В Нортридже есть один антрополог, который работает по контракту с коронером, если нужно восстановить лицо. Обычно он использует скелеты. То есть черепа. Я отвезу ему эту штуку и погляжу, возможно, он сумеет закончить лицо, наденет на него светлый парик… Он и гипс раскрасит под цвет кожи. Не знаю, может, это все равно что писать против ветра, но, по-моему, попробовать стоит.
Эдгар снова вернулся за пишущую машинку, а Босх сел за «книги мертвых». Он открыл папку с биографиями, но затем поднял глаза и некоторое время смотрел на Эдгара. Босх не знал, следует ли ему восхищаться напором, который проявляет в этом деле Эдгар, или наоборот. Раньше они были напарниками, и Босх целый год усердно обучал его искусству расследования убийств. Но до сих пор он так и не разобрался, много ли из его науки усвоил Эдгар. Тот постоянно уезжал осматривать всякую недвижимость, и каждый день его обеденный перерыв длился не менее двух часов, на протяжении которых он толкался на распродажах. Он, похоже, никак не мог понять, что работа в отделе по расследованию убийств не просто работа. Это – призвание. Точно так же, как убийство является искусством для того, кто его совершает, расследование этого убийства – искусство для тех, у кого есть такое призвание. И в данном случае не ты выбираешь его, а оно – тебя.
Думая так, Босх с трудом мог поверить, что Эдгар корячится над этим делом, руководствуясь одним лишь альтруизмом.
– Ты чего уставился? – спросил Эдгар, не отрывая глаз от машинки и продолжая печатать.
– Да ничего. Просто думаю обо всем этом.
– Не переживай, Гарри, все образуется.
Босх погасил окурок в глиняной кружке с остывшим кофе и закурил новую сигарету.
– А что, первоочередность этого дела, провозглашенная Паундсом, требует сверхурочной работы?
– Абсолютно точно, – улыбнувшись, ответил Эдгар. – Ты видишь перед собой человека, в голове у которого только и вертится мысль: как бы побольше поработать.
«Что ж, по крайней мере, на этот счет он честен», – подумал Босх, возвращаясь к «книгам мертвых» и проводя пальцем по толстой пачке документов, прошитых тремя большими кольцами. Здесь находилось одиннадцать разделительных табличек, и на каждой – имя одной из жертв Кукольника. Босх стал просматривать раздел за разделом, разглядывая фотографии, сделанные на местах преступлений, и перечитывая биографические данные каждой убитой.
У всех них была одинаковая подноготная: уличные проститутки, высококлассные «девочки сопровождения», стриптизерки, порноактрисы, подрабатывающие на вызовах по телефону. Кукольник прекрасно ориентировался в ночном мире города. Он отыскивал своих жертв с такой же легкостью, с какой они следовали за ним в темноту. Одна и та же схема, вспомнил Босх слова полицейского психолога.
Но, глядя на застывшие гримасы смерти, запечатленные фотообъективом, Босх подумал, что следственная группа никогда не обнаруживала каких-либо физических данных, которые объединяли бы все жертвы. Среди них были блондинки и брюнетки, женщины плотного телосложения и чахлые наркоманки. Среди них было шесть белых женщин, две родом из Латинской Америки и еще две – азиатки. В этом смысле Кукольник не допускал никакой дискриминации. Этих женщин объединяло только то, что Кукольник находил их на дне – там, где выбор ограничен и «ночные бабочки» легко порхают вслед за незнакомцем. Психолог сказал, что каждая из них была похожа на раненую рыбу, посылающую невидимый сигнал, который неизбежно доходит до акулы.
– Она была белой, верно? – спросил он Эдгара.
Тот перестал печатать.
– Да, так сказал коронер.
– Вскрытие уже сделали? Кто его проводил?
– Нет, аутопсия назначена на завтра или послезавтра, но когда мы привезли тело, Корасон осмотрела его. Она считает, что труп был белым. А зачем тебе?
– Ни за чем. Блондинка?
– Ага, по крайней мере, была на момент смерти. Обесцвеченная. Если ты собираешься меня спросить, не проверил ли я заявления о пропавших белых пергидролевых цыпочках, которые исчезли четыре года назад, то пошел ты на хер. Я сколько угодно могу работать сверхурочно, но с таким описанием круг поисков сузится самое малое до трех-четырех сотен человек. На черта мне мучиться, если завтра я, возможно, получу ее имя по отпечаткам пальцев! Только время терять.
– Да, знаю. Просто я хотел…
– Просто ты хотел, чтобы у меня были ответы на кое-какие вопросы. Мы все этого хотели бы. Но иногда на это требуется время, дорогой мой.
Эдгар снова принялся печатать, а Гарри углубился в папку. Однако мысли его невольно продолжали вертеться вокруг лица в коробке. Ни имени, ни занятий. Они не знали о ней буквально ничего. Но что-то в гипсовом отпечатке говорило ему, что она подходила под требования Кукольника. В этом лице была какая-то жесткость, не имевшая ничего общего с гипсом. Она также была со дна.
– Что-нибудь еще нашли в цементе после того, как я уехал?
Эдгар прекратил печатать, шумно затянулся и спросил:
– Ты имеешь в виду что-то вроде сигаретной пачки?
– Возле всех остальных Кукольник обычно оставлял их сумочки. Ремешки он отрезал, чтобы душить их, но возле тела мы всегда находили одежду и сумочки. Единственное, чего не хватало, была косметика. Он неизменно забирал ее с собой.
– На сей раз – ничего. По крайней мере, в цементе. Когда они закончили раскопки, Паундс выставил там часового. Больше ничего не нашли. А барахло он мог оставить в складской комнате и оно потом сгорело или его слямзили. Гарри, ты думаешь, это подражатель?
– Полагаю, что так.
– Ага, я тоже.
Босх кивнул и извинился за то, что все время отрывает его от работы. Он снова принялся изучать отчеты. Через несколько минут Эдгар вытащил бланк из машинки и пошел с ним к письменному столу. Он вложил его в новую папку с тоненькой пачкой документов, связанных с сегодняшней находкой, а папку поставил в шкаф за своей спиной. Затем он совершил ежедневный ритуал: позвонил своей жене и поговорил с ней, одновременно поправляя на столе промокашку, стопку бумаги для записок и иглу, чтобы их накалывать. Жене он сказал, что по дороге домой должен кое-куда ненадолго завернуть. Слушая их разговор, Босх невольно подумал о Сильвии Мур и некоторых домашних ритуалах, ставших для них традиционными.
– Все, Гарри, я сваливаю, – сообщил Эдгар, повесив трубку.
Босх кивнул.
– А ты еще долго будешь здесь околачиваться?
– Не знаю. Хочу перечитать эту писанину, чтобы знать, что говорить, когда буду давать показания.
Это было неправдой. Для того, чтобы освежить воспоминания о Кукольнике, ему не нужны были «книги мертвых».
– Надеюсь, ты разорвешь Денежку Чэндлер на куски.
– Скорее она меня прикончит. Она классно работает.
– Ну ладно, мне надо бежать. Увидимся.
– Эй, не забудь, если завтра узнаешь имя, позвони мне на пейджер или еще как-то сообщи.
После ухода Эдгара Босх взглянул на часы – было пять – и включил телевизор, стоявший наверху шкафа с досье, соседствующего с тем, на котором лежала коробка с лицом. Дожидаясь репортажа о найденном теле, он снял трубку телефона и набрал домашний номер Сильвии.
– Я сегодня вечером не приеду.
– Что случилось, Гарри? Как прошли вступительные речи?
– Дело не в суде. Тут совсем другое. Сегодня нашли труп. Похоже на работу Кукольника. Мы в отделении получили записку. В общем, в ней говорится, что я застрелил не того парня. Что Кукольник – настоящий Кукольник – все еще жив.
– Это возможно?
– Не знаю. До сегодняшнего дня никаких сомнений не возникало.
– Как же тогда…
– Подожди минутку, в новостях показывают репортаж. По второму каналу.
– Сейчас переключу.
Они смотрели разные телевизоры, но были соединены телефонным проводом, а на экране, в раннем выпуске новостей, в этот момент шел репортаж о находке. Комментатор не сказал ни слова про Кукольника. Сначала показывали место преступления, снятое с воздуха, потом – кусочек из интервью с Паундсом, сказавшим, что пока ничего не известно и что полиция нашла тело по анонимной подсказке. Гарри и Сильвия хором рассмеялись, увидев на экране перепачканную физиономию Паундса. От смеха Босху стало легче. Когда репортаж окончился, Сильвия снова посерьезнела.
– Так он же ничего не сказал журналистам.
– Мы сначала хотим во всем убедиться. Сперва нам надо разобраться в том, что происходит. Это – либо он, либо какой-то его подражатель… А может, у него был напарник, о котором мы не знали.
– Когда же ты узнаешь, в каком направлении двигаться?
Это был тактично сформулированный вопрос – когда же Босх узнает, не убил ли он невинного человека.
– Не знаю. Возможно, завтра. Кое-что выяснится после вскрытия. Но узнать, когда она умерла, мы сможем, только установив ее личность.
– Гарри, это не Кукольник. Не переживай.
– Спасибо, Сильвия.
Босх восхитился ее беззаветной преданностью. И тут же почувствовал себя виноватым, поскольку никогда не был с ней полностью откровенен относительно всего, что их волновало. Он был вещью в себе.
– Ты так и не рассказал, как сегодня все прошло в суде и почему ты не хочешь приехать, хотя и обещал.
– Это из-за нового тела, которое нашли. Я завязан с этим… И я хочу об этом подумать.
– Но ты же можешь думать где угодно, Гарри.
– Ты понимаешь, что я имею в виду.
– Да, понимаю. А что в суде?
– Полагаю, все прошло хорошо. Сегодня были только вступительные речи. Свидетельские показания начнутся завтра. Но этот новый случай… Он повис над всем.
Разговаривая, он переключал программы, но репортажей о находке трупа ни на одном канале больше не нашел.
– А что говорит об этом твой юрист?
– Ничего. Он даже знать о том не хочет.
– Вот дерьмо!
– Он хочет закончить с судом поскорее, на тот случай, чтобы нам не пришлось подтверждать, что Кукольник или его напарник все еще шастают вокруг.
– Но, Гарри, это же неэтично. Даже если вновь найденное тело свидетельствует в пользу истца, разве он не обязан обнародовать эту новость?
– Да, но только в том случае, если она ему известна. В том-то и штука. А он не хочет ничего знать. Это позволяет ему чувствовать себя в безопасности.
– Когда твоя очередь давать показания? Я хочу присутствовать. Я могу взять отгул и приехать в суд.
– Нет. Не беспокойся. Все это – формальность. Мне не хочется, чтобы ты знала об этой истории больше, чем уже знаешь.
– Почему? Это же твоя история.
– Нет, не моя. А – его.
Пообещав позвонить на следующий день, Босх повесил трубку и после этого долго смотрел на стоящий перед ним телефон. Вот уже год они с Сильвией Мур проводили вместе три или четыре ночи в неделю. Именно Сильвия говорила о том, что нужно как-то поменять сложившийся порядок вещей, и даже дала объявление о продаже дома. Что же касается Босха, он никогда не затрагивал этот вопрос, боясь, как бы не нарушить хрупкий баланс и чувство комфорта, которое он испытывал рядом с ней.
Ему подумалось, не нарушает ли он этот баланс именно теперь. Он солгал ей. До некоторой степени новое дело касалось, конечно, и его, но сейчас его рабочий день уже закончился, и он собирался ехать домой. Он солгал потому, что ему хотелось побыть одному. Со своими мыслями. С Кукольником.
Босх заглянул в конец папки, где находились пластиковые пакеты для хранения вещественных доказательств. В них лежали предыдущие письма Кукольника. Всего их было три. Убийца начал посылать их после того, как в прессе поднялась буря и его окрестили Кукольником. Перед одиннадцатым – последним – убийством одно такое пришло к Босху. Еще два получил Бреммер после седьмого и одиннадцатого убийств. Теперь Гарри изучал фотокопию конверта, на котором большими печатными буквами был написан его адрес. Затем посмотрел на стихи, нацарапанные на сложенном листке. Они тоже были написаны печатными буквами и тем же почерком со странным наклоном. Он прочитал слова, которые знал уже наизусть.

Я чувствую тягу спасти и сказать:
Сегодняшней ночью я чувствую голод,
Мой грех снова душу стал одолевать.
Еще одну куколку ставлю на полку,
Где все остальные стоят.
Мамаша с папашею – безутешны,
Красавица под колокольней лежит.
Я узел сжимаю на шее навечно,
И шепот ее последний тих.
Последний шепот вползает в мой мозг
И похож на «Босх-х-х-х!».

Босх закрыл папки и положил их в свой портфель, затем, выключив телевизор, направился на стоянку. Выходя, он придержал дверь для двух полицейских в форме, которые боролись с пьянчугой в наручниках. Пьяный попытался дать Босху пинка, но тот отступил, и удар не достиг цели.
Он направил «каприс» на север, выехал на Аут-пост-роуд, доехал до Малхолланда, где свернул на авеню Вудро Вильсона. Загнав машину в гараж, он долго сидел, не снимая рук с руля. Он думал о письмах и «подписи», которую Кукольник оставлял на теле каждой жертвы – крестике, нарисованном на ногте ноги. После смерти Черча он догадался, что тот означал. Крестик и был той самой колокольней. Колокольней Черча Фамилия Черч в переводе с английского означает «церковь».

, с которой он оповещал о своих «подвигах».

Глава 5

Утром Босх сидел на заднем крыльце своего дома и наблюдал, как над Кахуэнгапасс встает солнце. Оно рассеяло утренний туман и омыло цветы на холме, что горел прошлой зимой. Он смотрел, курил и пил кофе до тех пор, пока звук машин, проезжающих внизу, по Голливудскому шоссе, не слился в непрекращающийся гул.
Босх надел темно-синий костюм и рубашку с пуговицами на кончиках воротника. Повязывая темно-бордовый галстук с рисунком в виде золотых гладиаторских шлемов, он думал о том, как ему вести себя с присяжными. Накануне он заметил, что, стоило ему встретиться взглядом с кем-нибудь из этих двенадцати, они всегда первыми отводили глаза. Что это означало? Хорошо бы спросить у Белка, но Белк ему не нравился, и Босх знал, что спрашивать его о чем-либо будет неприятно.
Используя дырку, которую он еще раньше проделал в галстуке, Босх зажал его серебряной заколкой. На ней было выгравировано: «187» – номер статьи уголовного кодекса Калифорнии, по которой судили убийц. Пластмассовым гребешком он расчесал свои каштановые с проседью волосы, все еще мокрые от только что принятого душа, затем – усы. Закапав в глаза «Визин», он приблизил лицо к зеркалу, чтобы посмотреть на результат. Белки покраснели от недосыпания и на фоне темной радужки напоминали лед на асфальте. «Почему они отводят взгляд?» – снова подумал он. А потом вспомнил, как живописала его накануне Чэндлер, и понял почему.
С портфелем в руке он направился к входной двери, но не успел дойти до нее, как она отворилась. Вынув ключ из замка, в комнату вошла Сильвия.
– Привет, – сказала она. – Я надеялась, что застану тебя.
Она улыбнулась. На ней были песочного цвета брюки и розовая рубашка с расстегнутым воротником. Он знал, что по вторникам и четвергам Сильвия не носила платьев, поскольку в эти дни была дежурной по школьному двору. Иногда ей приходилось бегать за учениками, иногда – разнимать дерущихся. Солнце, проникшее с улицы через дверь, окрасило ее светлые волосы.
– А зачем тебе понадобилось меня ловить?
По-прежнему улыбаясь, она подошла к нему, и они поцеловались.
– Я понимаю, что из-за меня ты можешь опоздать. Я тоже опаздываю. Но я просто хотела тебя увидеть и пожелать удачи на сегодняшний день. Даже если тебе это не особенно нужно.
Он держал ее в объятиях и вдыхал запах волос. Вот уже год, как они встречались, но до сих пор Босх временами обнимал ее, словно боясь, что она вдруг резко повернется и уйдет, сказав, что она ошиблась и он ей вовсе не нравится. Не исключено, что он до сих пор служил ей некой заменой погибшего мужа – такого же копа, как и сам Гарри, детектива по борьбе с наркотиками, очевидное самоубийство которого расследовал Босх.
Их взаимоотношения достигли точки абсолютного комфорта, но в последние недели он почувствовал, что в них появился элемент инерции. Она тоже ощутила это и даже пыталась говорить с Босхом о своих опасениях. По ее мнению, дело заключалось в том, что он не мог полностью избавиться от своей настороженности, и Босх был с ней согласен. Всю свою жизнь он прожил один, но не всегда был одинок. Он имел свои секреты, многие из которых были похоронены слишком глубоко, чтобы извлекать их ради нее. По крайней мере, не так быстро.
– Спасибо, что заехала, – сказал он, отстраняясь и заглядывая ей в лицо, все еще освещенное улыбкой. На одном из ее зубов был след от губной помады. – Сегодня во дворе ты будешь осторожной?
– Да. – Затем она насупилась. – Я помню твои слова, но все же мне хочется приехать в суд – хотя бы один разок. Я хочу быть рядом с тобой, Гарри.
– Тебе там нечего делать. Понимаешь?
Она кивнула, но Босх знал, что его ответ ее не удовлетворил. Закрыв эту тему, они поболтали еще пару минут, договорившись встретиться вечером и пообедать. Босх пообещал приехать к ней домой на Букет-Кэньон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47