Ц Добро пожаловать! Ц увидев Бориса, закричал Кюхля. Ц Раздевайся, дру
г мой, и давай-ка в баню! В России начинают эстетствовать. Только начисто о
тмытые от тюремной грязи люди должны раскачиваться на виселицах! Что за
приговор у тебя, а, Борис Степанович?
Ц Двадцать лет каторжных работ.
Ц У Трубецкого так вообще пожизненное! Какие ж идиоты, эти судейские! У м
еня Ц пятнадцать лет. Зачем сие? Да я и этапа-то не переживу. А малыш Жабинс
кий должен целых десять лет в Сибири мерзнуть…
Тугай молчал. Разделся, взобрался в большую деревянную бадью и аж задохн
улся, настолько горячей была вода. Солдат взялся растирать его намыленно
й мочалкой, облил водой и напоследок сказал:
Ц Вылезайте, ваше благородие, Ц а потом окатил из ведра ледяной водой р
азгоряченное, покрасневшее тело конногвардейца. То был сущий шок! Тугай
стиснул зубы, но уже спустя мгновение понял, до чего же хорошо-то. Он чувст
вовал, как весело разгоняется кровь по жилам.
В камере он натянул на себя новый мундир, фельдфебель побрил его, окорота
л как мог волосы. После сих процедур Тугай взял в дрожащие руки шпагу. С ул
ицы, откуда-то издалека, раздавалась барабанная дробь, мрачно гудели тру
бы.
Ц Да что все это значит, фельдфебель? Ц не выдержал Борис. В горле внезап
но пересохло. Фельдфебель молча собрал разбросанную по камере старую од
ежду.
Ц Парад какой, что ли? Ц продолжал расспрашивать Тугай.
Ц Все войска в Санкт-Петербурге подняты по тревоге. Даже артиллерия. А б
ольше мне ничего неведомо, Ц и фельдфебель, прижимая к груди старые вещи
, покинул камеру, громко хлопнула дверь. Никто и не думал на сей раз запира
ть его.
Борис толкнул дверь и выглянул в коридор. Надсмотрщики старательно отво
рачивались в сторону, когда он заглядывал им в лицо. В коридор равелина вы
шел князь Волконский в своем генеральском мундире. Отросшая за время зак
лючения борода была обрита, волосы аккуратно зачесаны. У него тоже была ш
пага, белые перчатки и начищенные сапоги.
Ц Вы что-нибудь понимаете, Борис Степанович? Ц воскликнул он, завидев Т
угая. Ц Или мы парадным маршем двинемся прямо в Сибирь? Ведь все гарнизон
ы на ноги подняли…
В конце длинного коридора появились тюремный лекарь, доктор Болобков, и
священник, отец Ефтимий.
Они вошли в ближайшую камеру. На улице раздалось лошадиное ржание, топот
солдатских сапог, шум подъезжающих экипажей. Затем послышались слова ко
манды. Волконский подмигнул Борису.
Ц Могли ли вы ожидать, что ради вас поднимут под ружье все войсковые част
и? Мой дорогой юный друг, хотел бы я все-таки знать, что значит вся эта черто
вщина!
Доктор Болобков и отец Ефтимий невозмутимо переходили от камеры к камер
е. И вот они подошли к Тугаю, эти первые попечители тела и души на земле.
Ц Мне ничего не нужно, Ц торопливо сказал он, когда доктор спросил его о
самочувствии. Ц И пред Богом я чист. Но если вы скажете мне правду… Ц и, д
ико блеснув глазами, уставился на священника. Ц Если вы мне скажете, что
там затевается… тогда вы подарите мне нечто большее, чем просто благосло
вение, отче.
Ц Да мы и сами ничего не знаем, Ц отец Ефтимий всплеснул руками, огладил
длинную белую бороду. Ц Со всех сторон войска стягивают, вот и все, что мы
видели. А на площади перед Петровскими воротами виселицы возвели.
Ц А как же мы? А наши новые мундиры? Или нам надобно представляться кулис
ами убийственного народного гулянья? Что за фарс! Такое мог изобрести то
лько очень больной разумом человек!
Среди заключенных пронесся ропот. Приговоренные к смерти были единстве
нными, кто все еще не верил в близкий свой конец.
Ц Смотрите-ка! Ц воскликнул молоденький Бестужев-Рюмин, возвращаясь и
з «бани» в свою камеру. Ц Царь собирается разыграть нам новенький спект
акль. А на виселице велит помиловать нас.
Через час по коридорам равелина разнеслась команда выводить заключенн
ых. Сто двадцать приговоренных встретились во дворе, приветствуя друг др
уга и отвешивая шутливые комплименты новехоньким своим мундирам. У Пущи
на так и вообще был фрак, словно из крепости он на бал собрался.
Солдаты окружили приговоренных плотным кольцом. Генерал Луков появилс
я во дворе равелина на коне, он тоже был в парадном мундире и развевающемс
я белом плюмаже на шлеме. Капитан провел меж осужденных перекличку, а пот
ом понеслась по крепости команда:
Ц По местам!
Генерал Луков рыкнул, ворота отворились, и во двор прогарцевали всадники
, окружили декабристов.
Ц Вперед! Марш! Ц крикнул кто-то, и толпа узников пришла в движение. Их вы
вели через Петровские ворота. За воротами переминались с ноги на ногу не
многие из зрителей, несколько родственников, генералов, правительствен
ных чиновников, послов иноземных держав, да наблюдателей из ближайшего о
кружения государя. Пара экипажей стояла в отдалении за высоким валом, на
коем была возведена виселица.
Четыре ряда солдат окружали небольшую площадку перед крепостью. В неско
льких местах пылали костры. Дым взлетал к небесам, солдаты длинными желе
зными крючьями ворошили угли. В длиннополом красном сюртуке расхаживал
палач.
В центре небольшой площадки их остановили. Неторопливо стали разделять
осужденных на группы Ц сверкали эполеты офицеров гвардейской дивизии
и Генерального штаба, собирались гвардейцы другой дивизии, группа из арм
ейских офицеров, более скромных по мундирам.
Окруженные многочисленным своим конвоем, вышли эти группы на гласис пер
ед Петропавловской крепостью Ц небольшая площадка эта едва вмещала ос
ужденных и конвой. Только сейчас осужденные мятежники заметили, что непо
далеку от крепости собраны части всех петербургских полков, расставлен
ы четыре пушки, словно для торжественного салюта. Из крепости вышла рота
барабанщиков. Они встали вдоль крепостных стен, ожидая команды ударить в
ерными палочками по дубленой шкуре своих барабанов.
Ц Я все еще не понимаю, что все это значит, Ц прошептал князь Волконский.
Ц До сих пор казнь через повешение никто не считал актом из итальянской
оперы.
Грянула барабанная дробь. А затем оборвалась резко. Генерал Луков выехал
на площадь, за ним следовал адъютант с черной папкой из тисненной кожи.
Ц Именем государя императора мы еще раз зачитываем приговор! Ц выкрик
нул Луков. Ц Названные мною должны сделать шаг вперед, Ц и кивнул адъют
анту.
Тот начал читать высоким, звенящим от волнения голосом. Они слушали, выхо
дили послушно из строя; представители старейших, знаменитейших и блиста
тельнейших семейств России выслушивали приговор Ц и смертная казнь, и к
аторжные работы в равной степени означали только одно: конец их жизни.
Генерал Луков устало вздохнул. Глянул на графа Муравьева, генеральский м
ундир которого с золотыми эполетами и аксельбантами ярко сиял в лучах во
сходящего солнца, и понуро отвел глаза в сторону.
Ц Его императорское величество соизволением своим лишает вас чести бы
ть российскими офицерами! Ц хрипло выкрикнул Луков. Как же мучительно б
ыло отдавать сей приказ, Муравьев был ему другом, другом! Но солдат должен
повиноваться. Повиноваться слепо.
Ц На колени! Ц выкрикнул Луков. Его голос дрогнул. Одетый в длиннополый
красный сюртук палач встал за спиной Муравьева, надавил тому на плечи, пр
инуждая опуститься в пыль, вытащил шпагу из ножен, сорвал и бросил в пыль о
рдена, сдернул с мундира эполеты. Муравьев даже не шелохнулся; казалось, ч
то он превратился в камень. В один из камней этой крепости, возведенной на
людских костях.
Ц Что ты творишь, Прохор Григорьевич? Ц спросил он только дрожащим голо
сом, когда палач рванул с него генеральский мундир и бросил в огонь.
Генерал Луков отвернулся. Слезы подступали к глазам. Только адъютант мол
ча топтался на месте, глядел все на коленопреклоненного Муравьева, а зат
ем закричал срывающимся голосом:
Ц Все на колени!
Словно кто их дернул за невидимую веревку, и осужденные рухнули на колен
и в крепостную пыль. Палач поднял над головою боевого генерала Муравьева
шпагу, перехватил поудобнее. А потом плашмя ударил клинком по голове гра
фа и преломил шпагу офицера. Из ранки на лбу графа потекла кровь.
В толпе зрителей белая как мел жена Муравьева, Александра Григорьевна, к
репко вцепилась в руку Ниночки:
Ц Как они смеют, как они смеют, Ц глухо шептала она, Ц как они смеют…
Занавес над спектаклем величайшего унижения пополз в стороны, акт начал
а изгнания из человеческого сообщества разыгрывался на подмостках рос
сийской истории.
Каждому из приговоренных было суждено пережить эти минуты глубочайшег
о унижения, и это были минуты, выжигавшие сердца, оставлявшие там никогда
не заживающие страшные язвы.
Трубецкой и Волконский зажмурили глаза, когда палач рванул с них мундиры
и бросил в жадно пылающий костер. Вечный поэт Кюхля Ц Кюхельбекер Ц ски
нул с себя фрак без посторонней помощи, самолично прошел с ним к костру и с
плюнул.
Над площадью плыл едкий дым, душил зрителей, глаза посланников и генерал
ов, верно, от него слезились. Молча, широким каре стояли полки и смотрели н
а разворачивавшийся перед ними спектакль. Еще были живы все заговорщики
, еще предстояла казнь пяти приговоренных на следующее утро, и уж на том зр
елище посторонние не предполагались. Сегодня ж каждый мог задаться вопр
осом, какую б участь выбрал он себе сам, коли б была на то его воля Ц тех, кт
о должен умереть, или же тех, кому была дарована жизнь на погибель в далеко
й Сибири.
Догорали дымные костры, сжигавшие мундиры осужденных, дымили и чадили, з
аволакивая весь Кронверкский вал, и среди дыма стояла виселица, ждущая с
воей жертвы…
Ц Я не могу, Ц внезапно сказала Александра Григорьевна Ниночке. Ц Пое
хали домой, мне дурно, я не могу видеть эти столбы…
Подле той виселицы, совсем близко стояла стройная женщина в черном плать
е и черной шляпке. Неподвижная и безмолвная. Маленькая девочка держалась
за ее руку…
Ц Рылеева… Ц догадалась Ниночка.
И внезапно обрадованно подумала, что ее Бореньку ждет Сибирь.
Сибирь… Это было иное. Иное название геенны огненной.
Сибирь… Бескрайняя земля, покрытая лишаями гигантских болот и буйных ре
к. Это Ц леса, несть которым ни начала, ни конца. Это Ц обрывок третьего дн
я Творения, когда сказал Господь: да порастет земля деревьями и травами, д
а будут реки питать изжаждавшееся чрево земное.
Сибирь… Последнее великое молчание мира сего.
Свыше часа длилась процедура, преламывались шпаги, сжигались мундиры, зо
лотые аксельбанты и эполеты. А затем на простых телегах подвезли груду с
ерых роб каторжан. Палачи бросали их без разбора приговоренным. Борису д
осталась роба, в которой он мог утонуть с головой. А вот длинному нескладн
ому Кюхле попалось одеяние, явно сшитое на карлика. Да и Трубецкому его но
вый наряд был тесноват, та ж беда ожидала и Волконского.
Ц Стройся! Ц раздалась команда.
Военный оркестр заиграл марш, вновь понеслась над кронверком барабанна
я дробь, и осужденные строем, с гордо поднятыми головами отправились наз
ад в крепость. И когда на пути их попадались обломки шпаг, они намеренно на
ступали на них, на осколки своей попранной в одночасье чести. Муравьев же
пинком ноги отбросил клинок.
Медленно закрылись за декабрьскими мятежниками створки ворот. В послед
ний раз им было дано почувствовать себя свободными людьми Ц с сегодняшн
его дня начиналась каторга, жизнь мертвых душ.
Зрители на площади устроились поудобнее среди подушек экипажей и дали з
нак кучерам трогаться. Все! Финита ля комедия! Офицеры вскочили на коней, п
олки молча маршировали по казармам. И только французский посланник, так
и не оправившийся от пережитого потрясения, сказал своему шведскому гос
тю:
Ц Мон шер, по сравнению с этим гильотина истинно гуманное наказание!
О спектакле в крепости святых Петра-и-Павла недолго говорили в Петербур
ге, у столицы империи память была короткая.

Столица империи даже не заметила, что после наказания заговорщиков знат
ных да сановитых, пришел черед простых солдат. Генерал Луков с содрогани
ем писал в своем дневнике: «Приговоренных клали на кобылу по очереди, так
что когда одного наказывали, все остальные стояли тут же и ждали своей оч
ереди. Первым положили того, которому 101 удар плетьми назначили. Палач наш
отошел шагов на пятнадцать от кобылы, а потом медленным шагом начал приб
лижаться к наказываемому. Кнут тащился по пыльной земле меж ног палача. И
когда палач подскакивал на близкое расстояние от кобылы, то высоко взмах
ивал правой рукой кнут, раздавался в воздухе свист и затем удар… Первые у
дары делались крест накрест, с правого плеча по ребрам под левый бок и сле
ва направо, а потом начинали бить вдоль и поперек спины. Во время самого де
ла, отсчитавши ударов двадцать или тридцать, наш палач, мастер работы сво
ей изуверской, подходил к стоявшему тут же полуштофу, выпивал стакан вод
ки и опять принимался за работу. Коли наказываемый солдатик не издавал н
и стона, никакого звука, и не замечалось даже признаков жизни, ему развязы
вали руки и доктор давал нюхать спирт. Коли при этом находили, что человек
еще жив, его снова привязывали к кобыле и продолжали наказание… Страдани
я несчастных были ужасные. Я сам смотреть долго на сие действо не смог, пок
инул плац. Забыть, забыть все это скорее, как страшный сон, не мне приснивш
ийся…»

Они забыли все Ц солдат и декабристов, расстрел пушками сенатского восс
тания, они кричали ура ему, новому государю, и благословляли. Но его все вр
емя беспокоила мысль о молве, слухах, слухах, будто бы брат Александр не ум
ер, а скрылся. Мысли эти тревожили и беспокоили Николая. Несколько завуал
ированных фраз донесений и почему-то название Саровской обители…
Николай призадумался. Никому нельзя довериться в таком деле, никто не до
лжен ничего знать.
А что если он в самом деле жив?
Николай даже вздрогнул. Решено, он поедет в Саровскую пустынь, он сам все и
сследует. Никого не брать с собой. Свита самая минимальная. Из тех, кто не з
нал брата живым…
…Небольшая дверь из простых деревянных плах закрывала келью.
Николай Павлович, император всероссийский, робко и боязливо приотворил
дверь. Затянутая черной тканью комнатка казалась поначалу пустой, но вот
перед распятием из черного дерева, висевшего в углу, он заметил коленопр
еклоненного человека.
Николай осторожно приблизился.
Ц Рад тебя видеть, государь, Ц тихо проговорил монах ли, нет ли…
Николай непроизвольно шагнул вперед и стиснул человека в простой одежо
нке в объятиях.
Ц Зачем ты это сделал, брат? Зачем?
Ц Разве что плохое? Ц тихо ответил монах, слегка наклоняя голову к плеч
у.
Ц Но ведь ты мог уйти открыто, жить частным человеком, и тогда не было бы в
сей этой смуты, не заставил бы меня Бог палить из пушек по собственным сол
датам.
Ц А тебя Бог заставлял, государь? Ц все так же тихо прошелестел голос мо
наха. Ц Что ты ко мне пожаловал? Я Ц никто и ничто Ц так мне на роду было н
аписано. Из первых стал последним…
Николай все смотрел и смотрел в до боли знакомое лицо.
Ц Но ведь ты понимаешь, как ты опасен, Ц просто заметил он.
Ц Я Ц никто и не помеха царскому трону… Ц упрямо повторил монашек.
Ц Я не знаю твоих мотивов, я не понимаю твоего стремления уйти, Ц Никола
й Павлович начал раздражаться. Он вынул из нагрудного кармана военного м
ундира маленькую коробочку.
Ц Здесь всего две пилюли. Хотя и одной хватит за глаза. Молниеносно и без
боли. Прости, но ты сам все понимаешь…
Он подошел к монаху.
Ц Обнимемся, Ц тихо попросил император. Ц Прощай и пойми меня…
Император прослезился и выскочил из кельи…
Монах тяжело опустился на скамью. Значит, не место ему здесь, значит, он до
лжен уйти… Монах собрал свой скудный скарб, повесил на шею ладанку, сунул
в карман ряски толстую пачку денег. Хватит, чтобы переодеться в крестьян
ское платье, купить лошадь, а там ищи его, государь-батюшка, велика Россия.
А Сибирь и того больше…
Он бодро шагал по прохладной от ночной росы дороге, окруженный темными с
тенами леса.
Скоро взошла луна, идти стало светлее, и он все шагал и шагал, опираясь на т
олстую палку, которую подобрал где-то по дороге. Теплая пыль дороги словн
о бы успокаивала натертые сапогами ноги, и он шел, иногда оступаясь на кол
добинах и цепляясь за выступавшие корни деревьев.
Луна высветляла ему путь, заливала все вокруг мертвенным хрустальным св
етом, дорогу было хорошо видно, и он, читая молитвы, отмахал от Саровской о
бители много верст, сам поражаясь своей легкости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25