Намедни у нее был насморк, а так – девочка на здоровье не жалуется, в самом соку.
– Мне очень жаль, дядя Кларк. – Поздно было начинать сначала и готовить его к печальному известию: мертвенная бледность как знак потрясения уже начала покрывать его лицо. – Кэсси убили в ее квартире прошлой ночью. Ее друг, Френчи, был тоже убит в своей камере отделения полиции.
– Они были в этой шайке Клайда Прентисса, – сказала Мэй. – И их убили, чтобы заставить молчать, вот так.
Глаза Кларка будто остекленели.
– Ее тело обнаружил Брюс Макмикен. Об этом написали утренние газеты.
Кларк закрыл рот, открыл его и снова закрыл.
– Боже, какой кошмар. Кошмар. Тебе следовало бы меня подготовить…
– Я пытался, но меня все время перебивали.
– Тебе следовало бы проявить уважение к человеческому горю. – Он горько усмехнулся. – Это Френчи убил ее, чтобы не доставалась никому другому, а потом в раскаянии убил себя. Надо к похоронам успеть купить новую одежду.
– Ну и долго мы будем жариться на тротуаре? – проворчала Нетти. – Поехали домой.
– Господи, неужели ее завтра уже зароют в землю… – запричитал Кларк.
– Завтра хоронят Стар, а не твою подружку. Открывай машину, пусть проветрится. – Нетти вынула из сумочки клочок бумаги. – Нэд, тебе утром звонили. Миссис Рэ-чел Милтон и твоя подруга миссис Хэтч. Мы очень мило поболтали. Вот здесь номера телефонов.
Она сунула мне листок.
92
Я чувствовал себя так, словно уже ничто не держит меня в реальной жизни или в той области, которую я принимал за реальную жизнь. В Мерчантс-парке сочно-зеленая трава блестела на солнце. Тяжелый бело-золотой свет калил крыши машин. Я то ли плыл над тротуаром, то ли устало брел против сильного течения. Перед глазами стояло залитое кровью тело и сердитое лицо Тоби Крафта.
Мимо проплывали выходившие на Уорд-стрит прячущиеся в тень проулки и манили к себе. Опустив голову, тротуар перебежал Брюс Макмикен и распахнул дверь «Спидвея». Нервно подергиваясь, за ним шмыгнул призрак Френчи. Голубая неоновая вывеска над узким окном призывала: «Загляни», – а когда я заглянул, увидел мужчину, который гладил обнаженную руку молодой женщины. Ее голова загораживала мне лицо мужчины. Женщина чуть запрокинула голову, открыв моему взгляду стройную шею. Мужчина подался к ней и сказал что-то, рассмешившее ее. Сердце мое екнуло и замерло.
Роберт поднес к губам сигарету. Рот его напрягся, когда он затянулся, раздражающе резкий дым хлынул в мои легкие. Отвернувшись от окна и закашлявшись, я побрел дальше. Подняв руку вытереть пот со лба, я заметил, что ладонь моя прозрачна – будто сквозь закопченный осколок стекла в форме ладони, я вижу сквозь нее тянущиеся вдоль Евангельской улицы дома.
Я вытянул другую ладонь, растопырил пальцы. Сквозь обе ладони смутно просматривался тротуар. Я рванулся к ближайшей витрине проверить – вдруг и все мое тело исчезает. Стекло отчетливо отразило мое лицо. Обыкновенные, непрозрачные ладони выступали из рукавов. Дыхание мое успокаивалось. Я вновь повернулся к витрине: отраженный в ней гигант в дашики – тот самый, который говорил со мной на Сосновой, – внимательно разглядывал меня с расстояния трех футов.
– Ну, что опять с тобой стряслось? – спросил он.
– Даже не знаю, как сказать, – рассмеялся я.
– А ты попробуй.
– Сегодня утром я обнаружил залитый кровью труп. Днем выяснилось, что убитый завещал мне почти два миллиона долларов. Три четверти суммы я раздарил. А секунд пять назад я начал исчезать.
Запрокинув голову, гигант оглушительно расхохотался. Как и тогда, со Стюартом Хэтчем, я не удержался и хохотал до слез.
– Лихо, – выдавил гигант, с трудом успокаивая громовые раскаты хохота. – Ну, ладно, коль ты в состоянии смеяться над собственной дуростью, ты, по крайней мере, еще не окончательно сошел с ума. Но ты тот еще фрукт, Нэд Данстэн, вот что я тебе скажу.
– Откуда вы знаете мое имя?
– Существует множество причин, по которым человек может начать исчезать. Люди все время исчезают – по хорошим причинам, по плохим… Но вот получение такой кучи денег – это самая плохая причина, о которой мне приходилось слышать. – Ухмыльнувшись, он покачал головой.
– Откуда вы знаете мое имя? – повторил я.
– Нэд. – Он чуть иронично взглянул на меня с высоты своего роста. – А почему ты думаешь, что я знаю твое имя?
Я сделал шаг назад, чтобы рассмотреть его полностью, росту в нем было около шести футов восьми дюймов, веса – фунтов двести семьдесят пять; грубое, будто вырубленное топором лицо, блестящие глаза, зубы настолько белые, что хоть сейчас на рекламу зубной пасты. На нем были черные брюки с отглаженными стрелками, начищенные легкие туфли размером не меньше тринадцатого. Дашики – темнее и тоньше, чем в пятницу на Сосновой улице, с темно-зелеными и голубыми разводами и малиновыми редкими полосками. Его кожа блестела, как полированное красное дерево. Он смахивал на ярчайшего представителя королевской семьи какого-нибудь африканского государства. Его ослепительная ухмылка стала шире.
«Нет, – подумалось мне, – он не похож на короля, он похож на…»
Волна плотно сжатого света и тепла хлынула от незнакомца, и мысли мои угасли, прежде чем я успел понять: кем бы этот человек ни был, он каким-то загадочным способом родствен мне. Нет, не Данстэн, но такой же, как Данстэны. Чувство защищенности и безопасности сопровождало эту волну тепла, и мне захотелось обнять незнакомца и просить у него помощи.
– Как зовут вас? – услышал я свой голос.
– Уолтер, – ответил гигант. – Обрати внимание, Уолтер, а не Уолли. Единственное, чего я не выношу, – это когда меня называют Уолли.
– У вас есть фамилия, Уолтер?
– Бернстайн. Будь я маленького роста, я б, наверное, натерпелся насмешек, однако никто никогда надо мной не смеялся.
– А ваш отец был?..
– Мой отец был раза в два мельче меня. Не думаю, что я должен казаться очень уж удивительным.
– А вот я удивляюсь, – сказал я. – Я сбит с толку. Каждый раз, когда мне кажется, что я начинаю что-то понимать, мне опять приходится начинать сначала.
Я замолчал. Мне не хотелось жаловаться перед Уолтером Бернстайном.
– Ты пока еще делаешь первые детские шаги, – сказал он. – Но прежде всего ты – чертов Данстэн. Данстэны никогда не умели ухватить суть общей картины, они носятся вокруг да около, навлекая беды и рождая переполох. И так было во все времена, повторяется и теперь, понимаешь? Ты можешь изменить это, если будешь осторожен и прилежен.
– В чем?
– Тебе предстоит впереди многое, чего ты не знаешь. Всегда помни об этом, как бы ты ни был сбит с толку. С чего, кстати, тебе быть сбитым с толку? Ты что, думал, жизнь так проста?
– А что вам до этого? Чего ради вы тут возникли?
– А может, мне надоело наблюдать за тем, что Данстэны творят? Думаете, вы одни на свете, что ли? Ты слушал когда-нибудь Вагнера? Читал норвежскую мифологию, исландскую? Кельтскую? Средиземноморье – это, черт возьми, еще не весь мир. Гляжу на Гридвелла, и меня тошнит. Хотел поговорить об исчезновении – получай. К черту, надоело.
– Но я могу…
– Позаботиться о деле, вот что ты можешь. – Уолтер Бернстайн развернулся и зашагал прочь. Затем, как во время нашей первой встречи, он остановился и оглянулся. – – У тебя будет шанс, если будешь думать головой.
Он окинул меня внимательным взглядом, отвернулся и пошел по залитой солнцем Евангельской. Его не видел никто – кроме меня.
93
Рэчел Милтон ответила через мгновение после того, как ее горничная попросила меня подождать:
– Нэд, слава богу, ты перезвонил. Сьюки рассказала мне о твоей маме. Как ты?
– Малость не по себе… – ответил я.
– Простить себе не могу, что не бросила все и не сбегала хоть разок в больницу. Я цветы тебе посылала – ты получил?
– Спасибо вам за чуткость.
Вытянувшись на кровати, я наблюдал, как нарезают круги между потолком и окном две тяжеловесные мухи. Периодически одна или другая пикировали в стакан, оставленный мной под столом, и с низким жужжанием вылетали из него три-четыре секунды спустя.
– Я слышала, вы с Лори Хэтч подружились?
– Да, немного…
– Мы ведь с ней были добрыми подругами и поругались из-за какой-то ерунды. Ты, когда будешь говорить с Лори, пожалуйста, передай ей, что я очень хочу помириться, хорошо?
– Передам, – ответил я.
Рэчел Милтон спросила меня о похоронах, и я рассказал подробности.
– Я должна попрощаться со Стар, я очень хочу тебя видеть. Я ведь помню, когда ты родился! – Рэчел сделала полную значения паузу. – И отца твоего знала. Мы все так жутко ее ревновали к нему. – Еще одна многозначительная пауза. – Сьюки сказала мне, что ты интересуешься Эдвардом Райнхартом.
– Рад буду любой информации о нем, – сказал я.
– После похорон мы с тобой сходим куда-нибудь пообедать.
Муха врезалась в окно со звуком удара теннисного мячика о бетон и упала на пол. Интересно, подумал я, а что сейчас жужжит в голове Рэчел Милтон, – но решил отложить размышление на эту тему на потом, после похорон. Затем не удержался и позвонил Лори Хэтч.
– Ты где? – Голос ее показался мне музыкой. – Я себе места не находила… Я так волновалась за тебя, не знала, как тебя найти, и позвонила твоей тете. Она передала?
– Не сразу, – сказал я. – Я в «Медной голове».
– «Медной голове»? Где это?
Я назвал адрес и номер и добавил:
– Мои приключения не закончились, тут такое закрутилось… Даже не знаю, с чего начать.
– Начни с пожара.
Я рассказал ей о пожаре и о Тоби Крафте.
– А потом эти уроды, которые приняли меня за кого-то другого, чуть не раскатали меня своим грузовиком, но мне удалось вырваться. Манхэттен по сравнению с Эджер-тоном – райский уголок.
– Ну так приезжай в мой райский уголок.
– Мне надо съездить к юристу подписать кое-какие бумаги. А потом – на всех парах к тебе.
Лори секунду помедлила.
– У вас со Стюартом был долгий разговор, да?
– Что бы он ни говорил, не имеет никакого значения для меня, Лори.
– А Эшли тебе звонила? У нее потрясающие новости.
– Я, похоже, ускользнул из круга ее интересов. Хоть хорошие новости-то?
– Не знаю, как ей это удалось, но она откопала именно то, что искала. Ты к этому имеешь отношение?
– Да каким образом?
– Просто Эшли, конечно, не скажет мне, как она раздобыла эти документы, и я хотела… Ладно, забудь. Хорошо то, что Стюарт продолжает считать, будто он вне подозрений. Меня тошнит от того, как он доволен собой, особенно после того, как он уверил себя, что ты больше никогда не заговоришь со мной.
Я сказал, что понял мотивы Стюарта.
– Но я рассказывала тебе те глупые сказки, которые сочинила пятнадцать лет назад, потому что истинная история слишком мерзкая. Я была в ужасе от себя самой. – Мне показалось, я слышу, как звенят в стакане кубики льда. – Вот уж он порезвился, когда дошел до Тедди Уэйн-райта.
– Не обратил внимания. Да! Чуть не забыл. Меня тут разыскивала Рэчел Милтон, а когда я ей позвонил, она попросила меня передать тебе, что хочет помириться. В общем, она жаждет с тобой поговорить.
– Ну, поскольку мы сегодня рассказываем друг другу потрясающие новости… – Напряжение в голосе Лори улеглось до привычного легкого изумления. – У Гринни есть тридцатипятилетняя подружка из Гонконга, настоящий финансовый гений. Они познакомились, когда она приезжала к нему в офис оформлять учреждение благотворительного фонда, и с тех пор они уже несколько месяцев тайно встречаются. Она невероятно хороша собой, эта Минь-Ва Салливэн. Она вышла замуж за парня из Эджертона по имени Билл Салливэн, когда училась с ним в Гарвардской экономической школе. А сюда они приехали, потому что он получил работу в Ферст Иллинойс. Минь-Ва занялась самостоятельным бизнесом и добилась небывалых успехов, а потом они расстались. Гринни хочет жениться на ней.
– А Рэчел хочет поплакаться тебе в жилетку. Голос Лори снова изменился:
– Я наплела тебе глупостей, а Стюарт добавил яду. Я должна объяснить, как все было на самом деле.
– Правду и только правду.
– За тобой заехать?
Я сказал ей, что взял машину напрокат.
– Ну тогда прыгай в нее и лети ко мне.
– Часов в шесть буду, – сказал я.
94
Мы с Лори, захватив стаканы и недопитую бутылку, перебрались в гостиную, где уселись на диване у камина под большой картиной Тамары де Лемпика. Лори поставила бутылку на ковер и откинулась на подушки, держа стакан обеими руками:
– Я так волнуюсь, что не могу говорить.
– Ну что ты, не надо, – проговорил я.
– Столько сказано лжи… Идиотская привычка! Я думала, что наверняка оттолкну от себя человека, если он узнает обо мне правду. Я самой себе была противна… Такой позор! – Глаза ее наполнились слезами. – Мы жили так бедно. Отца моего застрелили, когда он грабил винную лавку. С такой женщиной ты хотел провести вечер?
– Я не вижу ничего позорного в том, что у тебя было трудное детство, – сказал я.
Лори обожгла меня взглядом:
– Я росла с мыслью о том, что мир… Что во всем мире не сыскать безопасного уголка. Утром просыпаешься и не знаешь, будет ли еда к ужину. Нас периодически отовсюду выселяли, потому что у мамы не было денег оплатить жилье. Каждый раз, когда мы переезжали, мне приходилось менять школу, поэтому друзья у меня не заводились. Одежду мне покупали в самых захудалых секонд-хендах. Я была настоящим посмешищем. И каждый день мне казалось, что вот-вот передо мной откроется черная ямища, я полечу в нее и буду падать, падать – всю оставшуюся жизнь. Думала, когда-нибудь нас окончательно выкинут на улицу. Или меня упекут в какую-нибудь тюрьму, а мама моя умрет. – Лори вытерла глаза. – И тут мама выходит замуж за этого оператора из «Уорнер бразерс», Морри Бюргера, – это было, знаешь, как спасение утопающих. У него была работа и свой дом в Студио-сити. Некоторое время все было хорошо. Однако старина Морри выдувал в день бутылку джина, а потом стал бить маму, возвращаясь с работы. Я пряталась в своей комнате и слушала, как он бьет ее, как она плачет, а он орет на нее, чтоб она перестала реветь, и все это было, словно… Словно я все-таки полетела в ту черную яму. Я перестала замечать окружающее, я будто закостенела вся – стала вроде зомби. И это плохо для меня кончилось. Вот мы с тобой и подошли к первой из самых интересных глав.
Лори опять вжалась в подушки дивана, держа обеими руками стакан перед лицом.
– Когда мне исполнилось одиннадцать, Морри стал по ночам забираться ко мне в постель. Пока мама была в отключке. Если б она узнала, она б его убила. Хотя, может, она и знала, но виду не подавала.
А потом Морри уволили из «Уорнер бразерс». Ему удалось куда-то устроиться, однако долго на одной работе он не задерживался – не более нескольких недель. Раз, наверное, двенадцать я сбегала из дома, но копы всякий раз возвращали меня. Мы потеряли дом в Студио-сити, который, кстати, всегда наводил на Морри тоску. В течение месяцев шести мы переезжали из одной дыры в другую, в основном на окраине Хэнкок-парка. Однажды мама поздно вечером вышла из дому, и кто-то убил ее на заднем дворе аптеки-закусочной. Убийцу так и не нашли.
К тому времени я уже основательно «подсела» на травку. После того как убили маму, я познакомилась с девушкой по имени Эстер Голд. Эстер Голд была богатой неудачницей, она давала мне амфетамины и «квайлюд» Наркотик-депрессант, снимающий действие возбуждающих наркотиков.
, и мы с ней «отрывались». Как-то ночью Морри схватил мою сумочку и нашел таблетки, что натолкнуло его на блестящую мысль о том, что я уже настолько испорчена и развращена, что он может делать на мне деньги – влиять на людей, продавая меня своим дружкам. Чем он и занялся, один-два раза в месяц. И хотя ложиться в постель с друзьями Морри было точно так же гадко и страшно, как и с ним самим, Эстер Голд стала снабжать меня в избытке наркотиками, и каждый раз, когда приезжал кто-то из дружков Морри, я к этому моменту уже отрубалась.
Лори вытерла слезы со щек и улыбнулась противоположной стене комнаты:
– Ну, вот, про мое детство ты теперь знаешь, приступаем к самой интересной части – отрочеству. Эстер отправилась в Фэрфакс, а я – в гимназию в Лос-Анджелес, так что больше мы с ней не виделись, но в гимназии было полно наркоманов, и достать там можно было все, что угодно. Как-то раз на уроке английского я сказала учительнице: «Я царица небесная, а ты – прыщик на заднице Господа Бога». Слово в слово. Она вышвырнула меня из класса. Я поплелась домой. Только дом-то не был домом – просто дыра, где я жила с Морри. Шла я, шла, а потом застыла на месте и стояла так часа четыре. Когда мимо ехала патрульная машина и полисмен спросил, как меня зовут, я ответила ему: «Царица небесная».
Лори нервно засмеялась, и вновь из глаз полились слезы. Кончиками пальцев я вытер их.
– Спасибо. В общем, попала в больницу. Рассказала полицейским о Морри, и его упекли в тюрьму – трехкратное «ура» в честь системы охраны детства в штате Лос-Анджелес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Мне очень жаль, дядя Кларк. – Поздно было начинать сначала и готовить его к печальному известию: мертвенная бледность как знак потрясения уже начала покрывать его лицо. – Кэсси убили в ее квартире прошлой ночью. Ее друг, Френчи, был тоже убит в своей камере отделения полиции.
– Они были в этой шайке Клайда Прентисса, – сказала Мэй. – И их убили, чтобы заставить молчать, вот так.
Глаза Кларка будто остекленели.
– Ее тело обнаружил Брюс Макмикен. Об этом написали утренние газеты.
Кларк закрыл рот, открыл его и снова закрыл.
– Боже, какой кошмар. Кошмар. Тебе следовало бы меня подготовить…
– Я пытался, но меня все время перебивали.
– Тебе следовало бы проявить уважение к человеческому горю. – Он горько усмехнулся. – Это Френчи убил ее, чтобы не доставалась никому другому, а потом в раскаянии убил себя. Надо к похоронам успеть купить новую одежду.
– Ну и долго мы будем жариться на тротуаре? – проворчала Нетти. – Поехали домой.
– Господи, неужели ее завтра уже зароют в землю… – запричитал Кларк.
– Завтра хоронят Стар, а не твою подружку. Открывай машину, пусть проветрится. – Нетти вынула из сумочки клочок бумаги. – Нэд, тебе утром звонили. Миссис Рэ-чел Милтон и твоя подруга миссис Хэтч. Мы очень мило поболтали. Вот здесь номера телефонов.
Она сунула мне листок.
92
Я чувствовал себя так, словно уже ничто не держит меня в реальной жизни или в той области, которую я принимал за реальную жизнь. В Мерчантс-парке сочно-зеленая трава блестела на солнце. Тяжелый бело-золотой свет калил крыши машин. Я то ли плыл над тротуаром, то ли устало брел против сильного течения. Перед глазами стояло залитое кровью тело и сердитое лицо Тоби Крафта.
Мимо проплывали выходившие на Уорд-стрит прячущиеся в тень проулки и манили к себе. Опустив голову, тротуар перебежал Брюс Макмикен и распахнул дверь «Спидвея». Нервно подергиваясь, за ним шмыгнул призрак Френчи. Голубая неоновая вывеска над узким окном призывала: «Загляни», – а когда я заглянул, увидел мужчину, который гладил обнаженную руку молодой женщины. Ее голова загораживала мне лицо мужчины. Женщина чуть запрокинула голову, открыв моему взгляду стройную шею. Мужчина подался к ней и сказал что-то, рассмешившее ее. Сердце мое екнуло и замерло.
Роберт поднес к губам сигарету. Рот его напрягся, когда он затянулся, раздражающе резкий дым хлынул в мои легкие. Отвернувшись от окна и закашлявшись, я побрел дальше. Подняв руку вытереть пот со лба, я заметил, что ладонь моя прозрачна – будто сквозь закопченный осколок стекла в форме ладони, я вижу сквозь нее тянущиеся вдоль Евангельской улицы дома.
Я вытянул другую ладонь, растопырил пальцы. Сквозь обе ладони смутно просматривался тротуар. Я рванулся к ближайшей витрине проверить – вдруг и все мое тело исчезает. Стекло отчетливо отразило мое лицо. Обыкновенные, непрозрачные ладони выступали из рукавов. Дыхание мое успокаивалось. Я вновь повернулся к витрине: отраженный в ней гигант в дашики – тот самый, который говорил со мной на Сосновой, – внимательно разглядывал меня с расстояния трех футов.
– Ну, что опять с тобой стряслось? – спросил он.
– Даже не знаю, как сказать, – рассмеялся я.
– А ты попробуй.
– Сегодня утром я обнаружил залитый кровью труп. Днем выяснилось, что убитый завещал мне почти два миллиона долларов. Три четверти суммы я раздарил. А секунд пять назад я начал исчезать.
Запрокинув голову, гигант оглушительно расхохотался. Как и тогда, со Стюартом Хэтчем, я не удержался и хохотал до слез.
– Лихо, – выдавил гигант, с трудом успокаивая громовые раскаты хохота. – Ну, ладно, коль ты в состоянии смеяться над собственной дуростью, ты, по крайней мере, еще не окончательно сошел с ума. Но ты тот еще фрукт, Нэд Данстэн, вот что я тебе скажу.
– Откуда вы знаете мое имя?
– Существует множество причин, по которым человек может начать исчезать. Люди все время исчезают – по хорошим причинам, по плохим… Но вот получение такой кучи денег – это самая плохая причина, о которой мне приходилось слышать. – Ухмыльнувшись, он покачал головой.
– Откуда вы знаете мое имя? – повторил я.
– Нэд. – Он чуть иронично взглянул на меня с высоты своего роста. – А почему ты думаешь, что я знаю твое имя?
Я сделал шаг назад, чтобы рассмотреть его полностью, росту в нем было около шести футов восьми дюймов, веса – фунтов двести семьдесят пять; грубое, будто вырубленное топором лицо, блестящие глаза, зубы настолько белые, что хоть сейчас на рекламу зубной пасты. На нем были черные брюки с отглаженными стрелками, начищенные легкие туфли размером не меньше тринадцатого. Дашики – темнее и тоньше, чем в пятницу на Сосновой улице, с темно-зелеными и голубыми разводами и малиновыми редкими полосками. Его кожа блестела, как полированное красное дерево. Он смахивал на ярчайшего представителя королевской семьи какого-нибудь африканского государства. Его ослепительная ухмылка стала шире.
«Нет, – подумалось мне, – он не похож на короля, он похож на…»
Волна плотно сжатого света и тепла хлынула от незнакомца, и мысли мои угасли, прежде чем я успел понять: кем бы этот человек ни был, он каким-то загадочным способом родствен мне. Нет, не Данстэн, но такой же, как Данстэны. Чувство защищенности и безопасности сопровождало эту волну тепла, и мне захотелось обнять незнакомца и просить у него помощи.
– Как зовут вас? – услышал я свой голос.
– Уолтер, – ответил гигант. – Обрати внимание, Уолтер, а не Уолли. Единственное, чего я не выношу, – это когда меня называют Уолли.
– У вас есть фамилия, Уолтер?
– Бернстайн. Будь я маленького роста, я б, наверное, натерпелся насмешек, однако никто никогда надо мной не смеялся.
– А ваш отец был?..
– Мой отец был раза в два мельче меня. Не думаю, что я должен казаться очень уж удивительным.
– А вот я удивляюсь, – сказал я. – Я сбит с толку. Каждый раз, когда мне кажется, что я начинаю что-то понимать, мне опять приходится начинать сначала.
Я замолчал. Мне не хотелось жаловаться перед Уолтером Бернстайном.
– Ты пока еще делаешь первые детские шаги, – сказал он. – Но прежде всего ты – чертов Данстэн. Данстэны никогда не умели ухватить суть общей картины, они носятся вокруг да около, навлекая беды и рождая переполох. И так было во все времена, повторяется и теперь, понимаешь? Ты можешь изменить это, если будешь осторожен и прилежен.
– В чем?
– Тебе предстоит впереди многое, чего ты не знаешь. Всегда помни об этом, как бы ты ни был сбит с толку. С чего, кстати, тебе быть сбитым с толку? Ты что, думал, жизнь так проста?
– А что вам до этого? Чего ради вы тут возникли?
– А может, мне надоело наблюдать за тем, что Данстэны творят? Думаете, вы одни на свете, что ли? Ты слушал когда-нибудь Вагнера? Читал норвежскую мифологию, исландскую? Кельтскую? Средиземноморье – это, черт возьми, еще не весь мир. Гляжу на Гридвелла, и меня тошнит. Хотел поговорить об исчезновении – получай. К черту, надоело.
– Но я могу…
– Позаботиться о деле, вот что ты можешь. – Уолтер Бернстайн развернулся и зашагал прочь. Затем, как во время нашей первой встречи, он остановился и оглянулся. – – У тебя будет шанс, если будешь думать головой.
Он окинул меня внимательным взглядом, отвернулся и пошел по залитой солнцем Евангельской. Его не видел никто – кроме меня.
93
Рэчел Милтон ответила через мгновение после того, как ее горничная попросила меня подождать:
– Нэд, слава богу, ты перезвонил. Сьюки рассказала мне о твоей маме. Как ты?
– Малость не по себе… – ответил я.
– Простить себе не могу, что не бросила все и не сбегала хоть разок в больницу. Я цветы тебе посылала – ты получил?
– Спасибо вам за чуткость.
Вытянувшись на кровати, я наблюдал, как нарезают круги между потолком и окном две тяжеловесные мухи. Периодически одна или другая пикировали в стакан, оставленный мной под столом, и с низким жужжанием вылетали из него три-четыре секунды спустя.
– Я слышала, вы с Лори Хэтч подружились?
– Да, немного…
– Мы ведь с ней были добрыми подругами и поругались из-за какой-то ерунды. Ты, когда будешь говорить с Лори, пожалуйста, передай ей, что я очень хочу помириться, хорошо?
– Передам, – ответил я.
Рэчел Милтон спросила меня о похоронах, и я рассказал подробности.
– Я должна попрощаться со Стар, я очень хочу тебя видеть. Я ведь помню, когда ты родился! – Рэчел сделала полную значения паузу. – И отца твоего знала. Мы все так жутко ее ревновали к нему. – Еще одна многозначительная пауза. – Сьюки сказала мне, что ты интересуешься Эдвардом Райнхартом.
– Рад буду любой информации о нем, – сказал я.
– После похорон мы с тобой сходим куда-нибудь пообедать.
Муха врезалась в окно со звуком удара теннисного мячика о бетон и упала на пол. Интересно, подумал я, а что сейчас жужжит в голове Рэчел Милтон, – но решил отложить размышление на эту тему на потом, после похорон. Затем не удержался и позвонил Лори Хэтч.
– Ты где? – Голос ее показался мне музыкой. – Я себе места не находила… Я так волновалась за тебя, не знала, как тебя найти, и позвонила твоей тете. Она передала?
– Не сразу, – сказал я. – Я в «Медной голове».
– «Медной голове»? Где это?
Я назвал адрес и номер и добавил:
– Мои приключения не закончились, тут такое закрутилось… Даже не знаю, с чего начать.
– Начни с пожара.
Я рассказал ей о пожаре и о Тоби Крафте.
– А потом эти уроды, которые приняли меня за кого-то другого, чуть не раскатали меня своим грузовиком, но мне удалось вырваться. Манхэттен по сравнению с Эджер-тоном – райский уголок.
– Ну так приезжай в мой райский уголок.
– Мне надо съездить к юристу подписать кое-какие бумаги. А потом – на всех парах к тебе.
Лори секунду помедлила.
– У вас со Стюартом был долгий разговор, да?
– Что бы он ни говорил, не имеет никакого значения для меня, Лори.
– А Эшли тебе звонила? У нее потрясающие новости.
– Я, похоже, ускользнул из круга ее интересов. Хоть хорошие новости-то?
– Не знаю, как ей это удалось, но она откопала именно то, что искала. Ты к этому имеешь отношение?
– Да каким образом?
– Просто Эшли, конечно, не скажет мне, как она раздобыла эти документы, и я хотела… Ладно, забудь. Хорошо то, что Стюарт продолжает считать, будто он вне подозрений. Меня тошнит от того, как он доволен собой, особенно после того, как он уверил себя, что ты больше никогда не заговоришь со мной.
Я сказал, что понял мотивы Стюарта.
– Но я рассказывала тебе те глупые сказки, которые сочинила пятнадцать лет назад, потому что истинная история слишком мерзкая. Я была в ужасе от себя самой. – Мне показалось, я слышу, как звенят в стакане кубики льда. – Вот уж он порезвился, когда дошел до Тедди Уэйн-райта.
– Не обратил внимания. Да! Чуть не забыл. Меня тут разыскивала Рэчел Милтон, а когда я ей позвонил, она попросила меня передать тебе, что хочет помириться. В общем, она жаждет с тобой поговорить.
– Ну, поскольку мы сегодня рассказываем друг другу потрясающие новости… – Напряжение в голосе Лори улеглось до привычного легкого изумления. – У Гринни есть тридцатипятилетняя подружка из Гонконга, настоящий финансовый гений. Они познакомились, когда она приезжала к нему в офис оформлять учреждение благотворительного фонда, и с тех пор они уже несколько месяцев тайно встречаются. Она невероятно хороша собой, эта Минь-Ва Салливэн. Она вышла замуж за парня из Эджертона по имени Билл Салливэн, когда училась с ним в Гарвардской экономической школе. А сюда они приехали, потому что он получил работу в Ферст Иллинойс. Минь-Ва занялась самостоятельным бизнесом и добилась небывалых успехов, а потом они расстались. Гринни хочет жениться на ней.
– А Рэчел хочет поплакаться тебе в жилетку. Голос Лори снова изменился:
– Я наплела тебе глупостей, а Стюарт добавил яду. Я должна объяснить, как все было на самом деле.
– Правду и только правду.
– За тобой заехать?
Я сказал ей, что взял машину напрокат.
– Ну тогда прыгай в нее и лети ко мне.
– Часов в шесть буду, – сказал я.
94
Мы с Лори, захватив стаканы и недопитую бутылку, перебрались в гостиную, где уселись на диване у камина под большой картиной Тамары де Лемпика. Лори поставила бутылку на ковер и откинулась на подушки, держа стакан обеими руками:
– Я так волнуюсь, что не могу говорить.
– Ну что ты, не надо, – проговорил я.
– Столько сказано лжи… Идиотская привычка! Я думала, что наверняка оттолкну от себя человека, если он узнает обо мне правду. Я самой себе была противна… Такой позор! – Глаза ее наполнились слезами. – Мы жили так бедно. Отца моего застрелили, когда он грабил винную лавку. С такой женщиной ты хотел провести вечер?
– Я не вижу ничего позорного в том, что у тебя было трудное детство, – сказал я.
Лори обожгла меня взглядом:
– Я росла с мыслью о том, что мир… Что во всем мире не сыскать безопасного уголка. Утром просыпаешься и не знаешь, будет ли еда к ужину. Нас периодически отовсюду выселяли, потому что у мамы не было денег оплатить жилье. Каждый раз, когда мы переезжали, мне приходилось менять школу, поэтому друзья у меня не заводились. Одежду мне покупали в самых захудалых секонд-хендах. Я была настоящим посмешищем. И каждый день мне казалось, что вот-вот передо мной откроется черная ямища, я полечу в нее и буду падать, падать – всю оставшуюся жизнь. Думала, когда-нибудь нас окончательно выкинут на улицу. Или меня упекут в какую-нибудь тюрьму, а мама моя умрет. – Лори вытерла глаза. – И тут мама выходит замуж за этого оператора из «Уорнер бразерс», Морри Бюргера, – это было, знаешь, как спасение утопающих. У него была работа и свой дом в Студио-сити. Некоторое время все было хорошо. Однако старина Морри выдувал в день бутылку джина, а потом стал бить маму, возвращаясь с работы. Я пряталась в своей комнате и слушала, как он бьет ее, как она плачет, а он орет на нее, чтоб она перестала реветь, и все это было, словно… Словно я все-таки полетела в ту черную яму. Я перестала замечать окружающее, я будто закостенела вся – стала вроде зомби. И это плохо для меня кончилось. Вот мы с тобой и подошли к первой из самых интересных глав.
Лори опять вжалась в подушки дивана, держа обеими руками стакан перед лицом.
– Когда мне исполнилось одиннадцать, Морри стал по ночам забираться ко мне в постель. Пока мама была в отключке. Если б она узнала, она б его убила. Хотя, может, она и знала, но виду не подавала.
А потом Морри уволили из «Уорнер бразерс». Ему удалось куда-то устроиться, однако долго на одной работе он не задерживался – не более нескольких недель. Раз, наверное, двенадцать я сбегала из дома, но копы всякий раз возвращали меня. Мы потеряли дом в Студио-сити, который, кстати, всегда наводил на Морри тоску. В течение месяцев шести мы переезжали из одной дыры в другую, в основном на окраине Хэнкок-парка. Однажды мама поздно вечером вышла из дому, и кто-то убил ее на заднем дворе аптеки-закусочной. Убийцу так и не нашли.
К тому времени я уже основательно «подсела» на травку. После того как убили маму, я познакомилась с девушкой по имени Эстер Голд. Эстер Голд была богатой неудачницей, она давала мне амфетамины и «квайлюд» Наркотик-депрессант, снимающий действие возбуждающих наркотиков.
, и мы с ней «отрывались». Как-то ночью Морри схватил мою сумочку и нашел таблетки, что натолкнуло его на блестящую мысль о том, что я уже настолько испорчена и развращена, что он может делать на мне деньги – влиять на людей, продавая меня своим дружкам. Чем он и занялся, один-два раза в месяц. И хотя ложиться в постель с друзьями Морри было точно так же гадко и страшно, как и с ним самим, Эстер Голд стала снабжать меня в избытке наркотиками, и каждый раз, когда приезжал кто-то из дружков Морри, я к этому моменту уже отрубалась.
Лори вытерла слезы со щек и улыбнулась противоположной стене комнаты:
– Ну, вот, про мое детство ты теперь знаешь, приступаем к самой интересной части – отрочеству. Эстер отправилась в Фэрфакс, а я – в гимназию в Лос-Анджелес, так что больше мы с ней не виделись, но в гимназии было полно наркоманов, и достать там можно было все, что угодно. Как-то раз на уроке английского я сказала учительнице: «Я царица небесная, а ты – прыщик на заднице Господа Бога». Слово в слово. Она вышвырнула меня из класса. Я поплелась домой. Только дом-то не был домом – просто дыра, где я жила с Морри. Шла я, шла, а потом застыла на месте и стояла так часа четыре. Когда мимо ехала патрульная машина и полисмен спросил, как меня зовут, я ответила ему: «Царица небесная».
Лори нервно засмеялась, и вновь из глаз полились слезы. Кончиками пальцев я вытер их.
– Спасибо. В общем, попала в больницу. Рассказала полицейским о Морри, и его упекли в тюрьму – трехкратное «ура» в честь системы охраны детства в штате Лос-Анджелес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65