Мы же не варвары, чтобы везти вас через весь город… так.
Этажом ниже мой тезка старательно обшаривал балкон. Негромкое звяканье каких-то банок и железок приглушало звуки разговора. Но я все равно слышал.
Интересно, этот инквизитор понимает, что разговаривает не просто с какой-то девчонкой, а с самой мессией, которая всего через два дня войдет в полную силу и будет способна, наверное, даже воскрешать мертвых. Наверное, понимает. Не может не понимать. Ведь даже отсюда я чувствовал ровный напор силы, пронизывающей кирпичные стены, как бумагу. Это как яркий свет, который можно увидеть даже сквозь веки.
Он не может не чувствовать его. Не может не видеть синего льда в ее глазах. Почему же тогда…
Стараясь не шуметь, я осторожно приподнялся и выглянул вниз. Этажом ниже на балконе стоял человек. А, может быть, не человек, а инквизитор — так просто не скажешь. Рясы, во всяком случае, на нем не было. Но ведь только дурак вырядился бы в белую хламиду, отправляясь проводить арест.
Инквизитор стоял и, облокотившись на перила, смотрел вниз, внимательно изучая пустую улицу. Я отпрянул и, прислонившись к шершавой кирпичной стене, опустился на корточки.
Поймут они, что Ирина здесь была не одна? Догадаются, что сегодня вместо одной добычи можно ухватить сразу две? Выследят они меня или не догадаются, что человек, как паук, может карабкаться по стене дома?..
Не поняли. Не догадались. Не доперли.
В каком только питомнике разводят столь бестолковых вояк?.. Или же мне следовало сказать «столь бестолковых священников»?
* * *
Я видел, как они уехали. Видел Ирину, которую препроводили в машину трое внушительного вида инквизиторов. Видел также и их командира — внушительного широкоплечего священника, единственного обладателя белой мантии с вышитым на ней крестом. А когда он повернулся и на остроносое скуластое лицо упал свет от единственного на всю округу фонаря, я его узнал.
Отец Василий. Верховный инквизитор челябинской паствы. Личность в чем-то известная ничуть не меньше, чем Мать Евфросиния. Первый кандидат на место престарелого митрополита Петра. Большая шишка. И непонятно, что он тут делает. Верховный инквизитор не ездит на задания вместе со своими рядовыми коллегами. Или на этот раз ради столь важной персоны, как Ирина, было сделано исключение?
Скорее всего.
А вот те пятеро в военной форме и с автоматами — тоже исключение? С каких это пор инквизиция использует армейские подразделения в качестве личной охраны? У белорясых и свои силовые отряды имеются. Зачем им армейцы?.. Разве что только как символ того, что армия отныне целиком и полностью подчиняется церкви.
Хорошо еще, что из Управления никого нет, иначе я бы так просто не отделался. Нашли бы. Армейские ребята и церковная служба безопасности, конечно, тоже парни не промах, но они специализируются немного на других задачах: защита периметра, подавление бунтов, работа с еретиками. Они сильны в коллективе и против коллектива. Но на одиночек, особенно на одиночек, имеющих за плечами благоприобретенные в учебке и подкрепленные многими десятками вылазок в старый город навыки, охотятся лучше всего такие же одиночки. То есть ребята из Управления разведки и зачистки.
Они бы меня почуяли. Они бы меня выследили.
И хорошо, что здесь их не было.
Но, как бы то ни было, если сначала меня и посещали мысли о том, что Ирину, в принципе, можно было бы отбить, то теперь я от них благополучно избавился. Пять автоматных стволов — очень хороший довод в пользу похитителей.
Проводив взглядом кавалькаду отъехавших от дома машин, я спустился вниз. Оправил снаряжение, затянув перевязь поверх куртки. Бессильно пнул брошенную одним из инквизиторов пустую бутылку из-под дешевого пива. И сел на старую, помнившую еще, вероятно, дни до Гнева, лавочку.
Надо было подумать. Прежде чем совать голову в пасть льву, сначала нужно было хорошенько подумать…
Вопрос был не в том, что мне делать дальше, — в этом сомнений не возникало. Проблема крылась в том, что мне нужна была помощь. Но кто, кто мог ее мне оказать?
Случись это неделей раньше и имей это предприятие иные цели, за мной было бы все Управление. Я мог бы обратиться к шефу. Мог бы просить любого. И любой… ну, почти любой мой коллега не счел бы за труд встать рядом со мной.
Но то было неделю назад. А сейчас…
Кто согласится поставить себя на одну планку со мной? Кто согласится выступить против церкви? Кто?
Семен, Ромка, Виталий, Митяй, Руслан… Я мог позвонить любому из них. Объяснить сложившуюся ситуацию. Просить помощи. И, быть может, кто-нибудь из них мне и поверит… Но мог ли я доверять им? Сейчас, когда на кону стоит весь мир, когда меньше чем через два дня грядет новый День Гнева, когда в опасности жизнь Ирины, мог ли я доверять им?
Просить о помощи шефа? Пусть раньше он в меру своих сил и пытался прикрывать мою задницу от церкви, но сейчас, после того как он видел тьму в моих глазах, после того как на моих глазах он пытался звонить по трем девяткам, после удара по затылку… Бесполезно.
Капитан Дмитриев с третьего юго-восточного поста? В прошлом году я спас ему жизнь, когда во время очередной атаки периметра на пулеметную вышку запрыгнул вампир. На память о том дне у меня остались два рваных шрама на плече, а у тогдашнего лейтенанта Дмитриева — дыра между зубами. Я мог бы просить его вернуть долг, но это значило бы не только разрушить ему жизнь и карьеру, но еще и заставить глубоко почитающего Господа человека предать свою веру. И я не был уверен, что он согласится. Но и обвинять его не мог. В конце концов, дело спасения души всегда превыше спасения тела.
Об остальных нечего было даже и думать. Сосед Женька, с которым мы когда-то вместе учились, но вот уже три года не обмолвились ни словечком, довольствуясь при редких случайных встречах одними только молчаливыми рукопожатиями. Виктор Викторович — инструктор рукопашного боя, списанный из рядов нашей поголовно выпивающей армии за исключительное даже по армейским меркам пьянство. Редкие и случайные знакомые, в большинстве своем не имеющие ни малейшего понятия о том, с какой стороны надо браться за пистолет.
Нет. Все это бесполезно. Фактически есть только один человек, которому я сейчас могу доверять. Только один…
Я встал. Еще раз пнул завертевшуюся на месте бутылку. И, перейдя на бег, нырнул в затянутый полумраком узкий переулок.
* * *
Темный, не затронутый ни единым пятнышком света силуэт старой кирпичной пятиэтажки выглядел совершенно обычно. Ничего необычного я не заметил. Засады тоже не чувствовал… Впрочем, что это за засада такая, если ее чувствуешь с ходу?
На всякий случай я все же обошел дом вокруг. Прислушался. Принюхался. Присмотрелся. Нет. Ничего необычного. Обычные звуки спящей мертвым сном околопериметральной зоны, вездесущий запах помойки и ползущие в лунном свете тени.
Напротив темного провала подъезда все еще тлели угольки костра. Там же, завернувшись в старый потертый плащ, дремал известный мне любитель домашних животных. Судя по всему, прошедший сегодня ночью дождь его нимало не беспокоил и всякой крыше над головой он предпочитал костер и вот этот драный плащ.
Я прокрался мимо и, держа на всякий случай руку неподалеку от заткнутого за ремень пистолета, вошел в непроглядную тьму подъезда. Внутри действительно было темно. Отсутствие электричества в этом районе вкупе с заколоченными фанерой окнами света не добавляли, и потому идти приходилось практически на ощупь.
По скрипучей деревянной лестнице я поднялся на чердак. Толкнул то нечто, что должно было, по-видимому, являться дверью. Остановился, бессильно тараща глаза во тьму, и позвал шепотом:
— Эй, есть кто-нибудь дома?.. Иван?.. Молчание.
— Хмырь, это я. Ты здесь?
После давящей тишины тихий щелчок зажигалки показался мне громом небесным. Я вздрогнул и с трудом подавил желание выдернуть из-за пояса пистолет. Маленький танцующий огонек вырвал из мрака зыбкие очертания ближайших предметов, высветил хмурое человеческое лицо и холодно блеснул на практически упершемся мне в грудь двуствольном обрезе. Пальцы Хмыря неподвижно застыли на курках.
— Хух… — только и сказал я, инстинктивно прикидывая, в какую сторону легче всего будет падать.
Обрез опустился и исчез в комьях старого тряпья, заменяющих бывшему инквизитору постель. Огонек зажигалки на мгновение коснулся тотчас же зардевшегося фитилька свечи и угас.
— Ну и какого, спрашивается, черта ты приперся сюда посреди ночи?
Не обращая внимания на недовольное лицо Хмыря, я невозмутимо плюхнулся в кресло:
— И я тоже рад тебя видеть, Иван. Некоторое время он хмуро смотрел на меня. Потом встал. Почесал живот.
— Молодец, — буркнул он. — Уел меня все-таки… А теперь брысь с моего места. Вон, сядь на стул.
Я пожал плечами и подчинился. Хмырь занял свое любимое кресло и с ходу же вытащил откуда-то полупустую бутылку, в которой тяжело плескалась какая-то мутная жидкость.
— Выпить хочешь?
— Что-то я никак не пойму, с чего ты все время пытаешься меня споить… Не буду.
Хмырь долго смотрел на меня, не говоря ни слова. Потом хмыкнул. Пожал плечами. И, подбросив бутылку, на лету перехватил ее за горлышко, чтобы швырнуть в ближайшую стену. Жалобный звон, и на пол посыпались мокрые осколки.
— Ладно. Ты прав, дурная была мысль… Излагай, зачем пришел. Только покороче, желательно в двух словах.
Я глубоко вдохнул пахнувший просачивающейся через распахнутое чердачное окно свежестью воздух и рассказал. В двух словах:
— Ирину арестовали.
Хмырь недоверчиво мигнул. Опустил глаза.
— Так. Для начала неплохо. А теперь давай-ка поподробнее… И не вздумай подкалывать, что я, мол, просил в двух словах. Ясно?
Я загнал поглубже рвущуюся наружу дежурную улыбку и рассказал. Поподробнее, с упоминаниями всех так или иначе относящихся к делу мелочей. Это заняло минут двадцать.
Когда я закончил, Хмырь кисло поморщился:
— Так. Все ясно… Ну а от меня-то ты чего хочешь?
— Чтобы ты помог мне ее вытащить, конечно.
— Угу… Я, собственно, так и думал.
— Тогда зачем спросил?
— Понадеялся, что у тебя наглости не хватит. — Хмырь невесело усмехнулся. — Между прочим, твоя подружка правильно сказала: убить ее они не посмеют. Разве что промурыжат немного в подвале да со всем уважением попытают насчет некоторых вопросов прикладной теологии. А потом под ручки проводят к месту инаугурации. И проследят, чтобы, упаси Господи, с ней до самого момента X ничего не случилось.
— И что? — Я непонимающе прищурился. Бывший инквизитор тяжело вздохнул:
— А то, что есть ли смысл ее оттуда вытаскивать? Если ты всего лишь хочешь ее проводить до места, так это сделают и без тебя. А если задумал убить — тем более лезть никуда не надо. Снайперскую винтовку я и так могу тебе достать. Без лишних усилий сделаешь свое дело и спокойно отвалишь. Ну что, согласен?
— Нет!
— Почему?
— Потому что нет. Снова вздох.
— То есть ты, Алексей, задумал во что бы то ни стало ее вытащить?
— Да.
— Но зачем? Что тебе до нее?.. Или ты считаешь, что право судить и решать есть только у тебя?
— Ничего я не считаю, — огрызнулся я. — Просто хочу ее спасти.
— Тогда, наверное, у тебя есть план?
— Есть.
— И ты мне его изложишь?
— Изложу, если ты согласишься помочь. Хмырь— громко фыркнул, явно сдерживая смех:
— Хорошая у нас с тобой получается беседа. А главное, информативная. Может быть, ты все-таки прояснишь свои планы, расскажешь поподробнее, с чего это тебе взбрело в голову ее вытаскивать и рисковать своей, моей, ее жизнью, когда Ирине и так ничего не грозит?
Я промолчал. Ну как я мог объяснить ему, что должен, просто должен ее увидеть? Как объяснить робкую надежду, теплящуюся в глубине моей души? Как показать ему глубину тех чувств, что охватывали меня при одной только мысли об Ирине? Как объяснить, что даже если он откажется составить мне компанию — я пойду один. Быть может, на верную смерть, но все равно пойду. Нет. Это передать невозможно. Никак невозможно.
Так и не дождавшись ответа, Хмырь устало вздохнул.
— Глупость ты задумал, бывший чистильщик, — проворчал он. — Глупость и самоубийство.
Я оставил его слова без внимания, хотя в другое время и в другом месте обязательно бы поинтересовался, откуда он знает, что я бывший чистильщик, если я ему этого никогда не говорил. Сейчас это было уже неважно. Даже если бы Хмырь знал мой личный номер (а не исключено, что он его и в самом деле знал), мне на это было наплевать.
— Поможешь или нет?
— Ты хотя бы знаешь, где ее искать-то? — Было очевидно, что особого энтузиазма у бывшего инквизитора предстоящая вылазка не вызывала и на самом деле он искал всего лишь отговорку. Но, вопреки всем его ожиданиям, я кивнул:
— Церковь великомученицы Анастасии.
— Точно знаешь? — Хмырь недоверчиво прищурился.
— Да.
— Но откуда?
Теперь пришла моя очередь улыбаться и закатывать глаза, а Хмырю соответственно морщиться. Сам он, насколько я вижу, любит подобные шуточки. Так пусть испробует их на себе.
На самом деле ответ я получил путем несложных логических рассуждений, щедро сдобренных возможными допущениями. Во-первых, машин было аж восемь и все они с инквизиторскими крестами на боках. Во-вторых, выехав со двора, они направились вверх по проспекту, а там, до самого периметра, есть только одна крупная инквизиторская церковь, обладающая столь внушительным автопарком, — великомученицы Анастасии. Если не доводить до крайностей, полагая, что машины собрали сразу со всех церквей или поехали в объезд, получается, что едут они именно туда.
Логика в стиле Шерлока Холмса.
Только никакой логике я бы не поверил, если б, специально навестив церковь великомученицы Анастасии, не обнаружил стоящие на стоянке возле нее те самые восемь машин.
Как и всякий знакомый с оружием и смертью не понаслышке человек, я считал практику превыше всякой логики. Но в случае, если логические выводы подтверждаются реальностью… Что ж, это всего лишь означает, что пора брать в руки меч.
— Ты мне поможешь?
— Послушай, Алексей, ты понимаешь, насколько это глупо — лезть в церковь, битком набитую инквизиторами и наверняка охраняемую армейскими подразделениями? А затевать столь безумное предприятие всего лишь вдвоем — глупо вдвойне.
— Если ты можешь предложить другой способ ее спасти — валяй, — уязвлено пробормотал я, тем не менее признавая скрывающуюся в этих словах правду.
Хмырь меня проигнорировал.
— Ты лучше подумай, — возбужденно подавшись вперед, говорил он. — Там же полная церковь священников. И не просто священников — инквизиторов. Вспомни церковные уложения. Что там сказано по поводу убийства находящегося при исполнении инквизитора? Да за одно это, не считая попытки похищения мессии, нам обоим обеспечат огненную шахту!.. Или ты каким-то образом собираешься провернуть это без крови?
Я опустил голову. Хмырь был прав: кровь неизбежно прольется. Неважно чья — моя или их, она все равно прольется. И это значит, что моя война против нечисти перерастет в войну против всех.
Я предам собственные принципы, переломлю тот стержень, на котором держится весь мой мир.
Но, что самое страшное, я был готов пойти на это. Ради Ирины я был на это готов, и да простит меня Господь. А если не простит, то даже в аду я буду знать, что поступил правильно.
Хмырь продолжал что-то говорить, что-то объяснять и доказывать. Но я его практически не слушал. Что мне слова? Для себя я уже все решил. Если он мне поможет— хорошо. Если не поможет… Ну что ж, шансов будет гораздо меньше. Но я все равно пойду…
— Огненная шахта?.. — негромко переспросил я. — Что еще за огненная шахта?
Бывший инквизитор споткнулся на полуслове. И смущенно отвел глаза.
— Видишь ли, — негромко пробормотал он, — у нас в Екатеринбурге тела еретиков после казни бросали в старую штольню.
Я удивленно поднял брови:
— Но это… Они же поднимутся!
— И поднимались. — Хмырь немного скованно кивнул. — Бродили там, верещали, ухали, но выбраться не могли — склон был слишком крутой. А когда их набиралось десятка два, мы лили в штольню солярку. Ну и…
— Интересные у вас были развлечения, — не совсем понимая, как мне относиться к подобному откровению, проворчал я. — Как это по-церковному…
Не договорив, я встал. Вглядываясь в отбрасываемые свечой тени, отошел к лестнице.
— Ладно, Хмырь. Прости, что не дал выспаться. Пойду я, пожалуй.
Схватившись за грубые импровизированные перила, я поставил ногу на устало скрипнувшую ступеньку.
— Подожди. Я обернулся.
— Подожди. — Хмырь торопливо зашарил под столом, выворачивая на свет какие-то бесформенные тряпки. С громким стуком брякнулся на пол извлеченный из этой внушающей брезгливое отвращение кучи стандартный армейский пистолет. Точная копия моего. — Я с тобой.
— Ты уверен?
Короткий вздох, показывающий свое отношение к столь вопиющей глупости:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Этажом ниже мой тезка старательно обшаривал балкон. Негромкое звяканье каких-то банок и железок приглушало звуки разговора. Но я все равно слышал.
Интересно, этот инквизитор понимает, что разговаривает не просто с какой-то девчонкой, а с самой мессией, которая всего через два дня войдет в полную силу и будет способна, наверное, даже воскрешать мертвых. Наверное, понимает. Не может не понимать. Ведь даже отсюда я чувствовал ровный напор силы, пронизывающей кирпичные стены, как бумагу. Это как яркий свет, который можно увидеть даже сквозь веки.
Он не может не чувствовать его. Не может не видеть синего льда в ее глазах. Почему же тогда…
Стараясь не шуметь, я осторожно приподнялся и выглянул вниз. Этажом ниже на балконе стоял человек. А, может быть, не человек, а инквизитор — так просто не скажешь. Рясы, во всяком случае, на нем не было. Но ведь только дурак вырядился бы в белую хламиду, отправляясь проводить арест.
Инквизитор стоял и, облокотившись на перила, смотрел вниз, внимательно изучая пустую улицу. Я отпрянул и, прислонившись к шершавой кирпичной стене, опустился на корточки.
Поймут они, что Ирина здесь была не одна? Догадаются, что сегодня вместо одной добычи можно ухватить сразу две? Выследят они меня или не догадаются, что человек, как паук, может карабкаться по стене дома?..
Не поняли. Не догадались. Не доперли.
В каком только питомнике разводят столь бестолковых вояк?.. Или же мне следовало сказать «столь бестолковых священников»?
* * *
Я видел, как они уехали. Видел Ирину, которую препроводили в машину трое внушительного вида инквизиторов. Видел также и их командира — внушительного широкоплечего священника, единственного обладателя белой мантии с вышитым на ней крестом. А когда он повернулся и на остроносое скуластое лицо упал свет от единственного на всю округу фонаря, я его узнал.
Отец Василий. Верховный инквизитор челябинской паствы. Личность в чем-то известная ничуть не меньше, чем Мать Евфросиния. Первый кандидат на место престарелого митрополита Петра. Большая шишка. И непонятно, что он тут делает. Верховный инквизитор не ездит на задания вместе со своими рядовыми коллегами. Или на этот раз ради столь важной персоны, как Ирина, было сделано исключение?
Скорее всего.
А вот те пятеро в военной форме и с автоматами — тоже исключение? С каких это пор инквизиция использует армейские подразделения в качестве личной охраны? У белорясых и свои силовые отряды имеются. Зачем им армейцы?.. Разве что только как символ того, что армия отныне целиком и полностью подчиняется церкви.
Хорошо еще, что из Управления никого нет, иначе я бы так просто не отделался. Нашли бы. Армейские ребята и церковная служба безопасности, конечно, тоже парни не промах, но они специализируются немного на других задачах: защита периметра, подавление бунтов, работа с еретиками. Они сильны в коллективе и против коллектива. Но на одиночек, особенно на одиночек, имеющих за плечами благоприобретенные в учебке и подкрепленные многими десятками вылазок в старый город навыки, охотятся лучше всего такие же одиночки. То есть ребята из Управления разведки и зачистки.
Они бы меня почуяли. Они бы меня выследили.
И хорошо, что здесь их не было.
Но, как бы то ни было, если сначала меня и посещали мысли о том, что Ирину, в принципе, можно было бы отбить, то теперь я от них благополучно избавился. Пять автоматных стволов — очень хороший довод в пользу похитителей.
Проводив взглядом кавалькаду отъехавших от дома машин, я спустился вниз. Оправил снаряжение, затянув перевязь поверх куртки. Бессильно пнул брошенную одним из инквизиторов пустую бутылку из-под дешевого пива. И сел на старую, помнившую еще, вероятно, дни до Гнева, лавочку.
Надо было подумать. Прежде чем совать голову в пасть льву, сначала нужно было хорошенько подумать…
Вопрос был не в том, что мне делать дальше, — в этом сомнений не возникало. Проблема крылась в том, что мне нужна была помощь. Но кто, кто мог ее мне оказать?
Случись это неделей раньше и имей это предприятие иные цели, за мной было бы все Управление. Я мог бы обратиться к шефу. Мог бы просить любого. И любой… ну, почти любой мой коллега не счел бы за труд встать рядом со мной.
Но то было неделю назад. А сейчас…
Кто согласится поставить себя на одну планку со мной? Кто согласится выступить против церкви? Кто?
Семен, Ромка, Виталий, Митяй, Руслан… Я мог позвонить любому из них. Объяснить сложившуюся ситуацию. Просить помощи. И, быть может, кто-нибудь из них мне и поверит… Но мог ли я доверять им? Сейчас, когда на кону стоит весь мир, когда меньше чем через два дня грядет новый День Гнева, когда в опасности жизнь Ирины, мог ли я доверять им?
Просить о помощи шефа? Пусть раньше он в меру своих сил и пытался прикрывать мою задницу от церкви, но сейчас, после того как он видел тьму в моих глазах, после того как на моих глазах он пытался звонить по трем девяткам, после удара по затылку… Бесполезно.
Капитан Дмитриев с третьего юго-восточного поста? В прошлом году я спас ему жизнь, когда во время очередной атаки периметра на пулеметную вышку запрыгнул вампир. На память о том дне у меня остались два рваных шрама на плече, а у тогдашнего лейтенанта Дмитриева — дыра между зубами. Я мог бы просить его вернуть долг, но это значило бы не только разрушить ему жизнь и карьеру, но еще и заставить глубоко почитающего Господа человека предать свою веру. И я не был уверен, что он согласится. Но и обвинять его не мог. В конце концов, дело спасения души всегда превыше спасения тела.
Об остальных нечего было даже и думать. Сосед Женька, с которым мы когда-то вместе учились, но вот уже три года не обмолвились ни словечком, довольствуясь при редких случайных встречах одними только молчаливыми рукопожатиями. Виктор Викторович — инструктор рукопашного боя, списанный из рядов нашей поголовно выпивающей армии за исключительное даже по армейским меркам пьянство. Редкие и случайные знакомые, в большинстве своем не имеющие ни малейшего понятия о том, с какой стороны надо браться за пистолет.
Нет. Все это бесполезно. Фактически есть только один человек, которому я сейчас могу доверять. Только один…
Я встал. Еще раз пнул завертевшуюся на месте бутылку. И, перейдя на бег, нырнул в затянутый полумраком узкий переулок.
* * *
Темный, не затронутый ни единым пятнышком света силуэт старой кирпичной пятиэтажки выглядел совершенно обычно. Ничего необычного я не заметил. Засады тоже не чувствовал… Впрочем, что это за засада такая, если ее чувствуешь с ходу?
На всякий случай я все же обошел дом вокруг. Прислушался. Принюхался. Присмотрелся. Нет. Ничего необычного. Обычные звуки спящей мертвым сном околопериметральной зоны, вездесущий запах помойки и ползущие в лунном свете тени.
Напротив темного провала подъезда все еще тлели угольки костра. Там же, завернувшись в старый потертый плащ, дремал известный мне любитель домашних животных. Судя по всему, прошедший сегодня ночью дождь его нимало не беспокоил и всякой крыше над головой он предпочитал костер и вот этот драный плащ.
Я прокрался мимо и, держа на всякий случай руку неподалеку от заткнутого за ремень пистолета, вошел в непроглядную тьму подъезда. Внутри действительно было темно. Отсутствие электричества в этом районе вкупе с заколоченными фанерой окнами света не добавляли, и потому идти приходилось практически на ощупь.
По скрипучей деревянной лестнице я поднялся на чердак. Толкнул то нечто, что должно было, по-видимому, являться дверью. Остановился, бессильно тараща глаза во тьму, и позвал шепотом:
— Эй, есть кто-нибудь дома?.. Иван?.. Молчание.
— Хмырь, это я. Ты здесь?
После давящей тишины тихий щелчок зажигалки показался мне громом небесным. Я вздрогнул и с трудом подавил желание выдернуть из-за пояса пистолет. Маленький танцующий огонек вырвал из мрака зыбкие очертания ближайших предметов, высветил хмурое человеческое лицо и холодно блеснул на практически упершемся мне в грудь двуствольном обрезе. Пальцы Хмыря неподвижно застыли на курках.
— Хух… — только и сказал я, инстинктивно прикидывая, в какую сторону легче всего будет падать.
Обрез опустился и исчез в комьях старого тряпья, заменяющих бывшему инквизитору постель. Огонек зажигалки на мгновение коснулся тотчас же зардевшегося фитилька свечи и угас.
— Ну и какого, спрашивается, черта ты приперся сюда посреди ночи?
Не обращая внимания на недовольное лицо Хмыря, я невозмутимо плюхнулся в кресло:
— И я тоже рад тебя видеть, Иван. Некоторое время он хмуро смотрел на меня. Потом встал. Почесал живот.
— Молодец, — буркнул он. — Уел меня все-таки… А теперь брысь с моего места. Вон, сядь на стул.
Я пожал плечами и подчинился. Хмырь занял свое любимое кресло и с ходу же вытащил откуда-то полупустую бутылку, в которой тяжело плескалась какая-то мутная жидкость.
— Выпить хочешь?
— Что-то я никак не пойму, с чего ты все время пытаешься меня споить… Не буду.
Хмырь долго смотрел на меня, не говоря ни слова. Потом хмыкнул. Пожал плечами. И, подбросив бутылку, на лету перехватил ее за горлышко, чтобы швырнуть в ближайшую стену. Жалобный звон, и на пол посыпались мокрые осколки.
— Ладно. Ты прав, дурная была мысль… Излагай, зачем пришел. Только покороче, желательно в двух словах.
Я глубоко вдохнул пахнувший просачивающейся через распахнутое чердачное окно свежестью воздух и рассказал. В двух словах:
— Ирину арестовали.
Хмырь недоверчиво мигнул. Опустил глаза.
— Так. Для начала неплохо. А теперь давай-ка поподробнее… И не вздумай подкалывать, что я, мол, просил в двух словах. Ясно?
Я загнал поглубже рвущуюся наружу дежурную улыбку и рассказал. Поподробнее, с упоминаниями всех так или иначе относящихся к делу мелочей. Это заняло минут двадцать.
Когда я закончил, Хмырь кисло поморщился:
— Так. Все ясно… Ну а от меня-то ты чего хочешь?
— Чтобы ты помог мне ее вытащить, конечно.
— Угу… Я, собственно, так и думал.
— Тогда зачем спросил?
— Понадеялся, что у тебя наглости не хватит. — Хмырь невесело усмехнулся. — Между прочим, твоя подружка правильно сказала: убить ее они не посмеют. Разве что промурыжат немного в подвале да со всем уважением попытают насчет некоторых вопросов прикладной теологии. А потом под ручки проводят к месту инаугурации. И проследят, чтобы, упаси Господи, с ней до самого момента X ничего не случилось.
— И что? — Я непонимающе прищурился. Бывший инквизитор тяжело вздохнул:
— А то, что есть ли смысл ее оттуда вытаскивать? Если ты всего лишь хочешь ее проводить до места, так это сделают и без тебя. А если задумал убить — тем более лезть никуда не надо. Снайперскую винтовку я и так могу тебе достать. Без лишних усилий сделаешь свое дело и спокойно отвалишь. Ну что, согласен?
— Нет!
— Почему?
— Потому что нет. Снова вздох.
— То есть ты, Алексей, задумал во что бы то ни стало ее вытащить?
— Да.
— Но зачем? Что тебе до нее?.. Или ты считаешь, что право судить и решать есть только у тебя?
— Ничего я не считаю, — огрызнулся я. — Просто хочу ее спасти.
— Тогда, наверное, у тебя есть план?
— Есть.
— И ты мне его изложишь?
— Изложу, если ты согласишься помочь. Хмырь— громко фыркнул, явно сдерживая смех:
— Хорошая у нас с тобой получается беседа. А главное, информативная. Может быть, ты все-таки прояснишь свои планы, расскажешь поподробнее, с чего это тебе взбрело в голову ее вытаскивать и рисковать своей, моей, ее жизнью, когда Ирине и так ничего не грозит?
Я промолчал. Ну как я мог объяснить ему, что должен, просто должен ее увидеть? Как объяснить робкую надежду, теплящуюся в глубине моей души? Как показать ему глубину тех чувств, что охватывали меня при одной только мысли об Ирине? Как объяснить, что даже если он откажется составить мне компанию — я пойду один. Быть может, на верную смерть, но все равно пойду. Нет. Это передать невозможно. Никак невозможно.
Так и не дождавшись ответа, Хмырь устало вздохнул.
— Глупость ты задумал, бывший чистильщик, — проворчал он. — Глупость и самоубийство.
Я оставил его слова без внимания, хотя в другое время и в другом месте обязательно бы поинтересовался, откуда он знает, что я бывший чистильщик, если я ему этого никогда не говорил. Сейчас это было уже неважно. Даже если бы Хмырь знал мой личный номер (а не исключено, что он его и в самом деле знал), мне на это было наплевать.
— Поможешь или нет?
— Ты хотя бы знаешь, где ее искать-то? — Было очевидно, что особого энтузиазма у бывшего инквизитора предстоящая вылазка не вызывала и на самом деле он искал всего лишь отговорку. Но, вопреки всем его ожиданиям, я кивнул:
— Церковь великомученицы Анастасии.
— Точно знаешь? — Хмырь недоверчиво прищурился.
— Да.
— Но откуда?
Теперь пришла моя очередь улыбаться и закатывать глаза, а Хмырю соответственно морщиться. Сам он, насколько я вижу, любит подобные шуточки. Так пусть испробует их на себе.
На самом деле ответ я получил путем несложных логических рассуждений, щедро сдобренных возможными допущениями. Во-первых, машин было аж восемь и все они с инквизиторскими крестами на боках. Во-вторых, выехав со двора, они направились вверх по проспекту, а там, до самого периметра, есть только одна крупная инквизиторская церковь, обладающая столь внушительным автопарком, — великомученицы Анастасии. Если не доводить до крайностей, полагая, что машины собрали сразу со всех церквей или поехали в объезд, получается, что едут они именно туда.
Логика в стиле Шерлока Холмса.
Только никакой логике я бы не поверил, если б, специально навестив церковь великомученицы Анастасии, не обнаружил стоящие на стоянке возле нее те самые восемь машин.
Как и всякий знакомый с оружием и смертью не понаслышке человек, я считал практику превыше всякой логики. Но в случае, если логические выводы подтверждаются реальностью… Что ж, это всего лишь означает, что пора брать в руки меч.
— Ты мне поможешь?
— Послушай, Алексей, ты понимаешь, насколько это глупо — лезть в церковь, битком набитую инквизиторами и наверняка охраняемую армейскими подразделениями? А затевать столь безумное предприятие всего лишь вдвоем — глупо вдвойне.
— Если ты можешь предложить другой способ ее спасти — валяй, — уязвлено пробормотал я, тем не менее признавая скрывающуюся в этих словах правду.
Хмырь меня проигнорировал.
— Ты лучше подумай, — возбужденно подавшись вперед, говорил он. — Там же полная церковь священников. И не просто священников — инквизиторов. Вспомни церковные уложения. Что там сказано по поводу убийства находящегося при исполнении инквизитора? Да за одно это, не считая попытки похищения мессии, нам обоим обеспечат огненную шахту!.. Или ты каким-то образом собираешься провернуть это без крови?
Я опустил голову. Хмырь был прав: кровь неизбежно прольется. Неважно чья — моя или их, она все равно прольется. И это значит, что моя война против нечисти перерастет в войну против всех.
Я предам собственные принципы, переломлю тот стержень, на котором держится весь мой мир.
Но, что самое страшное, я был готов пойти на это. Ради Ирины я был на это готов, и да простит меня Господь. А если не простит, то даже в аду я буду знать, что поступил правильно.
Хмырь продолжал что-то говорить, что-то объяснять и доказывать. Но я его практически не слушал. Что мне слова? Для себя я уже все решил. Если он мне поможет— хорошо. Если не поможет… Ну что ж, шансов будет гораздо меньше. Но я все равно пойду…
— Огненная шахта?.. — негромко переспросил я. — Что еще за огненная шахта?
Бывший инквизитор споткнулся на полуслове. И смущенно отвел глаза.
— Видишь ли, — негромко пробормотал он, — у нас в Екатеринбурге тела еретиков после казни бросали в старую штольню.
Я удивленно поднял брови:
— Но это… Они же поднимутся!
— И поднимались. — Хмырь немного скованно кивнул. — Бродили там, верещали, ухали, но выбраться не могли — склон был слишком крутой. А когда их набиралось десятка два, мы лили в штольню солярку. Ну и…
— Интересные у вас были развлечения, — не совсем понимая, как мне относиться к подобному откровению, проворчал я. — Как это по-церковному…
Не договорив, я встал. Вглядываясь в отбрасываемые свечой тени, отошел к лестнице.
— Ладно, Хмырь. Прости, что не дал выспаться. Пойду я, пожалуй.
Схватившись за грубые импровизированные перила, я поставил ногу на устало скрипнувшую ступеньку.
— Подожди. Я обернулся.
— Подожди. — Хмырь торопливо зашарил под столом, выворачивая на свет какие-то бесформенные тряпки. С громким стуком брякнулся на пол извлеченный из этой внушающей брезгливое отвращение кучи стандартный армейский пистолет. Точная копия моего. — Я с тобой.
— Ты уверен?
Короткий вздох, показывающий свое отношение к столь вопиющей глупости:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38