В его
спокойных чертах отразилась навсегда истина, в которой протекло все его
существование. В скрещённых на груди руках лежал последний внешний симв
ол безыскусственной простой веры, руководившей им в жизни. Его могучий а
брис необыкновенной силы говорил в величии смерти об исполненных им сла
вных делах.
При жизни Раймунд Вард был для своего сына образцом самого почтённого из
всех человека; мёртвым он остался во всех отношениях несравненным, бесп
одобным, высшим существом. Не все ли равно для Жильберта, что он безмолвен
, ведь он всегда говорил правду, Ц что он неподвижен, как камень, но при жиз
ни его рука была быстра и ради доброго дела наносила удары, о которых все п
омнили. Не все ли равно, что он теперь глух, но он слышал крики слабых и спас
ал их; что он слеп, но его глаза не раз видели свет победы и смело взглянули
на честную смерть. Он покоился навсегда в сердце своего сына честным, иск
ренним, храбрым и сильным, каким был он во всем. В то время, как сдерживаемы
е слезы жгли Жильберту мозг, он повернул свои глаза в другую сторону. Не ра
з желал он видеть свою мать покоившейся рядом с отцом в её телесной оболо
чке, но сохранившейся для сына в том, что не умирает в женщине Ц любимой и
почитаемой Ц через поучения в памяти её потомков; он хотел, чтобы она ост
алась навсегда матерью в его сыновней памяти.
Вопреки этим утешительным мыслям, вызвавшим воспоминания о семейном оч
аге, перед ним являлась эта женщина не той, как он представлял её всегда, а
какой её видели иногда другие. Отвратительнейший и безвозвратный прост
упок, совершённый ею, отпечатал на её лице свой след, и в бессознательной п
амяти Жильберта восстали подробности оскорбления, когда его любовь впе
рвые была отброшена ею. Её холодные черты были твёрды, как камень, глубоки
е синие глаза Ц лживы и без веры, тонкие и красные губы презрительно улыб
ались, показывая мелкие и хищные зубы, а в рыжих волосах виднелся оттенок
пламени.
Лучше было бы ей умереть, в тысячу раз лучше ей исчезнуть раньше времени, ч
ем её сыну сохранить такое воспоминание о своей матери.
Черты её лица отгравировались остриём его первого горя на самой болезне
нной части его сердца; едкая горечь новой и неестественной ненависти все
глубже снедала его с каждым днём. А когда, против воли Жильберта, его ум ос
танавливался на ней и сознавал, что проклинает ту женщину, которая родил
а его, тогда в отчаянии он предавался мысленно религиозной жизни.
Но хотя монастырь привлекал Жильберта, взывал к наилучшей стороне его пр
ироды, в то время, когда смерть коснулась его своим крылом, теперь же привл
екательность была уже не совсем та, гораздо менее непреодолимая. Он поня
л, что монастырь был бы единственной возможной жизнью для лиц, прошедших
через серию неудач, от света к мраку, от счастья к горю… Он годился для люд
ей, ничего более не любящих и ни на что не надеющихся, которые ничего не мо
гут более ненавидеть и предаются полному отчаянию. Они ищут покой, как ед
инственное земное благо, которое они ещё могут изведать, в монастыре же е
го было довольно. Надежда умерла в их настоящей жизни, и они искали освеже
ние в надежде будущей жизни. Монастырь был хорош для несостоятельных в л
юбви и в борьбе. Но должна же быть другая форма существования для тех лиц,
молодость которых была ранена, но не умерла, кровь Ц ещё сильна и тепла, в
оля пылка для добра и зла, для людей, которым ещё предстояла борьба. В ней о
ни должны иметь средство против судьбы, которое не было бы оскорблением
Бога. Эта борьба не была бы сопротивлением воле Божьей и возмущением. Доб
родетель не означала бы в ней темницы для души и тела, а надежда на спасени
е Ц монашеской кельи.
Как большинство энтузиастов, знающих жизнь лишь по догадкам и полных вро
ждённой веры в существование добра, Жильберт мечтал осуществить гармон
ию обеих противоположностей Ц религиозной жизни и светской. Подобные м
ечты казались ему несбыточными даже в то время, когда они служили базисо
м самой идее рыцарства, и когда многие из искренних и храбрых людей почти
добились перенести их в действительную жизнь, наскоро, как никогда не до
пустило бы современное общество, хотя бы так было на небе. Религиозная ид
ея крепко засела в душе Жильберта, и он взял в привычку участвовать в хоре
во время большей части монастырской службы и носил всегда послушническ
ую рясу, служившую ему прежде больничной одеждой. Теперь, отправляясь по
свету искать счастья, он чувствовал себя странно в светской одежде, перч
атках и шпорах и предпочитал им монашескую рясу. Он чувствовал, что даже в
деятельной жизни он не избавится от монашеского инстинкта совсем, и что
для него самого так было лучше. Он находился на узком и опасном берегу меж
ду прошедшим и настоящим, куда, рано или поздно, приводится судьбой всяки
й человек сердца, и где каждый шаг влечёт за собой падение, а падение близк
о к погибели.
Внезапно от него отняли силой предметы, ради которых он существовал, он и
х любил и надеялся на них. Теперь у него не осталось более ни ключа к счаст
ью, ни надежды, ни руководителя; со всех сторон перед ним открывалась отвр
атительная, но притягательная сила отчаяния.
Даже воспоминание его первой любви задёрнулось мрачной завесой, так как
он знал о неотменяемости церковного запрещения, и при его настроении ума
думать о Беатрисе ему казалось искушением и смертельным грехом.
Покидая Англию без всякой определённой цели, но со смутным намерением от
правиться в Иерусалим, он скорее повиновался ширингскому аббату, чем сле
довал его дружескому совету; в этом повиновении сильно чувствовалось ук
оренившееся в нем монастырское правило. Ламберт Клер, прежде всего как с
ветский человек, а не духовный, сердечный, а не настоятель монахов, хорошо
понял состояние души Жильберта и предложил ему лучшее лекарство. По его
мнению, излечение разбитого сердца, если таковое есть, не состоит в уедин
ении и молитве, а в борьбе против ран и уколов светской жизни. Он натолкнул
Жильберта на жизнь, какую ведут другие лица аристократического происхо
ждения, советуя ему предпринять паломничество в Святую Землю, как средст
во удовлетворить свои религиозные стремления.
Что касается до материальной помощи, полученной от него Жильбертом, в то
т бескорыстный век небогатый джентльмен не считал стыдом принять денеж
ный подарок от богатой и могущественной личности, как ширингский аббат,
в уверенности нажить состояние с помощью собственных рук и сторицей упл
атить долг.
Считая свою обитель гораздо выше политических распрей и тайно насмехая
сь над своими двоюродными братьями, поддерживавшими дело выскочки коро
ля Стефана, аббат посоветовал Жильберту отправиться прямо ко двору Готф
рида Плантагенета, герцога Нормандского, великого сенешаля Франции и му
жа императрицы Матильды, законной королевы Англии.
Туда-то и отправился молодой человек в сопровождении Дунстана, ехавшего
слева на его втором коне, и саксонца Альрика, конюха и стрелка, ехавшего з
а ними на сильном муле, нагруженном багажом Жильберта.

VI

Это происходило в первое время могущества Готфрида Нормандского. Два ил
и три раза он являлся из Анжу со своими воинами и слугами, рассчитывая овл
адеть законным наследием жены. Много раз его вытесняли и высылали из его
владений, но наконец он победил. Железная воля этого человека, раса котор
ого дала Англии четырнадцать королей, принудила Нормандию подчиниться.
С тех пор он царствовал мирно. Однако он не завязал, как желал бы для своей
поддержки, ни солидной дружбы, ни сильных союзов. Вместе с тем он хотел доб
иться помощи для своей жены в продолжительной борьбе, которую она вела з
а корону Англии.
Обыкновенно он заменял себя в своей обязанности сенешаля Франции делег
атом, но с недавнего времени он решил съездить лично в Париж. Он надеялся в
ойти в соглашение с Людовиком Юным, а, может быть, также с красавицей-коро
левой Элеонорой, феодальной государыней, по собственному праву, в Гиени,
Пуату и Аквитании, что делало её могущественнее самого короля.
Случилось так, что Жильберт, прежде чем достигнуть места назначения, вст
ретил блестящий кортеж, направлявшийся по большой дороге в его сторону.
Он состоял, по меньшей мере, из двухсот всадников и стольких же пешеходов,
за которыми следовали навьюченные мулы. Дорога становилась узкой на мес
те встречи молодого человека с кортежем, и Жильберт сообразил, что ему с д
вумя слугами невозможно проехать. Хотя ему казалось неестественным уст
упить дорогу кому бы то ни было, но он понял, что перед этой маленькой арми
ей благоразумнее отступить. В этой части дороги образовалась живая изго
родь из куста терновника, и Жильберт с своими слугами был принуждён почт
и углубиться в него, когда перед ним проехали рысью четыре рыцаря в велик
олепных одеждах, находившиеся во главе кортежа. Они бросили на него пытл
ивый и несколько высокомерный взгляд, так как не могли не заметить, что Жи
льберт чужеземец, а для путешественника его свита была слишком ничтожна
. Он же просто смотрел на них, пока они проезжали, так как его глаза были уст
ремлены на приближавшуюся кавалькаду. Это был настоящий поток разнообр
азной одежды, богатых и великолепных оттенков, направлявшийся между неж
ной зеленью листвы прямо к Жильберту. Все эти люди мирно двигались, и хотя
над ними возвышался штандарт, но он был свернут в кожаном чехле.
Окружавшие его рыцари были в одежде из богатой пурпуровой, зеленой или т
емно-коричневой ткани, сверкавшей золотом, сиявшей серебром и блиставше
й сталью, что разнообразило здесь и там тёмные цвета бархата и сукна.
Позади штандарта ехали верхом мужчина и мальчик, а за ними следовали дру
гие рыцари.
Рыцарь, ехавший на громадном нормандском белом и сильном коне, держался
в стороне от дороги. Громадное животное небрежно переступало крупным, тя
жёлым шагом, встряхивая, время от времени, своей толстой белой головой, с с
еро-железного цвета холкой и тщательно приглаженной гривой. Рыцарь сиде
л на седле прямо и как прикованный; его сильная рука легко перебирала не с
лишком короткую, не слишком длинную одноцветную уздечку, следуя за шагом
лошади. Очевидно, это был человек прекрасного роста, не чрезмерно высоки
й, но в высшей степени красиво сложенный, с манерами юноши, хотя уже перест
упил зрелый возраст, судя по его жёстким чертам и по лбу, изборождённому м
орщинами. Его серые и глубокие глаза прямо и пристально смотрели из-под ч
ёрных бровей, странно противоречивших его серо-железистого цвета волос
ам. Было что-то непоколебимое и роковое в гладко выбритой челюсти, широко
м и плоском подбородке, в большом и энергичном рте, нечто странно-прочное
, противоречившее богатой изысканности его великолепной одежды, как буд
то этот человек и его воля должны были пережить моду их времени.
Мальчику, ехавшему рядом с ним, было немного более двенадцати лет, и он пох
одил, и, вместе с тем, не походил на него. Это был плотный, высокий юноша, с ко
роткими ногами и сильнее своих лет. Всякий мог заметить, что он никогда не
будет обладать красотой, совершенством сложения и грацией манер своего
отца. Зато в его лице было кое-что, напоминавшее личную силу отца, и отража
лась даже большая независимость. Серые глаза были те же самые, но более сб
лиженные и слишком созерцательные для его лет, а длинный нос был скорее п
лоский, чем заострённый. Его широкие и прямые губы, соединённые и сжатые, п
оказались бы энергичными даже у сформировавшегося мужчины. Мальчик уве
ренно сидел на своём маленьком сером андалузском жеребце, как будто он в
сю свою жизнь провёл в седле. Его двенадцатилетняя рука с большей уверен
ностью сжимала уздечку, чем когда-либо делал его отец.
Было что-то столь царственное и возвышенное в манерах отца и мальчика, чт
о Жильберт, привыкший к нормандской учтивости, невольно выпрямился в сед
ле, насколько ему позволили его длинные стремена, и, считая совершенно ес
тественным приветствовать владельца земли, на которой он находится, при
поднял шляпу. Рыцарь ответил на поклон движением руки и пристально взгля
нул на Жильберта, затем, к большему удивлению молодого человека, он остан
овился, а мальчик, находившийся возле него, отодвинулся на некоторое рас
стояние, чтобы не быть на дороге между ними. В продолжение нескольких сек
унд ни тот, ни другой не произнесли ни слова. Потом старший из них, как бы ож
идая нечто, чего чужеземный путник должен был не знать, добродушно улыбн
улся и заговорил. Его голос был сильный и мужественный, но в то же время яс
ный и нежный.
Ц Вы не здешний, сударь, Ц сказал он утвердительным, а не вопросительны
м тоном.
Ц Я из Англии, сударь, Ц ответил Жильберт, слегка склоняясь в седле.
Незнакомец пристально взглянул на него и нахмурился, зная, что немногие
джентльмены отказались присягнуть королю Стефану.
Ц Из Англии!.. Ц воскликнул он. Ц Что же вы можете делать в Нормандии, мол
одой человек? Друзья Стефана найдут здесь мало дружелюбия.
Ц Я не из друзей Стефана, Ц заметил Жильберт, выпрямляясь в седле с неск
олько высокомерным видом. Ц Напротив, я из тех, которые желали бы укороти
ть его царствование от долголетия жизни, а тело от головы.
Широкое, прекрасное лицо мужчины смягчилось в улыбку. Сын же его, сначала
рассматривавший Жильберта с недоверием, при этих словах откинул голову
назад и засмеялся.
Ц Я полагаю, вы за императрицу? Ц сказал старший незнакомец. Ц Почему ж
е вы не в Глостере?
Ц Сударь, Ц ответил Жильберт, Ц Стефан лишил меня замка и земель, и я ск
орее предпочёл отправиться искать по свету счастье, чем просить их у кор
олевы, так как ей нечего более раздавать.
Ц Вы могли бы сражаться за неё, Ц возразил рыцарь.
Ц Да, сударь, я это делал и сделаю ещё, если нормандские джентльмены поже
лают переправиться через море и также сражаться, Ц сказал Жильберт. Ц Н
о дело находится теперь в том положении, что рискнувший прервать перемир
ие сломит себе шею, не оказав услуги императрице. В ожидании, я отправляюс
ь ко двору герцога Нормандского, и если я могу ему служить, я это сделаю, ес
ли нет Ц я отправлюсь далее.
Ц Кто же вы, сударь, ищущий герцога?
Ц Я Ц Жильберт Вард, и мой отец владел в графстве Гертфордском замком Ст
ок-Режисом, полученным от герцога Вильгельма. Но Стефан отнял его у меня,
пока я лежал больной в Ширингском аббатстве, и отдал другому. А ваше имя, с
ударь, я хотел бы его знать?
Ц Готфрид Плантагенет, Ц спокойно ответил герцог, Ц и вот мой сын Генр
их, который, милостью Божьей, будет английским королём.
При этом имени Жильберт вздрогнул; затем он в первый раз заметил, что на их
бархатных шляпах находился маленький сухой побег шильной травы. Он соск
очил с лошади и, обнажив голову, подошёл совсем близко к стременам герцог
а.
Ц Извините меня, герцог, я должен бы вас узнать.
Ц Это трудно, Ц ответил Готфрид, Ц вы меня никогда ранее не видали. Но т
ак как вы ехали ко мне и чтобы мне служить, то садитесь на лошадь и следуйт
е за мной в Париж, куда мы отправляемся.
Жильберт снова вскочил в седло и хотел присоединиться к свите молодых ор
уженосцев, находившихся позади пяти рядов рыцарей, следовавших за герцо
гом. Но Готфрид не хотел, чтобы Жильберт занял немедленно своё место, раду
ясь иметь известие о продолжительной борьбе в Англии, конец которой долж
ен был возвести на английский трон одного из Плантагенетов. Он предложил
юноше множество вопросов, на которые Жильберт отвечал, как мог лучше, хот
я на некоторые из них было не легко ответить. Юный Генрих слушал все, что г
оворилось, с суровым лицом и с серьёзными глазами.
Ц Если бы я был на месте моей матери, Ц сказал он наконец после паузы, Ц
я отрезал бы голову Стефану в его Бристольском замке.
Ц И твой дядя Глостер был бы приговорён к смерти женой Стефана.
Готфрид, сказав эти слова, посмотрел с некоторым любопытством на сына.
Ц Она не сделала бы этого, Ц возразил Генрих. Ц Стефан умер, и война око
нчилась бы. Но если бы даже она убила дядю, что же из этого? Корона Англии ст
оит, по крайней мере, одной жизни!
Жильберт удивился жестокости молодого человека, но хранил молчание. Он б
ыл тоже удивлён, что герцог ничего ему не ответил, и слова одного и молчани
е другого заранее ясно предсказывали будущность королевства. Слова мал
ьчика казались Жильберту бессердечными и не рыцарскими. Он был прежде вс
его человек сердца. Это первое впечатление, произведённое на него скорос
пелым юношей, было ошибочно, потому что Генрих выказал себя позже справе
дливым и добрым, хотя часто бывал строгим и мстительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34