Он выразил искреннюю радость по поводу ее спло
ченности, понимания общих задач, ее бескорыстия, он помянул добрым слово
м всех, кроме, естественно, отзывчивого и эмоционального человека Ц гла
вной хранительницы Юлии Борисовны, разговаривающей на шести языках, зна
ющей, у кого из художников старшего поколения случился инфаркт и кто у ко
го увел молодую жену. Ну, что ж, Ванечка тоже заработал конфетку и маленьку
ю легенду своим экспромтным спичем. Каждому свое. Придется привезти ему
из Парижа какой-нибудь легкомысленный сувенир.
Все эти мысли, как весенние ласточки, промелькнули у меня в голове, но я ст
арался не поднимать глаз. Я боялся, что в них блеснет нечаянная радость. Че
ловек еще может скрыть горе, но радость Ц это свыше его сил. Она прет из вс
ех сил, сочится из глаз. Надо долго тренировать себя на поприще жизни, чтоб
ы научиться ее скрывать. Ведь выгрыз, взял свое! Обломилось! Я сидел, стара
ясь сохранить хмурое выражение лица, но во мне все ликовало.
О блаженный миг расслабления, где ты? Как бы я хотел сейчас оказаться в сво
ем пустом рабочем кабинете. Хотел бы посмотреть на выражение глаз бывшег
о хозяина дворца. Ну что же, ваше сиятельство, как видите, жизнь улыбается
и вашим бывшим крепостным. Мне ведь тоже этим заказом подписывают грамот
у на графское достоинство. В следующем издании энциклопедии будет стран
ичная репродукция моей парижской работы, потом, как-нибудь устрою, чтобы
мой портрет написал Стрелков, и дело сделано. Стрелков-то в книгу бессмер
тия попадет. Когда-нибудь будем вместе висеть в одних музейных залах: вот
, господин граф, мой портретик работы Стрелкова и Ц что там писали Крамск
ой, Кипренский, Серов? Ц Пушкин, Толстой, Ермолова… Компания мне подойдет
. А мой скромный дар и грандиозная кисть Стрелкова Ц вывезут. Вот так-то!

И вы, госпожа муза, недаром осенили меня своим крылом и преподали тонкие у
роки политеса. И на нашей улице раздают пряники! Я даже готов утверждать, ч
то существует закон, по которому вовремя подаренное ведро меда оборачив
ается стоведерной бочкой. Свежего, пахучего, с горных вершин.
Я никого не забуду из моих посторонних вожатых. Даже императорский стол.
Договор в министерстве подписывать не буду. Пусть пришлют в музей. Что та
м было подписано на синем сукне за бронзовым бордюрчиком? Пора порадоват
ь стол новой легендой. Будут говорить: за этим столом что-то подписал русс
кий император, а также знаменитый художник Семираев договор на фреску "Р
еалисты". Пора обрастать легендами и самому.
"Искусство совершенно бесполезно"? Какой бездарный афоризм придумал Оск
ар Уайльд. А художнику оно тоже бесполезно? А музе?
Вперед, художник! Мы еще осадим на полном скаку наше быстротекущее время.
Еще попразднуем.
Главное, не выдать сейчас радостный, сумасшедший блеск глаз!

ГЛАВА VI

Я знал, что тону.
Это было как во сне, как в детстве. Нырнув так глубоко, насколько хватает в
оздуха в легких, ты пугаешься у самого дна и, развернувшись в воде, изо все
х сил гребешь вверх. Наверху чуть-чуть, пятнышком, светлеет летний день. Г
рудь заложила непереносимая боль, и тебе кажется, что не догребешь, навсе
гда останешься среди струящихся водорослей и черных коряг. Страх сковыв
ает мозг, но ты все гребешь, гребешь…
Когда Маша распахнула дверь, и я увидел огромную во всю стену картину, я по
нял, что тону.
Пятнышко дня светилось где-то в недосягаемой вышине, сердце по-сумасшед
шему колотилось, мозг, как загнанная в угол крыса, метался в поисках выход
а, я что-то говорил, отвечал, улыбался, но до тех пор, пока Маша, уже выходя из
комнаты, тихо, неслышно для окружающих сказала мне: "Это тебе, папа, безвоз
мездный подарок", Ц я думал, что уже никогда не выплыву. Все летело к черту
, в тартарары. Я получил свое Ватерлоо. Пейзаж после битвы был уныл и жалок.

…Золотая пуля, оказывается, продолжила свой полет. В нашем охотничьем де
ле одним выстрелом можно убить и не трех зайцев. После заседания в кабине
те у Ивана внезапно Ц да так, что я бы и не придумал, и мечтать об этом бы не
мог Ц решился вопрос и о месте, где я мог бы готовить мой огромный, в разме
р, эскиз. Конечно, могло бы хватить и моей мастерской, и все же работать там
над такого размера произведением было бы затруднительно и не очень удоб
но. Отвлекали бы и домашние дела, и необходимость ездить на работу, да и за
нять мастерскую одной работой значило надолго лишить себя возможности
доводить до ума кое-какую оставшуюся незавершенку.
Юлия Борисовна, видимо, подумала, что исход совещания у Ивана дело ее рук.
А победа, как известно, удесятиряет силы. Удесятиряет шустрость ума. Юлия
Борисовна в своем человеколюбии решила, как Александр Македонский, дойт
и до последних пределов известного мира, поэтому-то ее предложение было
для меня неожиданным.
Ц Юрий Алексеевич, Ц сказала она, Ц мы сейчас меняем экспозицию, и три з
ала, непосредственно примыкающие к вашему кабинету, будут три-четыре ме
сяца свободны. Мы бы могли закрыть паркет фанерой, стены затянуть холсто
м, и чем вам не мастерская? Это позволило бы сохранить много времени для ру
ководства музеем. В случае острой необходимости вы всегда под рукой. А Ив
ану Матвеевичу я об этом уже звонила. Он согласен и считает это разумным.

Это было сверхудачно.
Никогда в жизни у меня не было такого счастливого времени, чем два месяца,
которые я отдал работе над эскизом для показа комиссии. Все, о чем я мечтал
, почти сбылось. Мне помогали смирившиеся Маша и Слава, лучше чувствовала
себя Сусанна, крепко продвигался мой главный в жизни увраж. Я сумел ничег
о не выпустить из рук, все было со мною.
Но почему-то больше всего меня радовало то продолжающееся духовное един
ение с Сусанной, которое началось с ее болезни. Я вторгался в ту область, к
оторая казалась мне недоступной. В область обычного, семейного, человече
ского счастья.
Уже другими глазами я смотрел, как работают и ведут себя друг с другом Маш
а и Слава. От меня ушла зависть к их отношениям, я мог прочесть каждый их же
ст и понимал каждое слово, которым они ненароком перебрасывались между с
обой.
Куда делась строптивость моей дочери? Правда, после смерти Славиной мама
ши она не вернулась домой, а осталась жить в их однокомнатной квартире на
задворках города, но удивительно легко согласилась помогать мне и уже не
ерепенилась, брала довольно большие деньги, которые я им со Славой плати
л. Не даром же, говорил я, за работу.
Ц Мы тебе, папа, наработаем, Ц отвечала Маша, и всегда в эти минуты в ее ул
ыбке проскальзывало что-то от улыбки Марии-старшей.
Работали Слава и Маша прекрасно. Им хватало моего намека, совсем крошечн
ого эскиза, несколько линий, чтобы развить, дополнить идею, художественн
о ее завершить. Если мне что-то не нравилось, они тут же, без особых споров,
переделывали, находили остроту в новом решении. Мне доставляло наслажде
ние видеть, как они лазили по стремянкам и, как птицы, перекликались из раз
ных углов мастерской. Но их движения, повадки, маршруты в огромном музейн
ом зале, который рабочие под руководством Юлии Борисовны превратили в ма
стерскую, всегда имели какую-то центростремительную силу. Слава не мог п
ройти в другой угол мастерской, чтобы не подойти к Маше, а та в свою очеред
ь, работая, все время придвигалась ближе и ближе к мужу.
И все же главное, что меня в них восхищало, Ц это свобода художественного
мышления. Там, где я десять раз примеривался, чтобы провести одну линию, о
ни проводили ее мгновенно. Где я высчитывал, проверяя себя по репродукци
ям с картин классиков, где я высчитывал блик или рефекс света, они, казалос
ь бы, не задумываясь, почти не глядя на палитру, тыкали кистью, чего-то там м
ешали и одним ударом ставили на полотне нужную точку. Их дар был о р г а н и ч
е н и весел, он был неиссякаем, как молодой ключ. Они выплескивали мир из се
бя, в то время, как я, прежде чем что-либо сделать, долго вбирал все вовнутрь
, копил наблюдения, складывал одно с другим. Боже мой, и как р а н о к ним это п
ришло! Да, были и неточности, и ошибки, и приблизительность, и небрежность
Ц им не хватало моего фотографического глаза и рук чертежника, Ц но вед
ь это всего лишь опыт, тренировка, упражнения. Это придет! А вот то, что есть
у них, уже никогда моим не будет.
А может быть, то, что мы называем художественным совершенством Ц работы
старых итальянцев, средневековых немцев, картины Рембрандта, Иванова, Ре
пина, Ц может быть, все это скорее отточенный, аптекарский дар, чем вспле
ск вдохновения? Может быть, побеждает не только душа, но и количество, пред
ельность завершенности? Да, да, да, говорю я себе тысячу раз и не верю. Отбра
сываю в сторону эти мысли, потому что нечего зря размышлять, поздно, мой па
ровоз летит по рельсам все вперед и вперед. Сейчас главное справиться со
скоростью. Главное Ц работать. Поверим окружающим. В конце концов, публи
ка выносит суд художнику. А разве не на мои вернисажи у дверей выставочны
х залов выстраиваются толпы народа? К славе выводит не одна картина худо
жника и не десять, а его судьба, планида.
Во время работы над "Реалистами" я холодным рассудком оградил себя от зав
исти к ребятам, ее нельзя было даже затаить. Я уже достаточно опытный чело
век, чтобы знать: это почувствуется в совместной работе, обязательно про
явится. И тогда крах. У них другой путь. Их не сжигает неистребимое честолю
бие. Им не нужно самоутверждаться во что бы то ни стало, потому что они род
ились без комплексов. Сызначала мир им дал то, чем только владел.
И все же я ошибся. У них были свои проблемы, которые они решали, оказываетс
я, достаточно четко. Это молодое, хорошо ориентирующееся поколение решил
о не вступать в обессиливающие, бесполезные этические споры. Они знали, ч
то такое честь, совесть, долг, но они не трясли эти понятия в своих душах, ка
к половики после ухода гостей. Они просто действовали, когда чувствовали
, что по их кодексу нравственности они были правы. Действовали, невзирая н
и на что. Здесь у них не было толерантности. Важен был принцип. И сколько он
и здесь экономили сил! Намечали цель и действовали. Они, Маша и Слава. И пон
имали друг друга так хорошо не только потому, что у них был общий инстинкт
цели.
Как-то во время работы я перемолвился с Машей. Вернее, она спросила:
Ц Папа, для чего тебе, при твоих званиях, так были нужны "Реалисты"?
Вопрос застал меня врасплох, и я ответил так, как думал на самом деле:
Ц Чтобы потом получить следующих "Реалистов".
Ц А потом?
Ц А потом еще следующих. Чтобы не быть связанным с музеем, не дружить с лю
дьми, которые мне совсем не нужны.
Ц А… Ц хмыкнула Маша. Ц Я думала, что ты на этом остановишься.
Ц Ну, а чего хотела бы от жизни ты? Ц разозлившись, спросил я у Маши.
Она ответила мгновенно:
Ц Самореализоваться.
Ц Что ты под этим понимаешь?
Ц Получить все то, что я смогла бы получить, если бы внешние обстоятельст
ва по отношению ко мне сложились бы благоприятно.
Ц Для искусства, для живописи?
Ц Почему только для искусства, для всей жизни.
Ц Ты хочешь стать материально обеспеченной, иметь машину, дачу?
Ц Я человек разумных потребностей. Я хочу стать очень хорошим художник
ом и человеком, свободно планирующим свою жизнь. Я хочу многое увидеть, ро
дить детей. Я хочу в с е, что мне отпущено природой. В с е.
Ц Может быть, ты переоцениваешь природные дары?
Ц Нет. Каждый человек знает, что ему отпущено. И если он с этим соглашаетс
я и живет по своим внутренним возможностям, хочет лишь того, на что имеет п
раво хотеть, то он счастлив. Я хочу быть счастливой.
Вот такой у нас состоялся разговорчик.
Как же точно формулирует это поколение! Я думал: после того как Юлия Борис
овна рассказала Маше, что я добился заказного конкурса на "Реалистов", мы с
Машей в мире. А оказывается, шла война. Но в тот момент я и не догадывался о
враждебных действиях. Так, обычные философские умствования. Счастливо п
одвигающаяся работа, ежедневные разговоры с Сусанной Ц все это усыпило
меня.
Юлия Борисовна действительно освободила три зала, составляющие вместе
с моим кабинетом анфиладу, окнами выходящую на север. Она закрыла и опеча
тала последнюю дверь, ведущую уже непосредственно в экспозицию, и пройти
в эту новую мастерскую можно было только через мой кабинет. Утром открыв
ал его я сам, а вечером Маша и Слава сдавали ключ охраннику.
Мы все втроем толклись в первом зале, где был натянут огромный подрамник,
а во втором зале стоял всякий подсобный материал, хранились краски, разв
ешаны были карандашные этюды, которые я постепенно перевозил из дома.
В девять утра мы втроем Ц я, Маша и Слава, несущий большую сумку с термоса
ми и бутербродами, Ц встречались у подъезда музея. В течение полутора-дв
ух часов я занимался с ребятами, смотрел, что они сделали накануне, поправ
лял рисунок, прописывал важнейшие детали. С одиннадцати до трех занималс
я музейными делами, проводил совещания, ездил в министерство, на закупоч
ную комиссию или на выставку, а к четырем отправлялся к Сусанне.
За последнее время Сусанне стало значительно лучше. Я торопился взять ее
домой, но бородатое светило, усадив нас с Сусанной у себя в кабинете, долг
о внушало, что необходимо остаться еще месяца на два в больнице. Лечение н
адо закрепить. Стабилизировать психику. Иначе Сусанна не застрахована о
т рецидива.
Сусанна рвалась домой. У нее были разнообразные планы и идеи по упрощени
ю быта и по новой жизни Ц нашей жизни ради друг друга. Но мы согласились с
точкой зрения врача, и Сусанна осталась в больнице.
Она похудела, движения стали медлительными, и в выражении лица проступил
а прежняя женская мягкость.
В больничном садике тоже были перемены. Возле стволов деревьев появилис
ь протаявшие лунки, тропинки стали уже от нераскиданных сугробов, перези
мовавшие птицы жались к кормушкам. По этим тропинкам бродили разные боль
ничные люди, часто нелепо укутанные, что, очевидно, придавало нелепость и
х жестам, и, глядя на них, я думал, какое счастье, что у Сусанны все так хорош
о обошлось.
Я рассказывал Сусанне о том, как у меня продвигалось дело, о новостях в муз
ее, о всем, что случилось. И при этом отметил про себя, с каким вниманием при
слушивался к ее советам. Она была здорова Ц и я поступал так, как считал н
ужным сам. Она заболела Ц и, как ни странно, я стал находить больше полезн
ого в ее словах. Это, видимо, произошло потому, что раньше она приходила к к
аким-то идеям в принципе теми же логическими ходами, что и я, а теперь в ней
ярче заговорило женское, сохраняющее семью и покой близких начало, загов
орили женская осторожность и опытность. И несколько такой Ц спокойной и
одновременно беспомощной Ц была она для меня родней и ближе!
У нее была куча планов на дальнейшую жизнь. И главный из них, стратегическ
ий Ц это я и моя работа. Мы кончили наш бой за выяснение, кто из нас более из
вестен и добычлив. Все свое будущее Сусанна представляла как создание ус
ловий для моей работы. Я этому только радовался. Пусть будет хороший и по-
настоящему уютный и интеллигентный дом. Моим картинам уже не нужен толка
ч и рекламный агент, у меня есть имя и будут "Реалисты".
Ц А зачем тебе, Юра, музей? Ц говорила Сусанна. Ц Тебе надо с ним расстат
ься. В жизни, наверное, надо выбирать что-то одно. Я понимаю: лишние поездки
за рубеж и как директор ты вхож в разные сферы. Но так ли теперь это нужно?

Я сам понимал, что эта артезианская скважина уже иссякла, водоносные сло
и для промышленного освоения истощились, а любительством, мелкой рыночн
ой торговлей и добычей я никогда в жизни не занимался. Но бросить это могу
чее в самоутверждении подспорье было боязно. У меня нет, знал я, бесспорно
го дара. В лучшем случае, мои шансы колеблются: пятьдесят на пятьдесят. А в
этом случае на чашу весов на всех выставкомах, закупочных комиссиях, при
распределении больших заказов давил мой официальный статус, боязнь мое
го имени, моей вхожести в разные высокие круги.
Почему так коротка жизнь? Только ты вытренируешь себя к ней Ц надо уходи
ть. Почему так от многого надо отказываться? Может быть, музей мне и действ
ительно уже не нужен, но как добивался я его пять лет назад!
Иван только сочувственно обмолвился, что старик, бывший директор музея,
ложится на операцию.
Ц Рак?
Иван, голубиная душа, печально наклонил голову.
А я уже мгновенно составил план. Больше пяти лет после этой операции никт
о не живет. И уже на следующий день я отправился в большой вояж по погранич
ным заставам. В прессе появилась об этом заметка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15