Такая умная такая красивая девочка! Так удивительно было смотреть, как она растет у меня на руках, превращается в молодую женщину...
– А ваша жена? – спросила Аббана.
– Ну, должен же я был когда-нибудь жениться! – сказал Роол. При каждом упоминании о своей жене он немного светлел лицом. – Софена, правда, поначалу противилась. Маленькая еще была, что с нее взять! Полагала, глупышка, будто я хочу ее бросить ради чужой женщины. Сколько слез пролила! Бывало, зайду к ней в комнату попрощаться на ночь – а мы всегда прощались на ночь, чтобы ей страшное не снилось, – а она, бедняжка, плачет. Так почти всю ночь и просижу с ней, все утешаю. Но когда мы начали жить втроем, дело наладилось. Софена даже повеселела. Я несколько лет собирал деньги для Академии. Хотел, чтобы она училась.
Аббана слушала простодушный рассказ Роола и до крови кусала себе губы. Он ни о чем не догадывался! Благословенная слепота. Мысленно Аббана дала себе клятву: Роол никогда не узнает о том, что Софена считала его предателем.
– Мне дорого все, что связано с сестрой, – говорил Роол. – Ее привычки, ее вещи. Сохранились ее студенческие работы? Я бы забрал их. Может быть, они считаются собственностью Академии? Я бы их выкупил.
– Работы? – не поняла Аббана.
– Она хорошо рисовала, – пояснил Роол.
– Нет, к сожалению, – сказала Аббана, – в Академии ни одной ее работы нет.
– Должно быть, у нее не было времени взять в руки кисть, – кивнул Роол. – Если вы когда-нибудь побываете у нас, я покажу вам. Я храню все ее рисунки, даже совсем детские. Чем она увлекалась? Может быть, у нее... – Роол смущенно засмеялся. – Может быть, у нее был молодой человек, возлюбленный?
– В последнее время она нашла родственную душу, – ответила Аббана. Хорошо, что Роол спросил об этом, легче будет разговаривать. Врать не придется. – Это очень интересный студент. Поэт. У него оригинальные эстетические теории. Софена любила с ним разговаривать. Думаю, они стали близкими друзьями.
– Я бы хотел с ним познакомиться, – сказал Роол. – Он посвящал ей стихи?
– Я спрошу, – обещала Аббана. – Нынче же отыщу его и спрошу.
Роол вздохнул, задрал голову, осмотрел хвойное дерево, нижние ветви которого были покрыты золотистыми круглыми шишечками.
– Удивительный здесь воздух! – проговорил он. – У нас в поместье тоже недурно. Софена вам рассказывала? У нас маленькое поместье. Недавно мы рассчитались с последними долгами. Так что, думаю, будет что оставить детям.
– О! – сказала Аббана.
– Девочка, – сказал Роол. – Пока что только одна девочка. Мы с женой очень довольны. Софена вам не рассказывала? Ей уже два года.
– Софена? – пробормотала Аббана.
О племяннице подруги она тоже никогда не слышала. Должно быть, рождение дочери было частью того «предательства», в котором Софена обвиняла брата.
Роол понял слова Аббаны по-своему.
– Вы угадали, – сказал он. – Доченьку мы назвали в честь сестры. Софена-маленькая.
Аббана прикрыла глаза, и образ погибшей подруги предстал перед ее мысленным взором. Хмурясь, Софена кривила губы. «Софена-маленькая, можешь себе представить? Сю-сю-сю... Это все ОНА. Это ЕЕ влияние. ОНА превратила моего всемогущего, моего прекрасного брата в жалкую тряпку... Это из-за НЕЕ он меня предал!»
Аббана тряхнула головой. Нет, человек, стоявший рядом с ней, вовсе не был жалкой тряпкой. Простоват и чересчур открыт – как многие дворяне, проводящие свою жизнь в глуши, – это да. Но не более.
– Я хочу познакомить вас с Элизахаром, – сказала Аббана. – С ним вы можете говорить так же просто, как и со мной. Он – друг.
– Друг Софены?
– Скорее, ваш.
Роол удивился:
– Мой? Но ведь мы еще не знакомы!
– Полагаю, он вам объяснит лучше, – произнесла Аббана. – Внимательно выслушайте его, и если он даст вам совет – последуйте его совету.
Роол проницательно глянул на девушку:
– Он что-то знает о смерти моей сестры? Что-то такое, о чем вы не решаетесь мне сказать?
– Дорогой мой, – повинуясь порыву, Аббана обхватила Роола руками и прижалась головой к его груди, – дорогой брат... Я не знаю. Я только знаю, что это... было ужасно!
Она расплакалась, и Роол осторожно провел рукой по ее волосам.
Элизахара они нашли возле оптической лаборатории. Фейнне слушала вялотекущий диспут на скучную тему и ждала случая все-таки поговорить с магистром Алебрандом о своем приключении. Дуэль со смертельным исходом отодвинула все прочие заботы на задний план. Однако возможность вновь побывать в мире, где Фейнне способна видеть, оставалась для девушки слишком заманчивой, чтобы отказаться от второй попытки.
Элизахар заметил Аббану, которая призывающе махала ему рукой, шепнул Фейнне на ухо, что вернется сразу, как только закончится диспут, и покинул скамью.
Роол сразу понравился ему, и Элизахар даже не стал скрывать этого обстоятельства.
– Вы брат Софены? Сказал бы вам – добро пожаловать, да только какое тут добро... Не уберегли мы вашу девочку.
У Роола сразу задрожали губы. «Зачем он так сказал? – подумала Аббана. – Довел человека до слез». Она глянула на Элизахара и поразилась выражению его лица. Телохранитель Фейнне смотрел на Роола с глубоким сердечным сочувствием.
– Вы тоже учились вместе с ней? – спросил Роол.
Элизахар покачал головой.
– Что вы – нет! Я прислуживаю одной госпоже.
– Она слепая, – быстро добавила Аббана. – Это она подарила Софене то белое платье, в котором... в котором ее убили.
– Вы не похожи на лакея, – заметил Роол.
– Смотря какие задачи стоят перед прислугой, – пояснил Элизахар. – У моей госпожи, разумеется, есть горничная. Точнее, няня. Очень строгая пожилая дама. Ругает меня почем зря!
– Воспитывает? – улыбнулся Роол.
– Не без этого. Должно быть, заслужил. Хорошо еще, что она ростом чуть побольше мыши, а то ведь била бы меня смертным боем!
– Давайте сядем, – предложила Аббана. – В беседке. – Мы с Софеной любили там болтать о разных вещах.
– Пойдемте туда! – попросил Роол. – Ей нравилось это место?
– Очень красивое, – заверила Аббана.
– Госпожа Аббана, – вдруг обернулся к ней Элизахар, – я хотел попросить вас об одном одолжении. Разговор, как мне кажется, у нас с господином Роолом будет не короткий, а диспут скоро закончится... И госпожа Фейнне останется без присмотра. Мне бы не хотелось…
– Просите, чтобы я провела с ней время, пока вы разговариваете?
– Все равно ничего нового вы из этого разговора не узнаете. Вы ведь были там, когда... все произошло, не так ли? Да и сам разговор неизбежно получится тяжелый.
– Ладно, – махнула рукой Аббана. – Вы правы. Я, кажется, больше не выдержу воспоминаний...
Она махнула рукой обоим, крикнула «увидимся» и побежала к лаборатории, где один «оппонент» уныло доказывал целесообразность обучения полетам в раннем детстве, а другой так же скучно ему возражал, приводя доводы, вроде: «...и потом от младших братьев житья не будет...»
Беседка стояла пустая, окруженная густыми кустами, подстриженными в форме шаров.
– Я бы хотел купить здесь несколько саженцев, если такое возможно, – проговорил Роол. И смутился: – Вам, наверное, кажется странным, что в такой момент я могу рассуждать о саженцах!
– Вовсе нет, – заверил его Элизахар. – Даже самому страшному горю нельзя отдавать себя на растерзание. У вас ведь имение? Сад, наверное, большой?
– Да, и сад, и хороший лес, – покивал Роол. – У нас хорошо – дома...
Он замолчал. Элизахар смотрел на него, и бывшему солдату казалось, будто он в состоянии рассмотреть, как в темных, чуть расширенных зрачках Роола отражаются деревья, старый дом, огонь в очаге, милые лица жены и маленькой дочки. Все то, чего у Элизахара никогда не было – и никогда не будет.
– У соседей сожгли дом, – задумчиво молвил вдруг Роол. – Впрочем, какие они нам соседи! Полдня до них ехать – и то если рысью, а если пешком, так вообще за два дня не доберешься... Однако дым был виден. В небе далеко видно.
И снова он затих, а Элизахар подумал о том, как далеко стелется дым в голубом, просторном небе...
Наконец, спохватившись, он спросил:
– Как же это вышло, что дом сожгли? Разбойники?
Роол покачал головой.
– Крестьяне. Недовольны, что кровь Эльсион Лакар – как они заявляют – тут господствует. Ну, дескать, белый хлеб, эльфийская пакость, от нее человек мрет раньше времени... Разные глупости. Он двух-трех говорунов высек, а они взяли и спалили у него дом.
Он вздохнул.
– Темный народ, – сказал Элизахар. Как всякий солдат, он не слишком жаловал крестьян.
– Так ведь что удумали! – продолжал Роол, все тем же ровным, спокойным тоном. – На борозде, представьте себе, нашли двухголового теленка.
– У вас? – удивился Элизахар. Почему-то при виде брата Софены ему думалось, что у такого человека ни бунтов, ни двухголовых телят, ни какого-нибудь иного неустройства попросту быть не может.
– Какое – у меня! – махнул рукой Роол вяло. – Нет, у того соседа. У которого дом сожгли. Ну, и началось. Дескать, все от эльфов. Это, мол, все эльфийская кровь отравила. Теперь вот уродцы рождаются, сперва у скотины а там и до человеков недалеко... Ну, знаете, как оно бывает... слово за слово... Вот и дом спалили.
– Хозяева-то уцелели? – спросил Элизахар.
Роол кивнул. И добавил:
– Уехали в столицу, к родне... А в деревне управляющего оставили и с ним десяток солдат наемных. Не будет там теперь хорошей жизни. А у нас – тихо... У нас лес большой, знаете...
Они устроились в беседке. Роол все оглядывался по сторонам, стараясь запомнить каждую мелочь из увиденного.
– Вот здесь она любила сидеть, моя Софена. Мне до сих пор как-то не верится, что она выросла, стала взрослой... умерла...
– Насчет саженцев – спросите, – посоветовал Элизахар. – Впрочем, я специально зазвал вас сюда. Хотел рассказать вам одну вещь. Наедине. Так, чтобы никто не слышал.
– Да?
– Он убил ее намеренно.
Молчание стало тяжелым, но Элизахару было спокойно в этом молчании, потому что он в точности знал – что делает и зачем.
– Вы уверены? – спросил наконец Роол.
– Да. Я был там и видел.
– Но ведь другие тоже были там и видели...
– Другие не служили под началом герцога Ларренса, – сказал Элизахар. – А я служил.
– Долго? – Теперь в тоне Роола звучала отчужденность.
Герцог Ларренс имел обыкновение собирать под свои знамена самых отпетых головорезов, а под конец кампании без зазрения совести избавляться от них.
– Разумеется, недолго. – Элизахар тихо хмыкнул. – Долго никто не выдерживает. Но это сейчас неважно. Я видел, что сделал убийца вашей сестры. Он ждал, пока она совершит ошибку, а потом выдал все за несчастный случай.
– Какие у него были причины? – сдавленно проговорил Роол.
– Ваша сестра, господин Роол, была своеобразной девушкой. Независимой и яркой личностью. Я думаю, она искала себя. Кое-кого это раздражало. Но если вас начнут убеждать в том, что Эгрей убил ее из-за этого – не верьте. Эгрей – не такой человек, чтобы убить из чувства неприязни или просто от злости. Нет, единственная причина, по которой Эгрей мог решиться на убийство, – выгода. Это исключительно расчетливый, грязный, маленький человечек. Запомните это.
– Аббана посоветовала мне прислушаться к вам, – сказал Роол.
– Очень правильный совет, – одобрил Элизахар. – Думаю, вам нужно похоронить сестру и вернуться к семье. Не стоит тратить время на поиски Эгрея и месть ему. Этим займусь я, как только у меня появится время. Обещаю вам: не пройдет и года, как его труп будет валяться на границе вашей земли.
Роол все смотрел на подстриженные кусты. Потом проговорил:
– Ну а если я случайно его повстречаю? Бывают же неожиданные совпадения!
– Если такое произойдет, – тотчас откликнулся Элизахар, – убейте его не раздумывая. Не вступайте с ним в разговоры. Не смотрите ему в глаза. Не замечайте его улыбки. Помните: он зарезал вашу младшую сестренку – подло и ради какой-то выгоды.
Глава двадцатая
РАЗЪЕЗД
Роол отбыл из Академии, увозя с собой тело сестры в особом сундуке, саженцы розовых кустов, которые будут высажены на ее могиле, и пачку стихотворений Пиндара, посвященных Софене.
Пиндар был заранее предупрежден Аббаной. «Этот Роол – исключительный человек! – горячо говорила Аббана. – Для него сестра была всем. Она трагически заблуждалась на его счет, понимаешь? Считала его предателем. Глубочайшая ошибка! К несчастью – вполне обычное дело. Роковое непонимание между близкими».
«А от меня-то ты что хочешь?» – наконец удивился Пиндар.
«Роол думает, что ты посвящал Софене стихи».
«Ну и что?»
«Посвяти ей что-нибудь и подари ему. Он будет тебе благодарен».
Поэт ненадолго задумался.
«Я не успею дописать поэму... Сейчас я пишу поэму на смерть Софены... Точнее, это поэма о сущности смерти, о красоте распада... Но она посвящена Софене, если ты понимаешь, что я хочу сказать».
Аббана сморщилась.
«Нет, для Роола куда лучше подойдут твои старые стихи. Те, где про цветы и звезды. Ему больше поправится такое».
Пиндар хотел было рассердиться – «буду я еще потакать вкусам невежественной публики!», однако Аббана быстро укоротила его. «У хорошего человека – большая беда. И ты как поэт можешь его утешить».
И Пиндар сдался.
А сдавшись, ощутил себя очень сердечным, добрым и самоотверженным. Это ощущение тревожило его и было непонятным.
Почти сразу же после Роола из Академии Коммарши уехала и Фейнне. Ее отбытие оказалось для всех полной неожиданностью. Девушка не простилась ни с кем из новых друзей и даже не предупредила их о своем намерении.
На практикуме по эстетике магистр Даланн объявила:
– Госпожа Фейнне нас покинула. Срочно умчалась. Должно быть, неотложное дело. Нас не известили. Кратенькая записочка – и до свидания. Что ж, у богатых господ свои причуды.
– А что я говорил! – сказал Пиндар. – Должно быть, это она из-за дуэли. Дрянь, конечно, история, но ведь Фейнне-то здесь ни при чем!
– Очень даже при чем, – возразил Гальен. – По большому счету дрались-то из-за нее.
– Как это? – деланно изумился Пиндар.
– Не прикидывайся глупее, чем это простительно поэту, – сказал Гальен. – Всем известно, что Эгрей за ней увивался, а Софену это бесило. Кроме того, между нами – Софена ведь завидовала Фейнне.
– Завидовала слепой? Ха, ха, ха, – сказал Пиндар.
Ренье встал на скамью и проговорил негромко, но так, чтобы все слышали:
– Я считаю для себя невозможным находиться рядом с господами, которые могут так говорить о достойных девушках.
Он легко спрыгнул на землю и ушел, почти не хромая.
А за его спиной еще долго кипели голоса.
Выслушав брата, Эмери только головой покачал.
– Что молчишь? – возмущался Ренье. – Видел бы ты их лица! Как они ненавидели Фейнне за то, что она сочла их общество... отвратительным! А ведь она права! Они отвратительны. Должно быть, все они завидуют ее богатству и знатности. Так завидуют, что даже про слепоту забыли.
– Нам с тобой хорошо рассуждать, – возразил Эмери, – у нас с деньгами все в порядке. А нас они почему-то не ненавидят.
– Неизвестно еще, о чем они шепчутся за нашей спиной, – сказал Ренье. Он сел, обтер лицо рукавом и тотчас потянул рубаху через голову. Ему было жарко. – Правильно сделала Фейнне, что уехала. Нечего ей водиться с такими...
– С какими? – осведомился Эмери.
Ренье сдернул с головы рубаху и уставился на брата.
– Ты что, защищаешь их?
– Нет, просто пытаюсь понять, что происходит. Говоришь, Фейнне уехала?
– Сбежала – так точнее. Собралась и скрылась. Элизахар тоже хорош! Мог бы предупредить. Хоть бы записку оставил в «Колодце», что ли...
– Если не оставил, значит, не счел нужным, – сказал Эмери.
– Даже наемник гнушается нашей дружбой! – с новой силой закричал Ренье. – Даже он! Так что говорить о ней...
– Он делает то, что она приказывает, – сказал Эмери успокоительно. – Смотри не лопни, Ренье.
– А она даже не останавливала их. Пусть себе говорят гадости, чем больше, тем лучше!
– Кто она?
– Магистр Даланн.
– Действительно странно, – согласился Эмери. Обычно Даланн не позволяла студентам вести посторонние разговоры на своих занятиях.
– Я больше не могу, – пожаловался Ренье и повалился на кровать. – Я должен отдохнуть. Поехали к морю. Куда-нибудь в Изиохон. Бабушкин управляющий должен скоро привезти нам денег. Давай все бросим, как Фейнне, и уедем. Будем плавать в море, пить кислое вино и питаться жареными осьминогами. Именно этим занимаются на отдыхе все приличные люди из общества – чтоб ты знал.
– Сдадим экзамены, тогда и уедем, – сказал Эмери.
– Я хочу сейчас... – проныл Ренье совершенно по-детски.
Эмери подошел к своему сундуку, открыл его и начал перебирать ноты. Потом заиграл какую-то незнакомую для брата пьесу. Ренье насторожился: такой музыки он прежде не слышал. Диссонансы резали слух, неожиданные аккорды на самых высоких регистрах пугали. В музыке глухо гудела ненависть и лязгало оружие. К финалу она чуть притихла, попыталась было заструиться – и взорвалась фонтаном отчаяния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47