Выходит, при первой встрече я просчитал не все в
арианты. Не в полной мере проникся удивительными способностями Сусанны?
Да пусть, думал, она хоть самого Папу Римского лечит. Мне-то что! Мне кисти в
растворителе она все равно мыть не станет. Плохо я тогда просчитал, безда
рно. Задним умом мы все крепки. Иван Матвеевич считал, оказывается, успешн
ее. Ему с начальствующей горки было виднее.
Именно с Сусанны, с этого ее портрета у меня все по-настоящему началось. О
на дала мне дополнительный импульс. Ввела в такие дома, что о-го-го! И все ж
е изломала своей страстью к суете и публичности. Какая неутомимость! В ин
остранное посольство зовут Ц она готова, на премьеру в театр Ц пожалуй
ста, на открытие выставки или показ мод Ц она в первых рядах. Если бы те си
лы, которые я потратил на н у ж н ы е встречи и знакомства, чтобы казаться со
временным человеком в гуще событий, да приложить к искусству, то быть мож
ет… И все же мне нельзя так думать, я знаю свой потолок. Такая жизнь Ц форм
а моего существования в этом мире… Мы квиты с Сусанной.
Моя женитьба ей тоже многое открыла. Уже не шарлатанка, не сомнительная э
кспериментаторша, а безбедная и потому бескорыстная л ю б и т е л ь н и ц а, ж
ена известного и состоятельного художника. Крышу она получила, Сусанноч
ка. Но еще до женитьбы поняли мы, что одной повязаны веревочкой, поэтому же
нским умом сообразила, что выгоднее меня вперед выставлять Я, дескать, вс
его-навсего скромная знахарка. Получила от своей темной и дикой бабушки
неведомую силу, некий наукой не познанный дар и теперь несу их людям, а вот
муж у меня Ц известный, великий художник. Она и произнесла первая это сло
во "в е л и к и й". И настойчиво это понятие внедряла в общественное сознание
, и правильно делала, понимала, с моих дивидендов живем, потому что медленн
о ее биополе материализовалось в чистую валюту.
С каким энтузиазмом таскала она ко мне в мастерскую разных шведок и датч
анок! Всегда после своих журфиксов показывала гостям мою мастерскую. Шла
тихо, демонстративно, на цыпочках: мастер работает! Мне оставалось тольк
о ублажать своих милых заказчиц. А у них, конечно, свои интересы, свое пабл
исити. Смотришь, в Нью-Йорке или Стокгольме и выходит журнал с репродукци
ей написанного мною портрета. А жена посла, его дочь либо какая другая выс
окопоставленная дама, покровительница искусств, как известно, простому
художнику позировать не может, только самому знаменитому, только велико
му, самому известному в стране. Это уже само собой разумеется. А здесь и я с
таким журналом в руках любой заказ вырву. И скромненько Ц пачку таких жу
рналов начальству на стол: так что же, нет пророков в своем отечестве? Свой
дар надо реализовать. А в наше время ни один дар даром не расцветает. Рекл
ама двигает коммерцию. И здесь Сусанна Ц мастер, виртуоз.
Иван Матвеевич был прав: Сусанна действительно сама меня нашла! Но как! Он
а не дилетант, даже здесь проявила научный подход. Как хороший актер, выхо
дя на сцену, она не позволяла себе приблизительно знать роль. По Станисла
вскому: и история, и предыстория, и сверхзадача. В подводной части этого ай
сберга всегда был свой материк. Перед нашей первой встречей она все обо м
не узнала, разведала. Я бы не удивился, если бы знал, что, готовясь к встрече
, она составила на меня картотеку и пролистала историю болезни в поликли
нике.
Мы встретились с нею на этом дне рождения будто бы совсем случайно. Она та
к виртуозно управляла своей свитой, что сумела, как матка, окруженная гуд
ящим роем, не подойти, а оказаться подведенной ко мне. И тут Сусанна показа
ла себя не только Кассандрой, но и Ермоловой, Аспазией, Сарой Бернар.
Ц Вы Семираев? Я узнала вас по фотографии в "Огоньке".
Мне осталось только надеть одну из привычных масок: скромный гений, руба
ха-парень, деревенский мальчик, не сознающий сам, что творит.
Ц Я Семираев. Зовут меня Юрий Алексеевич.
Ц Я преклоняюсь перед вами. Уже двенадцать лет, Ц продолжала экспансив
ная девушка, не давая возможности себя остановить, Ц я хожу на все ваши в
ыставки. С самой первой: "Пейзажи разных мест". Я знаю все ваши картины.
Здесь я немножко оторопел. Этой лекарице вроде от меня ничего не надо. Зач
ем же такой фимиам? Может быть, не только истеричность и вежливость ведут
незнакомку, но и искреннее чувство, потому что она вдруг начала осыпать м
еня названиями моих картин, проявлять знакомство с портретами, висящими
в разных домах, о которых я сам-то позабыл, но которые почему-то видела и по
мнила она.
Вот это подготовка!
Ц Я преклоняюсь перед вами, Юрий Алексеевич. Видите, я становлюсь перед в
ами на колени, потому что так выразить то, что волнует нас всех в жизни и ис
кусстве, смогли только вы. Каждый ваш портрет Ц это открытие. Вы открывае
те человека для человека.
Уже по-настоящему смущенный, поднимая ее с пола, я сказал:
Ц Если хотите, я напишу и ваш портрет.
И в этот момент она чуть заметно пожала мне руку. Кокетливо, но со значение
м, с тайным смыслом пожала руку и шепнула:
Ц Видите, я вас нашла.
Но главное она уже сделала. Публично, при всех произнесла с л о в о. Взяла на
себя смелость, чувствовала себя уверенной. И пусть негодуют мои скромные
товарищи по кисти, пусть шушукаются по углам, пусть называют меня копиис
том, чертежником, хоть маляром. Слово сказано, мой м и ф созрел. Легенда нач
алась. Я видел вбирающие глаза у людей, окружающих нас с Сусанной. Ясновид
ящая ошибется, но не солжет. Она, как младенец, истина в последней инстанци
и. Слушайте, запоминайте, удивляйтесь, негодуйте. Но эту историю вы расска
жете еще двадцать раз. Комментируйте как хотите. Вам предстоит разнести
легенду. Я назван как избранный. Моя задача теперь только поддерживать э
тот миф и давить, давить, давить других коллег-мифотворцев. Теперь вверх п
о лесенке успеха. Вперед, Семираев!
Не всем, но очень многим я обязан Сусанне. Она дошлифовала меня. То, что жил
о во мне как сплошной эмпиризм, приобрело характер системы. В конечном сч
ете и своими "Реалистами" я обязан ей: она все предусмотрела.
Она внушала, что свободным художником не проживешь. Пост нужен. Админист
ративный пост. Рубенс был послом. Мольер Ц директором театра. Некрасов и
здавал "Современник", а Семираеву достался музей. Подумать только, Семира
ев, своей кистью, своим мастерством ты готовишь себе дорогу к большой, дол
гой славе, танцуй же, Семираев. Ну пусть тебе за пятьдесят, но ведь еще креп
ок: ни склероза, ни гипертонии. Пока никого нет, пройдись вальс-бостоном, т
анцем твоей юности, из комнаты в комнату. Ты же юн, Семираев, девушки смотр
ят на тебя, мужчины завидуют, мир рукоплещет тебе, все у тебя будет, все пол
учится, ни перед кем не придется ломать шапку, дни твои пролетят беспечал
ьно, а лет через тридцать, всего седого, будут тебя под руки вводить в выст
авочные залы, а ты устало и расслабленно будешь шептать свои оценки. Семи
раев идет! Как же, живой классик. Неужели тот самый? А я думал, он в прошлом в
еке жил. Да, да! А в школьных учебниках будет стоять: "Крамской, Репин, Сурико
в, Серов, Семираев Ц самые яркие представители русской школы живописи XIX
Ц XX веков".
Смотрит на меня с портрета молодая Сусанна. Длинная шея, огромные глаза, с
ияние вокруг рук и головы. А я стою перед ней, как Адам перед Господом, и дум
аю: не подведи, вывези и сейчас. У вас, вещунов и современных колдуний, во вс
ем мире есть знакомства. В каждой столице кто-нибудь свой, какая-нибудь р
одственная душа. Ты уж напрягись, Сусаннушка, сейчас бы в самый раз какую-
нибудь статейку обо мне тиснуть, где-нибудь вякнуть обо мне по зарубежно
му радио. Нужно паблисити. А то оттягают заказ лучшие друзья, отхрумкают, н
ожку подставят, перебегут дорогу. Ты уж постарайся, пошли нервный, не подд
ающийся контролю таможни заряд кому-нибудь в Париж или Чикаго, в Прагу ил
и Софию Ц тоже хорошо. А если даже и появится в доме неожиданный гость, та
к сказать, нервная субстанция материализуется в приехавшего из-за рубеж
а корреспондента, искусствоведа, писателя, я и мастерскую покажу и расск
ажу о своих глобальных задумках, а уж икры, водки, блинов русских, ныне под
орожавшего коньяка Ц здесь мы ни перед какими затратами не остановимся
, в такое дело вкладывать капитал все равно что золото покупать по цене ме
ди, мы даже гостю какую-нибудь плохонькую иконку подарим, лишь бы гость чу
вствовал себя уютно и хорошо, лишь бы остались у него в памяти хорошие вос
поминания о русском самородке Семираеве! Здесь мы расстараемся.
Размечтался я перед портретом своей жены. Нет, не благородные у меня были
мысли. Но они мои. Что же мне перед собою рядиться? Дума моя только об одном
: "Русские реалисты" должны достаться мне, и только мне. Здесь я буду безжал
остен. Я как полководец, считаю и свои резервы и силы противника. Я все дол
жен учесть: и моральный дух войска, и географию. Надо все знать, чтобы нена
роком конница во время атаки не скатилась в овраг. Теперь, когда я выхожу н
а стартовый отрезок своего марафона, когда бегу мимо во все глаза следящ
их за мной трибун, надо как следует просмотреть все личные дела. Из-за мел
очи счастливая случайность не должна уйти. Действительно, руководить, ка
к говорилось, Ц это предвидеть. А уж коли сам я с младых ногтей конструир
ую собственную жизнь, то надо каждую тряпочку из прошлого перетряхнуть,
ко всему быть готовым, так дело вести, чтобы прошлое не зацепило грядущее.
А баланс не очень хорош. Есть прорехи в тылах.
В тот же день, когда Иван Матвеевич позвонил насчет "Реалистов", я зашел в к
омнату Маши. Здесь, может быть, слабое место. Дочь беспокоит меня больше вс
его. С Сусанной я справлюсь, потому что на ее хитрость есть моя. На прямоту
и откровенность Маши нет управы, нет приема. А решать надо, и решать быстро
, потому что без Маши я не получу Славы. Она его профессор и наставник.
Какая же была ошибка, что я помешал их браку! Как это было недальновидно, м
елочно и, сознайся, Семираев, неумно. Разве волновало когда-нибудь тебя ма
ленькое тщеславие, маленькие пакости, крошечное честолюбие. Ты же боец н
а ринге: что тебе несколько пропущенных ударов, пара оплеух Ц важно прой
ти через все и победить. Важны овации зала и твоя рука с поднятой победной
перчаткой. Испугался талантливого мальчишки. Но ведь один раз, когда ост
авил его в своей институтской мастерской, превозмог себя. Справился с ме
лочевкой характера, поддался просьбе дочери, ее нажиму, и ведь был доволе
н, сколько принес потом Слава пользы на курсе. А здесь взыграло ретивое. Пр
осто струсил, Семираев, иметь возле себя, иметь в семье бледнеющего от вол
нения соперника. Да ведь ты сам говорил, что от возможности до действител
ьности дистанция огромная. Он только талантливый мальчишка, для которог
о пробиться труднее, чем для тебя в его годы, потому что ты кроме верной ру
ки и снайперского глаза имел еще и хитроумную, изворотливую голову. А что
он? Тюха и гордец. Мальчик хотел жениться на твоей дочери. Вернее, даже по-д
ругому: твоя дочь хотела выйти замуж за этого мальчика. За него и ни за ког
о другого. Она первая, наверное, поняла, учуяла, что он перспективный. Ведь
Маша все же твоя дочь. А у нее чутье. А ты закрутил, завертел: а где будете жи
ть? а что будете есть? Поставил гнусное условие: Слава сдаст мать в больниц
у для хроников. Всех хотел приобщить к своим грехам, всех сравнять.
Жить в одной комнате со своей больной матерью и молодой женой Слава не за
хотел. Он, видите ли, не мог себе этого позволить. Не мог позволить себе пор
тить жизнь жене. Мне бы купить им трехкомнатную кооперативную квартиру,
помочь, наладить лечение для этой женщины, матери Славы, да они бы все по г
роб были мне обязаны. Стали бы рабами навсегда. Обеднел бы я, пошел с сумою
по миру? Как мы любим ссылаться на свой горький и никчемный опыт: "Я приеха
л в Москву в одних портках, и никто кооператива мне не покупал!" И тогда Маш
а сказала: "Я буду ждать Славу". Я сказал: "До каких пор будешь ждать? Пока не о
станешься в старых девах?" Ц "Сколько будет нужно, столько и буду ждать". Ц
"Тургенева ты, дочка, начиталась. Устарел твой Тургенев. Сейчас все читают
Юлиана Семенова". Ц "А я Тургенева читаю". Сказала Ц сделала. Но ведь и раб
отать бросила.
Я не люблю входить в комнату Маши. После смерти матери она перетащила к се
бе все принадлежавшие той вещи. Нельзя сказать, что в комнате нет порядка,
просто порядок, ведомый одной дочери. Она ничего не выбрасывает. Вся ее жи
знь может быть описана через хранящиеся здесь предметы. Первая ее кукла,
школьный портфель, первая маленькая палитра, на стенах ее детские акваре
ли, большая палитра, которую она забрала из мастерской и перенесла к себе.
Краски ссохлись, закаменели. В комнате стоит мольберт. На нем, уже два года
, незаконченный Машин автопортрет. Прописано пол-лица. Один глаз черным б
уравом неотступно преследует входящего. Другая половина лица лишь наме
чена. Может быть, видимая половина моя?.. Здесь я знаю характер, потому что я
знаю себя, знаю самое плохое. Чем же ты, Мария-старшая, наградила дочь?
Но это же моя дочь! Чем живет она, с кем встречается, о чем думает? Случайно с
толкнувшись с ней на кухне, мы еле можем сказать друг другу два слова. Но к
огда я попадаю в ее комнату, мне хочется взять ее платок, перчатку, которую
она надевала, шарф, зарыться в них лицом и вдыхать родной и знакомый запах
.
На диване разбросаны разные тряпочки, цветные обрывки одежды, лоскутки.
Последние полгода Маша вяжет круглые коврики из этих обрывков и дарит вс
ем знакомым. Лишь бы не писать, не рисовать. Что она узнала, кто ей наболтал?
Как-то я попросил: "Маша, свяжи коврик мне. Я постелю его под ноги у письменн
ого стола". Через три дня она принесла мне коврик, сделанный из ленточек, к
оторые она нарезала из старого материнского платья. Я узнал материал и р
асцветку. Желтое с черным. Почему она бросила работу?
Я сажусь на диван, и вдруг острая, как нож, мысль пронзает душу: "А к чему эта
гонка? Ведь тебе уже за пятьдесят. Будет ли о тебе статья в энциклопедии ил
и не будет, разве изменится что-нибудь в мире? Ведь живут же люди без всей э
той мишуры. Живут и не задумываются о конечной цели существования. Забот
ятся о детях и внуках. А я даже не знаю, что заботит единственную дочь, чем о
на дышит". Эта мысль не впервые посещает меня. И я знаю, что единственное сп
асение Ц безжалостно гнать ее. Потому что от себя не уйдешь, в пятьдесят л
ет уже не переделаешься.
Какой-то детский порок, какое-то неясное мне самому унижение в детстве да
ло мне это обременительное честолюбие, и весь мой духовный мир вызрел на
его основании. Надо грустно принимать эту данность и, не останавливаясь,
бежать на марафоне собственной жизни. А я так забегался здесь, что упусти
л дочь. А ведь в ней один из ключей к Славику. Вот и опять легкомыслие сиюми
нутное. Когда понадобился Славик, вспомнил и о дочери. А с этим надо было р
азбираться раньше, потому что теперь сроки поджимают. Все думал, что как-н
ибудь с Машей образуется все само по себе. Страшился аналитического ума
Славы. Боялся вводить его в свой дом. А его надо было давно поселить здесь.
Скрутить, обмять, заставить поступать по-моему. С ним надо было р а б о т а т
ь. Все придумано слабыми, безвольными людьми: любовь, преданность, дружба
Ц это р и т у а л ы, не больше. Все помазаны одним миром, ближе всего к телу св
оя собственная рубашка.
Ты же зоркий, мастер, смотри, наблюдай. По вещам, предметам в комнате дочер
и ты должен, как Шерлок Холмс, определить, догадаться, что с ней происходит
.
Бегала когда-то здесь Маша, маленькое симпатичное существо с бантиком. Р
исовала елочки и домики цветными карандашами. Какие же демоны вселились
в нее? Отчего она так любит надеть на себя материнскую блузку и юбку и тихо
, притаившись, сидеть где-нибудь в уголке. Ни движения, ни вздоха. За закрыт
ой дверью будто пустая комната. Я несколько раз, обманутый этой тишиной, о
ткрывал дверь. И тут же Маша вставала, и два черных бурава сверлили меня.
Я сажусь на диван среди груды нарезанных тряпочек и еще раз медленно огл
ядываю комнату. На детском столике все те же куклы и аккуратно расставле
нный кукольный сервиз. Вдруг нижняя полированная дверца книжного шкафа
привлекает мое внимание. Я встаю, чтобы ее захлопнуть, но, подойдя, внезапн
о для себя раскрываю ее до конца. Весь низ заставлен бутылками. Разными: зу
бровка, старка, но в основном портвейн. И в этот момент в комнату открывает
ся дверь, и входит Маша.
Я за жизнь привык держать себя в руках. К чему вздохи, ахи, заламывания рук?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
арианты. Не в полной мере проникся удивительными способностями Сусанны?
Да пусть, думал, она хоть самого Папу Римского лечит. Мне-то что! Мне кисти в
растворителе она все равно мыть не станет. Плохо я тогда просчитал, безда
рно. Задним умом мы все крепки. Иван Матвеевич считал, оказывается, успешн
ее. Ему с начальствующей горки было виднее.
Именно с Сусанны, с этого ее портрета у меня все по-настоящему началось. О
на дала мне дополнительный импульс. Ввела в такие дома, что о-го-го! И все ж
е изломала своей страстью к суете и публичности. Какая неутомимость! В ин
остранное посольство зовут Ц она готова, на премьеру в театр Ц пожалуй
ста, на открытие выставки или показ мод Ц она в первых рядах. Если бы те си
лы, которые я потратил на н у ж н ы е встречи и знакомства, чтобы казаться со
временным человеком в гуще событий, да приложить к искусству, то быть мож
ет… И все же мне нельзя так думать, я знаю свой потолок. Такая жизнь Ц форм
а моего существования в этом мире… Мы квиты с Сусанной.
Моя женитьба ей тоже многое открыла. Уже не шарлатанка, не сомнительная э
кспериментаторша, а безбедная и потому бескорыстная л ю б и т е л ь н и ц а, ж
ена известного и состоятельного художника. Крышу она получила, Сусанноч
ка. Но еще до женитьбы поняли мы, что одной повязаны веревочкой, поэтому же
нским умом сообразила, что выгоднее меня вперед выставлять Я, дескать, вс
его-навсего скромная знахарка. Получила от своей темной и дикой бабушки
неведомую силу, некий наукой не познанный дар и теперь несу их людям, а вот
муж у меня Ц известный, великий художник. Она и произнесла первая это сло
во "в е л и к и й". И настойчиво это понятие внедряла в общественное сознание
, и правильно делала, понимала, с моих дивидендов живем, потому что медленн
о ее биополе материализовалось в чистую валюту.
С каким энтузиазмом таскала она ко мне в мастерскую разных шведок и датч
анок! Всегда после своих журфиксов показывала гостям мою мастерскую. Шла
тихо, демонстративно, на цыпочках: мастер работает! Мне оставалось тольк
о ублажать своих милых заказчиц. А у них, конечно, свои интересы, свое пабл
исити. Смотришь, в Нью-Йорке или Стокгольме и выходит журнал с репродукци
ей написанного мною портрета. А жена посла, его дочь либо какая другая выс
окопоставленная дама, покровительница искусств, как известно, простому
художнику позировать не может, только самому знаменитому, только велико
му, самому известному в стране. Это уже само собой разумеется. А здесь и я с
таким журналом в руках любой заказ вырву. И скромненько Ц пачку таких жу
рналов начальству на стол: так что же, нет пророков в своем отечестве? Свой
дар надо реализовать. А в наше время ни один дар даром не расцветает. Рекл
ама двигает коммерцию. И здесь Сусанна Ц мастер, виртуоз.
Иван Матвеевич был прав: Сусанна действительно сама меня нашла! Но как! Он
а не дилетант, даже здесь проявила научный подход. Как хороший актер, выхо
дя на сцену, она не позволяла себе приблизительно знать роль. По Станисла
вскому: и история, и предыстория, и сверхзадача. В подводной части этого ай
сберга всегда был свой материк. Перед нашей первой встречей она все обо м
не узнала, разведала. Я бы не удивился, если бы знал, что, готовясь к встрече
, она составила на меня картотеку и пролистала историю болезни в поликли
нике.
Мы встретились с нею на этом дне рождения будто бы совсем случайно. Она та
к виртуозно управляла своей свитой, что сумела, как матка, окруженная гуд
ящим роем, не подойти, а оказаться подведенной ко мне. И тут Сусанна показа
ла себя не только Кассандрой, но и Ермоловой, Аспазией, Сарой Бернар.
Ц Вы Семираев? Я узнала вас по фотографии в "Огоньке".
Мне осталось только надеть одну из привычных масок: скромный гений, руба
ха-парень, деревенский мальчик, не сознающий сам, что творит.
Ц Я Семираев. Зовут меня Юрий Алексеевич.
Ц Я преклоняюсь перед вами. Уже двенадцать лет, Ц продолжала экспансив
ная девушка, не давая возможности себя остановить, Ц я хожу на все ваши в
ыставки. С самой первой: "Пейзажи разных мест". Я знаю все ваши картины.
Здесь я немножко оторопел. Этой лекарице вроде от меня ничего не надо. Зач
ем же такой фимиам? Может быть, не только истеричность и вежливость ведут
незнакомку, но и искреннее чувство, потому что она вдруг начала осыпать м
еня названиями моих картин, проявлять знакомство с портретами, висящими
в разных домах, о которых я сам-то позабыл, но которые почему-то видела и по
мнила она.
Вот это подготовка!
Ц Я преклоняюсь перед вами, Юрий Алексеевич. Видите, я становлюсь перед в
ами на колени, потому что так выразить то, что волнует нас всех в жизни и ис
кусстве, смогли только вы. Каждый ваш портрет Ц это открытие. Вы открывае
те человека для человека.
Уже по-настоящему смущенный, поднимая ее с пола, я сказал:
Ц Если хотите, я напишу и ваш портрет.
И в этот момент она чуть заметно пожала мне руку. Кокетливо, но со значение
м, с тайным смыслом пожала руку и шепнула:
Ц Видите, я вас нашла.
Но главное она уже сделала. Публично, при всех произнесла с л о в о. Взяла на
себя смелость, чувствовала себя уверенной. И пусть негодуют мои скромные
товарищи по кисти, пусть шушукаются по углам, пусть называют меня копиис
том, чертежником, хоть маляром. Слово сказано, мой м и ф созрел. Легенда нач
алась. Я видел вбирающие глаза у людей, окружающих нас с Сусанной. Ясновид
ящая ошибется, но не солжет. Она, как младенец, истина в последней инстанци
и. Слушайте, запоминайте, удивляйтесь, негодуйте. Но эту историю вы расска
жете еще двадцать раз. Комментируйте как хотите. Вам предстоит разнести
легенду. Я назван как избранный. Моя задача теперь только поддерживать э
тот миф и давить, давить, давить других коллег-мифотворцев. Теперь вверх п
о лесенке успеха. Вперед, Семираев!
Не всем, но очень многим я обязан Сусанне. Она дошлифовала меня. То, что жил
о во мне как сплошной эмпиризм, приобрело характер системы. В конечном сч
ете и своими "Реалистами" я обязан ей: она все предусмотрела.
Она внушала, что свободным художником не проживешь. Пост нужен. Админист
ративный пост. Рубенс был послом. Мольер Ц директором театра. Некрасов и
здавал "Современник", а Семираеву достался музей. Подумать только, Семира
ев, своей кистью, своим мастерством ты готовишь себе дорогу к большой, дол
гой славе, танцуй же, Семираев. Ну пусть тебе за пятьдесят, но ведь еще креп
ок: ни склероза, ни гипертонии. Пока никого нет, пройдись вальс-бостоном, т
анцем твоей юности, из комнаты в комнату. Ты же юн, Семираев, девушки смотр
ят на тебя, мужчины завидуют, мир рукоплещет тебе, все у тебя будет, все пол
учится, ни перед кем не придется ломать шапку, дни твои пролетят беспечал
ьно, а лет через тридцать, всего седого, будут тебя под руки вводить в выст
авочные залы, а ты устало и расслабленно будешь шептать свои оценки. Семи
раев идет! Как же, живой классик. Неужели тот самый? А я думал, он в прошлом в
еке жил. Да, да! А в школьных учебниках будет стоять: "Крамской, Репин, Сурико
в, Серов, Семираев Ц самые яркие представители русской школы живописи XIX
Ц XX веков".
Смотрит на меня с портрета молодая Сусанна. Длинная шея, огромные глаза, с
ияние вокруг рук и головы. А я стою перед ней, как Адам перед Господом, и дум
аю: не подведи, вывези и сейчас. У вас, вещунов и современных колдуний, во вс
ем мире есть знакомства. В каждой столице кто-нибудь свой, какая-нибудь р
одственная душа. Ты уж напрягись, Сусаннушка, сейчас бы в самый раз какую-
нибудь статейку обо мне тиснуть, где-нибудь вякнуть обо мне по зарубежно
му радио. Нужно паблисити. А то оттягают заказ лучшие друзья, отхрумкают, н
ожку подставят, перебегут дорогу. Ты уж постарайся, пошли нервный, не подд
ающийся контролю таможни заряд кому-нибудь в Париж или Чикаго, в Прагу ил
и Софию Ц тоже хорошо. А если даже и появится в доме неожиданный гость, та
к сказать, нервная субстанция материализуется в приехавшего из-за рубеж
а корреспондента, искусствоведа, писателя, я и мастерскую покажу и расск
ажу о своих глобальных задумках, а уж икры, водки, блинов русских, ныне под
орожавшего коньяка Ц здесь мы ни перед какими затратами не остановимся
, в такое дело вкладывать капитал все равно что золото покупать по цене ме
ди, мы даже гостю какую-нибудь плохонькую иконку подарим, лишь бы гость чу
вствовал себя уютно и хорошо, лишь бы остались у него в памяти хорошие вос
поминания о русском самородке Семираеве! Здесь мы расстараемся.
Размечтался я перед портретом своей жены. Нет, не благородные у меня были
мысли. Но они мои. Что же мне перед собою рядиться? Дума моя только об одном
: "Русские реалисты" должны достаться мне, и только мне. Здесь я буду безжал
остен. Я как полководец, считаю и свои резервы и силы противника. Я все дол
жен учесть: и моральный дух войска, и географию. Надо все знать, чтобы нена
роком конница во время атаки не скатилась в овраг. Теперь, когда я выхожу н
а стартовый отрезок своего марафона, когда бегу мимо во все глаза следящ
их за мной трибун, надо как следует просмотреть все личные дела. Из-за мел
очи счастливая случайность не должна уйти. Действительно, руководить, ка
к говорилось, Ц это предвидеть. А уж коли сам я с младых ногтей конструир
ую собственную жизнь, то надо каждую тряпочку из прошлого перетряхнуть,
ко всему быть готовым, так дело вести, чтобы прошлое не зацепило грядущее.
А баланс не очень хорош. Есть прорехи в тылах.
В тот же день, когда Иван Матвеевич позвонил насчет "Реалистов", я зашел в к
омнату Маши. Здесь, может быть, слабое место. Дочь беспокоит меня больше вс
его. С Сусанной я справлюсь, потому что на ее хитрость есть моя. На прямоту
и откровенность Маши нет управы, нет приема. А решать надо, и решать быстро
, потому что без Маши я не получу Славы. Она его профессор и наставник.
Какая же была ошибка, что я помешал их браку! Как это было недальновидно, м
елочно и, сознайся, Семираев, неумно. Разве волновало когда-нибудь тебя ма
ленькое тщеславие, маленькие пакости, крошечное честолюбие. Ты же боец н
а ринге: что тебе несколько пропущенных ударов, пара оплеух Ц важно прой
ти через все и победить. Важны овации зала и твоя рука с поднятой победной
перчаткой. Испугался талантливого мальчишки. Но ведь один раз, когда ост
авил его в своей институтской мастерской, превозмог себя. Справился с ме
лочевкой характера, поддался просьбе дочери, ее нажиму, и ведь был доволе
н, сколько принес потом Слава пользы на курсе. А здесь взыграло ретивое. Пр
осто струсил, Семираев, иметь возле себя, иметь в семье бледнеющего от вол
нения соперника. Да ведь ты сам говорил, что от возможности до действител
ьности дистанция огромная. Он только талантливый мальчишка, для которог
о пробиться труднее, чем для тебя в его годы, потому что ты кроме верной ру
ки и снайперского глаза имел еще и хитроумную, изворотливую голову. А что
он? Тюха и гордец. Мальчик хотел жениться на твоей дочери. Вернее, даже по-д
ругому: твоя дочь хотела выйти замуж за этого мальчика. За него и ни за ког
о другого. Она первая, наверное, поняла, учуяла, что он перспективный. Ведь
Маша все же твоя дочь. А у нее чутье. А ты закрутил, завертел: а где будете жи
ть? а что будете есть? Поставил гнусное условие: Слава сдаст мать в больниц
у для хроников. Всех хотел приобщить к своим грехам, всех сравнять.
Жить в одной комнате со своей больной матерью и молодой женой Слава не за
хотел. Он, видите ли, не мог себе этого позволить. Не мог позволить себе пор
тить жизнь жене. Мне бы купить им трехкомнатную кооперативную квартиру,
помочь, наладить лечение для этой женщины, матери Славы, да они бы все по г
роб были мне обязаны. Стали бы рабами навсегда. Обеднел бы я, пошел с сумою
по миру? Как мы любим ссылаться на свой горький и никчемный опыт: "Я приеха
л в Москву в одних портках, и никто кооператива мне не покупал!" И тогда Маш
а сказала: "Я буду ждать Славу". Я сказал: "До каких пор будешь ждать? Пока не о
станешься в старых девах?" Ц "Сколько будет нужно, столько и буду ждать". Ц
"Тургенева ты, дочка, начиталась. Устарел твой Тургенев. Сейчас все читают
Юлиана Семенова". Ц "А я Тургенева читаю". Сказала Ц сделала. Но ведь и раб
отать бросила.
Я не люблю входить в комнату Маши. После смерти матери она перетащила к се
бе все принадлежавшие той вещи. Нельзя сказать, что в комнате нет порядка,
просто порядок, ведомый одной дочери. Она ничего не выбрасывает. Вся ее жи
знь может быть описана через хранящиеся здесь предметы. Первая ее кукла,
школьный портфель, первая маленькая палитра, на стенах ее детские акваре
ли, большая палитра, которую она забрала из мастерской и перенесла к себе.
Краски ссохлись, закаменели. В комнате стоит мольберт. На нем, уже два года
, незаконченный Машин автопортрет. Прописано пол-лица. Один глаз черным б
уравом неотступно преследует входящего. Другая половина лица лишь наме
чена. Может быть, видимая половина моя?.. Здесь я знаю характер, потому что я
знаю себя, знаю самое плохое. Чем же ты, Мария-старшая, наградила дочь?
Но это же моя дочь! Чем живет она, с кем встречается, о чем думает? Случайно с
толкнувшись с ней на кухне, мы еле можем сказать друг другу два слова. Но к
огда я попадаю в ее комнату, мне хочется взять ее платок, перчатку, которую
она надевала, шарф, зарыться в них лицом и вдыхать родной и знакомый запах
.
На диване разбросаны разные тряпочки, цветные обрывки одежды, лоскутки.
Последние полгода Маша вяжет круглые коврики из этих обрывков и дарит вс
ем знакомым. Лишь бы не писать, не рисовать. Что она узнала, кто ей наболтал?
Как-то я попросил: "Маша, свяжи коврик мне. Я постелю его под ноги у письменн
ого стола". Через три дня она принесла мне коврик, сделанный из ленточек, к
оторые она нарезала из старого материнского платья. Я узнал материал и р
асцветку. Желтое с черным. Почему она бросила работу?
Я сажусь на диван, и вдруг острая, как нож, мысль пронзает душу: "А к чему эта
гонка? Ведь тебе уже за пятьдесят. Будет ли о тебе статья в энциклопедии ил
и не будет, разве изменится что-нибудь в мире? Ведь живут же люди без всей э
той мишуры. Живут и не задумываются о конечной цели существования. Забот
ятся о детях и внуках. А я даже не знаю, что заботит единственную дочь, чем о
на дышит". Эта мысль не впервые посещает меня. И я знаю, что единственное сп
асение Ц безжалостно гнать ее. Потому что от себя не уйдешь, в пятьдесят л
ет уже не переделаешься.
Какой-то детский порок, какое-то неясное мне самому унижение в детстве да
ло мне это обременительное честолюбие, и весь мой духовный мир вызрел на
его основании. Надо грустно принимать эту данность и, не останавливаясь,
бежать на марафоне собственной жизни. А я так забегался здесь, что упусти
л дочь. А ведь в ней один из ключей к Славику. Вот и опять легкомыслие сиюми
нутное. Когда понадобился Славик, вспомнил и о дочери. А с этим надо было р
азбираться раньше, потому что теперь сроки поджимают. Все думал, что как-н
ибудь с Машей образуется все само по себе. Страшился аналитического ума
Славы. Боялся вводить его в свой дом. А его надо было давно поселить здесь.
Скрутить, обмять, заставить поступать по-моему. С ним надо было р а б о т а т
ь. Все придумано слабыми, безвольными людьми: любовь, преданность, дружба
Ц это р и т у а л ы, не больше. Все помазаны одним миром, ближе всего к телу св
оя собственная рубашка.
Ты же зоркий, мастер, смотри, наблюдай. По вещам, предметам в комнате дочер
и ты должен, как Шерлок Холмс, определить, догадаться, что с ней происходит
.
Бегала когда-то здесь Маша, маленькое симпатичное существо с бантиком. Р
исовала елочки и домики цветными карандашами. Какие же демоны вселились
в нее? Отчего она так любит надеть на себя материнскую блузку и юбку и тихо
, притаившись, сидеть где-нибудь в уголке. Ни движения, ни вздоха. За закрыт
ой дверью будто пустая комната. Я несколько раз, обманутый этой тишиной, о
ткрывал дверь. И тут же Маша вставала, и два черных бурава сверлили меня.
Я сажусь на диван среди груды нарезанных тряпочек и еще раз медленно огл
ядываю комнату. На детском столике все те же куклы и аккуратно расставле
нный кукольный сервиз. Вдруг нижняя полированная дверца книжного шкафа
привлекает мое внимание. Я встаю, чтобы ее захлопнуть, но, подойдя, внезапн
о для себя раскрываю ее до конца. Весь низ заставлен бутылками. Разными: зу
бровка, старка, но в основном портвейн. И в этот момент в комнату открывает
ся дверь, и входит Маша.
Я за жизнь привык держать себя в руках. К чему вздохи, ахи, заламывания рук?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15