Можно вложить в какое-нибудь предприятие свое состояние целиком и превратиться в нищего из-за непредвиденного дуновения ветра. Вы не считаете, что мы заслуживаем небольшой компенсации за риск? Приходится строгать стрелы из всякого дерева, как гласит пословица.
– Суть лишь в том, что мы ведем войну с неверными, – неуверенно промолвил Дени. – Я хочу сказать, ведь это воистину так?
Скассо развел руками.
– Ну, разумеется! Куда, по-вашему, отправляются все эти две тысячи арбалетчиков? И генуэзские моряки, и лучники сражались бок о бок с норманнами и франками при взятии Иерусалима в девяносто девятом. Кто-то должен воевать, а кто-то должен продолжать мирские дела. Я не воюю потому, что это не моя стезя. И я не жду, что Ричард станет торговать пряностями, лесом или оружием, поскольку это не его стезя. Все довольно просто. Каждый из нас занимается тем, что умеет лучше всего. Бог наделяет нас способностями и талантами и предопределяет положение, какое мы занимаем здесь, на земле, а стало быть, надлежит по мере сил использовать данные нам возможности. К тому же, – добавил он с обезоруживающей улыбкой, – если бы я не торговал с сарацинами, это делал бы какой-нибудь пизанец. Как добрый христианин, я ненавижу их всем сердцем, так что каждому свое. – Он вновь наполнил кубок Дени. – Поскольку мы заговорили о том, что каждому свое, и об использовании дарованных возможностей, – продолжал он, – как насчет вас?
– Что – насчет меня?
– Каковы ваши планы?
Дени подпер щеку рукой.
– У меня нет никаких планов, – ответил он, – во всяком случае, хорошо продуманных. Я отправляюсь с королем в Акру. Что бы я хотел, – добавил он задумчиво, – так это найти где-нибудь в тех краях небольшое славное поместье, кусок земли с замком… Возможно, я смогу там навсегда поселиться.
– Хм-м. Земля есть и в Италии, знаете ли. – Скассо аккуратно соединил кончики пальцев и взглянул на Дени поверх сложенных рук. – Вы производите впечатление человека решительного, равно как и умного. Я расспрашивал о вас. И услышал несколько любопытных историй. Однажды вы спасли жизнь королю Ричарду благодаря своей сообразительности, точно так же, как вы спасли и мою. Вы приняли вызов короля – сочинить песню за один вечер. Должно быть, это было нечто достойное внимания. Вы преданы – у вашего друга Артура Хастинджа нашлось много что порассказать по этому поводу.
Дени резко выпрямился.
– Артур? Вы говорили с Артуром?
Скассо кивнул.
– Я мало что оставляю на волю случая. Я имел продолжительную беседу с Хастинджем. Занятный молодой человек. Только не обижайтесь на мои слова, он заболел тем, что я называю лихорадкой Ланселота. Я имею в виду, он думает, будто живет в стародавние времена, в своего рода героической балладе; он верит в чародеев, в пленных красавиц, считает долгом рыцаря быть честным и справедливым и Бог весть кем еще. Но мы живем в наши дни, Дени. Люди, подобные ему, принадлежат прошлому. Ничего оскорбительного я не хочу сказать, – поспешно добавил он. – Не поймите меня неправильно, я восхищен им. В моем сердце есть место для идеалистов. Но в деловой жизни для сентиментальных чувств остается мало времени. Я восхищаюсь вашей любовью к нему и преданностью. Но на самом деле, мой дорогой, вы совсем на него не похожи. Нет смысла притворяться.
Дени не удержался от улыбки, хотя в тот же самый миг его кольнуло что-то, словно он невольно предал Артура. Однако привязанность часто идет рука об руку с приятным, тайным чувством собственного превосходства.
– Я никогда и не притворялся таким, – ответил он. – Но я не понимаю, какое это имеет отношение к вам.
– Это имеет ко мне прямое отношение. Возможно, я и не лучезарный идеалист, но у меня есть определенные убеждения, и одно из них состоит в том, чтобы оплачивать свои долги, особенно если при этом я могу получить некоторую личную выгоду. Я в большом долгу перед вами. Но одновременно мне нужен человек, обладающий вашими способностями. Как только начнутся военные действия, дел у нас будет все больше и больше. Перевезти армии, накормить их – к слову, вы хотя бы отдаленно представляете, сколько зерна в день необходимо для пяти тысяч человек? Одеть, вооружить – все это требует большого труда. Для нас не имеет значения, успешен крестовый поход или нет, пока воины продолжают сражаться. К тому же от сарацин каждый день поступают все новые заказы. Например, возьмите рабов. Мы покупаем партии греков или славян и посылаем их в Каир с прибылью в триста процентов. И торговля подобным товаром будет продолжаться, независимо от крестового похода.
– Вы продаете христиан-греков сарацинам? – с изумлением переспросил Дени.
– О, те, которых мы покупаем, – восточные христиане. Нам их продают византийские купцы. Но не нужно относиться к этому с предубеждением. Большая часть рабов, которых мы покупаем, прозябают в жалкой нищете, влачат беспросветное существование, без всякой надежды на будущее. Они умрут от голода, большинство по крайней мере. И рабство – это все, на что они годятся, мой милый. Им нравится быть рабами. Вы прекрасно понимаете, что, если бы рабское состояние им не нравилось, они бы сделали что-нибудь, дабы улучшить свою жизнь. Я считаю, что мы оказываем им услугу, когда вывозим из убогой Македонии или Сербии или какого-нибудь другого ужасного места, где они родились, и отправляем работать к добродушным хозяевам, в страну с приятным теплым климатом, где жизнь намного легче. А говорю я все это к тому, что с расширением торговли мне нужны агенты, которым я могу доверять. Мне необходим человек в самом Каире, скажем, для того, чтобы преданно блюсти мои интересы. Вскоре мне понадобится кто-нибудь в Александрии – там моим доверенным лицом является сейчас двоюродный брат моей жены, и я подозреваю, что он скорее старается туже набить свой кошелек, чем радеет о моих делах. Ну так как?
– Я? Ваш агент? – Дени покачал головой. – Вы, наверное, сошли с ума. Я совсем ничего не понимаю в торговле. Я провалю вам все дело. Покупать – продавать… Я разорю вас в мгновение ока.
– Я так не думаю, – серьезно сказал Скассо. – Вы себя недооцениваете. Дай вам месяц, три – самое большее, и вы сможете потягаться с лучшими из египтян.
Или нет, с ними нет, но, бесспорно, вы способны начать вести дела от моего имени с франками в той части света. Вы ищете кусок земли и замок, да? Каков доход рыцаря в вашей стране?
– О, ну, он бывает разным, как вы понимаете. где-то около двадцати пяти – тридцати марок. Примерно с пяти хайдов земли, иногда меньше.
– Ясно. Ну что же, я только что договорился с королем насчет морской перевозки провизии для его войска в Акру. Я выступал посредником одного торгового дома, который возьмет на себя труд позаботиться, чтобы по прибытии оно было обеспечено пшеницей, вяленой рыбой и мясом, а также сухими фруктами. Как вы думаете, какой суммы достигнет наша прибыль в этом предприятии?
– Понятия не имею.
– Если дела пойдут гладко, она составит около тысячи марок. И еще триста я получу за посредничество. И это лишь одна из целого ряда сделок, в которых я принимаю участие. Предположим, вы заключили сделку от моего имени. Тут нет никакой тайны: немного милых разговоров, вежливое обхождение, подсчитать количество необходимых товаров, чуть-чуть деликатно поторговаться по поводу цены и подписать Контракты – только и всего. И вы могли бы положить эти триста марок в свой кошелек.
Он откинулся назад, слегка проводя рукой по своей круглой, прилизанной голове.
– Итак? – сказал он.
– Не знаю, – ответил Дени.
Он встал и подошел к окну, пристально глядя, как пенится вода в кильватере. У них за кормой смутно вырисовывалась вдалеке Сицилия, окутанная голубоватой дымкой; складки и ущелья, прорезавшие горные склоны, все еще были хорошо различимы. У него появилось ощущение, будто он оставляет за спиной не только лагерь и немногих друзей: почти неуловимо его жизнь изменилась там, а теперь настал переломный момент. Искушение было слишком велико.
Что бы сказал Артур, если бы он принял предложение Скассо? Артур сердечно улыбнулся бы и сказал: «Если вы действительно хотите этого, Дени, я рад за вас». Ему никогда бы не пришло в голову подвергать сомнению решение своего друга. Однако что бы он сказал, если бы узнал, что Дени будет заниматься торговлей рабами-христианами или продавать оружие сарацинам? Нет, он бы не сказал ни слова, но было бы очень трудно посмотреть ему в глаза.
Дени прикусил губу. Почему он, именно он, в своих поступках должен руководствоваться мнением и одобрением деревенского рыцаря, мужлана из Богом забытого английского графства? Он примет решение без оглядки на Артура, пообещал он себе. Лихорадка Ланселота…
А как быть с Ричардом? Нельзя предугадать заранее, как поведет себя Ричард. Возможно, его измена приведет короля в ярость, ибо, в конце концов, он поклялся идти с ним в Святую Землю. С другой стороны, вероятно, будет достаточно тонко намекнуть на выгодные сделки, или более низкие цены, или нечто в этом духе, чтобы король с радостью обнял его.
Но невозможно предсказать, как Ричард поступит в той или иной ситуации. Мысли Дени вернулись к тому несчастному рыцарю, Гильемуде Барре. После истории с тростниковыми копьями даже вмешательство короля Филиппа не могло умерить злости Ричарда, – ни это, ни то обстоятельство, что самые знатные лорды и бароны Англии и Франции на коленях упрашивали его сменить гнев на милость. Ричард мог быть неумолимым. И тем не менее он мог быть также покладистым, исполненным милосердия, обаятельным и щедрым, так что ни один человек был не в силах в чем-то отказать ему. Тому юному херувиму, капеллану Далуорту, который однажды нанес королю оскорбление, спев непристойные куплеты, и которого Ричард до беспамятства избил сосудом для вина, вновь была возвращена милость – сам Ричард ухаживал за ним и баловал его. И теперь капеллан жил в свое удовольствие в Англии, заботясь о королевской домашней церкви и получая на содержание два шиллинга в день и всякие мелкие подарки.
Скассо, конечно, предсказуем. Всегда будет совершенно ясно, чего ожидать от такого человека. Он станет другом, равноправным партнером… А когда-нибудь, возможно, появится небольшой замок и дом в Генуе… Если добросовестно выполнять свою работу, можно загребать деньги обеими руками.
Дени взглянул на Скассо, ответившего ему отеческой улыбкой. Да, Дени будет агентом – набивать мошну хозяина – и надувать при подсчетах, сквалыжить из-за цен, принимать грузы вяленой рыбы или грязных, жалких рабов, выуженных из какой-нибудь дыры. Можно ли после этого гордиться незапятнанными руками? А затем, попытавшись отмыться от вони торгашества, сесть и написать – что? Любовную песнь большой прибыли, аубаду на нетерпеливое ожидание груза поясов и мечей, предназначенных на продажу султану? Что ж, именно это, возможно, и есть конечная цель его поисков – и в самом деле, совершенно новый вид поэзии!
Зачем же соловей так скоро улетает?
На месте груз, и прибыль мое сердце согревает.
Он громко расхохотался, и в тот же миг до него дошла вся нелепость идеи.
– Над чем вы смеетесь? – удивленно спросил Скассо.
– Я представил себя деловым человеком, – ответил Дени. – Нет, Скассо, ничего не выйдет. Это не для меня.
– Но почему нет?
– Я никогда не умел сосредоточиться на каком-то деле. Я трувер и только трувер и всегда им останусь. Однажды меня уже пытались превратить в доблестного рыцаря, и это тоже не получилось. Естественно, меня соблазняют огромные суммы денег, о которых вы упомянули, но… Да вы сами говорили об этом раньше: каждый делает то, что у него получается лучше всего. Бог дарует нам способности и таланты, и нам следует по мере сил использовать имеющиеся преимущества. Нет смысла обманывать себя или вас. Вы бы поняли это довольно скоро и сами. Я умею только сочинять песни и больше ни на что не гожусь, А кроме того, еще есть Артур. Я не могу допустить, чтобы он один отправился на Восток.
– Вы такой же романтик, как и он, – вздохнул Скассо. – Вероятно, вы правы. Я по-прежнему считаю, что из вас получился бы хороший купец. Вы обладаете воображением, умом, находчивостью, и вы не боитесь действовать. – Он пожал плечами. – С другой стороны, вам может помешать излишняя щепетильность, которая противоречит жесткому здравому смыслу. Это никуда не годится. Например, ваша привязанность к своему другу Артуру. В ней есть нечто болезненное, Дени. Примите это предостережение от человека, искренне к вам расположенного. Может случиться так, что она принесет вам больше вреда, чем пользы.
– Вы не знаете всей истории, – сказал Дени. – Я очень многим ему обязан и, подобно вам, предпочитаю платить свои долги.
– Понятно. Ну что же, вы с легкостью найдете мой дом в Генуе, если когда-либо передумаете. А тем временем вот это, возможно, сослужит вам службу, – сказал он, развязывая шнурки кошелька и вынимая сложенный лист пергамента. – Я заранее приготовил документ на случай, если вы отвергнете мое предложение, – пояснил он, разворачивая бумагу.
Адрес гласил: Рахиль Комитисса, в Яффе. Весь текст состоял из единственной строки, напоминавшей причудливый узор, сделанный чернилами, а ниже стояла подпись Скассо и свинцовая печать с оттиском, изображавшим кулак, сжимающий палицу, и девиз: «lо stesso» («Я сам»).
– Я не понимаю, – сказал Дени. – Что это? Что это за каракули?
– Еврейский, – ответил Скассо. – Здесь написано: «Препоручаю вам подателя сего, как если бы он был мне братом».
– А кто такая Рахиль Комитисса?
– Она банкирша. Вернее, ее отец Якоб банкир, но ему, должно быть, уже никак не меньше ста лет, и она ведет дела дома. Они также ведут очень многие дела от моего имени на Востоке. И занимают стратегически важную позицию между Сирией и Каиром. Когда попадаете за море, мой друг, нельзя предвидеть заранее, когда появится нужда в ком-то, к кому можно обратиться в случае крайней необходимости.
Дени сложил пергамент и спрятал его.
– Не знаю, как благодарить вас, – искренне сказал он.
– Вздор! Это самое меньшее, что я могу сделать. Вы не захотите взять деньги, и вы не примете работу, но, возможно, вы найдете, что Рахиль ничуть не хуже всего прочего. – Скассо весело фыркнул. – Представьте, я никогда не видел ее. Я только встречался в Генуе с ее агентом, Вивесом. Но вдруг она ослепительная красавица с большими темными очами и прекрасным пышным телом… – Он вычертил руками в воздухе пару волнистых линий. – Правда, я имел в виду крайнюю необходимость несколько иного рода, но кто знает, – посмеиваясь, вздохнул он. – А теперь давайте сядем и еще выпьем, – объявил он, похлопав по столу, – и, пожалуйста, не откажите в любезности, расскажите мне историю о том, как вы написали песню по заказу Ричарда. Неужели он действительно велел Арнауту Даниэлю подслушивать, пока вы сочиняли ее, а затем спеть раньше, чем вы сами смогли это сделать? Я слышал, это была одна из самых злых шуток, какие Ричард когда-либо позволял себе…
* * *
Дневник Дени из Куртбарба. Отрывок 8-й.
Я долго оставался при дворе королевы Алиенор, сочиняя песни, которые Гираут пел, дабы развлечь королеву и ее дам. Я удостоился многих лестных похвал. Веселым и оживленным представал тот двор, ибо где бы ни находилась королева, там не было места праздности и скуке. Она отличалась острым умом, и голова ее всегда была занята новыми планами. Истинным наслаждением было видеть, как она, все еще красивая, с прямой осанкой, несмотря на ее возраст, появлялась то там то здесь, шутила, спорила, с сияющими глазами восседала на почетном месте во время танцев и прочих увеселений или вела беседы на разные темы, неизменно поражая мудростью и проницательностью. Я слышал из ее собственных уст рассказ о том, как она изобрела те Суды и Законы Любви, которыми славился ее двор в Пуату. Также я впервые принял участие в новой игре, довольно забавной, изобретенной ею, которая называлась «Королева приказывает». Вспоминаю, как некая дама по имени Гвискарда, фрейлина королевы, весьма нас развеселила своим простодушием. Ибо правила игры таковы, что вы предстаете перед особой, избранной королевой (или королем, если это мужчина), и приносите вассальную клятву, а затем должны отвечать правдиво на ее вопросы или же заплатить штраф. Часто эти вопросы были таковы, что дамам и кавалерам приходилось изрядно поломать голову, чтобы ответить на них, не краснея. Гвискарду выбрала принцесса Беренгьера, воскликнув: «Гвискарда, приказываю тебе предстать перед судом». Тогда названная молодая девица, поначалу отнекивавшаяся, преклонила колени, заливаясь таким ярким румянцем, что рядом с ней в темноте можно было читать требник. Королева промолвила: «Гвискарда, теперь я приказываю тебе ответить. Скажи, в каком месте ты чувствуешь любовь сильнее всего?» И Гвискарда ответила: «В саду».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Суть лишь в том, что мы ведем войну с неверными, – неуверенно промолвил Дени. – Я хочу сказать, ведь это воистину так?
Скассо развел руками.
– Ну, разумеется! Куда, по-вашему, отправляются все эти две тысячи арбалетчиков? И генуэзские моряки, и лучники сражались бок о бок с норманнами и франками при взятии Иерусалима в девяносто девятом. Кто-то должен воевать, а кто-то должен продолжать мирские дела. Я не воюю потому, что это не моя стезя. И я не жду, что Ричард станет торговать пряностями, лесом или оружием, поскольку это не его стезя. Все довольно просто. Каждый из нас занимается тем, что умеет лучше всего. Бог наделяет нас способностями и талантами и предопределяет положение, какое мы занимаем здесь, на земле, а стало быть, надлежит по мере сил использовать данные нам возможности. К тому же, – добавил он с обезоруживающей улыбкой, – если бы я не торговал с сарацинами, это делал бы какой-нибудь пизанец. Как добрый христианин, я ненавижу их всем сердцем, так что каждому свое. – Он вновь наполнил кубок Дени. – Поскольку мы заговорили о том, что каждому свое, и об использовании дарованных возможностей, – продолжал он, – как насчет вас?
– Что – насчет меня?
– Каковы ваши планы?
Дени подпер щеку рукой.
– У меня нет никаких планов, – ответил он, – во всяком случае, хорошо продуманных. Я отправляюсь с королем в Акру. Что бы я хотел, – добавил он задумчиво, – так это найти где-нибудь в тех краях небольшое славное поместье, кусок земли с замком… Возможно, я смогу там навсегда поселиться.
– Хм-м. Земля есть и в Италии, знаете ли. – Скассо аккуратно соединил кончики пальцев и взглянул на Дени поверх сложенных рук. – Вы производите впечатление человека решительного, равно как и умного. Я расспрашивал о вас. И услышал несколько любопытных историй. Однажды вы спасли жизнь королю Ричарду благодаря своей сообразительности, точно так же, как вы спасли и мою. Вы приняли вызов короля – сочинить песню за один вечер. Должно быть, это было нечто достойное внимания. Вы преданы – у вашего друга Артура Хастинджа нашлось много что порассказать по этому поводу.
Дени резко выпрямился.
– Артур? Вы говорили с Артуром?
Скассо кивнул.
– Я мало что оставляю на волю случая. Я имел продолжительную беседу с Хастинджем. Занятный молодой человек. Только не обижайтесь на мои слова, он заболел тем, что я называю лихорадкой Ланселота. Я имею в виду, он думает, будто живет в стародавние времена, в своего рода героической балладе; он верит в чародеев, в пленных красавиц, считает долгом рыцаря быть честным и справедливым и Бог весть кем еще. Но мы живем в наши дни, Дени. Люди, подобные ему, принадлежат прошлому. Ничего оскорбительного я не хочу сказать, – поспешно добавил он. – Не поймите меня неправильно, я восхищен им. В моем сердце есть место для идеалистов. Но в деловой жизни для сентиментальных чувств остается мало времени. Я восхищаюсь вашей любовью к нему и преданностью. Но на самом деле, мой дорогой, вы совсем на него не похожи. Нет смысла притворяться.
Дени не удержался от улыбки, хотя в тот же самый миг его кольнуло что-то, словно он невольно предал Артура. Однако привязанность часто идет рука об руку с приятным, тайным чувством собственного превосходства.
– Я никогда и не притворялся таким, – ответил он. – Но я не понимаю, какое это имеет отношение к вам.
– Это имеет ко мне прямое отношение. Возможно, я и не лучезарный идеалист, но у меня есть определенные убеждения, и одно из них состоит в том, чтобы оплачивать свои долги, особенно если при этом я могу получить некоторую личную выгоду. Я в большом долгу перед вами. Но одновременно мне нужен человек, обладающий вашими способностями. Как только начнутся военные действия, дел у нас будет все больше и больше. Перевезти армии, накормить их – к слову, вы хотя бы отдаленно представляете, сколько зерна в день необходимо для пяти тысяч человек? Одеть, вооружить – все это требует большого труда. Для нас не имеет значения, успешен крестовый поход или нет, пока воины продолжают сражаться. К тому же от сарацин каждый день поступают все новые заказы. Например, возьмите рабов. Мы покупаем партии греков или славян и посылаем их в Каир с прибылью в триста процентов. И торговля подобным товаром будет продолжаться, независимо от крестового похода.
– Вы продаете христиан-греков сарацинам? – с изумлением переспросил Дени.
– О, те, которых мы покупаем, – восточные христиане. Нам их продают византийские купцы. Но не нужно относиться к этому с предубеждением. Большая часть рабов, которых мы покупаем, прозябают в жалкой нищете, влачат беспросветное существование, без всякой надежды на будущее. Они умрут от голода, большинство по крайней мере. И рабство – это все, на что они годятся, мой милый. Им нравится быть рабами. Вы прекрасно понимаете, что, если бы рабское состояние им не нравилось, они бы сделали что-нибудь, дабы улучшить свою жизнь. Я считаю, что мы оказываем им услугу, когда вывозим из убогой Македонии или Сербии или какого-нибудь другого ужасного места, где они родились, и отправляем работать к добродушным хозяевам, в страну с приятным теплым климатом, где жизнь намного легче. А говорю я все это к тому, что с расширением торговли мне нужны агенты, которым я могу доверять. Мне необходим человек в самом Каире, скажем, для того, чтобы преданно блюсти мои интересы. Вскоре мне понадобится кто-нибудь в Александрии – там моим доверенным лицом является сейчас двоюродный брат моей жены, и я подозреваю, что он скорее старается туже набить свой кошелек, чем радеет о моих делах. Ну так как?
– Я? Ваш агент? – Дени покачал головой. – Вы, наверное, сошли с ума. Я совсем ничего не понимаю в торговле. Я провалю вам все дело. Покупать – продавать… Я разорю вас в мгновение ока.
– Я так не думаю, – серьезно сказал Скассо. – Вы себя недооцениваете. Дай вам месяц, три – самое большее, и вы сможете потягаться с лучшими из египтян.
Или нет, с ними нет, но, бесспорно, вы способны начать вести дела от моего имени с франками в той части света. Вы ищете кусок земли и замок, да? Каков доход рыцаря в вашей стране?
– О, ну, он бывает разным, как вы понимаете. где-то около двадцати пяти – тридцати марок. Примерно с пяти хайдов земли, иногда меньше.
– Ясно. Ну что же, я только что договорился с королем насчет морской перевозки провизии для его войска в Акру. Я выступал посредником одного торгового дома, который возьмет на себя труд позаботиться, чтобы по прибытии оно было обеспечено пшеницей, вяленой рыбой и мясом, а также сухими фруктами. Как вы думаете, какой суммы достигнет наша прибыль в этом предприятии?
– Понятия не имею.
– Если дела пойдут гладко, она составит около тысячи марок. И еще триста я получу за посредничество. И это лишь одна из целого ряда сделок, в которых я принимаю участие. Предположим, вы заключили сделку от моего имени. Тут нет никакой тайны: немного милых разговоров, вежливое обхождение, подсчитать количество необходимых товаров, чуть-чуть деликатно поторговаться по поводу цены и подписать Контракты – только и всего. И вы могли бы положить эти триста марок в свой кошелек.
Он откинулся назад, слегка проводя рукой по своей круглой, прилизанной голове.
– Итак? – сказал он.
– Не знаю, – ответил Дени.
Он встал и подошел к окну, пристально глядя, как пенится вода в кильватере. У них за кормой смутно вырисовывалась вдалеке Сицилия, окутанная голубоватой дымкой; складки и ущелья, прорезавшие горные склоны, все еще были хорошо различимы. У него появилось ощущение, будто он оставляет за спиной не только лагерь и немногих друзей: почти неуловимо его жизнь изменилась там, а теперь настал переломный момент. Искушение было слишком велико.
Что бы сказал Артур, если бы он принял предложение Скассо? Артур сердечно улыбнулся бы и сказал: «Если вы действительно хотите этого, Дени, я рад за вас». Ему никогда бы не пришло в голову подвергать сомнению решение своего друга. Однако что бы он сказал, если бы узнал, что Дени будет заниматься торговлей рабами-христианами или продавать оружие сарацинам? Нет, он бы не сказал ни слова, но было бы очень трудно посмотреть ему в глаза.
Дени прикусил губу. Почему он, именно он, в своих поступках должен руководствоваться мнением и одобрением деревенского рыцаря, мужлана из Богом забытого английского графства? Он примет решение без оглядки на Артура, пообещал он себе. Лихорадка Ланселота…
А как быть с Ричардом? Нельзя предугадать заранее, как поведет себя Ричард. Возможно, его измена приведет короля в ярость, ибо, в конце концов, он поклялся идти с ним в Святую Землю. С другой стороны, вероятно, будет достаточно тонко намекнуть на выгодные сделки, или более низкие цены, или нечто в этом духе, чтобы король с радостью обнял его.
Но невозможно предсказать, как Ричард поступит в той или иной ситуации. Мысли Дени вернулись к тому несчастному рыцарю, Гильемуде Барре. После истории с тростниковыми копьями даже вмешательство короля Филиппа не могло умерить злости Ричарда, – ни это, ни то обстоятельство, что самые знатные лорды и бароны Англии и Франции на коленях упрашивали его сменить гнев на милость. Ричард мог быть неумолимым. И тем не менее он мог быть также покладистым, исполненным милосердия, обаятельным и щедрым, так что ни один человек был не в силах в чем-то отказать ему. Тому юному херувиму, капеллану Далуорту, который однажды нанес королю оскорбление, спев непристойные куплеты, и которого Ричард до беспамятства избил сосудом для вина, вновь была возвращена милость – сам Ричард ухаживал за ним и баловал его. И теперь капеллан жил в свое удовольствие в Англии, заботясь о королевской домашней церкви и получая на содержание два шиллинга в день и всякие мелкие подарки.
Скассо, конечно, предсказуем. Всегда будет совершенно ясно, чего ожидать от такого человека. Он станет другом, равноправным партнером… А когда-нибудь, возможно, появится небольшой замок и дом в Генуе… Если добросовестно выполнять свою работу, можно загребать деньги обеими руками.
Дени взглянул на Скассо, ответившего ему отеческой улыбкой. Да, Дени будет агентом – набивать мошну хозяина – и надувать при подсчетах, сквалыжить из-за цен, принимать грузы вяленой рыбы или грязных, жалких рабов, выуженных из какой-нибудь дыры. Можно ли после этого гордиться незапятнанными руками? А затем, попытавшись отмыться от вони торгашества, сесть и написать – что? Любовную песнь большой прибыли, аубаду на нетерпеливое ожидание груза поясов и мечей, предназначенных на продажу султану? Что ж, именно это, возможно, и есть конечная цель его поисков – и в самом деле, совершенно новый вид поэзии!
Зачем же соловей так скоро улетает?
На месте груз, и прибыль мое сердце согревает.
Он громко расхохотался, и в тот же миг до него дошла вся нелепость идеи.
– Над чем вы смеетесь? – удивленно спросил Скассо.
– Я представил себя деловым человеком, – ответил Дени. – Нет, Скассо, ничего не выйдет. Это не для меня.
– Но почему нет?
– Я никогда не умел сосредоточиться на каком-то деле. Я трувер и только трувер и всегда им останусь. Однажды меня уже пытались превратить в доблестного рыцаря, и это тоже не получилось. Естественно, меня соблазняют огромные суммы денег, о которых вы упомянули, но… Да вы сами говорили об этом раньше: каждый делает то, что у него получается лучше всего. Бог дарует нам способности и таланты, и нам следует по мере сил использовать имеющиеся преимущества. Нет смысла обманывать себя или вас. Вы бы поняли это довольно скоро и сами. Я умею только сочинять песни и больше ни на что не гожусь, А кроме того, еще есть Артур. Я не могу допустить, чтобы он один отправился на Восток.
– Вы такой же романтик, как и он, – вздохнул Скассо. – Вероятно, вы правы. Я по-прежнему считаю, что из вас получился бы хороший купец. Вы обладаете воображением, умом, находчивостью, и вы не боитесь действовать. – Он пожал плечами. – С другой стороны, вам может помешать излишняя щепетильность, которая противоречит жесткому здравому смыслу. Это никуда не годится. Например, ваша привязанность к своему другу Артуру. В ней есть нечто болезненное, Дени. Примите это предостережение от человека, искренне к вам расположенного. Может случиться так, что она принесет вам больше вреда, чем пользы.
– Вы не знаете всей истории, – сказал Дени. – Я очень многим ему обязан и, подобно вам, предпочитаю платить свои долги.
– Понятно. Ну что же, вы с легкостью найдете мой дом в Генуе, если когда-либо передумаете. А тем временем вот это, возможно, сослужит вам службу, – сказал он, развязывая шнурки кошелька и вынимая сложенный лист пергамента. – Я заранее приготовил документ на случай, если вы отвергнете мое предложение, – пояснил он, разворачивая бумагу.
Адрес гласил: Рахиль Комитисса, в Яффе. Весь текст состоял из единственной строки, напоминавшей причудливый узор, сделанный чернилами, а ниже стояла подпись Скассо и свинцовая печать с оттиском, изображавшим кулак, сжимающий палицу, и девиз: «lо stesso» («Я сам»).
– Я не понимаю, – сказал Дени. – Что это? Что это за каракули?
– Еврейский, – ответил Скассо. – Здесь написано: «Препоручаю вам подателя сего, как если бы он был мне братом».
– А кто такая Рахиль Комитисса?
– Она банкирша. Вернее, ее отец Якоб банкир, но ему, должно быть, уже никак не меньше ста лет, и она ведет дела дома. Они также ведут очень многие дела от моего имени на Востоке. И занимают стратегически важную позицию между Сирией и Каиром. Когда попадаете за море, мой друг, нельзя предвидеть заранее, когда появится нужда в ком-то, к кому можно обратиться в случае крайней необходимости.
Дени сложил пергамент и спрятал его.
– Не знаю, как благодарить вас, – искренне сказал он.
– Вздор! Это самое меньшее, что я могу сделать. Вы не захотите взять деньги, и вы не примете работу, но, возможно, вы найдете, что Рахиль ничуть не хуже всего прочего. – Скассо весело фыркнул. – Представьте, я никогда не видел ее. Я только встречался в Генуе с ее агентом, Вивесом. Но вдруг она ослепительная красавица с большими темными очами и прекрасным пышным телом… – Он вычертил руками в воздухе пару волнистых линий. – Правда, я имел в виду крайнюю необходимость несколько иного рода, но кто знает, – посмеиваясь, вздохнул он. – А теперь давайте сядем и еще выпьем, – объявил он, похлопав по столу, – и, пожалуйста, не откажите в любезности, расскажите мне историю о том, как вы написали песню по заказу Ричарда. Неужели он действительно велел Арнауту Даниэлю подслушивать, пока вы сочиняли ее, а затем спеть раньше, чем вы сами смогли это сделать? Я слышал, это была одна из самых злых шуток, какие Ричард когда-либо позволял себе…
* * *
Дневник Дени из Куртбарба. Отрывок 8-й.
Я долго оставался при дворе королевы Алиенор, сочиняя песни, которые Гираут пел, дабы развлечь королеву и ее дам. Я удостоился многих лестных похвал. Веселым и оживленным представал тот двор, ибо где бы ни находилась королева, там не было места праздности и скуке. Она отличалась острым умом, и голова ее всегда была занята новыми планами. Истинным наслаждением было видеть, как она, все еще красивая, с прямой осанкой, несмотря на ее возраст, появлялась то там то здесь, шутила, спорила, с сияющими глазами восседала на почетном месте во время танцев и прочих увеселений или вела беседы на разные темы, неизменно поражая мудростью и проницательностью. Я слышал из ее собственных уст рассказ о том, как она изобрела те Суды и Законы Любви, которыми славился ее двор в Пуату. Также я впервые принял участие в новой игре, довольно забавной, изобретенной ею, которая называлась «Королева приказывает». Вспоминаю, как некая дама по имени Гвискарда, фрейлина королевы, весьма нас развеселила своим простодушием. Ибо правила игры таковы, что вы предстаете перед особой, избранной королевой (или королем, если это мужчина), и приносите вассальную клятву, а затем должны отвечать правдиво на ее вопросы или же заплатить штраф. Часто эти вопросы были таковы, что дамам и кавалерам приходилось изрядно поломать голову, чтобы ответить на них, не краснея. Гвискарду выбрала принцесса Беренгьера, воскликнув: «Гвискарда, приказываю тебе предстать перед судом». Тогда названная молодая девица, поначалу отнекивавшаяся, преклонила колени, заливаясь таким ярким румянцем, что рядом с ней в темноте можно было читать требник. Королева промолвила: «Гвискарда, теперь я приказываю тебе ответить. Скажи, в каком месте ты чувствуешь любовь сильнее всего?» И Гвискарда ответила: «В саду».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54