Подагрические шишки, которые прежде на них росли, подобрались уже и к голове... Да, именно так... Я хочу сказать, что теперь у вас мозоли на мозгах...
Еще немного — и Фраскито вышел бы из себя и разбил бы о голову обидчика тарелку или стакан с вином, а то и опрокинул бы на него столик, но вовремя вмешался Полидура и смягчил злую шутку такими утешительными словами:
— Замолчи, глупец, сеньор де Понте — не какая-нибудь тебе старая песочница и нам с тобой еще сто очков вперед даст.
— Я и не говорю, что он стар, нет... Просто он из тех времен, когда Фердинанд VII носил пальто... ! Но если он обижается, я умолкаю... Сеньор Понте прекрасно знает, как мы его любим, и если я когда и пошучу, так только чтоб развеселить компанию. Не принимайте к.сердцу мою болтовню, дорогой патриарх, и поговорим о другом.
— Ваши шуточки довольно наглые,— с достоинством промолвил Фраскито,— и, если угодно, непочтительные... Но ведь вы совсем еще мальчишка и...
— ... бесенок?.. Ладно, покончим с этим. Я хочу спросить вас, почтенный сеньор де Понте: на что вы употребите первые куарто из вашей пенсии?
— Потрачу их по справедливости: на милосердие. Куплю новые туфли Бенине, когда она объявится, если объявится, и новое платье.
— А я куплю ей костюм одалиски. Он ей подходит больше всего, с тех пор как она решила жить по мавританским обычаям.
— О чем это вы? Узнали, где сейчас этот ангел?
— Этот ангел сейчас в Эль-Пардо, в раю, куда сгоняют ангелочков, которые просят милостыню в недозволенных местах.
— Всё шуточки.
— Усмешки жизни, сеньор де Понте! Я знал, что Бенина просила милостыню у церкви святого Севастиана, собирая грошики... Нужда — великая советчица. Бедная
1 Фердинанд VII (1784-1833) - король Испании (1808, 1814— 1833); в 1808 г. по требованию Наполеона отказался от престола и до 1814 г. жил в плену во Франции.
Нина занималась этим... Но до нынешнего дня я не знал, что она сдружилась со слепым мавром, а это и довело ее до беды.
— Своими глазами видел. Маме я ничего не сказал, чтоб ее не расстраивать, но сам давно в курсе дела. Полиция провела облаву, Нину схватили вместе с ее дружком и упрятали в «Сан-Бернардо». А оттуда отправили в Эль-Пардо, и Нина прислала мне записку, чтобы я за нее поручился, иначе ее не выпустят... Так вот, слушайте, что я сделал сегодня утром: взял напрокат велосипед и покатил в Эль-Пардо... Да, чтоб не забыть: если жена узнает, что я ездил на велосипеде, будет грандиозный скандал. Гляди не проговорись, Полидура, ты же знаешь Хулиану... Стало быть, явился я туда и повидал ее: бедняжка совсем босая, и одежда вся в лохмотьях. Больно было смотреть на нее. А мавр такой ревнивый, о господи! Как услышал, что я с ней говорю, пришел в ярость и хотел побить меня палкой... «Шикарный кавалер,— кричал он,— я будет убивать шикарный кавалер!» Дал бы я ему пару затрещин, да не хотелось шум поднимать...
— Я не верю, что Бенина в ее годы,..— робко возразил Фраскито.
— Разве вам так уж трудно представить себе, что и у стариков бывают причуды?
— В общем,— сказал Полидура, метнув яростный взгляд на Антонио,— постарайся ее вызволить. Надо похлопотать в канцелярии губернатора.
— Да, да... Давайте сделаем это как можно скорее,— предложил Понте.— А что, губернатором у нас по-прежнему Пепе Альканьисес?
— Господи Иисусе! Кто, сказали вы? Герцог де Сексто? Вы все вспоминаете, что было при царе Горохе.
— То было во времена войны в Африке сеньор де Понте, или чуть позже,— подтвердил пожиратель улиток.— Я припоминаю... это когда Либеральный союз... Министром внутренних дел был тогда дон Хосе Посада Эррера. Я сотрудничал тогда в газете «Ла Иберия»... 2 Но с той поры столько воды утекло...
— Как бы там ни было, сеньоры,— сказал, возвращаясь в сегодняшнюю реальность, Фраскито,— надо вызволять Нину.
1 Имеется в виду война Испании с Марокко (1859—1860).
2 Речь идет, вероятно, о газете «Ла Нуэва Иберия», которая в канун сентябрьской революции 1868 г. резко обличала Изабеллу II.
— Надо, конечно.
— И вместе с ее мавром. Завтра же пойду в комиссариат, там служит один мой друг... Только помните, о чем я просил: ты, Полудура, не ляпни чего-нибудь... Если Хулиана узнает, что я брал напрокат велосипед, полгода грызть меня будет.
— Вы снова поедете в Эль-Пардо?
— Возможно. А вы умеете ездить на велосипеде?
— Не пробовал. Но я мог бы поехать верхом.
— Глядите-ка! А помалкивали. Вы ездите на английский манер или на испанский?
— В этом я не разбираюсь... Но езжу хорошо. Хотите посмотреть?
— Ну разумеется... Иду на спор: если вы не сломаете себе шею, за наемную лошадь плачу я.
— А если вы не расквасите нос, свалившись с вашей машины, за прокат плачу я.
— Договорились. А ты, Полидура?
— Я?.. На своих двоих.
— Значит, отправимся втроем. Я угощаю улитками.
— А я — чем угодно,— сказал Фраскито, вставая.— Если же удастся освободить Нину и уроженца Риффа — их тоже.
— Ну, это уже королевская щедрость...
XXXVI
Тоску доньи Паки по Нине не смогли развеять до конца даже ее дети, которые пришли разделить ее радость, а еще больше — излить на нее свою: подумать только, наследство! Когда мать и дети обсуждали это счастливое событие, бедная вдова не раз стремительно возносилась на седьмое небо, но, ощущая вокруг себя пустоту из-за отсутствия подруги долгих тяжких лет, снова спускалась на грешную землю. Тщетно пылкое воображение Обдулии увлекало донью Паку чуть ли не за волосы в заоблачные сферы. Будучи по натуре склонной к подобным взлетам, донья Пака давала себя увлечь, но вскоре возвращалась к действительности, оставляя запыхавшуюся и растрепанную дочь на каждом облачке, на каждом ярусе небес. Девочка считала, что она и мать должны поселиться вместе и вести такую жизнь, какую позволяет их нынешнее положение. С Лукитасом она расстанется, назначив ему небольшую пенсию, на которую он смог бы существовать, а они с матерью снимут особняк с садом, абонируют ложу в двух-трех театрах, завяжут знакомства в избранных кругах общества...
Фактически (лат.).
— Погоди, дочь моя, умерь-ка свою прыть, ты же еще не знаешь, какова твоя половина дохода с «Альмораймы», хоть я и полагаю, что это будет не пустяк, так как помню эту прекрасную ферму, но все равно тебе, как и мне, придется по одежке протягивать ножки.
В такие слова облекала донья Пака позаимствованные у Нины практические мысли, у той их было что звезд на небе. Первым делом Обдулия оставила свою квартиру на улице Кабеса и переселилась к матери, с тем чтобы вместе приискать на первое время квартирку получше и повеселей на более оживленной улице и там уже дожидаться дня, когда они перенесут свою резиденцию в желанный особняк. Донью Паку зуд расточительства мучал меньше, чем дочь, видимо, по той причине, что безжалостная судьба хлестала ее больней, однако и она выходила из границ благоразумия, уступая соблазну приобрести ту или иную ненужную и дорогую вещь, которую считала предметом первой необходимости. Несчастная вбила себе в голову, что ей нужен приличный светильник в столовую, и не успокоилась, пока не исполнила свой каприз. В этом ей помог злополучный Полидура, его стараниями в дом доставили огромную старую люстру, которая хрустальными подвесками чуть-чуть не касалась стола. Но это не смутило ни мать, ни дочь: ведь скоро они переедут в квартиру с потолками повыше. Еще пожиратель улиток всучил им отделанные фанерой из красного дерева старые стулья и несколько новых ковров, которые они благоразумно не стали расстилать по всей квартире, а лишь там, где для них хватало места, чтобы отвести душу, ступая по мягкому. Обдулия без конца трясла материнскую казну, покупая цветы в горшках на ближайшем цветочном базаре, так что за два дня дом расцвел: грязные коридоры превратились в цветники, а гостиная — в оранжерею. Готовясь к жизни в особняке, Обдулия приобрела и крупные декоративные растения: лактании, пальмы, фикусы и древовидные папоротники. Донья Франсиска радовалась вторжению растительного царства в свой дом, восхищалась красотой цветов по-детски, словно под старость лет к ней вернулись ребячьи восторги.
— Цветы — божий дар,— говорила она, прохаживаясь по волшебным садам,— они приносят в дом радость, и мы должны благодарить господа за то что он, не дав нам возможности наслаждаться сельской природой, позволяет за малую толику денег приносить ее дары в дом!
Целый день Обдулия только и делала, что поливала цветы, еще немного — и коридор между гостиной и столовой пришлось бы преодолевать вплавь. Понте своими галантными фразами подогревал ее желание превратить квартиру чуть ли не в ботанический сад. В первый и второй день новой жизни донья Пака вынуждена была попенять Фраскито на то, что он, выходя в город, забывал купить ей бухгалтерскую книгу. Одряхлевший кавалер оправдывался тем, что слишком много у него неотложных дел, однако на третий день среди множества принесенных им пакетов дама из Ронды увидела наконец и желанную книгу, которую тотчас схватила, горя желанием поскорей завести строгий учет, основу будущей счастливой жизни.
— Я сейчас же внесу туда все, что у меня записано вот на этом листке: еда от Ботина, люстра, ковры, кое-что по мелочи... лекарства... словом, все-все. Теперь, дочка, отчитайся за каждый цветок по порядку, до последнего листика... Гляди, чтоб можно было подвести баланс... Правда ведь, Фраскито, баланс должен сойтись?
Любопытная, как всякая женщина, донья Франсиска принялась затем ворошить покупки Понте:
— Ну-ка посмотрим, чего вы накупили... Не забывайте, что я не позволю вам транжирить. Что это? Светлая фетровая шляпа... Прекрасно, фасон, кажется, удачный. Хороший вкус — качество врожденное. Сапоги для верховой езды... Послушайте, это же очень элегантно! А какая маленькая нога, иная женщина позавидует... Галстуки, три штуки... Обдулия, взгляни, как хорош этот зеленый с желтым горошком. Какой широченный пояс, прямо-таки бандаж. Это чтоб живот не выпирал... А это что за штука? А-а, шпоры. Господь с вами, Фраскито, на что вам шпоры?
— О, вы собираетесь кататься верхом!— радостно воскликнула Обдулия. — И проедете мимо нашего дома? Как жаль, что отсюда ничего не увидишь! Мыслимое ли дело жить в квартире, из которой не видно ни кусочка улицы?!
— Молчи, дочка, мы попросимся к соседке, донье Хусте, повивальных дел мастерице, она позволит нам поглядеть в окно, когда наш кабальеро прогарцует по улице... Бедная Нина, как бы она порадовалась глядя на вас!
Желание возродить свое искусство верховой езды
18* Понте Дельгадо объяснил тем, что дал слово кое-кому из своих великосветских друзей участвовать в увеселительной прогулке в Эль-Пардо. Верхом поедет только он, остальные — кто на велосипеде, кто пешком. Завязался оживленный разговор о разных видах спорта, который прервался с приходом Хулианы, жены Антонио: узнав о наследстве, та стала частенько навещать свекровь и золовку. Это была миловидная женщина, быстрая в движениях и решительная по характеру, белизну ее лица подчеркивали роскошные, искусно уложенные черные волосы. На плечах ее была ковровая шаль, на голове — кричаще-пестрый платок, на ногах — дорогие туфли; вся одежда свидетельствовала об опрятности и любви к чистоте.
— А что здесь такое: Ретиро или Аламеда-де-Осуна? — спросила она, завидев пышную листву кустов и цветов.— Для чего столько растительности?
— Это прихоть Обдулии,— ответила донья Пака, всегда чувствовавшая, что ей не совладать с решительным и насмешливым характером пригожей невестки,— Ее причуда превратить мой дом в лес обошлась мне недешево.
— Донья Пака,— сказала невестка, беря ее под руку и уводя в столовую,— не будьте вы такой податливой, доверьтесь во всем мне, уж я-то вас не подведу. Если будете потакать глупостям Обдулии, то очень скоро опять обнищаете, никакой пенсии не хватит, когда в делах нет порядка. Я бы на вашем месте избавилась и от растений, и от зверей... Я имею в виду того облезлого орангутана, которого вы притащили в дом, его надо как можно скорей выставить на улицу.
— Бедняга Понте завтра переезжает в пансион.
— Вверьтесь мне, я знаю толк в домашнем хозяйстве... И бросьте эту забаву с приходно-расходной книгой. Коли в голове порядок, не нужны никакие записи. Я, может, не умею написать ни одной цифры, а глядите, как у меня все подсчитано. Послушайтесь моего совета: переезжайте в недорогую квартиру и живите, как подобает вдове с приличной пенсией, а не старайтесь выпячиваться да пускать людям пыль в глаза. Берите пример с меня, ведь я не брошу работу, пока точно не буду знать, что это за наследство, какой доход будет давать нам эта самая ферма. И выбейте из головы вашей дочери блажь насчет особняка, если не хотите пойти по миру; наймите прислугу, которая бы вам стряпала, а не выбрасывайте деньги Ботину.
Донья Франсиска одобрила эти предложения и на все согласилась, не осмелившись высказать ни одного возражения против таких разумных советов. Хулиана подавляла ее самой манерой, в какой она выражала свои мысли, причем ни мастерица класть стежки не осознавала своей власти, ни ее свекровь — своей мягкотелости и покорности. Испокон веков воля брала верх над капризом, разум — над глупостью.
— Пока не вернулась Нина,— робко заметила хозяйка дома,— я попросила Ботина...
— Да забудьте вы о Нине, донья Пака, и не рассчитывайте на нее, даже если мы ее найдем, в чем я теперь сомневаюсь. Она очень добрая, но уже старая, какая вам от нее польза. И кто сказал, что она пожелает вернуться, ведь ушла-то она, как мы знаем, по доброй воле, так или нет? Ей нравится ходить в лохмотьях и, если вы не дадите ей болтаться до темноты по улицам, невелика будет для нее цена нашего* благодеяния.
Не тратя лишних слов, Хулиана повторила свекрови настоятельную рекомендацию взять в дом прислугой за все свою двоюродную сестру Иларию, девушку молодую, здоровую, чистоплотную и трудолюбивую... а уж насчет честности нечего и говорить. Донья Пака очень быстро увидит разницу между честностью Иларии и вороватостью других.
— О, боже!.. Но ведь Нина так добра,— воскликнула донья Пака, вырываясь из когтей мастерицы класть стежки, чтобы защитить свою подругу.
— Знаю, что добра, и мы должны помогать ей... Как же иначе... Подкармливать... но поверьте, донья Пака, без моей двоюродной сестры вам не управиться. А чтоб вы больше не сомневались и не ломали голову зазря, я сегодня же к вечеру пришлю вам ее.
— Ладно, дочка, пусть придет и займется хозяйством... Да, кстати, у нас осталась жареная курица, она может испортиться. Я уже видеть не могу курятину. Если хочешь, возьми себе.
— Почему же нет? Давайте.
— И еще остались четыре котлеты, потому что Понте пообедал в городе.
— И они пригодятся.
— Послать их тебе с Иларией?
— Да нет, сама унесу. Сделаем так: я все уложу в глубокую тарелку и оберну салфеткой, вот, видите?.. Теперь концы свяжем...
— А этот кусок пирога?.. Он очень вкусный.
— Его мы завернем в газету... О, мне надо поторопиться! А на что вам столько фруктов? Правда, тут только яблоки да апельсины... Ну, все равно... Я их завяжу в платок...
— Как ты все это на себя навьючишь?
— Неважно... Пока что обойдемся и так! Завтра я снова зайду узнать, как у вас дела, и скажу вам, что надо делать... Но глядите, не теряйте голову и не пускайтесь во все тяжкие. Если моя сеньора свекровь за моей спиной начнет транжирить деньги и делать глупости...
— Нет, что ты„ дочка... Как ты могла подумать!
— Вы помните, что, если не послушаетесь меня, я больше палец о палец не ударю. Каждый ест свой хлеб, каков привет, таков ответ. Но мне-то хочется, чтобы вы вели себя умно и не попадали впросак, то есть в лапы к ростовщикам, как вы и жили до сих пор.
— Ах, это святая правда! Ты все знаешь, Хулиана, ты со всем управишься. Характер у тебя немного крутоват, но не мне тебя в этом упрекать, раз ты сумела укротить моего Антонио. Был он вовсе пропащий, а ты из него человека сделала.
— Потому что я с ним не церемонюсь, а с первого дня требую, чтоб выполнял все святые заповеди, потому что ору на него, чуть он оступится, и он у меня, голубчик, ходит по струнке и боится меня больше, чем воры гражданских гвардейцев.
— А как он тебя любит!
— Это и понятно. Чтоб муж любил, женщина должна не всякий раз допускать его до себя, что я и делаю... Только так, сеньора, мы и правим домом, будь он мал или велик, только так мы правим миром.
— Это очень остроумно!
— Умом бог меня не обидел, кое-что есть в этой черепушке. В этом вы еще убедитесь. Ну, я пошла. Дома дел полно.
Пока шел этот разговор между свекровью и невесткой, Обдулия и Понте, оставшиеся в гостиной, судачили о Хулиане, причем девочка говорила, что никогда не простит брату женитьбу на такой вульгарной женщине, которая иных слов по-кастильски и произнести-то не может, а он ввел ее в их семью. С ней никогда не найдешь общего языка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Еще немного — и Фраскито вышел бы из себя и разбил бы о голову обидчика тарелку или стакан с вином, а то и опрокинул бы на него столик, но вовремя вмешался Полидура и смягчил злую шутку такими утешительными словами:
— Замолчи, глупец, сеньор де Понте — не какая-нибудь тебе старая песочница и нам с тобой еще сто очков вперед даст.
— Я и не говорю, что он стар, нет... Просто он из тех времен, когда Фердинанд VII носил пальто... ! Но если он обижается, я умолкаю... Сеньор Понте прекрасно знает, как мы его любим, и если я когда и пошучу, так только чтоб развеселить компанию. Не принимайте к.сердцу мою болтовню, дорогой патриарх, и поговорим о другом.
— Ваши шуточки довольно наглые,— с достоинством промолвил Фраскито,— и, если угодно, непочтительные... Но ведь вы совсем еще мальчишка и...
— ... бесенок?.. Ладно, покончим с этим. Я хочу спросить вас, почтенный сеньор де Понте: на что вы употребите первые куарто из вашей пенсии?
— Потрачу их по справедливости: на милосердие. Куплю новые туфли Бенине, когда она объявится, если объявится, и новое платье.
— А я куплю ей костюм одалиски. Он ей подходит больше всего, с тех пор как она решила жить по мавританским обычаям.
— О чем это вы? Узнали, где сейчас этот ангел?
— Этот ангел сейчас в Эль-Пардо, в раю, куда сгоняют ангелочков, которые просят милостыню в недозволенных местах.
— Всё шуточки.
— Усмешки жизни, сеньор де Понте! Я знал, что Бенина просила милостыню у церкви святого Севастиана, собирая грошики... Нужда — великая советчица. Бедная
1 Фердинанд VII (1784-1833) - король Испании (1808, 1814— 1833); в 1808 г. по требованию Наполеона отказался от престола и до 1814 г. жил в плену во Франции.
Нина занималась этим... Но до нынешнего дня я не знал, что она сдружилась со слепым мавром, а это и довело ее до беды.
— Своими глазами видел. Маме я ничего не сказал, чтоб ее не расстраивать, но сам давно в курсе дела. Полиция провела облаву, Нину схватили вместе с ее дружком и упрятали в «Сан-Бернардо». А оттуда отправили в Эль-Пардо, и Нина прислала мне записку, чтобы я за нее поручился, иначе ее не выпустят... Так вот, слушайте, что я сделал сегодня утром: взял напрокат велосипед и покатил в Эль-Пардо... Да, чтоб не забыть: если жена узнает, что я ездил на велосипеде, будет грандиозный скандал. Гляди не проговорись, Полидура, ты же знаешь Хулиану... Стало быть, явился я туда и повидал ее: бедняжка совсем босая, и одежда вся в лохмотьях. Больно было смотреть на нее. А мавр такой ревнивый, о господи! Как услышал, что я с ней говорю, пришел в ярость и хотел побить меня палкой... «Шикарный кавалер,— кричал он,— я будет убивать шикарный кавалер!» Дал бы я ему пару затрещин, да не хотелось шум поднимать...
— Я не верю, что Бенина в ее годы,..— робко возразил Фраскито.
— Разве вам так уж трудно представить себе, что и у стариков бывают причуды?
— В общем,— сказал Полидура, метнув яростный взгляд на Антонио,— постарайся ее вызволить. Надо похлопотать в канцелярии губернатора.
— Да, да... Давайте сделаем это как можно скорее,— предложил Понте.— А что, губернатором у нас по-прежнему Пепе Альканьисес?
— Господи Иисусе! Кто, сказали вы? Герцог де Сексто? Вы все вспоминаете, что было при царе Горохе.
— То было во времена войны в Африке сеньор де Понте, или чуть позже,— подтвердил пожиратель улиток.— Я припоминаю... это когда Либеральный союз... Министром внутренних дел был тогда дон Хосе Посада Эррера. Я сотрудничал тогда в газете «Ла Иберия»... 2 Но с той поры столько воды утекло...
— Как бы там ни было, сеньоры,— сказал, возвращаясь в сегодняшнюю реальность, Фраскито,— надо вызволять Нину.
1 Имеется в виду война Испании с Марокко (1859—1860).
2 Речь идет, вероятно, о газете «Ла Нуэва Иберия», которая в канун сентябрьской революции 1868 г. резко обличала Изабеллу II.
— Надо, конечно.
— И вместе с ее мавром. Завтра же пойду в комиссариат, там служит один мой друг... Только помните, о чем я просил: ты, Полудура, не ляпни чего-нибудь... Если Хулиана узнает, что я брал напрокат велосипед, полгода грызть меня будет.
— Вы снова поедете в Эль-Пардо?
— Возможно. А вы умеете ездить на велосипеде?
— Не пробовал. Но я мог бы поехать верхом.
— Глядите-ка! А помалкивали. Вы ездите на английский манер или на испанский?
— В этом я не разбираюсь... Но езжу хорошо. Хотите посмотреть?
— Ну разумеется... Иду на спор: если вы не сломаете себе шею, за наемную лошадь плачу я.
— А если вы не расквасите нос, свалившись с вашей машины, за прокат плачу я.
— Договорились. А ты, Полидура?
— Я?.. На своих двоих.
— Значит, отправимся втроем. Я угощаю улитками.
— А я — чем угодно,— сказал Фраскито, вставая.— Если же удастся освободить Нину и уроженца Риффа — их тоже.
— Ну, это уже королевская щедрость...
XXXVI
Тоску доньи Паки по Нине не смогли развеять до конца даже ее дети, которые пришли разделить ее радость, а еще больше — излить на нее свою: подумать только, наследство! Когда мать и дети обсуждали это счастливое событие, бедная вдова не раз стремительно возносилась на седьмое небо, но, ощущая вокруг себя пустоту из-за отсутствия подруги долгих тяжких лет, снова спускалась на грешную землю. Тщетно пылкое воображение Обдулии увлекало донью Паку чуть ли не за волосы в заоблачные сферы. Будучи по натуре склонной к подобным взлетам, донья Пака давала себя увлечь, но вскоре возвращалась к действительности, оставляя запыхавшуюся и растрепанную дочь на каждом облачке, на каждом ярусе небес. Девочка считала, что она и мать должны поселиться вместе и вести такую жизнь, какую позволяет их нынешнее положение. С Лукитасом она расстанется, назначив ему небольшую пенсию, на которую он смог бы существовать, а они с матерью снимут особняк с садом, абонируют ложу в двух-трех театрах, завяжут знакомства в избранных кругах общества...
Фактически (лат.).
— Погоди, дочь моя, умерь-ка свою прыть, ты же еще не знаешь, какова твоя половина дохода с «Альмораймы», хоть я и полагаю, что это будет не пустяк, так как помню эту прекрасную ферму, но все равно тебе, как и мне, придется по одежке протягивать ножки.
В такие слова облекала донья Пака позаимствованные у Нины практические мысли, у той их было что звезд на небе. Первым делом Обдулия оставила свою квартиру на улице Кабеса и переселилась к матери, с тем чтобы вместе приискать на первое время квартирку получше и повеселей на более оживленной улице и там уже дожидаться дня, когда они перенесут свою резиденцию в желанный особняк. Донью Паку зуд расточительства мучал меньше, чем дочь, видимо, по той причине, что безжалостная судьба хлестала ее больней, однако и она выходила из границ благоразумия, уступая соблазну приобрести ту или иную ненужную и дорогую вещь, которую считала предметом первой необходимости. Несчастная вбила себе в голову, что ей нужен приличный светильник в столовую, и не успокоилась, пока не исполнила свой каприз. В этом ей помог злополучный Полидура, его стараниями в дом доставили огромную старую люстру, которая хрустальными подвесками чуть-чуть не касалась стола. Но это не смутило ни мать, ни дочь: ведь скоро они переедут в квартиру с потолками повыше. Еще пожиратель улиток всучил им отделанные фанерой из красного дерева старые стулья и несколько новых ковров, которые они благоразумно не стали расстилать по всей квартире, а лишь там, где для них хватало места, чтобы отвести душу, ступая по мягкому. Обдулия без конца трясла материнскую казну, покупая цветы в горшках на ближайшем цветочном базаре, так что за два дня дом расцвел: грязные коридоры превратились в цветники, а гостиная — в оранжерею. Готовясь к жизни в особняке, Обдулия приобрела и крупные декоративные растения: лактании, пальмы, фикусы и древовидные папоротники. Донья Франсиска радовалась вторжению растительного царства в свой дом, восхищалась красотой цветов по-детски, словно под старость лет к ней вернулись ребячьи восторги.
— Цветы — божий дар,— говорила она, прохаживаясь по волшебным садам,— они приносят в дом радость, и мы должны благодарить господа за то что он, не дав нам возможности наслаждаться сельской природой, позволяет за малую толику денег приносить ее дары в дом!
Целый день Обдулия только и делала, что поливала цветы, еще немного — и коридор между гостиной и столовой пришлось бы преодолевать вплавь. Понте своими галантными фразами подогревал ее желание превратить квартиру чуть ли не в ботанический сад. В первый и второй день новой жизни донья Пака вынуждена была попенять Фраскито на то, что он, выходя в город, забывал купить ей бухгалтерскую книгу. Одряхлевший кавалер оправдывался тем, что слишком много у него неотложных дел, однако на третий день среди множества принесенных им пакетов дама из Ронды увидела наконец и желанную книгу, которую тотчас схватила, горя желанием поскорей завести строгий учет, основу будущей счастливой жизни.
— Я сейчас же внесу туда все, что у меня записано вот на этом листке: еда от Ботина, люстра, ковры, кое-что по мелочи... лекарства... словом, все-все. Теперь, дочка, отчитайся за каждый цветок по порядку, до последнего листика... Гляди, чтоб можно было подвести баланс... Правда ведь, Фраскито, баланс должен сойтись?
Любопытная, как всякая женщина, донья Франсиска принялась затем ворошить покупки Понте:
— Ну-ка посмотрим, чего вы накупили... Не забывайте, что я не позволю вам транжирить. Что это? Светлая фетровая шляпа... Прекрасно, фасон, кажется, удачный. Хороший вкус — качество врожденное. Сапоги для верховой езды... Послушайте, это же очень элегантно! А какая маленькая нога, иная женщина позавидует... Галстуки, три штуки... Обдулия, взгляни, как хорош этот зеленый с желтым горошком. Какой широченный пояс, прямо-таки бандаж. Это чтоб живот не выпирал... А это что за штука? А-а, шпоры. Господь с вами, Фраскито, на что вам шпоры?
— О, вы собираетесь кататься верхом!— радостно воскликнула Обдулия. — И проедете мимо нашего дома? Как жаль, что отсюда ничего не увидишь! Мыслимое ли дело жить в квартире, из которой не видно ни кусочка улицы?!
— Молчи, дочка, мы попросимся к соседке, донье Хусте, повивальных дел мастерице, она позволит нам поглядеть в окно, когда наш кабальеро прогарцует по улице... Бедная Нина, как бы она порадовалась глядя на вас!
Желание возродить свое искусство верховой езды
18* Понте Дельгадо объяснил тем, что дал слово кое-кому из своих великосветских друзей участвовать в увеселительной прогулке в Эль-Пардо. Верхом поедет только он, остальные — кто на велосипеде, кто пешком. Завязался оживленный разговор о разных видах спорта, который прервался с приходом Хулианы, жены Антонио: узнав о наследстве, та стала частенько навещать свекровь и золовку. Это была миловидная женщина, быстрая в движениях и решительная по характеру, белизну ее лица подчеркивали роскошные, искусно уложенные черные волосы. На плечах ее была ковровая шаль, на голове — кричаще-пестрый платок, на ногах — дорогие туфли; вся одежда свидетельствовала об опрятности и любви к чистоте.
— А что здесь такое: Ретиро или Аламеда-де-Осуна? — спросила она, завидев пышную листву кустов и цветов.— Для чего столько растительности?
— Это прихоть Обдулии,— ответила донья Пака, всегда чувствовавшая, что ей не совладать с решительным и насмешливым характером пригожей невестки,— Ее причуда превратить мой дом в лес обошлась мне недешево.
— Донья Пака,— сказала невестка, беря ее под руку и уводя в столовую,— не будьте вы такой податливой, доверьтесь во всем мне, уж я-то вас не подведу. Если будете потакать глупостям Обдулии, то очень скоро опять обнищаете, никакой пенсии не хватит, когда в делах нет порядка. Я бы на вашем месте избавилась и от растений, и от зверей... Я имею в виду того облезлого орангутана, которого вы притащили в дом, его надо как можно скорей выставить на улицу.
— Бедняга Понте завтра переезжает в пансион.
— Вверьтесь мне, я знаю толк в домашнем хозяйстве... И бросьте эту забаву с приходно-расходной книгой. Коли в голове порядок, не нужны никакие записи. Я, может, не умею написать ни одной цифры, а глядите, как у меня все подсчитано. Послушайтесь моего совета: переезжайте в недорогую квартиру и живите, как подобает вдове с приличной пенсией, а не старайтесь выпячиваться да пускать людям пыль в глаза. Берите пример с меня, ведь я не брошу работу, пока точно не буду знать, что это за наследство, какой доход будет давать нам эта самая ферма. И выбейте из головы вашей дочери блажь насчет особняка, если не хотите пойти по миру; наймите прислугу, которая бы вам стряпала, а не выбрасывайте деньги Ботину.
Донья Франсиска одобрила эти предложения и на все согласилась, не осмелившись высказать ни одного возражения против таких разумных советов. Хулиана подавляла ее самой манерой, в какой она выражала свои мысли, причем ни мастерица класть стежки не осознавала своей власти, ни ее свекровь — своей мягкотелости и покорности. Испокон веков воля брала верх над капризом, разум — над глупостью.
— Пока не вернулась Нина,— робко заметила хозяйка дома,— я попросила Ботина...
— Да забудьте вы о Нине, донья Пака, и не рассчитывайте на нее, даже если мы ее найдем, в чем я теперь сомневаюсь. Она очень добрая, но уже старая, какая вам от нее польза. И кто сказал, что она пожелает вернуться, ведь ушла-то она, как мы знаем, по доброй воле, так или нет? Ей нравится ходить в лохмотьях и, если вы не дадите ей болтаться до темноты по улицам, невелика будет для нее цена нашего* благодеяния.
Не тратя лишних слов, Хулиана повторила свекрови настоятельную рекомендацию взять в дом прислугой за все свою двоюродную сестру Иларию, девушку молодую, здоровую, чистоплотную и трудолюбивую... а уж насчет честности нечего и говорить. Донья Пака очень быстро увидит разницу между честностью Иларии и вороватостью других.
— О, боже!.. Но ведь Нина так добра,— воскликнула донья Пака, вырываясь из когтей мастерицы класть стежки, чтобы защитить свою подругу.
— Знаю, что добра, и мы должны помогать ей... Как же иначе... Подкармливать... но поверьте, донья Пака, без моей двоюродной сестры вам не управиться. А чтоб вы больше не сомневались и не ломали голову зазря, я сегодня же к вечеру пришлю вам ее.
— Ладно, дочка, пусть придет и займется хозяйством... Да, кстати, у нас осталась жареная курица, она может испортиться. Я уже видеть не могу курятину. Если хочешь, возьми себе.
— Почему же нет? Давайте.
— И еще остались четыре котлеты, потому что Понте пообедал в городе.
— И они пригодятся.
— Послать их тебе с Иларией?
— Да нет, сама унесу. Сделаем так: я все уложу в глубокую тарелку и оберну салфеткой, вот, видите?.. Теперь концы свяжем...
— А этот кусок пирога?.. Он очень вкусный.
— Его мы завернем в газету... О, мне надо поторопиться! А на что вам столько фруктов? Правда, тут только яблоки да апельсины... Ну, все равно... Я их завяжу в платок...
— Как ты все это на себя навьючишь?
— Неважно... Пока что обойдемся и так! Завтра я снова зайду узнать, как у вас дела, и скажу вам, что надо делать... Но глядите, не теряйте голову и не пускайтесь во все тяжкие. Если моя сеньора свекровь за моей спиной начнет транжирить деньги и делать глупости...
— Нет, что ты„ дочка... Как ты могла подумать!
— Вы помните, что, если не послушаетесь меня, я больше палец о палец не ударю. Каждый ест свой хлеб, каков привет, таков ответ. Но мне-то хочется, чтобы вы вели себя умно и не попадали впросак, то есть в лапы к ростовщикам, как вы и жили до сих пор.
— Ах, это святая правда! Ты все знаешь, Хулиана, ты со всем управишься. Характер у тебя немного крутоват, но не мне тебя в этом упрекать, раз ты сумела укротить моего Антонио. Был он вовсе пропащий, а ты из него человека сделала.
— Потому что я с ним не церемонюсь, а с первого дня требую, чтоб выполнял все святые заповеди, потому что ору на него, чуть он оступится, и он у меня, голубчик, ходит по струнке и боится меня больше, чем воры гражданских гвардейцев.
— А как он тебя любит!
— Это и понятно. Чтоб муж любил, женщина должна не всякий раз допускать его до себя, что я и делаю... Только так, сеньора, мы и правим домом, будь он мал или велик, только так мы правим миром.
— Это очень остроумно!
— Умом бог меня не обидел, кое-что есть в этой черепушке. В этом вы еще убедитесь. Ну, я пошла. Дома дел полно.
Пока шел этот разговор между свекровью и невесткой, Обдулия и Понте, оставшиеся в гостиной, судачили о Хулиане, причем девочка говорила, что никогда не простит брату женитьбу на такой вульгарной женщине, которая иных слов по-кастильски и произнести-то не может, а он ввел ее в их семью. С ней никогда не найдешь общего языка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29