Если же мы расширим это понятие, продолжая исследование единства разнообразных
свойств геометрических фигур согласно общим им законам, и будем рассматривать круг как
коническое сечение, подчиненное, следовательно, тем же основным условиям
конструкции, что и остальные конические сечения, то мы найдем, что все хорды,
пересекающиеся этих сечениях - в эллипсе, параболе, гиперболе, таковы, что
прямоугольники из их частей хотя и не равны, но всегда находятся в равном соотношении
между собой. Следуя дальше, к основам физической астрономии, мы обнаруживаем
распространяющийся а всю материальную природу закон взаимного притяжения, согласно
которому притяжение уменьшается обратно пропорционально квадрату расстояний от
каждой точки притяжения в той же мере, в какой возрастут сферические поверхности, в
которых эта сила распространяется, и это кажется необходимо лежащим самой природе
вещей и потому обычно объясняется как познаваемое a priori. Как ни просты источники
Кого закона, основывающиеся лишь на отношении сферических поверхностей различных
радиусов, однако кон этот имеет такое удивительное следствие в отношении многообразия
их согласования и правильности, что не только все возможные орбиты небесных тел
[выражены] в конических сечениях, но и имеет место такое отношение их между собой,
что никакой другой закон притяжения, кроме закона отношения обратной
пропорциональности квадрату расстояний, не может быть пригодным для той или иной
системы мира.
Итак, перед нами природа, основывающаяся на законах, которые рассудок познает a priori и
притом главным образом из всеобщих принципов определения пространства. И я
спрашиваю: находятся ли эти законы природы в пространстве, а рассудок изучает их,
стараясь лишь исследовать богатый содержанием смысл пространства, или же они
находятся в рассудке и в том способе, каким он определяет пространство по условиям
синтетического единства, на которое направлены все его понятия? Пространство есть
нечто столь однообразное и столь неопределенное в отношении всех особых свойств, что
в нем, конечно, не станут искать сокровищницу законов природы. Напротив, то, что
определяет пространство в качестве круга, конуса и шара, есть рассудок, поскольку он
содержит основание для единства их построения. Чистая всеобщая форма созерцания,
называемая пространством, есть, разумеется, субстрат всех созерцаний, предназначаемых
для отдельных объектов, и в пространстве заключено, конечно, условие возможности и
многообразия этих созерцаний; но единство объектов определяется исключительно
рассудком, и притом по условиям, лежащим в его собственной природе. Таким образом,
рассудок есть источник всеобщего порядка природы, так как он подводит все явления под
свои собственные законы и только этим a priori осуществляет опыт (по его форме), в силу
чего все, что познается на опыте, необходимо подчинено законам рассудка. Мы имеем
дело не с природой вещей самих по себе, которая независима и от условий нашей
чувственности, и от условий рассудка, а с природой как предметом возможного опыта; и
здесь от рассудка, делающего возможным этот опыт, зависит также и то, что чувственно
воспринимаемый мир но есть никакой предмет опыта пли что он есть природа.
{35}
39. Приложение к чистому естествознанию. О системе категории
Для философа нет ничего более желательного, чем суметь вывести из одного априорного
принципа и соединить таким образом в одно познание все многообразное [содержание]
понятий и основоположений, которые прежде, при их применении in concrete,
представлялись ему разрозненными. Прежде он только верил, что полностью накоплено
то, что оставалось ему после определенного отвлечения и что, как казалось ему через
сравнение их друг с другом, составляет особый вид познаний,-но это был только агрегат;
теперь же опознает, что именно столько-то [познаний] - ни больше, ни меньше - может
составить вид знаний; он усмотрел необходимость произведенной им классификации, что
и есть понимание, и только теперь имеет он систему. Отыскание в обыденном познании
тех понятий, которые не основываются ни на каком особенном опыте и тем не менее
встречаются во всяком опытном познании, составляя как бы одну лишь форму связи,
предполагает так же мало размышления и понимания, как отыскивание в каком-нибудь
языке правил действительного употребления слов вообще и, следовательно, собирание
элементов грамматики (оба изыскания действительно очень близки между собой), будучи,
однако, Be в состоянии указать причину, почему каждый язык мест именно это, а не другое
формальное качество и, не менее, почему имеется именно столько - не больше и не меньше
- такого рода формальных определений языка.
Аристотель собрал десять таких чистых первоначальных понятий под именем категорий
(их называют предикаментами) . Потом ему пришлось добавить ним еще пять
постпредикаментов, которые, впрочем, отчасти уже заключались в категориях (например,
rius, simul, motus). Но этот конгломерат (Rhapsodie)мог иметь скорее значение указания для
будущего исследователя, чем значение идеи, разработанной согласно правилам; поэтому с
дальнейшим развитием философии он был отвергнут как совершенно бесполезный.
При исследовании чистых (не содержащих ничего эмпирического) элементов
человеческого познания мне прежде всего удалось после долгого размышления с
достоверностью отличить и отделить чистые первоначальные понятия чувственности
(пространство и время) от понятий рассудка. Этим из Аристотелева списка были
исключены категории 7, 8 и 9-я. Остальные не могли мне быть полезны из-за отсутствия
принципа, по которому можно было бы полностью измерить рассудок и с полнотой и
точностью определить все его функции, откуда проистекают его чистые понятия.
А чтобы найти такой принцип, я стал искать такое рассудочное действие, которое
содержит все прочие и отличается только разными видоизменениями или моментами в
приведении многообразного [содержания] представлений к единству мышления вообще; и
вот я нашел, что это действие рассудка состоит в составлении суждений. Здесь передо
мной были уже готовые, хотя и не совсем свободные от недостатков, труды логиков, с
помощью которых я и был в состоянии представить полную таблицу чистых рассудочных
функций, неопределенных, однако, в отношении какого-либо объекта. Наконец, я соотнес
эти функции суждения с объектами вообще или, вернее, с условием для определения
объективной значимости суждений; так появились чистые рассудочные понятия,
относительно которых я мог не сомневаться, что именно только они и только в таком
количестве могут составлять все наше познание вещей из чистого рассудка. Я назвал их,
естественно, старым именем категорий, оставив за собой право - коль скоро должна была
быть создана система трансцендентальной философии, ради которой я имел теперь дело
только с критикой самого разума,- полностью присоединить под названием предикабилий
все понятия, выводимые из них путем соединения их или друг с другом, пли с чистой
формой явления (пространством и временем), или с их материей, поскольку она еще не
определена эмпирически (предмет ощущения вообще).
Но главное в этой системе категорий, чем она отличается от того старого, лишенного
всякого принципа конгломерата и почему она одна и заслуживает быть отнесенной к
философии, состоит в том, что посредством нее можно было точно определить истинное
значение чистых рассудочных понятий и условие их применения. Действительно,
{36}
оказалось, что сами по себе эти понятия суть только логические функции и, как таковые, не
составляют ни малейшего понятия об объекте самом по себе, а нуждаются в чувственном
созерцании как в своей основе; и в таком случае они служат только для того, чтобы
определять в отношении всех функций суждения эмпирические положения, вообще-то
неопределенные и безразличные к ним, сообщать им тем самым общезначимость и
посредством них делать возможными суждения опыта вообще.
Такое понимание природы категорий, ограничивающее их одним лишь применением в
опыте, не приходило в голову ни первосоздателю их, ни кому-либо другому после него; но
без этого понимания (полностью зависящего от их выведения, или дедукции) категории
совершенно бесполезны и представляют собой только убогий список названий без
объяснения и правил их Применения. Если бы что-нибудь подобное пришло на ум
древним, то, без сомнения, вся наука о чистом познании из разума, под именем
метафизики погубившая в течение веков не один ясный ум, дошла бы до нас в совершенно
ином виде и просветила бы человеческий рассудок, вместо того чтобы, как это было в
действительности, истощать его туманными и бесплодными умствованиями и сделать
негодным для подлинной науки.
Эта система категорий делает, с другой стороны, тематическим само изучение каждого
предмета чистого разума и служит достоверным наставлением или путеводной нитью,
указывающей, как и через какие акты необходимо проводить полное метафизическое
следование; эта система исчерпывает все моменты рассудка, под которые должно быть
подведено всякое другое понятие. Так получилась и таблица основоположений, в полноте
которой можно быть уверенным только благодаря системе категорий; и даже при
классификации понятий, выходящих за пределы физиологического применения рассудка
(см. "Критику чистого разума", стр. 344, а также стр. 415), может служить все та же
путеводная нить, которая образует замкнутый круг, так как необходимо проводить ее
всегда через одни и те же постоянные пункты, a priori определенные в человеческом
рассудке; этот круг не оставляет никакого сомнения в том, что предмет чистого понятия
рассудка или разума, если только он рассматривается философски и согласно априорным
основоположениям, может быть познан таким образом полностью. Более того, я не мог не
использовать эти направляющие воззрения (Leitung) для одной из отвлеченнейших
онтологических классификаций, а именно для многообразного различения понятий нечто
и ничто, и в соответствии с этим я составил сообразную с правилами и необходимую
таблицу (см. "Критику чистого разума", стр. 292).
Эта же система, как и всякая истинная система, основанная на всеобщем принципе,
приносит в высшей степени важную пользу еще тем, что она исключает все чужеродные
понятия, которые могли бы прокрасться между чистыми понятиями рассудка, и определяет
каждому познанию его место. Те понятия, которые я под названием рефлективных
понятий также объединил в таблицу, руководствуясь таблицей категорий, совершенно
произвольно и неправомерно смешиваются в онтологии с чистыми рассудочными
понятиями, хотя эти последние суть понятия связи и тем самым понятия самого объекта, а
те служат лишь для сравнения уже данных понятий и потому имеют совершенно иную
природу и применение; своей правильной классификацией ("Критика", стр. 260) я их
выделяю из этой смеси. Но еще очевиднее будет польза отдельной таблицы категорий,
если мы теперь отделим от тех рассудочных понятий таблицу трансцендентальных
понятий разума, имеющих совершенно иную природу и совершенно другое
происхождение (а потому должны иметь и другую форму); это столь необходимое
разграничение не было, однако, проведено ни в одной системе метафизики, где эти идеи
разума переплетались без разбора с рассудочными понятиями, как если бы они были
членами одной семьи; при отсутствии особой системы категорий никак нельзя было
избежать такого смешения.

{37}
ГЛАВНОГО ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОГО ВОПРОСА ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КАК ВОЗМОЖНА МЕТАФИЗИКА ВООБЩЕ?
40
Чистая математика и чистое естествознание для своей собственной надежности и
достоверности не нуждались бы в такой дедукции, которую мы до сих пор провели
относительно них, так как первая опирается на свою собственную очевидность, а второе
хотя и проистекает из чистых источников рассудка, тем не менее опирается на опыт и его
постоянное подтверждение (от этого свидетельства оно не может совершенно отказаться,
потому что при всей своей достоверности оно в качестве философии никогда не может
сравниться с математикой). Итак, обе науки нуждались в упомянутом исследовании не для
себя, а для другой науки, именно для метафизики.
Метафизика кроме понятий о природе, всегда находящих свое применение в опыте, имеет
еще дело с чистыми понятиями разума, которые никогда не даются ни в каком возможном
опыте, стало быть, с понятиями, объективная реальность которых (что они не просто
выдумки) не может быть подтверждена опытом, и с утверждениями, истину или ложность
которых нельзя обнаружить никаким опытом; и к тому же именно эта часть метафизики
составляет главную цель, для которой все остальное есть лишь средство, и, следовательно,
эта наука нуждается в нашей дедукции для себя самой. Итак, предложенный нами теперь
третий вопрос касается как бы ядра и сущности метафизики, а именно занятия разума
исключительно самим собой и знакомства с объектами, приобретаемого якобы
непосредственно от размышления над своими собственными понятиями, не нуждаясь для
этого в посредстве опыта и вообще не будучи в состоянии достигнуть такого познания из
опыта .
Разум никогда не удовлетворит себя, если не решит этого вопроса. Применение в опыте,
которым разум ограничивает чистый рассудок, не выполняет всего назначения разума.
Каждый отдельный опыт есть только часть всей сферы опыта, но само абсолютное целое
всего возможного опыта не есть опыт и тем не менее составляет проблему для разума, для
одного лишь представления о которой разуму требуются совершенно иные понятия, чем те
чистые рассудочные понятия, применение которых только имманентно, т. е. направлено
на опыт, поскольку он может быть дан; понятия же разума имеют в виду полноту, т. е.
собирательное единство всего возможного опыта; тем самым они вы-; ходят за пределы
всякого данного опыта и становятся , трансцендентными.
Таким образом, как рассудок нуждается для опыта ; в категориях, так разум содержит в себе
основание для идей, а под идеями я разумею необходимые понятия, предмет которых тем
не менее не может быть дан ни в каком опыте. Идеи так же лежат в природе разума, как
категории - в природе рассудка, и если эти идеи приводят к видимости, могущей легко
ввести в заблуждение, то эта видимость неизбежна, хотя и можно остеречься от того,
"чтобы она не сбила с пути". . Так как всякая видимость состоит в том, что субъективное
основание суждения принимается за объективное, то самопознание чистого разума в его
трансцендентном (запредельном) применении будет единственной гарантией от тех
заблуждений, в которые [впадает разум, когда он неверно понимает свое назначение и
трансцендентным образом переносит на объект сам по себе то, что касается лишь его
собственного субъекта и руководства им во всяком имманентном применении.
41
Различение идей, т. е. чистых понятий разума, и категорий, или чистых рассудочных
понятий, как показаний совершенно разного рода, происхождения и применения столь
важно для основания науки, которая должна содержать систему всех этих априорных
познаний, что без такого разграничения метафизика просто Невозможна или - самое
большее - представляет собой необоснованную, беспорядочную попытку соорудить
{38}
карточный домик без знания материалов, которые потребляешь, и без знания их
пригодности для той ли иной цели. Если бы "Критика чистого разума" добилась лишь
одного - прежде всего выявила бы это различие, то уже этим она сделала бы больше для
разъяснения нашего понятия и для направления исследования в области метафизики, чем
все те тщетные попытки разрешить трансцендентные задачи чистого разума, которые с
давних пор предпринимали, не думая о том, что находятся не в сфере рассудка, а в
совершенно иной сфере, и потому смешивали рассудочные понятия с понятиями разума,
как если бы они были однородными.
42
Все чистые рассудочные познания имеют в себе то [общее], что их понятия могут быть
даны в опыте и их основоположения подтверждены опытом; трансцендентные же
познания из разума, что касается его идей, никогда не могут быть даны в опыте, и их
положения никогда не могут быть ни подтверждены, ни опровергнуты опытом;
возможная здесь ошибка может быть поэтому обнаружена только самим чистым разумом;
но это очень трудно, потому что именно этот разум посредством своих идей становится
естественным образом диалектическим и эту неизбежную видимость можно держать в
границах не объективными и догматическими исследованиями вещей, а только
субъективными исследованиями самого разума как источника идей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16