Она знала, что слезами вспышка ярости заканчивается, вернее, приступ утихает, и в этот момент лучше всего рассмеяться и обратить спор в остроумную шутку.
— Ну конечно, сеньора донья Франсиска,— проговорила она, обнимая свою госпожу.— Неужели вы думали, что, раз уж мне попался такой распрекрасный и милый женишок, я оставлю его в нужде и не дам ему на краску для усов?
— Не думай, что отделаешься от меня шуточками, врунья, подлиза этакая...— бормотала побежденная и обезоруженная донья Пака.— Уверяю тебя, мне безразлично, что ты сделала, потому что от Трухильо я все равно бы ничего не взяла... Уж лучше умереть с голоду, чем замарать руки о его деньги... Отдай их, отдай кому хочешь, неблагодарная, только оставь меня в покое, пусть я умру, забытая тобой и всем светом.
— Так скоро мы с вами не умрем,— заявила служанка, хватаясь за корзину, чтоб поскорей накормить хозяйку.
— Ну, посмотрим, что за пакость ты мне сегодня притащила... Покажи-ка корзину... Послушай, и тебе не стыдно приносить своей госпоже такие дрянные ошметки мяса?.. А что там еще? Цветная капуста... Меня уже тошнит от цветной капусты, живот пучит, третий день подряд ты меня ею пичкаешь... Впрочем, для чего мы живем в этом мире, как не затем, чтоб страдать? Давай мне поскорей эту невозможную мешанину... А яиц купила? Ты же знаешь, что, если они не самые свежие...
— Ешьте, что бог послал, и не ворчите, оговаривать хлеб насущный — только всевышнего гневить.
— Ладно, милая, делай, как знаешь. Поедим того, что ты раздобыла, и возблагодарим господа. И сама поешь, а то мне больно видеть, как ты из сил выбиваешься, хлопоча о других, а о себе забываешь, этак недолго и свалиться. Подсаживайся ко мне и расскажи, что ты сегодня делала.
И они пообедали вдвоем, усевшись за кухонный стол, когда уже начало смеркаться. Донья Пака, горестно вздыхая после каждого глотка, делилась со служанкой одолевавшими ее мыслями:
— Скажи мне, Нина, ведь в мире столько диковинного и непостижимого, а нет ли такого средства или способа... не знаю, как сказать,— колдовства, что ли, с помощью которого мы могли бы от скудости прийти к изобилию, чтобы к нам, у кого ничего нет, перешло все лишнее, скопившееся в жадных руках?
— Как вы сказали, сеньора? Чтобы в мгновение ока мы из бедных стали богатыми и в нашем доме оказалось бы полно денег и всего, что бог сотворил на благо людям?
— Да, я именно это хотела сказать. Коли бывают на свете чудеса, так почему бы и с нами не случиться чуду, разве мы его не заслужили давным-давно?
-— А кто сказал, что оно не случится, что не будет и на нашей улице праздника?— ответила Бенина, в памяти которой вдруг ясно и поразительно четко всплыло заклятье Альмудены: с его помощью можно заполучить все земные блага.
XX
Идея слепого африканца и нарисованные им образы с такой силой овладели воображением Бенины, что она чуть было не рассказала госпоже об удивительной волшбе, которой вызывают владыку подземного царства. Однако сдержалась из опасения, как бы тайный обряд, став достоянием многих, не потерял силы, и сказала только, чхо, вполне возможно, в один прекрасный день, проснувшись поутру, они обнаружат в доме несметное богатство. Лежа в постели и слыша мерное дыхание доньи Паки — их кровати стояли рядом,— Бенина думала, что вся история, рассказанная Альмуденой,— самая настоящая сказка, и только набитый дурак примет ее всерьез. И все же мысль о заклинании не давала ей уснуть, приходила в голову снова и снова, казалась заманчивой и вполне разумной — словом, чем больше старалась Бенина от нее отделаться, тем упорней и настойчивей утверждалась она в ее мозгу.
«А что я потеряю, если попробую?— говорила она себе, ворочаясь под одеялом.— Может, все это и выдумки... А вдруг?.. Разве не случалось так, что побасенки оборачивались чистой правдой?.. Нет уж, я не успокоюсь, пока не попробую сама, завтра же, как только добуду деньжонок, куплю глиняную лампу, не говоря при этом ни слова. Только тут-то и заковыка: ума не приложу, как можно сторговать товар, ни слова не говоря... Что ж, притворюсь глухонемой... Потом поищу смолистую чурку — тоже все молчком. И пусть-ка мавр научит меня как следует этой молитве, чтоб я запомнила ее слово в слово...»
Ненадолго забывшись сном, Бенина проснулась в твердой уверенности, что в соседней комнате стоят огромные
плетеные корзины, полные бриллиантов, рубинов, сапфиров и жемчуга... В комнатах еще было темно, ничего не видно, но она нисколько не сомневалась, что сокровища здесь. Взяла спички и хотела было зажечь лампу, чтобы насладиться созерцанием драгоценных камней, но, зная, что донья Пака спит очень чутко, побоялась нарушить ее сон и отложила удовольствие до рассвета... Однако вскоре пришла в себя и посмеялась в душе: «Ну не дурочка ли я!.. Рано еще дожидаться сокровищ...» На рассвете ее разбудил лай двух огромных белых собак, выскочивших из-под кровати; у входной двери зазвонил колокольчик, Бенина соскочила с кровати и в одной рубашке побежала открывать, будучи уверена, что пришел какой-нибудь адъютант или еще какой придворный длиннобородого царя, одетого в зеленую мантию... Но на лестнице не было ни души.
Бенина собрала завтрак для госпожи, прибралась немного в доме и в семь часов, взяв на руку свою корзину, вышла на улицу. Так как денег у нее не осталось ни сентимо и взять их было негде, она пошла по улице Империаль, направляясь к церкви святого Севастиана, и по дороге думала о доне Ромуальдо и его домочадцах — она столько раз их всех описывала, что уже сама верила в их существование. «Бог ты мой, совсем я умом тронулась,— укоряла она себя.— Сама выдумала этого дона Ромуальдо, а теперь мне кажется, будто он настоящий и может мне помочь. Какой там дон Ромуальдо, вся надежда на милостыню, собирать которую я и иду, может, что и перепадет с позволения Капралыпи». День выдался неплохой: как только Бенина пришла, Лощеный сообщил ей, что предстоят богатые похороны и свадьба. Невеста — племянница какого-то «уполномочного» министра, а жених... ну, этот... что в газетах пишут. Бенина заступила на свой пост, и вскоре какая-то сеньора подала ей два сентимо. Товарки Бенины попробовали вытянуть из нее, зачем ее приглашал к себе дон Карлос, но она отвечала уклончиво и односложно. Касиана решила, что сеньор де Трухильо скорей всего позвал к себе сенью Бенину, чтоб та приходила в его дом за остатками с господского стола, и слепая старуха на всякий случай стала обращаться с ней уважительно — а вдруг и ей что-нибудь перепадет.
На похоронах раздали не бог весть какую милостыню; устроители свадьбы расщедрились чуточку побольше, но зато собралось столько нищих из других приходов, что получилась давка и неразбериха, кто-то ухватил за пятерых, а кто-то остался т а1Ыз *. Когда из ризницы вышла разряженная в пух и прах невеста в сопровождении своей свиты, нищие налетели на процессию, как туча саранчи, шаферу разорвали пальто и помяли шляпу. Большого труда стоило ему стряхнуть с себя беспощадную стаю, пришлось швырнуть горсть мелочи в середину двора. Кто половчей, поживился, кто неповоротлив — только колени извозил в пыли. Капралыпа и Элисео пытались навести порядок, но, когда молодые и гости расселись по экипажам, вокруг церкви все еще бурлила толпа оборванцев, которые ругались и толкали друг друга. Расходились и снова сходились, чтобы поворчать напоследок. Это было похоже на мятеж, который идет к концу из-за того, что участники его выдохлись. Под конец слышались лишь отдельные выкрики: «Ты нахватал больше... отняли у меня мою долю... это нечестно... форменный грабеж...» Потешкица оказалась в числе тех, кто нахватал больше, но все равно изрыгала хулу на Капральшу и Элисео, подстрекая против них всю местную когорту. В конце концов пришлось вмешаться полиции и пригрозить, что заберут смутьянов, если они не угомонятся, и для нищих эта угроза прозвучала как слово божье. Пришлые убрались восвояси, а местные зашли в проход. За всю утреннюю кампанию Бенина добыла двадцать два сентимо, Альмудена — семнадцать. Про Ка-сиану и Элисео говорили, что они собрали по полторы песеты. Бенина и марокканец ушли вместе и, сетуя на горькую судьбу, отправились, как в прошлый раз, на площадь Прогресса, где присели у подножья памятника, чтобы поговорить о незадачах и заботах текущего дня. Бенина не знала, какому святому молиться: с тем, что удалось собрать, она не могла решить ни одной из своих проблем, потому что пора было рассчитаться с кое-какими мелкими долгами на улице Руда, чтобы поддержать свой кредит у лавочников и перебиться еще день-другой. Альмудена сказал, что ничем помочь ей не может, единственное, что он мог сделать — это отдать ей сейчас утреннюю выручку, а вечером — то, что соберет после обеда на своем обычном посту, на улице герцога Альбы, неподалеку от казармы Гражданской гвардии. Старушка отказалась воспользоваться его щедростью, ему самому надо что-то есть, чтобы не отдать богу душу, и марокканец ответил, что у себя, на Крус-дель-Растро, он как-нибудь протянет до ночи, выпьет кофе и подберет хлебные крошки. Бенина все равно отказалась принять такую помощь и вернулась к вопросу о заклятье, которым вызывают царя из-под земли, проявив веру и убежденность, вполне объяснимые ее затруднительным положением.
1 Здесь: ни с чем (лат.).
Неведомое и таинственное находит своих приверженцев в царстве отчаяния, где обитают души, которым начисто отказано в каком бы то ни было утешении.
— Я хочу сейчас же купить все, что нужно,— сказала бедная женщина.— Сегодня пятница, а завтра, в субботу, можно и попробовать.
— Ты покупать все вещи и не говорить...
— Понятно, ни словечком не обмолвлюсь. Попытка — не убыток, верно? Скажи мне еще вот что: это обязательно делать в полночь?
Слепой ответил утвердительно, повторил все правила, необходимые для того, чтобы заклинание возымело силу, а Бенина постаралась их хорошенько запомнить.
— Как я понимаю,— сказала она наконец,— ты до вечера будешь сидеть у фонтанчика на улице герцога Аль-бы. Если я что забуду, приду и спрошу у тебя, и еще ты повторишь со мной эту самую молитву. Мне ее всего трудней запомнить. Тем более если ты не переложишь ее на христианский язык, потому что в твоем наречии, друг мой милый, как я ни старайся, обязательно собьюсь.
— Если ты ошибаться, царь не приходить.
Озабоченная предстоящими трудностями, Бенина рассталась со своим другом, ей надо было раздобыть еще малую толику денег, чтобы добрать до той суммы, которая требовалась ей в этот день, и, уже не уповая на кредит, стала просить милостыню на углу улицы Сан-Мильян, неподалеку от входа в кафе «Золотой апельсин», донимая прохожих рассказом о своих бедах: и она-де только что из больницы, и муж ее свалился с лесов, и три недели у нее крошки во рту не было, и о прочих душераздирающих ужасах. Несчастной подавали, и она бы набрала и больше, если б не явился чертов фараон и не припугнул ее каталажкой в квартале Латина, если она быстренько не уберется подобру-поздорову. Тогда она пошла закупать все, что нужно для заговора, и это была очень трудная задача, ведь объясняться пришлось только знаками, а потом отправилась домой, тревожно размышляя о том, как выполнить колдовской обряд, чтоб госпожа ни о чем не догадалась. Тут был только один способ: выдумать, будто дон Ромуальдо сильно захворал и надо посидеть у его постели, а самой пойти к Альмудене... Но там может помешать Петра: мало того, что неверующий свидетель может испортить все дело, так еще и в случае удачного исхода эта пьянчужка пожелает забрать себе все сокровища, дарованные царем, или их часть... Конечно, лучше бы этот дар принесли не в виде драгоценных камней, а звонкой монетой или в банковских билетах, в пачках, стянутых резинкой, какие она видела в лавках менял. А то какая еще морока — ходить по ювелирам и продавать такую уйму жемчуга, сапфиров да бриллиантов... Ладно, пусть несут, что хотят, тут уж нечего придираться да капризничать.
Донью Паку она снова застала в дурном настроении, оттого что утром в дом заявился продавец одной из лавок и ругался грубыми, даже непристойными словами. Несчастная госпожа рыдала, рвала на себе волосы, умоляя свою верную подругу хоть из-под земли достать несколько дуро, чтобы она могла бросить их в лицо этому скоту лавочнику, а Бенина прикидывала так и сяк, но не могла найти способа разрешить этот ужасный конфликт.
— Милочка, ради всего святого, раскинь мозгами, придумай что-нибудь,— просила госпожа, обливаясь слезами.— Друзья познаются в беде. В безвыходном положении ничего не остается, кроме как подавить в себе стыд... Тебе не приходит в голову, как и мне, что выручить нас из беды мог бы твой дон Ромуальдо?
Служанка промолчала. Готовя еду госпоже, она лихорадочно перебирала в уме самые тонкие и хитрые комбинации. Когда донья Пака повторила свое предложение, Бенина как будто сочла его разумным.
— Дон Ромуальдо... Да, да. Схожу, попробую... Но не ручаюсь, сеньора, не ручаюсь. Может, усомнится... Одно дело творить милосердие, другое — давать деньги взаймы... А нам надо не меньше десяти дуро, иначе не обойтись... А что сказал этот грубиян Габино? Завтра опять придет скандалить?.. Скотина, разбойник... И торгует-то он непристойно!.. Значит, нужно десять дуро, и я не знаю, как дон Ромуальдо... За ним дело бы не стало, зато сестра его — крепкий орешек... Десять дуро!.. Пойду спрошу... Но не беспокойтесь, сеньора, если я припозднюсь. Не знаю, как такое дело спроворить... Смотря как они на это посмотрят, чего доброго скажут: «В другой раз...» Ну, я пошла; боюсь, приду поздно, но лучше поздно...
— Особенно, если придешь не с пустыми руками. Иди, милая, иди, умудри тебя господь. Будь у меня твои способности, я быстро вышла бы из этого переплета. Иди, а я помолюсь всем святым, какие есть на небесах, чтоб просветлили ум твой и вызволили нас обеих из этого чистилища. Прощай, милая.
Составив план действий, суливший, на ее трезвый взгляд, хоть слабую надежду на успех, Бенина направила свои стопы на улицу Медиодиа-Гранде, в ночлежный дом, принадлежавший ее подруге донье Бернарде.
XXI
Хозяйка заведения блистала своим отсутствием. Бенина застала лишь домоправительницу и ее помощника по имени Прието, который пользовался ее неограниченным доверием, он же вел учет еженощной сдачи в наем коек. Старушке ничего не осталось, как ждать — ведь эта пара «кумпаньонов» хозяйки не располагала средствами, в которых она нуждалась, чтобы разрешить приводившую ее в отчаяние проблему. Поговорили о том о сем (трудный год нынче, порядочных постояльцев все меньше, а тех, что норовят переночевать на дармовщинку, все больше), и Бенина решила спросить о Фраскито Понте; Прието ответил, что вчера вечером они вынуждены были отказать ему в ночлеге, так как он задолжал за семь коек и ничего не дал в погашение долга.
— Бедный сеньор!— вздохнула Бенина.— Значит, ночевал под открытым небом... Какое мучение в его-то годы... Мягко выражаясь, он стар, как замшелый пень.
Домоправительница сообщила ей, что дон Фраскито, не зная, где преклонить голову, нашел все же приют в доме Хорька на улице Медиодиа-Чика, в двух шагах отсюда. Вроде бы кто-то сказал, что он заболел. Узнав такую новость, Бенина тотчас позабыла о главной цели своего визита в это благословенное заведение и стала думать лишь о том, как бы узнать, что стряслось с бесприютным доном Фраскито. Она вполне успеет забежать на минутку в дом Хорька и успеть обратно к тому времени, когда вернется домой донья Бернарда. Сказано — сделано. И минут пять спустя настырная старушка вошла в некое подобие кабачка, служившего фасадом заведению Хорька, и первое, что она там увидела, была нахальная рожа Лукитаса, мужа Обдулии, который в компании таких же греховодников и двух-трех растрепанных девок сидел за небольшим круглым столиком, уставленным стаканами с дешевеньким красным и розовым вином, и играл в карты. Когда Бенина вошла, они как раз закончили кон, и зять доньи Паки, бросив на стол замызганные карты, которые были не чище, чем руки играющих, поднялся, покачиваясь, из-за стола, и заплетающимся языком с особым радушием, свойственным пьяным людям, предложил служанке своей тещи стаканчик вина.
— Спасибо, сеньорито, не надо, я уже немного выпила...— сказала старушка, выставив вперед ладонь в знак отказа.
Но хозяйский зять так пристал и его собутыльники таким дружным хором поддержали своего товарища,— ну, выпейте с нами, сеньора!— что Бенина отхлебнула немного из стакана, липкого от грязи. Не хотела вступать в пререкания с этими шалопаями из страха, как бы они не учинили скандал, и, ни слова не сказав беспутному Лукитасу о том, что он совсем забросил свою жену, перешла прямо к делу:
— А что, Фитюльки нет?
— Здесь я, к вашим услугам,— откликнулась тощая женщина, выходя из едва заметной щели за стойкой между полками с бутылками и графинами, служившей входом внутрь дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Ну конечно, сеньора донья Франсиска,— проговорила она, обнимая свою госпожу.— Неужели вы думали, что, раз уж мне попался такой распрекрасный и милый женишок, я оставлю его в нужде и не дам ему на краску для усов?
— Не думай, что отделаешься от меня шуточками, врунья, подлиза этакая...— бормотала побежденная и обезоруженная донья Пака.— Уверяю тебя, мне безразлично, что ты сделала, потому что от Трухильо я все равно бы ничего не взяла... Уж лучше умереть с голоду, чем замарать руки о его деньги... Отдай их, отдай кому хочешь, неблагодарная, только оставь меня в покое, пусть я умру, забытая тобой и всем светом.
— Так скоро мы с вами не умрем,— заявила служанка, хватаясь за корзину, чтоб поскорей накормить хозяйку.
— Ну, посмотрим, что за пакость ты мне сегодня притащила... Покажи-ка корзину... Послушай, и тебе не стыдно приносить своей госпоже такие дрянные ошметки мяса?.. А что там еще? Цветная капуста... Меня уже тошнит от цветной капусты, живот пучит, третий день подряд ты меня ею пичкаешь... Впрочем, для чего мы живем в этом мире, как не затем, чтоб страдать? Давай мне поскорей эту невозможную мешанину... А яиц купила? Ты же знаешь, что, если они не самые свежие...
— Ешьте, что бог послал, и не ворчите, оговаривать хлеб насущный — только всевышнего гневить.
— Ладно, милая, делай, как знаешь. Поедим того, что ты раздобыла, и возблагодарим господа. И сама поешь, а то мне больно видеть, как ты из сил выбиваешься, хлопоча о других, а о себе забываешь, этак недолго и свалиться. Подсаживайся ко мне и расскажи, что ты сегодня делала.
И они пообедали вдвоем, усевшись за кухонный стол, когда уже начало смеркаться. Донья Пака, горестно вздыхая после каждого глотка, делилась со служанкой одолевавшими ее мыслями:
— Скажи мне, Нина, ведь в мире столько диковинного и непостижимого, а нет ли такого средства или способа... не знаю, как сказать,— колдовства, что ли, с помощью которого мы могли бы от скудости прийти к изобилию, чтобы к нам, у кого ничего нет, перешло все лишнее, скопившееся в жадных руках?
— Как вы сказали, сеньора? Чтобы в мгновение ока мы из бедных стали богатыми и в нашем доме оказалось бы полно денег и всего, что бог сотворил на благо людям?
— Да, я именно это хотела сказать. Коли бывают на свете чудеса, так почему бы и с нами не случиться чуду, разве мы его не заслужили давным-давно?
-— А кто сказал, что оно не случится, что не будет и на нашей улице праздника?— ответила Бенина, в памяти которой вдруг ясно и поразительно четко всплыло заклятье Альмудены: с его помощью можно заполучить все земные блага.
XX
Идея слепого африканца и нарисованные им образы с такой силой овладели воображением Бенины, что она чуть было не рассказала госпоже об удивительной волшбе, которой вызывают владыку подземного царства. Однако сдержалась из опасения, как бы тайный обряд, став достоянием многих, не потерял силы, и сказала только, чхо, вполне возможно, в один прекрасный день, проснувшись поутру, они обнаружат в доме несметное богатство. Лежа в постели и слыша мерное дыхание доньи Паки — их кровати стояли рядом,— Бенина думала, что вся история, рассказанная Альмуденой,— самая настоящая сказка, и только набитый дурак примет ее всерьез. И все же мысль о заклинании не давала ей уснуть, приходила в голову снова и снова, казалась заманчивой и вполне разумной — словом, чем больше старалась Бенина от нее отделаться, тем упорней и настойчивей утверждалась она в ее мозгу.
«А что я потеряю, если попробую?— говорила она себе, ворочаясь под одеялом.— Может, все это и выдумки... А вдруг?.. Разве не случалось так, что побасенки оборачивались чистой правдой?.. Нет уж, я не успокоюсь, пока не попробую сама, завтра же, как только добуду деньжонок, куплю глиняную лампу, не говоря при этом ни слова. Только тут-то и заковыка: ума не приложу, как можно сторговать товар, ни слова не говоря... Что ж, притворюсь глухонемой... Потом поищу смолистую чурку — тоже все молчком. И пусть-ка мавр научит меня как следует этой молитве, чтоб я запомнила ее слово в слово...»
Ненадолго забывшись сном, Бенина проснулась в твердой уверенности, что в соседней комнате стоят огромные
плетеные корзины, полные бриллиантов, рубинов, сапфиров и жемчуга... В комнатах еще было темно, ничего не видно, но она нисколько не сомневалась, что сокровища здесь. Взяла спички и хотела было зажечь лампу, чтобы насладиться созерцанием драгоценных камней, но, зная, что донья Пака спит очень чутко, побоялась нарушить ее сон и отложила удовольствие до рассвета... Однако вскоре пришла в себя и посмеялась в душе: «Ну не дурочка ли я!.. Рано еще дожидаться сокровищ...» На рассвете ее разбудил лай двух огромных белых собак, выскочивших из-под кровати; у входной двери зазвонил колокольчик, Бенина соскочила с кровати и в одной рубашке побежала открывать, будучи уверена, что пришел какой-нибудь адъютант или еще какой придворный длиннобородого царя, одетого в зеленую мантию... Но на лестнице не было ни души.
Бенина собрала завтрак для госпожи, прибралась немного в доме и в семь часов, взяв на руку свою корзину, вышла на улицу. Так как денег у нее не осталось ни сентимо и взять их было негде, она пошла по улице Империаль, направляясь к церкви святого Севастиана, и по дороге думала о доне Ромуальдо и его домочадцах — она столько раз их всех описывала, что уже сама верила в их существование. «Бог ты мой, совсем я умом тронулась,— укоряла она себя.— Сама выдумала этого дона Ромуальдо, а теперь мне кажется, будто он настоящий и может мне помочь. Какой там дон Ромуальдо, вся надежда на милостыню, собирать которую я и иду, может, что и перепадет с позволения Капралыпи». День выдался неплохой: как только Бенина пришла, Лощеный сообщил ей, что предстоят богатые похороны и свадьба. Невеста — племянница какого-то «уполномочного» министра, а жених... ну, этот... что в газетах пишут. Бенина заступила на свой пост, и вскоре какая-то сеньора подала ей два сентимо. Товарки Бенины попробовали вытянуть из нее, зачем ее приглашал к себе дон Карлос, но она отвечала уклончиво и односложно. Касиана решила, что сеньор де Трухильо скорей всего позвал к себе сенью Бенину, чтоб та приходила в его дом за остатками с господского стола, и слепая старуха на всякий случай стала обращаться с ней уважительно — а вдруг и ей что-нибудь перепадет.
На похоронах раздали не бог весть какую милостыню; устроители свадьбы расщедрились чуточку побольше, но зато собралось столько нищих из других приходов, что получилась давка и неразбериха, кто-то ухватил за пятерых, а кто-то остался т а1Ыз *. Когда из ризницы вышла разряженная в пух и прах невеста в сопровождении своей свиты, нищие налетели на процессию, как туча саранчи, шаферу разорвали пальто и помяли шляпу. Большого труда стоило ему стряхнуть с себя беспощадную стаю, пришлось швырнуть горсть мелочи в середину двора. Кто половчей, поживился, кто неповоротлив — только колени извозил в пыли. Капралыпа и Элисео пытались навести порядок, но, когда молодые и гости расселись по экипажам, вокруг церкви все еще бурлила толпа оборванцев, которые ругались и толкали друг друга. Расходились и снова сходились, чтобы поворчать напоследок. Это было похоже на мятеж, который идет к концу из-за того, что участники его выдохлись. Под конец слышались лишь отдельные выкрики: «Ты нахватал больше... отняли у меня мою долю... это нечестно... форменный грабеж...» Потешкица оказалась в числе тех, кто нахватал больше, но все равно изрыгала хулу на Капральшу и Элисео, подстрекая против них всю местную когорту. В конце концов пришлось вмешаться полиции и пригрозить, что заберут смутьянов, если они не угомонятся, и для нищих эта угроза прозвучала как слово божье. Пришлые убрались восвояси, а местные зашли в проход. За всю утреннюю кампанию Бенина добыла двадцать два сентимо, Альмудена — семнадцать. Про Ка-сиану и Элисео говорили, что они собрали по полторы песеты. Бенина и марокканец ушли вместе и, сетуя на горькую судьбу, отправились, как в прошлый раз, на площадь Прогресса, где присели у подножья памятника, чтобы поговорить о незадачах и заботах текущего дня. Бенина не знала, какому святому молиться: с тем, что удалось собрать, она не могла решить ни одной из своих проблем, потому что пора было рассчитаться с кое-какими мелкими долгами на улице Руда, чтобы поддержать свой кредит у лавочников и перебиться еще день-другой. Альмудена сказал, что ничем помочь ей не может, единственное, что он мог сделать — это отдать ей сейчас утреннюю выручку, а вечером — то, что соберет после обеда на своем обычном посту, на улице герцога Альбы, неподалеку от казармы Гражданской гвардии. Старушка отказалась воспользоваться его щедростью, ему самому надо что-то есть, чтобы не отдать богу душу, и марокканец ответил, что у себя, на Крус-дель-Растро, он как-нибудь протянет до ночи, выпьет кофе и подберет хлебные крошки. Бенина все равно отказалась принять такую помощь и вернулась к вопросу о заклятье, которым вызывают царя из-под земли, проявив веру и убежденность, вполне объяснимые ее затруднительным положением.
1 Здесь: ни с чем (лат.).
Неведомое и таинственное находит своих приверженцев в царстве отчаяния, где обитают души, которым начисто отказано в каком бы то ни было утешении.
— Я хочу сейчас же купить все, что нужно,— сказала бедная женщина.— Сегодня пятница, а завтра, в субботу, можно и попробовать.
— Ты покупать все вещи и не говорить...
— Понятно, ни словечком не обмолвлюсь. Попытка — не убыток, верно? Скажи мне еще вот что: это обязательно делать в полночь?
Слепой ответил утвердительно, повторил все правила, необходимые для того, чтобы заклинание возымело силу, а Бенина постаралась их хорошенько запомнить.
— Как я понимаю,— сказала она наконец,— ты до вечера будешь сидеть у фонтанчика на улице герцога Аль-бы. Если я что забуду, приду и спрошу у тебя, и еще ты повторишь со мной эту самую молитву. Мне ее всего трудней запомнить. Тем более если ты не переложишь ее на христианский язык, потому что в твоем наречии, друг мой милый, как я ни старайся, обязательно собьюсь.
— Если ты ошибаться, царь не приходить.
Озабоченная предстоящими трудностями, Бенина рассталась со своим другом, ей надо было раздобыть еще малую толику денег, чтобы добрать до той суммы, которая требовалась ей в этот день, и, уже не уповая на кредит, стала просить милостыню на углу улицы Сан-Мильян, неподалеку от входа в кафе «Золотой апельсин», донимая прохожих рассказом о своих бедах: и она-де только что из больницы, и муж ее свалился с лесов, и три недели у нее крошки во рту не было, и о прочих душераздирающих ужасах. Несчастной подавали, и она бы набрала и больше, если б не явился чертов фараон и не припугнул ее каталажкой в квартале Латина, если она быстренько не уберется подобру-поздорову. Тогда она пошла закупать все, что нужно для заговора, и это была очень трудная задача, ведь объясняться пришлось только знаками, а потом отправилась домой, тревожно размышляя о том, как выполнить колдовской обряд, чтоб госпожа ни о чем не догадалась. Тут был только один способ: выдумать, будто дон Ромуальдо сильно захворал и надо посидеть у его постели, а самой пойти к Альмудене... Но там может помешать Петра: мало того, что неверующий свидетель может испортить все дело, так еще и в случае удачного исхода эта пьянчужка пожелает забрать себе все сокровища, дарованные царем, или их часть... Конечно, лучше бы этот дар принесли не в виде драгоценных камней, а звонкой монетой или в банковских билетах, в пачках, стянутых резинкой, какие она видела в лавках менял. А то какая еще морока — ходить по ювелирам и продавать такую уйму жемчуга, сапфиров да бриллиантов... Ладно, пусть несут, что хотят, тут уж нечего придираться да капризничать.
Донью Паку она снова застала в дурном настроении, оттого что утром в дом заявился продавец одной из лавок и ругался грубыми, даже непристойными словами. Несчастная госпожа рыдала, рвала на себе волосы, умоляя свою верную подругу хоть из-под земли достать несколько дуро, чтобы она могла бросить их в лицо этому скоту лавочнику, а Бенина прикидывала так и сяк, но не могла найти способа разрешить этот ужасный конфликт.
— Милочка, ради всего святого, раскинь мозгами, придумай что-нибудь,— просила госпожа, обливаясь слезами.— Друзья познаются в беде. В безвыходном положении ничего не остается, кроме как подавить в себе стыд... Тебе не приходит в голову, как и мне, что выручить нас из беды мог бы твой дон Ромуальдо?
Служанка промолчала. Готовя еду госпоже, она лихорадочно перебирала в уме самые тонкие и хитрые комбинации. Когда донья Пака повторила свое предложение, Бенина как будто сочла его разумным.
— Дон Ромуальдо... Да, да. Схожу, попробую... Но не ручаюсь, сеньора, не ручаюсь. Может, усомнится... Одно дело творить милосердие, другое — давать деньги взаймы... А нам надо не меньше десяти дуро, иначе не обойтись... А что сказал этот грубиян Габино? Завтра опять придет скандалить?.. Скотина, разбойник... И торгует-то он непристойно!.. Значит, нужно десять дуро, и я не знаю, как дон Ромуальдо... За ним дело бы не стало, зато сестра его — крепкий орешек... Десять дуро!.. Пойду спрошу... Но не беспокойтесь, сеньора, если я припозднюсь. Не знаю, как такое дело спроворить... Смотря как они на это посмотрят, чего доброго скажут: «В другой раз...» Ну, я пошла; боюсь, приду поздно, но лучше поздно...
— Особенно, если придешь не с пустыми руками. Иди, милая, иди, умудри тебя господь. Будь у меня твои способности, я быстро вышла бы из этого переплета. Иди, а я помолюсь всем святым, какие есть на небесах, чтоб просветлили ум твой и вызволили нас обеих из этого чистилища. Прощай, милая.
Составив план действий, суливший, на ее трезвый взгляд, хоть слабую надежду на успех, Бенина направила свои стопы на улицу Медиодиа-Гранде, в ночлежный дом, принадлежавший ее подруге донье Бернарде.
XXI
Хозяйка заведения блистала своим отсутствием. Бенина застала лишь домоправительницу и ее помощника по имени Прието, который пользовался ее неограниченным доверием, он же вел учет еженощной сдачи в наем коек. Старушке ничего не осталось, как ждать — ведь эта пара «кумпаньонов» хозяйки не располагала средствами, в которых она нуждалась, чтобы разрешить приводившую ее в отчаяние проблему. Поговорили о том о сем (трудный год нынче, порядочных постояльцев все меньше, а тех, что норовят переночевать на дармовщинку, все больше), и Бенина решила спросить о Фраскито Понте; Прието ответил, что вчера вечером они вынуждены были отказать ему в ночлеге, так как он задолжал за семь коек и ничего не дал в погашение долга.
— Бедный сеньор!— вздохнула Бенина.— Значит, ночевал под открытым небом... Какое мучение в его-то годы... Мягко выражаясь, он стар, как замшелый пень.
Домоправительница сообщила ей, что дон Фраскито, не зная, где преклонить голову, нашел все же приют в доме Хорька на улице Медиодиа-Чика, в двух шагах отсюда. Вроде бы кто-то сказал, что он заболел. Узнав такую новость, Бенина тотчас позабыла о главной цели своего визита в это благословенное заведение и стала думать лишь о том, как бы узнать, что стряслось с бесприютным доном Фраскито. Она вполне успеет забежать на минутку в дом Хорька и успеть обратно к тому времени, когда вернется домой донья Бернарда. Сказано — сделано. И минут пять спустя настырная старушка вошла в некое подобие кабачка, служившего фасадом заведению Хорька, и первое, что она там увидела, была нахальная рожа Лукитаса, мужа Обдулии, который в компании таких же греховодников и двух-трех растрепанных девок сидел за небольшим круглым столиком, уставленным стаканами с дешевеньким красным и розовым вином, и играл в карты. Когда Бенина вошла, они как раз закончили кон, и зять доньи Паки, бросив на стол замызганные карты, которые были не чище, чем руки играющих, поднялся, покачиваясь, из-за стола, и заплетающимся языком с особым радушием, свойственным пьяным людям, предложил служанке своей тещи стаканчик вина.
— Спасибо, сеньорито, не надо, я уже немного выпила...— сказала старушка, выставив вперед ладонь в знак отказа.
Но хозяйский зять так пристал и его собутыльники таким дружным хором поддержали своего товарища,— ну, выпейте с нами, сеньора!— что Бенина отхлебнула немного из стакана, липкого от грязи. Не хотела вступать в пререкания с этими шалопаями из страха, как бы они не учинили скандал, и, ни слова не сказав беспутному Лукитасу о том, что он совсем забросил свою жену, перешла прямо к делу:
— А что, Фитюльки нет?
— Здесь я, к вашим услугам,— откликнулась тощая женщина, выходя из едва заметной щели за стойкой между полками с бутылками и графинами, служившей входом внутрь дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29