Например, Мерло-
Понти утверждал, что "очагом смысла" и миметических значе-
ний, которыми наделяется мир, является человеческое тело. При
этом мир у него, как пишет В. Н. Кузнецов, оказывается в
зависимости от тела, которое в своем познании конструирует
этот мир посредством "форм желания" : "сексуальности и языка"
(44, с. 288-289).
Барт в своих последних работах "Сад, Фурье, Лойола"
(1971), "Удовольствие от текста" (1973), "Ролан Барт о Ролане
Барте" (1975) вводит понятие об "эротическом текстуальном
теле" (подробнее см. с. 171).
Либидозное существование "социального тела" -- т. е. об-
щества, как его понимают Делез и Гваттари, со всеми сопутст-
вующими биологически-натуралистическими ассоциациями, оче-
видно, нельзя рассматривать вне общего духа эпатажа, которым
проникнута вся авангардистская теоретическая мысль времен
"сексуальной революции". По этому проторенному пути и идут
авторы "Анти-Эдипа". Либидо для них, как и для Кристевой,
представляет собой динамический элемент бессознательной пси-
хической активности, проявляющей себя импульсами-квантами
энергии, между которыми возникают моменты паузы, перерыва
в излиянии этой энергии. Этим либидозным "потокам" придают-
ся черты физиологических процессов -- продуктов жизнедея-
тельности живого организма. Соответственно и "маши-
нообразность" либидо понимается ими в том смысле, что оно
состоит из импульсов истечения, потоков и их временных пре-
кращений, т. е. представляет собой своеобразную пульсацию.
По аргументации Делеза, как рот человека прерывает потоки
вдыхаемого и выдыхаемого воздуха и потребляемого молока, так
же действуют и органы выделения. Аналогично рассматривается
119
и роль различных желающих машин по отношению к потокам
либидозной энергии. Из всего этого можно сделать вывод, что
"основополагающим" типом "желающей машины", несмотря на
всю нарочитую терминологическую путаницу, для Делеза и
Гваттари является человек, его природные свойства, на которые
уже затем наслаиваются разного рода образования -- структу-
ры, или, в терминах Делеза-Гваттари, "псевдоструктуры": семья,
общество, государство.
ЮЛИЯ КРИСТЕВА
- теоретик "революционного лингвопсихоанализа"
В данном разделе творчество Кристевой рассматривается с
более чем специфической точки зрения -- как один из этапов
становления французской версии "деконструктивистского анали-
за" художественного произведения. Поэтому все внимание будет
сосредоточено на одном периоде ее деятельности, отмеченном ее
участием в группе "Тель Кель" и выходом трех ее основных, по
нашему мнению, работ этого времени: "Семиотика" (1969 г.)
(274) "Революция поэтического языка" (1974 г.) (273) и
"Полилог" (1977 г.) (270). Все остальные ее работы будут
привлекаться лишь в качестве дополнительного материала без
детального анализа; в первую очередь это относится к ее позд-
нейшим трудам 80-х гг., когда эволюция ее политических взгля-
дов и научных интересов увела несколько в сторону от того, что
можно было бы назвать магистральной линией развития пост-
структурализма и деконструктивизма как некоего целостного
явления.
"Тель Кель" и история постструктурализма
Все это, конечно, не из-
бавляет нас от необходимости
дать краткую характеристику
движения "телькелизма" и
места в нем Кристевой как
ведущего теоретика, а также
беглого обзора эволюции ее
политических взглядов; ибо в ее трудах с исключительной эмо-
циональной экспрессивностью, как ни у кого другого из извест-
ных нам теоретиков постструктурализма, отразилась вся траге-
дия леворадикального мышления.
121
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
Определенное место займет неизбежный анализ понятий-
ного аппарата Кристевой, оказавший столь сильное воздействие
на постструктуралистскую мысль, хотя впоследствии подверг-
шийся и весьма значительному переистолкованию. Особое вни-
мание будет уделено тому, что собственно и определяет специ-
фическое положение Кристевой в общей теории постструктура-
лизма: разработка проблематики "субъекта" и связанная с этим
"скрытая" конфронтация с Жаком Дерридой.
Судьба Юлии Кристевой, болгарки по происхождению, са-
мым тесным образом (чего нельзя сказать о Барте) была связа-
на с группой "Тель Кель", получившей свое название по париж-
скому журналу, где сотрудничали Кристева и Барт. Не углубля-
ясь в детали довольно извилистого пути, проделанного тельке-
левцами, остановимся лишь на интересующих нас этапах, лучше
всего охарактеризованных Г. Косиковым: "Разрыв с "новым
романом" (в 1964 г.) ознаменовал переход группы "Тель Кель"
от авангардизма к левому радикализму, открыто ориентирующе-
муся на достижения современных гуманитарных наук: именно
гуманитарные дисциплины (структурная антропология, семиоти-
ка и т. п.), показывающие, как "сделана" культура, могут
явиться, по мнению участников группы, вернейшим инструмен-
том демистификации идеологических основ буржуазного мира.
Эта "сциентистская" переориентация "Тель Кель" опять-таки
осуществилась не без прямого влияния Барта...
Впрочем, как в биографии самого Барта, так и в
"биографии" "Тель Кель" сциентистский, структуралистский
период оказался недолгим. Неудовлетворенная описательными
установками классического структурализма, стремясь понять не
только то, как "сделана" идеология, но и то, как она
"порождается", группа стала прямо апеллировать к учению К.
Маркса, раскрывшего социально-экономические корни всякого
"ложного сознания". "Постструктуралистская" программа "Тель
Кель" была объявлена весной 1967 г. (No 29)..." (10, с. 581).
Разумеется, "Тель Кель" никогда не был группой полных
единомышленников, и их переход на позиции постструктурализ-
ма отнюдь не был ни единовременным событием, ни тем более
коллективным решением. Если мы возьмем основных сотрудни-
ков журнала (Ф. Соллерс, Ю. Кристева, Ж. Рикарду, Ж.-П.
Фай, Ж. Женетт, М. Плейне, Ж.-Л. Бодри и т. д.), то уви-
дим, что их пути сильно разнились. Ж. П. Фай, например,
вышел в 1968 г. из "Тель Кель" и основал свое "направление"
и свой журнал "Шанж". Первыми и наиболее последователь-
ными теоретиками литературоведческого постструктурализма
были Ю. Кристева, а также ее муж Ф. Соллерс. С некоторым
запозданием Ж. Рикарду попытался в постструктуралистском
духе осмыслить различие между "новым романом" и "новым
новым романом" (в основном на примере творчества Соллерса),
но надолго сохранил приверженность к "начертательному лите-
ратуроведению" с надлежащим набором схем и диаграмм, столь
типичным для структуралистского мышления.
Ж. Женетт фактически остался на позициях структурализ-
ма, переориентировался, как и большинство сторонников струк-
турализма позднейшего времени, в сферу нарратологии, и лишь
в 80-х гг. начал развивать идеи, близкие постструктурализму.
Что касается Барта, то он обратился к постструктурализму в
начале 70-х гг. Как пишет Г. Косиков, "Барт был внутренне
давно готов к вступлению на этот путь: стимулом являлись
проблемы самой коннотативной семиологии; толчком же послу-
жили работы Ж. Лакана и М. Фуко, влияние итальянского
литературоведа и лингвиста Умберто Эко, французского фило-
софа Жака Деррида, а также ученицы самого Барта, Ю. Кри-
стевой" (43, с. II). -
Чисто хронологически появление в 1968 г. сборника статей
"Теория ансамбля" (369), где среди прочих приняли участие Ж.
Деррида и М. Фуко, ознаменовало собой "осознанное", т. е.
теоретически отрефлексированное становление французского
варианта литературоведческого постструктурализма; именно это
событие часто рассматривается как хронологический рубеж, на
котором постструктурализм из "явления в себе" превратился в
"явление для себя". В связи с этим небезынтересным будет
привести характеристику этого сборника, которую ему дал в
1987 г. французский историк критики Жан-Ив Тадье:
"Литература, согласно Рикарду, отнюдь не предлагает
"субститут, образ, воспроизведение" мира, но как раз
"противопоставляет ему совершенно другую систему элементов и
отношений". Литература является "производящей" деятельно-
стью и критической функцией. Выделяются три тенденции: ре-
презентативный иллюзионизм (Бальзак), авторепрезентация (1а
"mise en abyme" Нового романа), антирепрезентация (Соллерс,
"Тель Кель"). В последнем случае "означаемое" отнюдь не
отрицается,..* но подвергается в каждом слове игре письма,
постоянной критике, "мешающей скрыть работу, которая ее
формирует". Жан-Луи Бодри, в том же сборнике, приходит к
крайним выводам, вытекающим из этой концепции текста
("Письмо, фикция, идеология"). Письмо не является
"созданием" отдельного индивида, а специфическим проявлением
"всеобщего письма". Нет больше ни автора (и снова мы сталки-
ваемся с отказом от личности, человека, субъекта, столь харак-
123
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
терным для определенного момента современной мысли от Ла-
кана до Барта и Фуко), ни истины, ни репрезентации. Письмо
не воспроизводит ничего, кроме самого себя, выступая в качест-
ве "ниспровержения теологической идеологии", поскольку "речь
идет прежде всего о том, чтобы излечить последствия, возни-
кающие в результате смерти Бога (смерти субъекта)"; таким
образом разрушается, ломается замкнутость, целостность текста,
композиции, смысла. Современный текст "нечитабелен": теории
Барта доводятся до своей крайности.
В этом сборнике и в этой школе, где доминирует рефлексия
Юлии Кристевой, усматриваются эскизы того, что потом будет
предложено под названием "семанализа", и что представляет
собой "новую семиотику", "рефлексию об означающем, воспро-
изводящемся в тексте": здесь скрытая производительность зна-
чения сближается по своему характеру с психоанализом -- и
тем самым отходит от традиционной семиотики, а структуриро-
ванный текст "деконструируется" ради своего вечного порожде-
ния" (366, с. 224-225).
Несомненно заслуживает внимания и тот факт, что англий-
ская исследовательница Кристевой Торил Мой, при всех за и
против, склонна относить феномен "телькелизма" к постмодер-
низму, озаглавив один из разделов своего "Введения" к сборни-
ку работ Кристевой "Тель Кель": политический постмодер-
низм?" (279, с. 3): "Что же, собственно, было специфической
особенностью этой группы в конце 60-х гг.? Если попытаться
суммировать их проект вкратце, то я думаю, это была идея
"модернистской теории", отличной от теории модернизма. Кон-
центрируя свое внимание, подобно структурализму, на языке
как на исходной точке мышления о политике и субъекте, группа
основывала свою деятельность на новом понимании истории как
текста и письма (ecriture) как производства, а не репрезента-
ции. Исходя из этих параметров, они пытались выработать
новые концепции для описания нового видения социальной или
означающей практики (Кристева, сформулировав такие терми-
ны, как "интертекстуальность ". "означающая практика" или
"означивание , параграмма", "генотекст и "фенотекст", была
главным представителем этого специфического направления),
чтобы создать плюралистическую историю, отличную по своей
природе от письма, обусловленного связью со своим специфиче-
ским временем и пространством; и, наконец, они попытались
сформулировать политику, которая конструировала бы логиче-
ские последствия нерепрезентативного понимания письма" (там
же, с. 4).
124
"Тель Кель" и маоизм
Все это, по мнению
Мой, -- для которой, как
для представителя социологи-
зированного леворадикаль-
ного феминизма постструкту-
ралистской ориентации 80-х гг. ("Предисловие" было написано
в 1986 г.), вообще характерен повышенный интерес к чисто
политическим вопросам, -- приводило к отождествлению груп-
пы "Тель Кель" с маоизмом, что вряд ли может быть принято
безоговорочно. В этом отношении нижеприводимая формулиров-
ка М. Рыклина представляется более сбалансированной. Он
выделяет "несколько общих принципов" "телькелизма" : "В их
числе -- семиотизация проекта политической семиологии
Р. Барта; активное подключение проблематики "большой поли-
тики"; признание примата литературной практики над любой
рефлексией по поводу литературы. "Телькелизм" стремится, во-
первых, к созданию общей теории знаковых систем; во-вторых,
к формализации семиотических систем с точки зрения коммуни-
кации, точнее, к выделению внутри проблематики коммуникации
зоны производства смысла; в-третьих, к прямой политизации
письма" (53, с. 297). И далее, выделяя в особую проблему
специфику понимания телькелистами истории, исследователь
подчеркивает: "Дурной", линейной историей оказывается та,
которая вызывает к жизни "теологические категории" смысла,
субъекта и истины, а подлинной -- та, которая производит так
называемые "тексты-пределы" как совершенные аналогии соци-
альной революции. Тем самым признается невозможность язы-
ка, который создавал бы дистанцию по отношению к текстуаль-
ному письму, историзируя его" (там же, с. 298).
Возвращаясь к болезненной для всех нас проблеме маоиз-
ма, влияние которого испытали на себе многие представители
французской леворадикальной интеллигенции, отметим его осо-
бую роль в становлении французского постструктурализма.
Торил Мой писала по этому поводу, пытаясь объяснить
эту увлеченность маоизмом: "Для Группы "Тель Кель" Китай,
казалось, представлял радикальную перспективу, сравнимую с ее
собственными теоретическими представлениями и художествен-
ными поисками. В конце 60-х гг. в их представлении... культур-
ная революция воспринималась как попытка создания материа-
листической практики, связанной с проблемой знака. Текстуаль-
ная производительность, желание переписать историю как неза-
вершенный открытый текст, разрушение монолитных институтов
знака или означающей практики: все это, как казалось эйфори-
чески настроенным зарубежным сторонникам маоизма, происхо-
125
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
дило в Китае Мао. Красные бригадиры, разрушающие матери-
альные институты традиционной интеллектуальной власти, каза-
лось, указывали для Запада путь вперед. Телькелевцы тогда,
разумеется, не знали, что за фасадом улыбающихся лиц китай-
ских интеллектуалов, с радостью ухаживающих за свиньями или
разбрасывающих навоз, чтобы повысить уровень своего понима-
ния материализма, скрывалась другая, куда более мрачная ре-
альность: замученные пытками, мертвые или умирающие китай-
цы, интеллигенты или неинтеллигенты в равной мере, принесен-
ные в жертву ради великой славы председателя Мао" (Мой,
279, с. 6).
В этом отношении путь Кристевой весьма примечателен. В
статье, посвященной Барту "Как говорить о литературе", впер-
вые опубликованной в "Тель Кель" в 1971 г. и цитируемой по
"Полилогу" 1977 г., когда теоретики "Тель Кель" уже осознали
подлинное лицо маоизма, она все же не сняла прежний лестный
отзыв о китайском лидере: "Мао Дзе-дун является единствен-
ным политическим деятелем, единственным коммунистическим
лидером после Ленина, который постоянно настаивает на необ-
ходимости работать над языком и письмом, чтобы изменить
идеологию" (270, с. 54); отмечая, что хотя его замечания часто
носят конкретный характер, обусловленный расхождением меж-
ду древним языком литературы (старокитайским литературным
языком) и современным разговорным, Кристева, тем не менее,
подчеркивает "всеобщую значимость" замечаний Мао Дзе-дуна,
которую "нельзя понять вне теоретической переоценки субъекта
в означающей практике" (там же).
Что это? Снисходительное отношение к заблуждениям мо-
лодости? Или резиньяция усталого и разочарованного в полити-
ке человека, в тех взглядах, которые она некогда отстаивала о
такой страстностью? Или интеллектуальная честность художни-
ка, гнушающегося конъюнктурного желания заново переписы-
вать историю, стерев следы своего в ней присутствия? Я за-
трудняюсь ответить на этот вопрос.
Смена политических ориентиров
Смене политических ори-
ентиров сопутствовала и не-
сомненная переориентация
научной деятельности, как
свидетельствует та же Торил
Мой: "В период приблизительно между 1974 и 1977 гг. интел-
лектуальные интересы Кристевой испытали заметный сдвиг: от
чисто литературной или семиотической работы, кульминацией
которой была "Революция поэтического языка", к более психо-
аналитическим исследованиям проблем феминизма и материнст-
ва, воплощенных либо в западные представления о женщинах и
матерях, либо в сфере новых теоретических проблем, возникаю-
щих для психоанализа" (279, с.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Понти утверждал, что "очагом смысла" и миметических значе-
ний, которыми наделяется мир, является человеческое тело. При
этом мир у него, как пишет В. Н. Кузнецов, оказывается в
зависимости от тела, которое в своем познании конструирует
этот мир посредством "форм желания" : "сексуальности и языка"
(44, с. 288-289).
Барт в своих последних работах "Сад, Фурье, Лойола"
(1971), "Удовольствие от текста" (1973), "Ролан Барт о Ролане
Барте" (1975) вводит понятие об "эротическом текстуальном
теле" (подробнее см. с. 171).
Либидозное существование "социального тела" -- т. е. об-
щества, как его понимают Делез и Гваттари, со всеми сопутст-
вующими биологически-натуралистическими ассоциациями, оче-
видно, нельзя рассматривать вне общего духа эпатажа, которым
проникнута вся авангардистская теоретическая мысль времен
"сексуальной революции". По этому проторенному пути и идут
авторы "Анти-Эдипа". Либидо для них, как и для Кристевой,
представляет собой динамический элемент бессознательной пси-
хической активности, проявляющей себя импульсами-квантами
энергии, между которыми возникают моменты паузы, перерыва
в излиянии этой энергии. Этим либидозным "потокам" придают-
ся черты физиологических процессов -- продуктов жизнедея-
тельности живого организма. Соответственно и "маши-
нообразность" либидо понимается ими в том смысле, что оно
состоит из импульсов истечения, потоков и их временных пре-
кращений, т. е. представляет собой своеобразную пульсацию.
По аргументации Делеза, как рот человека прерывает потоки
вдыхаемого и выдыхаемого воздуха и потребляемого молока, так
же действуют и органы выделения. Аналогично рассматривается
119
и роль различных желающих машин по отношению к потокам
либидозной энергии. Из всего этого можно сделать вывод, что
"основополагающим" типом "желающей машины", несмотря на
всю нарочитую терминологическую путаницу, для Делеза и
Гваттари является человек, его природные свойства, на которые
уже затем наслаиваются разного рода образования -- структу-
ры, или, в терминах Делеза-Гваттари, "псевдоструктуры": семья,
общество, государство.
ЮЛИЯ КРИСТЕВА
- теоретик "революционного лингвопсихоанализа"
В данном разделе творчество Кристевой рассматривается с
более чем специфической точки зрения -- как один из этапов
становления французской версии "деконструктивистского анали-
за" художественного произведения. Поэтому все внимание будет
сосредоточено на одном периоде ее деятельности, отмеченном ее
участием в группе "Тель Кель" и выходом трех ее основных, по
нашему мнению, работ этого времени: "Семиотика" (1969 г.)
(274) "Революция поэтического языка" (1974 г.) (273) и
"Полилог" (1977 г.) (270). Все остальные ее работы будут
привлекаться лишь в качестве дополнительного материала без
детального анализа; в первую очередь это относится к ее позд-
нейшим трудам 80-х гг., когда эволюция ее политических взгля-
дов и научных интересов увела несколько в сторону от того, что
можно было бы назвать магистральной линией развития пост-
структурализма и деконструктивизма как некоего целостного
явления.
"Тель Кель" и история постструктурализма
Все это, конечно, не из-
бавляет нас от необходимости
дать краткую характеристику
движения "телькелизма" и
места в нем Кристевой как
ведущего теоретика, а также
беглого обзора эволюции ее
политических взглядов; ибо в ее трудах с исключительной эмо-
циональной экспрессивностью, как ни у кого другого из извест-
ных нам теоретиков постструктурализма, отразилась вся траге-
дия леворадикального мышления.
121
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
Определенное место займет неизбежный анализ понятий-
ного аппарата Кристевой, оказавший столь сильное воздействие
на постструктуралистскую мысль, хотя впоследствии подверг-
шийся и весьма значительному переистолкованию. Особое вни-
мание будет уделено тому, что собственно и определяет специ-
фическое положение Кристевой в общей теории постструктура-
лизма: разработка проблематики "субъекта" и связанная с этим
"скрытая" конфронтация с Жаком Дерридой.
Судьба Юлии Кристевой, болгарки по происхождению, са-
мым тесным образом (чего нельзя сказать о Барте) была связа-
на с группой "Тель Кель", получившей свое название по париж-
скому журналу, где сотрудничали Кристева и Барт. Не углубля-
ясь в детали довольно извилистого пути, проделанного тельке-
левцами, остановимся лишь на интересующих нас этапах, лучше
всего охарактеризованных Г. Косиковым: "Разрыв с "новым
романом" (в 1964 г.) ознаменовал переход группы "Тель Кель"
от авангардизма к левому радикализму, открыто ориентирующе-
муся на достижения современных гуманитарных наук: именно
гуманитарные дисциплины (структурная антропология, семиоти-
ка и т. п.), показывающие, как "сделана" культура, могут
явиться, по мнению участников группы, вернейшим инструмен-
том демистификации идеологических основ буржуазного мира.
Эта "сциентистская" переориентация "Тель Кель" опять-таки
осуществилась не без прямого влияния Барта...
Впрочем, как в биографии самого Барта, так и в
"биографии" "Тель Кель" сциентистский, структуралистский
период оказался недолгим. Неудовлетворенная описательными
установками классического структурализма, стремясь понять не
только то, как "сделана" идеология, но и то, как она
"порождается", группа стала прямо апеллировать к учению К.
Маркса, раскрывшего социально-экономические корни всякого
"ложного сознания". "Постструктуралистская" программа "Тель
Кель" была объявлена весной 1967 г. (No 29)..." (10, с. 581).
Разумеется, "Тель Кель" никогда не был группой полных
единомышленников, и их переход на позиции постструктурализ-
ма отнюдь не был ни единовременным событием, ни тем более
коллективным решением. Если мы возьмем основных сотрудни-
ков журнала (Ф. Соллерс, Ю. Кристева, Ж. Рикарду, Ж.-П.
Фай, Ж. Женетт, М. Плейне, Ж.-Л. Бодри и т. д.), то уви-
дим, что их пути сильно разнились. Ж. П. Фай, например,
вышел в 1968 г. из "Тель Кель" и основал свое "направление"
и свой журнал "Шанж". Первыми и наиболее последователь-
ными теоретиками литературоведческого постструктурализма
были Ю. Кристева, а также ее муж Ф. Соллерс. С некоторым
запозданием Ж. Рикарду попытался в постструктуралистском
духе осмыслить различие между "новым романом" и "новым
новым романом" (в основном на примере творчества Соллерса),
но надолго сохранил приверженность к "начертательному лите-
ратуроведению" с надлежащим набором схем и диаграмм, столь
типичным для структуралистского мышления.
Ж. Женетт фактически остался на позициях структурализ-
ма, переориентировался, как и большинство сторонников струк-
турализма позднейшего времени, в сферу нарратологии, и лишь
в 80-х гг. начал развивать идеи, близкие постструктурализму.
Что касается Барта, то он обратился к постструктурализму в
начале 70-х гг. Как пишет Г. Косиков, "Барт был внутренне
давно готов к вступлению на этот путь: стимулом являлись
проблемы самой коннотативной семиологии; толчком же послу-
жили работы Ж. Лакана и М. Фуко, влияние итальянского
литературоведа и лингвиста Умберто Эко, французского фило-
софа Жака Деррида, а также ученицы самого Барта, Ю. Кри-
стевой" (43, с. II). -
Чисто хронологически появление в 1968 г. сборника статей
"Теория ансамбля" (369), где среди прочих приняли участие Ж.
Деррида и М. Фуко, ознаменовало собой "осознанное", т. е.
теоретически отрефлексированное становление французского
варианта литературоведческого постструктурализма; именно это
событие часто рассматривается как хронологический рубеж, на
котором постструктурализм из "явления в себе" превратился в
"явление для себя". В связи с этим небезынтересным будет
привести характеристику этого сборника, которую ему дал в
1987 г. французский историк критики Жан-Ив Тадье:
"Литература, согласно Рикарду, отнюдь не предлагает
"субститут, образ, воспроизведение" мира, но как раз
"противопоставляет ему совершенно другую систему элементов и
отношений". Литература является "производящей" деятельно-
стью и критической функцией. Выделяются три тенденции: ре-
презентативный иллюзионизм (Бальзак), авторепрезентация (1а
"mise en abyme" Нового романа), антирепрезентация (Соллерс,
"Тель Кель"). В последнем случае "означаемое" отнюдь не
отрицается,..* но подвергается в каждом слове игре письма,
постоянной критике, "мешающей скрыть работу, которая ее
формирует". Жан-Луи Бодри, в том же сборнике, приходит к
крайним выводам, вытекающим из этой концепции текста
("Письмо, фикция, идеология"). Письмо не является
"созданием" отдельного индивида, а специфическим проявлением
"всеобщего письма". Нет больше ни автора (и снова мы сталки-
ваемся с отказом от личности, человека, субъекта, столь харак-
123
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
терным для определенного момента современной мысли от Ла-
кана до Барта и Фуко), ни истины, ни репрезентации. Письмо
не воспроизводит ничего, кроме самого себя, выступая в качест-
ве "ниспровержения теологической идеологии", поскольку "речь
идет прежде всего о том, чтобы излечить последствия, возни-
кающие в результате смерти Бога (смерти субъекта)"; таким
образом разрушается, ломается замкнутость, целостность текста,
композиции, смысла. Современный текст "нечитабелен": теории
Барта доводятся до своей крайности.
В этом сборнике и в этой школе, где доминирует рефлексия
Юлии Кристевой, усматриваются эскизы того, что потом будет
предложено под названием "семанализа", и что представляет
собой "новую семиотику", "рефлексию об означающем, воспро-
изводящемся в тексте": здесь скрытая производительность зна-
чения сближается по своему характеру с психоанализом -- и
тем самым отходит от традиционной семиотики, а структуриро-
ванный текст "деконструируется" ради своего вечного порожде-
ния" (366, с. 224-225).
Несомненно заслуживает внимания и тот факт, что англий-
ская исследовательница Кристевой Торил Мой, при всех за и
против, склонна относить феномен "телькелизма" к постмодер-
низму, озаглавив один из разделов своего "Введения" к сборни-
ку работ Кристевой "Тель Кель": политический постмодер-
низм?" (279, с. 3): "Что же, собственно, было специфической
особенностью этой группы в конце 60-х гг.? Если попытаться
суммировать их проект вкратце, то я думаю, это была идея
"модернистской теории", отличной от теории модернизма. Кон-
центрируя свое внимание, подобно структурализму, на языке
как на исходной точке мышления о политике и субъекте, группа
основывала свою деятельность на новом понимании истории как
текста и письма (ecriture) как производства, а не репрезента-
ции. Исходя из этих параметров, они пытались выработать
новые концепции для описания нового видения социальной или
означающей практики (Кристева, сформулировав такие терми-
ны, как "интертекстуальность ". "означающая практика" или
"означивание , параграмма", "генотекст и "фенотекст", была
главным представителем этого специфического направления),
чтобы создать плюралистическую историю, отличную по своей
природе от письма, обусловленного связью со своим специфиче-
ским временем и пространством; и, наконец, они попытались
сформулировать политику, которая конструировала бы логиче-
ские последствия нерепрезентативного понимания письма" (там
же, с. 4).
124
"Тель Кель" и маоизм
Все это, по мнению
Мой, -- для которой, как
для представителя социологи-
зированного леворадикаль-
ного феминизма постструкту-
ралистской ориентации 80-х гг. ("Предисловие" было написано
в 1986 г.), вообще характерен повышенный интерес к чисто
политическим вопросам, -- приводило к отождествлению груп-
пы "Тель Кель" с маоизмом, что вряд ли может быть принято
безоговорочно. В этом отношении нижеприводимая формулиров-
ка М. Рыклина представляется более сбалансированной. Он
выделяет "несколько общих принципов" "телькелизма" : "В их
числе -- семиотизация проекта политической семиологии
Р. Барта; активное подключение проблематики "большой поли-
тики"; признание примата литературной практики над любой
рефлексией по поводу литературы. "Телькелизм" стремится, во-
первых, к созданию общей теории знаковых систем; во-вторых,
к формализации семиотических систем с точки зрения коммуни-
кации, точнее, к выделению внутри проблематики коммуникации
зоны производства смысла; в-третьих, к прямой политизации
письма" (53, с. 297). И далее, выделяя в особую проблему
специфику понимания телькелистами истории, исследователь
подчеркивает: "Дурной", линейной историей оказывается та,
которая вызывает к жизни "теологические категории" смысла,
субъекта и истины, а подлинной -- та, которая производит так
называемые "тексты-пределы" как совершенные аналогии соци-
альной революции. Тем самым признается невозможность язы-
ка, который создавал бы дистанцию по отношению к текстуаль-
ному письму, историзируя его" (там же, с. 298).
Возвращаясь к болезненной для всех нас проблеме маоиз-
ма, влияние которого испытали на себе многие представители
французской леворадикальной интеллигенции, отметим его осо-
бую роль в становлении французского постструктурализма.
Торил Мой писала по этому поводу, пытаясь объяснить
эту увлеченность маоизмом: "Для Группы "Тель Кель" Китай,
казалось, представлял радикальную перспективу, сравнимую с ее
собственными теоретическими представлениями и художествен-
ными поисками. В конце 60-х гг. в их представлении... культур-
ная революция воспринималась как попытка создания материа-
листической практики, связанной с проблемой знака. Текстуаль-
ная производительность, желание переписать историю как неза-
вершенный открытый текст, разрушение монолитных институтов
знака или означающей практики: все это, как казалось эйфори-
чески настроенным зарубежным сторонникам маоизма, происхо-
125
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
дило в Китае Мао. Красные бригадиры, разрушающие матери-
альные институты традиционной интеллектуальной власти, каза-
лось, указывали для Запада путь вперед. Телькелевцы тогда,
разумеется, не знали, что за фасадом улыбающихся лиц китай-
ских интеллектуалов, с радостью ухаживающих за свиньями или
разбрасывающих навоз, чтобы повысить уровень своего понима-
ния материализма, скрывалась другая, куда более мрачная ре-
альность: замученные пытками, мертвые или умирающие китай-
цы, интеллигенты или неинтеллигенты в равной мере, принесен-
ные в жертву ради великой славы председателя Мао" (Мой,
279, с. 6).
В этом отношении путь Кристевой весьма примечателен. В
статье, посвященной Барту "Как говорить о литературе", впер-
вые опубликованной в "Тель Кель" в 1971 г. и цитируемой по
"Полилогу" 1977 г., когда теоретики "Тель Кель" уже осознали
подлинное лицо маоизма, она все же не сняла прежний лестный
отзыв о китайском лидере: "Мао Дзе-дун является единствен-
ным политическим деятелем, единственным коммунистическим
лидером после Ленина, который постоянно настаивает на необ-
ходимости работать над языком и письмом, чтобы изменить
идеологию" (270, с. 54); отмечая, что хотя его замечания часто
носят конкретный характер, обусловленный расхождением меж-
ду древним языком литературы (старокитайским литературным
языком) и современным разговорным, Кристева, тем не менее,
подчеркивает "всеобщую значимость" замечаний Мао Дзе-дуна,
которую "нельзя понять вне теоретической переоценки субъекта
в означающей практике" (там же).
Что это? Снисходительное отношение к заблуждениям мо-
лодости? Или резиньяция усталого и разочарованного в полити-
ке человека, в тех взглядах, которые она некогда отстаивала о
такой страстностью? Или интеллектуальная честность художни-
ка, гнушающегося конъюнктурного желания заново переписы-
вать историю, стерев следы своего в ней присутствия? Я за-
трудняюсь ответить на этот вопрос.
Смена политических ориентиров
Смене политических ори-
ентиров сопутствовала и не-
сомненная переориентация
научной деятельности, как
свидетельствует та же Торил
Мой: "В период приблизительно между 1974 и 1977 гг. интел-
лектуальные интересы Кристевой испытали заметный сдвиг: от
чисто литературной или семиотической работы, кульминацией
которой была "Революция поэтического языка", к более психо-
аналитическим исследованиям проблем феминизма и материнст-
ва, воплощенных либо в западные представления о женщинах и
матерях, либо в сфере новых теоретических проблем, возникаю-
щих для психоанализа" (279, с.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36