– Если всё ограничится только этим и других соперников, у нас не будет, считай, что патент у нас в кармане.
Кен с мрачным удовлетворением посмотрел на свои стиснутые кулаки.
– Всё выходит так, как мы задумали, – медленно произнес он, – словно осуществляешь чертеж, сделанный на кальке. И все эти умники, которые в нас не верят, будут читать о наших успехах и плакать. И Волрат первый. Вот сейчас я хочу, чтобы он был нашим партнером. Просто для того, чтобы посмотреть, как он будет вести себя в том единственном деле, где он никогда не сможет играть главную роль.
– А я думаю не о людях, – медленно сказал Дэви. – Я думаю о самом изобретении. По-моему, наша работа лучше всех – пока. Вот и всё.
– Терпеть не могу этот твой многозначительный тон. У меня от него начинают мурашки бегать.
– И я не уверен, что она долго будет самой лучшей.
– Ох, бога ради, не нервничай!
– Стоит только взглянуть на эти патенты, и в голову приходит миллион способов улучшить их.
– Тем хуже для них. Пусть делают, как могут.
– Ты не понимаешь главного: можно придумать, как улучшить другие системы, но нашу собственную улучшить уже почти нельзя.
Впервые Кен не нашел что ответить.
– Возьми, к примеру, придуманную у «Вестингауза» систему распыления точечных фотоэлементов на листе слюды. Если им удастся уменьшить и сблизить эти точки, изображение получится четким и ясным. Тут необходимо вмешательство химика, а фирма «Вестингауз» может нанять тысячу химиков для работы над этой проблемой. И решение её – только вопрос времени.
Кен по-прежнему молчал, и Дэви, выждав немного, продолжал дальше:
– Этот изобретатель из Сан-Франциско передвигает всё изображение мимо крошечной щели, в которую попадает в данный момент только маленькая часть изображения. Ты сам говоришь, что, усовершенствовав усилительную схему, он сможет делать свою щель всё меньше и меньше и получит отличное изображение. А у нас ведь совсем другая проблема. Мы не можем добиться четкости, потому что применяемая нами сетка недостаточно тонка, а сделать её ещё тоньше уже нельзя, хоть умри. Понимаешь, я хочу доказать тебе, что коренная разница между тремя изобретениями состоит только в материалах и чисто механической технике, которыми пользовались изобретатели, то есть не в основной идее, а во внешних факторах. Конечно, наша работа сейчас – лучшая из всех и, по всей вероятности, будет лучшей в ближайшие пять-десять лет. А потом они нас обгонят, и тут уж мы ничего не сможем поделать.
– Значит, впереди ещё пять-десять лет? – с явным облегчением усмехнулся Кен. – Да ты только представь себе, какую уйму денег можно заработать за пять-десять лет.
Дэви ничего не ответил. Он отвернулся и подошел к окну.
– Ты всё-таки подумай об этом, – продолжал Кен. – Подумай, что мы сможем сделать, если у нас будет монополия на такую штуку в течение пяти или десяти лет!
– Я сейчас думаю, самое ли это для нас главное, – произнес Дэви.
Кен изо всей силы ударил кулаком по столу.
– Довольно! – повелительно сказал он. – Мы сейчас достигли всего, чего хотели. Не время раскачивать лодку. Мы с тобой уговорились сделать эту работу, и мы доведем её до конца. Осталось совсем немного – придумать, как нам управлять предприятием, которое будет стоить миллиард долларов. Ведь только к этому и сводятся все наши с тобой разговоры.
– Только к этому?
– Боже всемогущий, а к чему же ещё?
– Вот это я и пытаюсь сейчас выяснить. Для меня лично, – сурово сказал Дэви, – миллиард долларов – пустой звук. Я произношу эти слова и чувствую: они никак не отвечают моим стремлениям и даже не волнуют меня. А вот если я спрошу себя, хочу ли я трудиться, чтобы создать прибор, который будет работать так, как мы всегда мечтали, – у меня просто замирает сердце. И тогда что из того, если в жизни не всё получается точно по чертежу, который мы с тобой придумали пять лет назад? Что из того, если мы даже не получим монополию на наше изобретение? – Он внезапно расхохотался. – Ты же знаешь, мы с тобой можем прожить на куда меньшую сумму, чем миллиард или даже какой-нибудь несчастный миллион долларов!
– К чему ты клонишь? – с расстановкой спросил Кен. Губы его крепко сжались. – Почему мы не получим монополию на наши изобретения? Почему всё не может произойти точно по нашему чертежу? – Он поднялся с места. – Черт тебя возьми, Дэви, ты, как видно, уже что-то решил! К чему ты клонишь, скажи, ради бога?
– Признаться, я сам не знаю. Я только пытаюсь представить себе, что будет через много лет…
– Да перестань ты! – прикрикнул на него Кен. Лицо его покраснело от злости. – Через много лет мы все будем лежать в могиле!
– Предположим, что мы получим патент на изобретение и будем иметь для разгона пять лет. А теперь скажи мне, миллиардер, что произойдет, если телевидение к этому времени коммерчески не оправдает себя? Или представь себе, что мы ввяжемся в тяжбу? Уж они такой возможности не упустят, будь уверен. Стоит им понять, что они могут выдвинуть против нас обвинение в нарушении авторских прав и протянуть дело в суде, пока их лаборатории нас не обгонят, они сейчас же это обстряпают и будут стоять на своем, даже если тяжба обойдется им в миллион долларов. Ну что такое миллион, когда впереди куш в целый миллиард?
– Ты думаешь, я согласился бы взять в компаньоны Волрата, если бы у него не било денег, чтобы бороться за нас?
– А мне сейчас наплевать на Волрата!
– Ну, знаешь, пора наконец выяснить, на кого же тебе не наплевать.
– Я уже сказал тебе: главное для меня – продолжать работу. – Он смотрел Кену прямо в лицо. – И я готов сейчас же полностью изменить план действий. С этой самой минуты! Мы должны добиваться патента, но дальнейшую работу над нашим прибором надо немедленно прекратить. Будем считать его просто экспериментом. И с этого дня начнем работу над усовершенствованием их изобретений – да так, чтобы обогнать всех. Мы же с тобой можем это сделать! И, таким образом, мы будем совершенствовать ту единственную систему, которая, как мы знаем, может дать результаты уже сейчас и которую можно улучшать и дальше…
– Ты совсем с ума сошел! – разъярился Кен. – Ты всё выбрасываешь на свалку – и во имя чего? Единственно, чего мы добьемся, – это патентов на улучшение чужого изобретения. А основные права по-прежнему останутся у них. Мы не сможем и пальцем двинуть без их разрешения.
– А они не смогут и пальцем двинуть без нашего. И только такая работа сможет дать нам наибольшее удовлетворение. Такой ли уж я сумасшедший? Спроси-ка себя, что заставляет тебя вставать спозаранку, бежать в мастерскую и трудиться по пятнадцать часов в сутки – и так день за днем? Ведь ты это делаешь не из-под палки – значит, любишь свое дело! А почему?
– Всякий раз, как я поворачиваю рычаг, всякий раз, как я слежу за стрелкой на циферблате, я знаю, что приближаюсь к чему-то огромному…
– Ладно, к чему же именно? – не отставал Дэви.
Кен сказал очень просто:
– К богатству, к такому количеству денег, что даже неизвестно, куда их девать.
– Ерунда, – сказал Дэви. – Может быть, тебе кажется, что ты так думаешь, но это неправда. И я сейчас тебе это докажу. Представь себе, что у тебя куча денег и ты можешь купить себе всё, что хочешь, а куча всё не уменьшается. Неужели ты перестанешь работать?
– Нет, почему же – работа доставляет мне удовольствие.
Дэви в отчаянии ударил кулаком по столу и заговорил страстно и возбужденно:
– Вот мы и вернулись к тому, с чего начали! Почему тебе нравится созидать что-то новое – такое, что никогда не существовало прежде? Как называется то стремление, которое движет тобой? Хоть раз в жизни посмотри на дело прямо, забудь о всяких рекламах и россказнях про головокружительные карьеры! Отчего ты чувствуешь, что рука у тебя точно приросла к инструменту? Почему ты любишь создавать? Почему ты гордишься своей работой, сознавая, что вложил в неё душу? Ради бога, попробуй наконец разобраться в себе. Что тебе доставляет самую большую радость в жизни?
– Деньги, – глухо сказал Кен. – И больше ничего.
– А зачем Тебе нужны деньги? – спросил Дэви.
– Оставь меня в покое! – воскликнул Кен, мучимый противоречивыми чувствами. Он сделал движение, как бы желая убежать. – Я всё выслушал и ни с чем не согласен. Мы будем продолжать нашу работу, как и собирались.
– Я говорю об этом миллиарде долларов, – не отставал Дэви. Он схватил Кена за руку. – И ты ответишь на мой вопрос. Зачем он тебе?
Кен медленно поднял глаза на брата.
– Потому что, если хочешь знать, я одинок, – негромко произнес он. – Конечно, работа – прекрасная штука. Мы с тобой большие люди – изобретатели, инженеры, творцы, и всё-таки мне этого мало. Мне нужны люди, а людей-то в моей жизни теперь и нет. Марго ушла из неё, и ты тоже. И не говори мне, пожалуйста, что мы с тобой по-прежнему живем и работаем вместе. Мы просто стоим рядом – вот и всё. – Он не глядя сунул в рот сигарету. – В мастерскую приходит Вики – и мне уже нет места. Ни в её жизни, ни в твоей. Когда у меня будут деньги, я уеду далеко отсюда. Подальше от тебя, подальше от этого дома, где жила Марго… – Он осекся, стараясь овладеть своим голосом, но смотреть на Дэви был не в силах. Отвернувшись в сторону, он заговорил уже гораздо спокойнее: – И есть ещё одна причина, почему именно ты не имеешь права говорить о том, чтобы плюнуть на всю нашу работу. Ты ведь женишься, и тебе будут нужны деньги. У вас появятся дети. Мы сможем получить патент лишь в том случае, если окажемся лучше других, – и мы сумеем быстро доказать наше преимущество. А что будет потом – уже неважно. Надо продолжать работу, как было решено, и мы добьемся всего, чего хотели. Ты, Марго и я – люди, созданные для счастливых концовок.
Дэви стоял неподвижно – ему нечего было сказать, ибо он вдруг понял, что, стараясь доказать одну истину, он нечаянно открыл Кену совсем другую. Наступившее молчание было тягостным для них обоих.
Через час почтальон вручил Дэви телеграмму, адресованную Д. и К. Мэллори для передачи миссис Дуглас Волрат.
Дэви разорвал конверт и прочел: «Прилетаю в четверг. Целую. Дуг».
– Давно пора, – язвительно заметил Кен.
– Ты в самом деле хочешь его видеть?
– Я хочу видеть его деньги. Нам потребуется всё, что он сможет нам дать, чтобы провернуть это дело побыстрее. И, ей-богу, мы своего добьемся!
Дэви медленно покачал головой.
– И всё-таки не думай, что тебе удалось втереть мне очки, Кен. Рано или поздно тебе придется ответить на мои вопросы так, как отвечаю на них я. А не то этот камень свалится нам на голову, и мы не успеем даже отскочить в сторону!
– А я говорю, что мы будем держаться первоначального плана. До сих пор всё шло благополучно. Ты мастер брать дальние прицелы – вот и рискни сейчас остаться с нами.
– Нет, – сказал Дэви. – То, о чём я говорю, только кажется дальним прицелом. Для меня всё это близко и ясно. Я могу спорить с тобой сколько хочешь, но сейчас ты должен согласиться со мной только в одном: ты не будешь договариваться с Дугом Волратом ни о чём, пока мы не обсудим всё это между собой.
Кен промолчал, но хотя он не ответил «нет», Дэви почувствовал, что они так и не пришли к соглашению.
Самолет, которым управлял Волрат, описывал круги над Уикершемом перед посадкой. На посадочной площадке горячий ветер гонял крохотные столбы пыли. Сверху они казались крутящимися каплями воздуха, превратившегося в студенистую массу. Даже с высоты трех тысяч футов было неприятно глядеть на царившее внизу смятение.
В-верху же стояло безветрие, так что самолет, не меняя курса, приблизился к городу с восточной стороны и, промчавшись над заводом, с гулом пошел на посадку. Аэродром был весь в ухабах и зарос травой – он как бы снова постепенно превращался в пастбище. Вокруг не видно было ни одного самолета, и Волрат тщетно всматривался, не бежит ли кто-нибудь ему навстречу. Завод выглядел точно таким, каким он его оставил, но на площадке, где раньше всегда стояло не меньше сотни автомобилей, теперь виднелось всего пять-шесть. Волрат нажал педаль акселератора и, подрулив к зданию, проехал вдоль окон конторы. Куда запропастился Мэл Торн? Какого черта никто не выходит?
Из окон на него уставились два-три знакомых лица, но никаких признаков суеты Волрат не заметил. Раздраженный и злой, он выключил мотор и распахнул дверцу кабины. В ту же секунду из дома, сощурившись от солнца, неторопливо вышел Мэл Торн в легкой рубашке, без пиджака.
– Наконец-то! – проворчал Дуг. – Вы что там, вымерли все, что ли?
Мэл помог ему подложить под колеса чурбашки, но это была обычная услуга, в которой ни один летчик не откажет другому.
– А чего же вы, собственно, ждали? – спросил Мэл. – Флагов?
Дуг обернулся, удивленный непривычным для него тоном.
– Какая муха тебя укусила, Мэл?
– Ну, знаете, будь я проклят! – медленно сказал Мэл, глядя ему в лицо. – Уж такого я не ожидал! Вы врываетесь сюда, будто ваше имя на вывеске ещё что-то значит! Разрешите вам сказать, что завод носит имя Волрата только по той причине, что у фирмы нет денег на краску для новой вывески.
– Что случилось с тем военным заказом? – резко спросил Дуг.
– С каким военным заказом, позвольте спросить?
– Перестань! Об этом заказе шли переговоры ещё при мне. И всё было уже налажено. Вам оставалось только довести дело до конца.
– Переговоры шли, пока вы не дали тягу. Но как только вы повернули нам спину, всё полетело к чертям. Да об этом заказе, будь он проклят, они больше и не заикались. Эти господа сделали вид, будто никогда о нас и не слыхали. Когда вы, молодой человек, хотите развязаться с тем, что вам надоело, вы делаете это с блеском!
Дуг вздохнул и огляделся.
– Мэллори ещё не приехали? Они собирались встретить меня и отвезти в город. – Он взглянул на Мала и вдруг рассмеялся. – Что ж, ты так и не впустишь меня в контору?
Мал пожал плечами.
– Входите, – сказал он. – Можете подождать внутри.
Завод казался совершенно заброшенным. Среди бездействующих станков почти терялся единственный самолет, находившийся в процессе сборки; голоса нескольких рабочих эхом отдавались в пустых стенах и поэтому казались неестественно громкими.
– Вот этот самолет мог бы в два счета обогнать «Сокола», если бы мы его когда-нибудь доделали до конца. Я знаю, если б я мог лететь на нем в сентябрьских состязаниях, наши дела сразу пошли бы в гору. Но самолет никогда не будет закончен, так что и говорить об этом нечего.
Они вошли в контору. Мал налил в картонные стаканчики виски Дугу и себе. Стаканчики явно уже были в употреблении. Мал быстро выпил виски и налил себе ещё.
– Недели через две, – сказал он, – шериф опечатает завод. Между прочим, директор завода – я.
– Я и рассчитывал, что ты будешь директором.
Мал криво усмехнулся.
– Директором этой мертвецкой?
– Когда я уезжал, здесь было не так, Мэл. Не сваливай вину на меня.
– А кто же виноват, как не вы? Слушайте, распродавать акции можно по-разному. Нашлось бы немало людей, которые постепенно раскупили бы их, и без всякой суматохи. Вы бы и так набили себе карман. Но выбросить всё сразу на открытый рынок – это был наилучший способ сшибить нас с ног. И это могли сделать только вы, потому что ни у кого не было такого количества акций, как у вас. Черт возьми, люди, которые имели несравненно меньше вашего и ещё меньше вашего интересовались тем, что мы тут делаем, – и те вели себя куда осторожнее! Все думают, что вы устроили ловкую аферу и что это было обдумано заранее. Но я-то знаю, что это вовсе не так.
– Очень рад, что хоть вы это понимаете.
– О, я слишком долго работал с вами, поэтому не верю, что вы на это способны. – На его покрытом шрамами лице вдруг появилось выражение горькой злобы. – Я-то знаю – вы даже не понимали, что делаете. Я давно уже жду случая сказать вам это. Те, кто пытается разгадать ваши планы, всегда остаются в дураках, потому что и разгадывать-то нечего – у вас не бывает никаких планов. Вас просто заносит то в одну, то в другую сторону, а так как вы при этом всегда располагаете большими деньгами, то неизбежно наживаетесь на любой своей затее. Вы не особенно умны и не особенно глупы. В этом всё дело. Вот что я хотел вам сказать.
Дуг поглядел в свой наполовину опорожненный стакан.
– Мне очень жаль, Мэл. Я, конечно, должен был предупредить вас, чтобы вы успели вовремя продать свои акции.
– Боже, до чего вы бываете глупы! Четыре года назад, когда вы подобрали меня на Брайант-сквер и я рассказал вам о своей идее насчет нового самолета, – слышали вы от меня тогда хоть слово насчет денег? Я придумал, как построить самолет усовершенствованной конструкции, и говорил только об этом. Вот и всё. А наживать на этом деньги – это уж вы придумали.
– Давайте я куплю все ваши акции по тридцать долларов за штуку. По такой цене я продавал свои.
– Теперешняя цена им – тридцать центов, и то никто не берет. Только за эту цену я и могу их продать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Кен с мрачным удовлетворением посмотрел на свои стиснутые кулаки.
– Всё выходит так, как мы задумали, – медленно произнес он, – словно осуществляешь чертеж, сделанный на кальке. И все эти умники, которые в нас не верят, будут читать о наших успехах и плакать. И Волрат первый. Вот сейчас я хочу, чтобы он был нашим партнером. Просто для того, чтобы посмотреть, как он будет вести себя в том единственном деле, где он никогда не сможет играть главную роль.
– А я думаю не о людях, – медленно сказал Дэви. – Я думаю о самом изобретении. По-моему, наша работа лучше всех – пока. Вот и всё.
– Терпеть не могу этот твой многозначительный тон. У меня от него начинают мурашки бегать.
– И я не уверен, что она долго будет самой лучшей.
– Ох, бога ради, не нервничай!
– Стоит только взглянуть на эти патенты, и в голову приходит миллион способов улучшить их.
– Тем хуже для них. Пусть делают, как могут.
– Ты не понимаешь главного: можно придумать, как улучшить другие системы, но нашу собственную улучшить уже почти нельзя.
Впервые Кен не нашел что ответить.
– Возьми, к примеру, придуманную у «Вестингауза» систему распыления точечных фотоэлементов на листе слюды. Если им удастся уменьшить и сблизить эти точки, изображение получится четким и ясным. Тут необходимо вмешательство химика, а фирма «Вестингауз» может нанять тысячу химиков для работы над этой проблемой. И решение её – только вопрос времени.
Кен по-прежнему молчал, и Дэви, выждав немного, продолжал дальше:
– Этот изобретатель из Сан-Франциско передвигает всё изображение мимо крошечной щели, в которую попадает в данный момент только маленькая часть изображения. Ты сам говоришь, что, усовершенствовав усилительную схему, он сможет делать свою щель всё меньше и меньше и получит отличное изображение. А у нас ведь совсем другая проблема. Мы не можем добиться четкости, потому что применяемая нами сетка недостаточно тонка, а сделать её ещё тоньше уже нельзя, хоть умри. Понимаешь, я хочу доказать тебе, что коренная разница между тремя изобретениями состоит только в материалах и чисто механической технике, которыми пользовались изобретатели, то есть не в основной идее, а во внешних факторах. Конечно, наша работа сейчас – лучшая из всех и, по всей вероятности, будет лучшей в ближайшие пять-десять лет. А потом они нас обгонят, и тут уж мы ничего не сможем поделать.
– Значит, впереди ещё пять-десять лет? – с явным облегчением усмехнулся Кен. – Да ты только представь себе, какую уйму денег можно заработать за пять-десять лет.
Дэви ничего не ответил. Он отвернулся и подошел к окну.
– Ты всё-таки подумай об этом, – продолжал Кен. – Подумай, что мы сможем сделать, если у нас будет монополия на такую штуку в течение пяти или десяти лет!
– Я сейчас думаю, самое ли это для нас главное, – произнес Дэви.
Кен изо всей силы ударил кулаком по столу.
– Довольно! – повелительно сказал он. – Мы сейчас достигли всего, чего хотели. Не время раскачивать лодку. Мы с тобой уговорились сделать эту работу, и мы доведем её до конца. Осталось совсем немного – придумать, как нам управлять предприятием, которое будет стоить миллиард долларов. Ведь только к этому и сводятся все наши с тобой разговоры.
– Только к этому?
– Боже всемогущий, а к чему же ещё?
– Вот это я и пытаюсь сейчас выяснить. Для меня лично, – сурово сказал Дэви, – миллиард долларов – пустой звук. Я произношу эти слова и чувствую: они никак не отвечают моим стремлениям и даже не волнуют меня. А вот если я спрошу себя, хочу ли я трудиться, чтобы создать прибор, который будет работать так, как мы всегда мечтали, – у меня просто замирает сердце. И тогда что из того, если в жизни не всё получается точно по чертежу, который мы с тобой придумали пять лет назад? Что из того, если мы даже не получим монополию на наше изобретение? – Он внезапно расхохотался. – Ты же знаешь, мы с тобой можем прожить на куда меньшую сумму, чем миллиард или даже какой-нибудь несчастный миллион долларов!
– К чему ты клонишь? – с расстановкой спросил Кен. Губы его крепко сжались. – Почему мы не получим монополию на наши изобретения? Почему всё не может произойти точно по нашему чертежу? – Он поднялся с места. – Черт тебя возьми, Дэви, ты, как видно, уже что-то решил! К чему ты клонишь, скажи, ради бога?
– Признаться, я сам не знаю. Я только пытаюсь представить себе, что будет через много лет…
– Да перестань ты! – прикрикнул на него Кен. Лицо его покраснело от злости. – Через много лет мы все будем лежать в могиле!
– Предположим, что мы получим патент на изобретение и будем иметь для разгона пять лет. А теперь скажи мне, миллиардер, что произойдет, если телевидение к этому времени коммерчески не оправдает себя? Или представь себе, что мы ввяжемся в тяжбу? Уж они такой возможности не упустят, будь уверен. Стоит им понять, что они могут выдвинуть против нас обвинение в нарушении авторских прав и протянуть дело в суде, пока их лаборатории нас не обгонят, они сейчас же это обстряпают и будут стоять на своем, даже если тяжба обойдется им в миллион долларов. Ну что такое миллион, когда впереди куш в целый миллиард?
– Ты думаешь, я согласился бы взять в компаньоны Волрата, если бы у него не било денег, чтобы бороться за нас?
– А мне сейчас наплевать на Волрата!
– Ну, знаешь, пора наконец выяснить, на кого же тебе не наплевать.
– Я уже сказал тебе: главное для меня – продолжать работу. – Он смотрел Кену прямо в лицо. – И я готов сейчас же полностью изменить план действий. С этой самой минуты! Мы должны добиваться патента, но дальнейшую работу над нашим прибором надо немедленно прекратить. Будем считать его просто экспериментом. И с этого дня начнем работу над усовершенствованием их изобретений – да так, чтобы обогнать всех. Мы же с тобой можем это сделать! И, таким образом, мы будем совершенствовать ту единственную систему, которая, как мы знаем, может дать результаты уже сейчас и которую можно улучшать и дальше…
– Ты совсем с ума сошел! – разъярился Кен. – Ты всё выбрасываешь на свалку – и во имя чего? Единственно, чего мы добьемся, – это патентов на улучшение чужого изобретения. А основные права по-прежнему останутся у них. Мы не сможем и пальцем двинуть без их разрешения.
– А они не смогут и пальцем двинуть без нашего. И только такая работа сможет дать нам наибольшее удовлетворение. Такой ли уж я сумасшедший? Спроси-ка себя, что заставляет тебя вставать спозаранку, бежать в мастерскую и трудиться по пятнадцать часов в сутки – и так день за днем? Ведь ты это делаешь не из-под палки – значит, любишь свое дело! А почему?
– Всякий раз, как я поворачиваю рычаг, всякий раз, как я слежу за стрелкой на циферблате, я знаю, что приближаюсь к чему-то огромному…
– Ладно, к чему же именно? – не отставал Дэви.
Кен сказал очень просто:
– К богатству, к такому количеству денег, что даже неизвестно, куда их девать.
– Ерунда, – сказал Дэви. – Может быть, тебе кажется, что ты так думаешь, но это неправда. И я сейчас тебе это докажу. Представь себе, что у тебя куча денег и ты можешь купить себе всё, что хочешь, а куча всё не уменьшается. Неужели ты перестанешь работать?
– Нет, почему же – работа доставляет мне удовольствие.
Дэви в отчаянии ударил кулаком по столу и заговорил страстно и возбужденно:
– Вот мы и вернулись к тому, с чего начали! Почему тебе нравится созидать что-то новое – такое, что никогда не существовало прежде? Как называется то стремление, которое движет тобой? Хоть раз в жизни посмотри на дело прямо, забудь о всяких рекламах и россказнях про головокружительные карьеры! Отчего ты чувствуешь, что рука у тебя точно приросла к инструменту? Почему ты любишь создавать? Почему ты гордишься своей работой, сознавая, что вложил в неё душу? Ради бога, попробуй наконец разобраться в себе. Что тебе доставляет самую большую радость в жизни?
– Деньги, – глухо сказал Кен. – И больше ничего.
– А зачем Тебе нужны деньги? – спросил Дэви.
– Оставь меня в покое! – воскликнул Кен, мучимый противоречивыми чувствами. Он сделал движение, как бы желая убежать. – Я всё выслушал и ни с чем не согласен. Мы будем продолжать нашу работу, как и собирались.
– Я говорю об этом миллиарде долларов, – не отставал Дэви. Он схватил Кена за руку. – И ты ответишь на мой вопрос. Зачем он тебе?
Кен медленно поднял глаза на брата.
– Потому что, если хочешь знать, я одинок, – негромко произнес он. – Конечно, работа – прекрасная штука. Мы с тобой большие люди – изобретатели, инженеры, творцы, и всё-таки мне этого мало. Мне нужны люди, а людей-то в моей жизни теперь и нет. Марго ушла из неё, и ты тоже. И не говори мне, пожалуйста, что мы с тобой по-прежнему живем и работаем вместе. Мы просто стоим рядом – вот и всё. – Он не глядя сунул в рот сигарету. – В мастерскую приходит Вики – и мне уже нет места. Ни в её жизни, ни в твоей. Когда у меня будут деньги, я уеду далеко отсюда. Подальше от тебя, подальше от этого дома, где жила Марго… – Он осекся, стараясь овладеть своим голосом, но смотреть на Дэви был не в силах. Отвернувшись в сторону, он заговорил уже гораздо спокойнее: – И есть ещё одна причина, почему именно ты не имеешь права говорить о том, чтобы плюнуть на всю нашу работу. Ты ведь женишься, и тебе будут нужны деньги. У вас появятся дети. Мы сможем получить патент лишь в том случае, если окажемся лучше других, – и мы сумеем быстро доказать наше преимущество. А что будет потом – уже неважно. Надо продолжать работу, как было решено, и мы добьемся всего, чего хотели. Ты, Марго и я – люди, созданные для счастливых концовок.
Дэви стоял неподвижно – ему нечего было сказать, ибо он вдруг понял, что, стараясь доказать одну истину, он нечаянно открыл Кену совсем другую. Наступившее молчание было тягостным для них обоих.
Через час почтальон вручил Дэви телеграмму, адресованную Д. и К. Мэллори для передачи миссис Дуглас Волрат.
Дэви разорвал конверт и прочел: «Прилетаю в четверг. Целую. Дуг».
– Давно пора, – язвительно заметил Кен.
– Ты в самом деле хочешь его видеть?
– Я хочу видеть его деньги. Нам потребуется всё, что он сможет нам дать, чтобы провернуть это дело побыстрее. И, ей-богу, мы своего добьемся!
Дэви медленно покачал головой.
– И всё-таки не думай, что тебе удалось втереть мне очки, Кен. Рано или поздно тебе придется ответить на мои вопросы так, как отвечаю на них я. А не то этот камень свалится нам на голову, и мы не успеем даже отскочить в сторону!
– А я говорю, что мы будем держаться первоначального плана. До сих пор всё шло благополучно. Ты мастер брать дальние прицелы – вот и рискни сейчас остаться с нами.
– Нет, – сказал Дэви. – То, о чём я говорю, только кажется дальним прицелом. Для меня всё это близко и ясно. Я могу спорить с тобой сколько хочешь, но сейчас ты должен согласиться со мной только в одном: ты не будешь договариваться с Дугом Волратом ни о чём, пока мы не обсудим всё это между собой.
Кен промолчал, но хотя он не ответил «нет», Дэви почувствовал, что они так и не пришли к соглашению.
Самолет, которым управлял Волрат, описывал круги над Уикершемом перед посадкой. На посадочной площадке горячий ветер гонял крохотные столбы пыли. Сверху они казались крутящимися каплями воздуха, превратившегося в студенистую массу. Даже с высоты трех тысяч футов было неприятно глядеть на царившее внизу смятение.
В-верху же стояло безветрие, так что самолет, не меняя курса, приблизился к городу с восточной стороны и, промчавшись над заводом, с гулом пошел на посадку. Аэродром был весь в ухабах и зарос травой – он как бы снова постепенно превращался в пастбище. Вокруг не видно было ни одного самолета, и Волрат тщетно всматривался, не бежит ли кто-нибудь ему навстречу. Завод выглядел точно таким, каким он его оставил, но на площадке, где раньше всегда стояло не меньше сотни автомобилей, теперь виднелось всего пять-шесть. Волрат нажал педаль акселератора и, подрулив к зданию, проехал вдоль окон конторы. Куда запропастился Мэл Торн? Какого черта никто не выходит?
Из окон на него уставились два-три знакомых лица, но никаких признаков суеты Волрат не заметил. Раздраженный и злой, он выключил мотор и распахнул дверцу кабины. В ту же секунду из дома, сощурившись от солнца, неторопливо вышел Мэл Торн в легкой рубашке, без пиджака.
– Наконец-то! – проворчал Дуг. – Вы что там, вымерли все, что ли?
Мэл помог ему подложить под колеса чурбашки, но это была обычная услуга, в которой ни один летчик не откажет другому.
– А чего же вы, собственно, ждали? – спросил Мэл. – Флагов?
Дуг обернулся, удивленный непривычным для него тоном.
– Какая муха тебя укусила, Мэл?
– Ну, знаете, будь я проклят! – медленно сказал Мэл, глядя ему в лицо. – Уж такого я не ожидал! Вы врываетесь сюда, будто ваше имя на вывеске ещё что-то значит! Разрешите вам сказать, что завод носит имя Волрата только по той причине, что у фирмы нет денег на краску для новой вывески.
– Что случилось с тем военным заказом? – резко спросил Дуг.
– С каким военным заказом, позвольте спросить?
– Перестань! Об этом заказе шли переговоры ещё при мне. И всё было уже налажено. Вам оставалось только довести дело до конца.
– Переговоры шли, пока вы не дали тягу. Но как только вы повернули нам спину, всё полетело к чертям. Да об этом заказе, будь он проклят, они больше и не заикались. Эти господа сделали вид, будто никогда о нас и не слыхали. Когда вы, молодой человек, хотите развязаться с тем, что вам надоело, вы делаете это с блеском!
Дуг вздохнул и огляделся.
– Мэллори ещё не приехали? Они собирались встретить меня и отвезти в город. – Он взглянул на Мала и вдруг рассмеялся. – Что ж, ты так и не впустишь меня в контору?
Мал пожал плечами.
– Входите, – сказал он. – Можете подождать внутри.
Завод казался совершенно заброшенным. Среди бездействующих станков почти терялся единственный самолет, находившийся в процессе сборки; голоса нескольких рабочих эхом отдавались в пустых стенах и поэтому казались неестественно громкими.
– Вот этот самолет мог бы в два счета обогнать «Сокола», если бы мы его когда-нибудь доделали до конца. Я знаю, если б я мог лететь на нем в сентябрьских состязаниях, наши дела сразу пошли бы в гору. Но самолет никогда не будет закончен, так что и говорить об этом нечего.
Они вошли в контору. Мал налил в картонные стаканчики виски Дугу и себе. Стаканчики явно уже были в употреблении. Мал быстро выпил виски и налил себе ещё.
– Недели через две, – сказал он, – шериф опечатает завод. Между прочим, директор завода – я.
– Я и рассчитывал, что ты будешь директором.
Мал криво усмехнулся.
– Директором этой мертвецкой?
– Когда я уезжал, здесь было не так, Мэл. Не сваливай вину на меня.
– А кто же виноват, как не вы? Слушайте, распродавать акции можно по-разному. Нашлось бы немало людей, которые постепенно раскупили бы их, и без всякой суматохи. Вы бы и так набили себе карман. Но выбросить всё сразу на открытый рынок – это был наилучший способ сшибить нас с ног. И это могли сделать только вы, потому что ни у кого не было такого количества акций, как у вас. Черт возьми, люди, которые имели несравненно меньше вашего и ещё меньше вашего интересовались тем, что мы тут делаем, – и те вели себя куда осторожнее! Все думают, что вы устроили ловкую аферу и что это было обдумано заранее. Но я-то знаю, что это вовсе не так.
– Очень рад, что хоть вы это понимаете.
– О, я слишком долго работал с вами, поэтому не верю, что вы на это способны. – На его покрытом шрамами лице вдруг появилось выражение горькой злобы. – Я-то знаю – вы даже не понимали, что делаете. Я давно уже жду случая сказать вам это. Те, кто пытается разгадать ваши планы, всегда остаются в дураках, потому что и разгадывать-то нечего – у вас не бывает никаких планов. Вас просто заносит то в одну, то в другую сторону, а так как вы при этом всегда располагаете большими деньгами, то неизбежно наживаетесь на любой своей затее. Вы не особенно умны и не особенно глупы. В этом всё дело. Вот что я хотел вам сказать.
Дуг поглядел в свой наполовину опорожненный стакан.
– Мне очень жаль, Мэл. Я, конечно, должен был предупредить вас, чтобы вы успели вовремя продать свои акции.
– Боже, до чего вы бываете глупы! Четыре года назад, когда вы подобрали меня на Брайант-сквер и я рассказал вам о своей идее насчет нового самолета, – слышали вы от меня тогда хоть слово насчет денег? Я придумал, как построить самолет усовершенствованной конструкции, и говорил только об этом. Вот и всё. А наживать на этом деньги – это уж вы придумали.
– Давайте я куплю все ваши акции по тридцать долларов за штуку. По такой цене я продавал свои.
– Теперешняя цена им – тридцать центов, и то никто не берет. Только за эту цену я и могу их продать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72