребезги разнесли. С полок скинули все книги, по всему полу мои компакты, с кровати сорвали простыни, шмотки везде раскиданы, в ванне – вся моя косметика. Даже еду обыскали! Раздербанили холодильник и то недоразумение, что у меня вместо кладовки, как будто у них миссия «найти и уничтожить». Везде, бля, валяется рис, на кофейный столик муку вывалили, срач невозможный. И тут до меня дошло, что это ты.
– Я? Не понял.
– Кроме тебя, никто не знал, что меня в квартире не будет. Ты знал, что я буду ждать тебя в Сибуя.
Само собой, я этого не знал. Сообщение Афуро я получил только утром, потому что всю ночь тусовался в припадочной стране, глазея, как Человек в Белом играет со своими плитками. И все еще был там, когда хату Афуро разносили в щепки. Только она-то этого не знала.
– В это время я всегда дома, потому что показывают «Экстремальную панику», – продолжала она. – Ты когда-нибудь смотрел «Экстремальную панику»?
– Нет.
– Это супер.
– Поверю на слово.
– Короче, даже если за мной следили всю дорогу, планируя взять хату, все равно бы не узнали, что меня не будет дома. А когда я письмо прочла, то врубилась, что Миюки не покончила с собой. Я всегда это знала, но из-за письма тем более. И вспомнила тот день, когда под магистралью ты ко мне подвалил, с бухты-барахты. Это было так стремно, я еще тогда подумала, не Боджанглз ли ты. А когда разбомбили мою хату, я усекла, что Боджанглз снова за мной погонится. Постарается меня замочить. Так что я решила хлопнуть его первой.
– И все? Поэтому ты на меня кинулась?
– Можно подумать, ты сам ни разу в жизни не ошибался.
– Но я же сказал тебе, кто я такой. Билли Чака, «Молодежь А…
– Ага, и никто никогда не врет? – спросила Афуро. – У меня в последнее время эмоциональный срыв, понял? Так что. может, у меня крыша слегка поехала, ясно? Да, ты сказал, как тебя звать и что ты кропаешь статейки в какой-то тупой журнал, но о многом ты и не заикнулся. Например, откуда ты вообще знаешь Миюки. Ну откуда?
– Я однажды видел ее в игровом зале патинко.
– Патинко? Она не играла в патинко.
– Ну, она, в общем, и не играла. У нее судороги были.
У Афуро отпала челюсть.
– Что у нее было?
– Судороги. Я ботинки ей иод голову сунул и вызвал «скорую». Больше я ее не видел.
– Знаешь, ты реально долбанутый, ты в курсах? Я промолчал.
– Сходишь с ума по девчонке, которую видел всего один раз? Ты ее вообще знал? Ты хоть говорил с ней, до припадка или после?
– Нет, – ответил я. – Как ты говоришь, путаница.
– Путаница – не то слово, – отрезала Афуро. – Правильное слово – долбанутый, мой дядюшка-извращенец. Ты хоть уверен, что девчонка, за который ты ухлестывал, – это Миюки? У нее в жизни судорог не было!
– Я за ней не ухлестывал, – возразил я. – Сначала я не был уверен, одна и та же это девчонка – утонувшая и та, которую я видел в зале патинко, или нет. А потом ты уронила свою записную книжку, и я понял. Я ее по фотографии узнал.
– Может, ты ошибся. Я покачал головой.
– Из-за родинки, да?
– В том числе.
– В том числе, – фыркнула Афуро. – Признайся, что из-за родинки. Спорим, на нее ты сначала и повелся. И чего мужики так от этой штуки тащатся? Всегда тащились, с тех пор, как мы в школе учились. Тянет, как мух на дерьмо. Единственное объяснение: все мужики – извращенцы. Блин, и чего в этой родинке такого очаровательного?
Я пожал плечами.
– Так кто такой этот Боджанглз? – спросил я. Афуро снова затянулась:
– Хороший вопрос. Видимо, не ты.
– Но что ты о нем знаешь?
– Да по правде сказать, ни хрена не знаю. Только имя. Мистер Боджанглз.
– А как ты имя узнала? Кто рассказал?
– Это длинная история, – вздохнула она.
– Имечко-то липовое.
– Да неужели?
– Но ты знаешь, что у Миюки были какие-то дела с этим Боджанглзом, и думаешь, что тебе стоит его бояться. Почему?
– Боджанглз и заварил всю эту кашу, – ответила Афуро. – И если я его найду, все равно грохну. А может, тебе надо его грохнуть. По-моему, паршиво у меня выходит людей мочить. Ну, пока не попробуешь, не узнаешь. Но ты сумеешь. Замочишь его ради меня. У тебя пушка есть?
Сто раз меня уже об этом спрашивали. Спасибо Голливуду: полмира уверено, что американец и к дантисту не сунется, не вооружившись до зубов. Ну и, конечно, спасибо Голливуду: пол-Америки тоже свято в это верит.
– Есть ручные гранаты, – ответил я. – Но я забыл их в Кливленде, в бардачке своего танка. Слушай, Афуро, выкладывай все, что знаешь про Боджанглза и Миюки. Говоришь, он всю кашу заварил. Как?
– Сначала закажи мне еще коктейль.
– Ты еще этот не прикончила.
– Значит, надо допить. «Компай!»
Афуро отсалютовала стаканом, обхватила губами соломинку и ровно за три секунды высосала оставшуюся половину коктейля. Внезапно состроила испуганную мину и едва успела поставить стакан на столик, прежде чем рухнула на постель. На мгновение выгнув спину, она заколотилась.
У нее начинались судороги.
Я понятия не имел, что делать. Мир съезжал с катушек, а я бессилен его остановить. Афуро сжала лоб руками, ее ноги в черных чулках бились в воздухе.
– Обманули дурачка! – заорала она. И зашлась в хохоте.
Я не мог не рассмеяться следом. Вот она пытается меня угробить, вот просит замочить кого-то еще, а потом извивается и хихикает, как ребенок от щекотки. Иногда мне трудно было поверить, что она достаточно взрослая, чтобы дружить с девчонкой-хостес, что такая, как Афуро, вообще умудрилась впутаться в эту странную историю.
– Закажи мне еще коктейль, – велела она. потом встала, схватила свою яркую сумочку и ушла в ванную, хлопнув дверью. Я услышал, как она включила воду, – интересно, что она теперь придумала. Подняв трубку красного телефона, я заказал еще одну «Фруктовую бомбу» для Афуро. Секунду спустя девчонка, умытая, выплыла из ванной. На ней был белый хлопковый халат, а в руке – очередная сигарета. – Не подумай ничего такого, – сказала она. – Просто мои шмотки воняют. Наверное, вляпалась в рыбьи потроха или еще какую дрянь, пока в переулке валялась. Пацан, ты реально меня потряс. Чего ты вообще в это ввязался? Я тебе что, не нравлюсь?
– Конечно, нравишься.
– Но я не твой тип, а?
– Нет у меня типа.
– У всех есть. Может, если бы у меня была прикольная родинка, я бы тебе больше нравилась?
– Сейчас принесут твой коктейль.
– Что, думаешь, я недостаточно опытная?
– Я вообще о твоем опыте не думаю.
– Что, даже вот столечко не думаешь?
– Ты ж сама велела не думать ничего такого.
– Я – существо с противоречивыми импульсами.
– Это я уже понял, – сказал я. – Попробуй выбрать какой-нибудь импульс и минут десять заниматься им. Кстати, ты же слышала, что повара сказали. Я тебе в отцы гожусь.
– Да ты и в дяди едва годишься.
Тут позвонили в дверь. Спасительный звонок. Когда я притащил коктейль, Афуро уже потеряла ко мне интерес. Неудивительно. Из-за «Эм-ти-ви», видеоигр и прочей культуры визуального хлама, на которой было вскормлено ее поколение, она не могла сосредоточиться на чем-то одном. А может, я просто не так уж ее интересовал. Как бы там ни было, я обрадовался, что она готова рассказать наконец про Боджанглза. Я счел, что, как только выясню, откуда Миюки узнала этого загадочного типа, все сразу упростится. Разумеется, я ошибся.
20
ТРИ ВЕЧЕРА В КАБУКИ-ТЁ
Конец декабря, воскресный внчкр. девять часов – Миюки и Афуро сидят в кафе «Акрофобия». Над ними лабиринт блестящих улиц Кабуки-тё сплетается с людским карнавалом. Роскошные чуваки с рыжеватыми волосами и в кожаных плащах треплются по сотикам и рассекают на мотороллерах сквозь толпу; мимо надравшихся работяг вышагивают иностранки в шубах и кожаных сапогах по колено – огромная комедия людского круговорота. Обрывки русского, тайского, кантонского, вьетнамского и фиг знает еще какого вплетаются в грохот музыки из игровых галерей патинко; орут в мегафоны зазывалы, раскручивая сопурандо, стрип-клубы. массажные салоны, караоке-бары, диско-клубы, джаз-бары, закусочные и простые старые добрые бары, которые превращают Кабуки-тё в самый оживленный район развлечений в городе, в стране и в целом мире.
Только что в состоянии головокружительного истощения Афуро и Миюки закончили слоняться по магазинам в Сибуя и Синдзюку в поисках новогодних подарков. Весь день девчонки провели в цирке неона и шума – толкаясь среди толп таких же покупателей, превративших улицы в массовый спектакль. Уже почти неделю девушки живут в Токио, и город оказался жутко дорогим, битком набит людьми и вообще срывает башню. И совсем не похож на Мурамура. Иными словами, Токио оказался именно таким, как они надеялись, за исключением дороговизны. Но Миюки на что плевать – она весь день не выпускает кредитку из рук, точно это волшебный ключ, отпирающий двери в тот мир, о котором она лишь мечтала.
Афуро и Миюки сидят у барной стойки, передними – раскрытый номер журнала «Виви» и два полупустых бокала водки с тоником. Листая журнал, Миюки тычет в разные прически – что покатит, а что нет. Назавтра ей идти к парикмахеру, и она размышляет, не обкорнать ли ей волосы ради того, чтобы найти работу. Прикурив сигарету, Афуро пожимает плечами. Журналы она терпеть не может, а о поисках работы ей не хочется даже думать. Пока что она взяла только один бланк заявления о приеме на работу – в кофейне «Колорадо», недалеко от их квартиры, – и не собирается его заполнять. Но она – соседка Миюки и ее лучшая подружка, так что надо хоть что-то вякнуть.
– Корнай лохмы, – говорит Афуро. – Снова отрастут.
– Думаешь, стоит?
Кажется. Миюки видит, что Афуро не в своей тарелке, и меняет тему, треплется об эксцентричных школьницах, которых они видели в Сибуя, – прикид словно прямиком с ведьмовского шабаша. Девчонки заказывают еще по водке с тоником, и Миюки спрашивает, что Афуро думает о бармене. Афуро отвечает, что особо о нем не думает. А вот Миюки говорит, что он милашка. Смахивает на Наоки, гитариста из «Синей истерики». Почему-то, услышав это, Афуро принимается хохотать.
Тут подваливает упомянутый бармен с конвертом в руках. Высокий чувак с длинными патлами чайного цвета, в синей футболке от «Моссимо» и коричневых шортах – и это посреди зимы.
– Извините, – говорит бармен. – Кто из вас Миюки?
– Вон она, – говорит Афуро. – А я – Афуро. Приятно познакомиться.
– Вот, для вас оставили, – говорит бармен, протягивая конверт Миюки. Та берет его обеими руками – жест на грани кокетства, думает Афуро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
И как-то очутились в «Люксе Красного Барона» в гостинице «Офюлс».
– Расскажи, что стряслось в твоей квартире, – попросил я.
Афуро вытащила изо рта сигарету, отхлебнула своей выставки тропических фруктов и начала рассказывать все, что с ней приключилось с того момента, как мы расстались в кафе «В первый раз в первый класс». Это почти объясняло, с какого перепугу она приняла меня за типа по имени мистер Боджанглз и решила огреть кирпичом по башке. Почти.
Афуро напомнила мне, что они с Миюки дружили еще со школы в Мурамура. Вместе переехали в Токио и жили в одной квартире, но полгода назад Миюки съехала. С тех пор девушки особо не общались. Но в тот день, через пару дней после того, как Миюки утонула, Афуро на работе получила письмо от Миюки. Без обратного адреса, но она узнала почерк.
– Я чуть не рухнула, когда его получила, – сказала она. – Я старалась просто загнать мысли в угол, пока не смогу сесть и спокойно типа все обдумать – я знаю, может, и не лучший способ разруливать дела, но… в общем, когда Миюки ушла, между нами осталась большая путаница.
– Какая путаница?
– Самая запутанная путаница. Мы поцапались, когда я виделась с ней в последний раз. Она совсем изменилась после того, как уехала. Она просто, ну не знаю, закрылась типа. Стала как зомби. А когда мы поцапались, я была на все сто уверена, что больше с ней не увижусь. Типа так и вышло. А потом пришло вот это. На работу. Я никогда почту на работе не получаю.
Тяжко вздохнув, Афуро стала рыться в сумочке. Когда она протянула мне конверт, руки у нее дрожали и на меня она не смотрела. В конверте я нашел билет на самолет и письмо. Билет на рейс «Общеяпонских авиалиний» до Сиднея в Австралии. Письмо на обычной офисной бумаге, черными чернилами. Мелкие угловатые иероглифы размазались по странице, точно прихлопнутые насекомые.
Дорогая Афуро,
Прости за вчерашний вечер. Прости за последние несколько месяцев. Прости за всё. Жаль, не могу рассказать тебе о том, что случилось, правда жаль. Может, однажды я смогу тебе все объяснить, но мне нужно какое-то время и какое-то расстояние. Пожалуйста, пойми, к моим проблемам ты никакого отношения не имеешь. Я вляпалась в очень сложную и довольно-таки страшную штуку. Сейчас я в странном месте и. по-моему, больше не знаю, кто я такая. Как будто я – это даже не я. а только пустое ничто, которое другие заполняют собственными версиями «меня». Как зеркало, где люди видят только ту «меня», которую хотят увидеть, видят свое отражение во мне… Это понятно? Наверное, нет. Я больше не знаю, что понятно, а что не понятно.
Но я знаю выход. Я нашла способ убежать, способ опять превратиться в Миюки. Скоро эта пустая «я» умрет, и все будет как раньше. Только лучше, чем раньше. Ты должна мне поверить. Знаю – это, наверное, похоже на сплошной бред и совсем нечестно, но иногда я думаю, что ты – это все, что осталось от настоящей меня. Афуро. мне нужно, чтобы ты была моей подругой. Мне нужно, чтобы ты помогла мне снова найти себя, вернула меня в нормальный мир. (Знаю, что сейчас это все непонятно, н, пожалуйста, потерпи…)
Я хочу убраться из Токио, из Японии и хочу, чтобы ты поехала со мной. Я знаю, ты всегда хотела в Австралию, и ты мне будешь там нужна. Не бойся – там не будет всякой тяжкой фигни, как это грустное чокнутое письмо. Станем играть на пляже и ходить на танцульки с серферами каждый вечер, будем жить словно кинозвезды. Обещаю, я за все заплачу – да, за нас обеих. Прежде чем ты начнешь свою обычную лекцию о кредитках, позволь сказать тебе, что эти дни прошли. Наконец мой корабль в гавани, и после завтрашнего дня я буду свободна!
Так что подумай об этом. Пожалуйста. Как смогу, позвоню – наверное, очень скоро. Сейчас все идет к финалу, и думаю, я снова буду счастлива, или, по крайней мере, буду целой. Стану настоящим человеком, а не этим призраком-пустышкой, в которого я превратилась. Но чтобы забыть все, мне нужна будет твоя помощь, чтобы снова стать Миюки и оставить все в прошлом. Надеюсь, ты поймешь.
Береги себя и, что бы ни случилось, не забывай о своей подруге, о настоящей Миюки, о девчонке из Мурамура, которой ты сейчас так нужна.
Миюки.
Куча тревожных слов, говорящих о серьезном раздрае личности. Но, даже несмотря на замечания по поводу грядущей смерти липовой Миюки, это письмо, хоть убейте, не казалось мне запиской самоубийцы. Я снова глянул на билет. Самолет улетел бы через две недели. Конечно, он и улетит, вот только без Миюки. Сложив письмо, я сунул его в конверт вместе с билетом и отдал Афуро, заметив, что ее нелепо-желтая блузка в красном свете обернулась нелепо-оранжевой.
– Она про кредитки пишет, – сказал я. – У нее были долги?
– У кого их нет?
– Я-то думал, что хостес из Гиндзы зашибают кучу денег.
– Как ты узнал, что она была хостес?
– Просто догадался. В клубе «Курой Кири», так?
– Ага, только она туда не сразу устроилась, – ответила Афуро. – Когда мы сюда приехали, она жила на кредитки. Сбережений – кот наплакал. А тратилась она в первые месяцы как чокнутая. Всякие дорогущие шмотки, походы в модные рестораны на Омотэсандо, в таком духе. Она про эти места в журналах читала. А когда нашла работу, прямо о цепи сорвалась. Чем больше зарабатывала, тем больше тратила. Мне пришлось отговорить ее от покупки тачки, в натуре – тачка в Токио! – а ведь у нее даже прав не было.
Афуро сердито ткнула окурок в пепельницу, точно стараясь подавить воспоминания, вызванные письмом. Но жест вышел какой-то покорный, будто она понимала, что бессильна повернуть воспоминания вспять, что это лишь вопрос времени – когда прорвется дамба и начнется потоп.
– Короче, вернемся к вчерашнему вечеру, – вздохнув, заключила Афуро. – Я позвонила тебе из-за этого письма. Послушать, что ты по этому поводу думаешь. Оставила сообщение, чтобы в одиннадцать ты встретился со мной в Сибуя. Я туда приперлась, ждала, ждала, а ты так и не появился. Тогда на последней электричке я вернулась в Отяномидзу и пошла домой. Когда добралась, заметила, что дверь не заперта. Я ее всегда закрываю. Всегда. Так что я распахнула дверь и сразу просекла – там кто-то был.
– Пропало что-нибудь?
– Пропало? – вскинулась она. – Да там все вдребезги разнесли. С полок скинули все книги, по всему полу мои компакты, с кровати сорвали простыни, шмотки везде раскиданы, в ванне – вся моя косметика. Даже еду обыскали! Раздербанили холодильник и то недоразумение, что у меня вместо кладовки, как будто у них миссия «найти и уничтожить». Везде, бля, валяется рис, на кофейный столик муку вывалили, срач невозможный. И тут до меня дошло, что это ты.
– Я? Не понял.
– Кроме тебя, никто не знал, что меня в квартире не будет. Ты знал, что я буду ждать тебя в Сибуя.
Само собой, я этого не знал. Сообщение Афуро я получил только утром, потому что всю ночь тусовался в припадочной стране, глазея, как Человек в Белом играет со своими плитками. И все еще был там, когда хату Афуро разносили в щепки. Только она-то этого не знала.
– В это время я всегда дома, потому что показывают «Экстремальную панику», – продолжала она. – Ты когда-нибудь смотрел «Экстремальную панику»?
– Нет.
– Это супер.
– Поверю на слово.
– Короче, даже если за мной следили всю дорогу, планируя взять хату, все равно бы не узнали, что меня не будет дома. А когда я письмо прочла, то врубилась, что Миюки не покончила с собой. Я всегда это знала, но из-за письма тем более. И вспомнила тот день, когда под магистралью ты ко мне подвалил, с бухты-барахты. Это было так стремно, я еще тогда подумала, не Боджанглз ли ты. А когда разбомбили мою хату, я усекла, что Боджанглз снова за мной погонится. Постарается меня замочить. Так что я решила хлопнуть его первой.
– И все? Поэтому ты на меня кинулась?
– Можно подумать, ты сам ни разу в жизни не ошибался.
– Но я же сказал тебе, кто я такой. Билли Чака, «Молодежь А…
– Ага, и никто никогда не врет? – спросила Афуро. – У меня в последнее время эмоциональный срыв, понял? Так что. может, у меня крыша слегка поехала, ясно? Да, ты сказал, как тебя звать и что ты кропаешь статейки в какой-то тупой журнал, но о многом ты и не заикнулся. Например, откуда ты вообще знаешь Миюки. Ну откуда?
– Я однажды видел ее в игровом зале патинко.
– Патинко? Она не играла в патинко.
– Ну, она, в общем, и не играла. У нее судороги были.
У Афуро отпала челюсть.
– Что у нее было?
– Судороги. Я ботинки ей иод голову сунул и вызвал «скорую». Больше я ее не видел.
– Знаешь, ты реально долбанутый, ты в курсах? Я промолчал.
– Сходишь с ума по девчонке, которую видел всего один раз? Ты ее вообще знал? Ты хоть говорил с ней, до припадка или после?
– Нет, – ответил я. – Как ты говоришь, путаница.
– Путаница – не то слово, – отрезала Афуро. – Правильное слово – долбанутый, мой дядюшка-извращенец. Ты хоть уверен, что девчонка, за который ты ухлестывал, – это Миюки? У нее в жизни судорог не было!
– Я за ней не ухлестывал, – возразил я. – Сначала я не был уверен, одна и та же это девчонка – утонувшая и та, которую я видел в зале патинко, или нет. А потом ты уронила свою записную книжку, и я понял. Я ее по фотографии узнал.
– Может, ты ошибся. Я покачал головой.
– Из-за родинки, да?
– В том числе.
– В том числе, – фыркнула Афуро. – Признайся, что из-за родинки. Спорим, на нее ты сначала и повелся. И чего мужики так от этой штуки тащатся? Всегда тащились, с тех пор, как мы в школе учились. Тянет, как мух на дерьмо. Единственное объяснение: все мужики – извращенцы. Блин, и чего в этой родинке такого очаровательного?
Я пожал плечами.
– Так кто такой этот Боджанглз? – спросил я. Афуро снова затянулась:
– Хороший вопрос. Видимо, не ты.
– Но что ты о нем знаешь?
– Да по правде сказать, ни хрена не знаю. Только имя. Мистер Боджанглз.
– А как ты имя узнала? Кто рассказал?
– Это длинная история, – вздохнула она.
– Имечко-то липовое.
– Да неужели?
– Но ты знаешь, что у Миюки были какие-то дела с этим Боджанглзом, и думаешь, что тебе стоит его бояться. Почему?
– Боджанглз и заварил всю эту кашу, – ответила Афуро. – И если я его найду, все равно грохну. А может, тебе надо его грохнуть. По-моему, паршиво у меня выходит людей мочить. Ну, пока не попробуешь, не узнаешь. Но ты сумеешь. Замочишь его ради меня. У тебя пушка есть?
Сто раз меня уже об этом спрашивали. Спасибо Голливуду: полмира уверено, что американец и к дантисту не сунется, не вооружившись до зубов. Ну и, конечно, спасибо Голливуду: пол-Америки тоже свято в это верит.
– Есть ручные гранаты, – ответил я. – Но я забыл их в Кливленде, в бардачке своего танка. Слушай, Афуро, выкладывай все, что знаешь про Боджанглза и Миюки. Говоришь, он всю кашу заварил. Как?
– Сначала закажи мне еще коктейль.
– Ты еще этот не прикончила.
– Значит, надо допить. «Компай!»
Афуро отсалютовала стаканом, обхватила губами соломинку и ровно за три секунды высосала оставшуюся половину коктейля. Внезапно состроила испуганную мину и едва успела поставить стакан на столик, прежде чем рухнула на постель. На мгновение выгнув спину, она заколотилась.
У нее начинались судороги.
Я понятия не имел, что делать. Мир съезжал с катушек, а я бессилен его остановить. Афуро сжала лоб руками, ее ноги в черных чулках бились в воздухе.
– Обманули дурачка! – заорала она. И зашлась в хохоте.
Я не мог не рассмеяться следом. Вот она пытается меня угробить, вот просит замочить кого-то еще, а потом извивается и хихикает, как ребенок от щекотки. Иногда мне трудно было поверить, что она достаточно взрослая, чтобы дружить с девчонкой-хостес, что такая, как Афуро, вообще умудрилась впутаться в эту странную историю.
– Закажи мне еще коктейль, – велела она. потом встала, схватила свою яркую сумочку и ушла в ванную, хлопнув дверью. Я услышал, как она включила воду, – интересно, что она теперь придумала. Подняв трубку красного телефона, я заказал еще одну «Фруктовую бомбу» для Афуро. Секунду спустя девчонка, умытая, выплыла из ванной. На ней был белый хлопковый халат, а в руке – очередная сигарета. – Не подумай ничего такого, – сказала она. – Просто мои шмотки воняют. Наверное, вляпалась в рыбьи потроха или еще какую дрянь, пока в переулке валялась. Пацан, ты реально меня потряс. Чего ты вообще в это ввязался? Я тебе что, не нравлюсь?
– Конечно, нравишься.
– Но я не твой тип, а?
– Нет у меня типа.
– У всех есть. Может, если бы у меня была прикольная родинка, я бы тебе больше нравилась?
– Сейчас принесут твой коктейль.
– Что, думаешь, я недостаточно опытная?
– Я вообще о твоем опыте не думаю.
– Что, даже вот столечко не думаешь?
– Ты ж сама велела не думать ничего такого.
– Я – существо с противоречивыми импульсами.
– Это я уже понял, – сказал я. – Попробуй выбрать какой-нибудь импульс и минут десять заниматься им. Кстати, ты же слышала, что повара сказали. Я тебе в отцы гожусь.
– Да ты и в дяди едва годишься.
Тут позвонили в дверь. Спасительный звонок. Когда я притащил коктейль, Афуро уже потеряла ко мне интерес. Неудивительно. Из-за «Эм-ти-ви», видеоигр и прочей культуры визуального хлама, на которой было вскормлено ее поколение, она не могла сосредоточиться на чем-то одном. А может, я просто не так уж ее интересовал. Как бы там ни было, я обрадовался, что она готова рассказать наконец про Боджанглза. Я счел, что, как только выясню, откуда Миюки узнала этого загадочного типа, все сразу упростится. Разумеется, я ошибся.
20
ТРИ ВЕЧЕРА В КАБУКИ-ТЁ
Конец декабря, воскресный внчкр. девять часов – Миюки и Афуро сидят в кафе «Акрофобия». Над ними лабиринт блестящих улиц Кабуки-тё сплетается с людским карнавалом. Роскошные чуваки с рыжеватыми волосами и в кожаных плащах треплются по сотикам и рассекают на мотороллерах сквозь толпу; мимо надравшихся работяг вышагивают иностранки в шубах и кожаных сапогах по колено – огромная комедия людского круговорота. Обрывки русского, тайского, кантонского, вьетнамского и фиг знает еще какого вплетаются в грохот музыки из игровых галерей патинко; орут в мегафоны зазывалы, раскручивая сопурандо, стрип-клубы. массажные салоны, караоке-бары, диско-клубы, джаз-бары, закусочные и простые старые добрые бары, которые превращают Кабуки-тё в самый оживленный район развлечений в городе, в стране и в целом мире.
Только что в состоянии головокружительного истощения Афуро и Миюки закончили слоняться по магазинам в Сибуя и Синдзюку в поисках новогодних подарков. Весь день девчонки провели в цирке неона и шума – толкаясь среди толп таких же покупателей, превративших улицы в массовый спектакль. Уже почти неделю девушки живут в Токио, и город оказался жутко дорогим, битком набит людьми и вообще срывает башню. И совсем не похож на Мурамура. Иными словами, Токио оказался именно таким, как они надеялись, за исключением дороговизны. Но Миюки на что плевать – она весь день не выпускает кредитку из рук, точно это волшебный ключ, отпирающий двери в тот мир, о котором она лишь мечтала.
Афуро и Миюки сидят у барной стойки, передними – раскрытый номер журнала «Виви» и два полупустых бокала водки с тоником. Листая журнал, Миюки тычет в разные прически – что покатит, а что нет. Назавтра ей идти к парикмахеру, и она размышляет, не обкорнать ли ей волосы ради того, чтобы найти работу. Прикурив сигарету, Афуро пожимает плечами. Журналы она терпеть не может, а о поисках работы ей не хочется даже думать. Пока что она взяла только один бланк заявления о приеме на работу – в кофейне «Колорадо», недалеко от их квартиры, – и не собирается его заполнять. Но она – соседка Миюки и ее лучшая подружка, так что надо хоть что-то вякнуть.
– Корнай лохмы, – говорит Афуро. – Снова отрастут.
– Думаешь, стоит?
Кажется. Миюки видит, что Афуро не в своей тарелке, и меняет тему, треплется об эксцентричных школьницах, которых они видели в Сибуя, – прикид словно прямиком с ведьмовского шабаша. Девчонки заказывают еще по водке с тоником, и Миюки спрашивает, что Афуро думает о бармене. Афуро отвечает, что особо о нем не думает. А вот Миюки говорит, что он милашка. Смахивает на Наоки, гитариста из «Синей истерики». Почему-то, услышав это, Афуро принимается хохотать.
Тут подваливает упомянутый бармен с конвертом в руках. Высокий чувак с длинными патлами чайного цвета, в синей футболке от «Моссимо» и коричневых шортах – и это посреди зимы.
– Извините, – говорит бармен. – Кто из вас Миюки?
– Вон она, – говорит Афуро. – А я – Афуро. Приятно познакомиться.
– Вот, для вас оставили, – говорит бармен, протягивая конверт Миюки. Та берет его обеими руками – жест на грани кокетства, думает Афуро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29