Стелла прикусила кончик ногтя.
– Мы не можем взять и зачеркнуть всю человеческую расу. Большинство из нас достойные, мирные и честные люди, которые проживают свою жизнь, не угрожая другим.
Он пожал плечами.
– Ты не поняла главной идеи. По сравнению с другими культурами мы отвратительны. Мы не заботимся о наших стариках, не чтим землю, творим культ из молодости и делаем вид, что смерти не существует, в то время как смерть – это единственное, что не вызывает сомнений. Мы уничтожаем древние места, которые могли бы нас спасти, – если послушать некоторых из самых экзальтированных друзей моей матери, выяснится, что мы специально строим станции автосервиса в тех местах, где расположены самые священные памятники, чтобы превратить их в прах. Кайкаам скажет тебе, что мы раса падших людей, а его народ все еще пребывает в Эдеме. И если бы в Лапландии не было так чертовски холодно, я бы с ним согласился.
– Ты бы предпочел жить в шатре из шкур северного оленя, а не в загородном доме матери?
– Я бы предпочел жить среди тех людей, которые не считают, что массовые захоронения – неизбежный побочный эффект столь же неизбежного насилия. Или что убийство моей матери – печальный, но важный шаг на пути к святости.
И вновь голос Дейви изменился; горечь была знакомой, но сейчас к ней добавилось презрение, которого Стелла не слышала прежде.
– Дейви, ты знаешь, кто за нами охотится? – медленно проговорила она.
Становилось светлее, и, хотя рассвет еще не наступил, серый свет зажег его глаза и сгладил резкие черты лица, неожиданно подчеркнув сходство с матерью. Он не стал отводить глаза.
– Я могу ошибаться, – ответил он.
Она ощутила тошноту. Камень полностью проснулся, обострив все чувства Стеллы. У нее мучительно заныла кожа. Она слишком хорошо слышала звуки ночи.
– Кто, Дейви?
Он пожал плечами.
– Что толку, если я назову имя? Все массовые захоронения, которые мне приходилось изучать, были осквернены людьми, переступившими черту, когда цель начинала оправдывать средства, и цена одной жизни, или десяти, или тысячи становилась приемлемой ради достижения какого-то результата, который казался для них важным. Посмотри на людей, которые нами правят, если хочешь понять, что происходит с теми, кто слушает шепот зла. Они продают свою душу вовсе не в интересах человечества, но, видит бог, они убеждены в своей правоте.
– Я читала перевод дневников, сделанный твоей матерью. Если она не ошиблась, то Нострадамус сказал то же самое Седрику Оуэну, когда они встретились в Париже; существует сила, которая питается смертью и разрушением, страхом и болью, и этой силе необходимо, чтобы все закончилось Армагеддоном. – Она закрыла глаза, вспоминая. – «Они подчиняют людей своей воле; умных, думающих людей, уверенных в том, что они могут взять предложенную им власть и направить ее на служение добру. Но у этой власти иная суть, она ломает их всегда, а ее главной целью является сделать так, чтобы тринадцать камней никогда не соединились и не спасли нас от страшных страданий».
– Ты выучила перевод наизусть? – спросил он.
Стелла недостаточно хорошо видела лицо Дейви, чтобы понять, появилась ли на нем ирония.
– Он произвел на меня впечатление, – ответила она. – Но не помог понять, о ком речь.
– О, перестань. – Дейви повернул голову и внимательно на нее посмотрел. – Кто знал, где вы намерены искать череп? Кто знал, что вы собирались заехать ко мне? Кого моя мать знает, как ей кажется, слишком хорошо и даже помыслить не может, что этот человек потратил всю свою жизнь на то, чтобы голубой живой камень никогда не был найден? – Он оперся на локоть, его лицо оказалось так близко от Стеллы, что она ощутила запах сигарет в его дыхании. – Кто та большая рыба в маленьком пруду, которая всегда старается держаться в тени? Кто служил в Северной Ирландии, кто посоветовал устроить бойню в Ираке и знает, как делать бомбы с хлором, которые уничтожили загородный дом моей матери, и отправил ее в больницу? Кто?
– Тот, кто идет по Риджвею в нашу сторону? – спросила Стелла. Ей не потребовалось дожидаться отчаянного предупреждения камня, чтобы узнать о том, что охотник ее нашел; сам курган корчился в беззвучной агонии. – Дейви, ты готов рискнуть ради камня Седрика Оуэна?
– Я готов отдать за него жизнь, – сказал он, и Стелла ему поверила.
– Тогда отнеси его в курган. А я останусь снаружи и постараюсь их задержать. До рассвета не более получаса. Ты знаешь, что необходимо сделать, не хуже меня.
– Нет.
Он улыбнулся так, что ее кровь заледенела. На одно страшное мгновение ей показалось, что она совершила серьезную ошибку и что Дейви Лоу и есть главный охотник.
Она ощутила запах сигарет в его дыхании и подняла рюкзак – свое единственное оружие.
– Стелла, не нужно. – Он поднял руку. – Я сказал, что готов умереть за него, и я не солгал. Однако только ты можешь положить камень на место. На нем запечатлено твое лицо, и он говорит только с тобой. Кайкаам сказал мне восемь, может быть, даже девять раз: «Только хранитель может положить камень в сердце мира в конце времен». Ты должна войти в курган. А я сделаю все, что возможно, чтобы враг остался снаружи. Иди. У нас нет времени на споры.
– Но они ищут именно меня. Они пройдут мимо тебя, и я окажусь в ловушке. До рассвета осталось полчаса.
– Они?
– Их двое, и у них есть пистолет. Если ты не станешь входить в курган, то отправляйся в лес, который находится позади кургана, и оставайся там. Я скажу, что ты ушел. Уходи! Ты наш последний козырь.
– Хорошо.
И в эту удивительную ночь произошло еще одно удивительное событие – Дейви Лоу обнял Стеллу и исчез.
Он двигался бесшумно, еще раз поразив Стеллу. Она пошла вперед вдоль рощи буковых деревьев к узкой зеленой аллее, пересекающей пшеничное поле. По дороге медленно ковыляла одинокая фигура.
– Кит! – Она с улыбкой потянулась к нему.
– Привет. – Он оперся на ее плечо и взъерошил волосы. Она видела его раздвоение так четко, словно он был двумя разными людьми. – Где Дейви?
Ложь далась ей на удивление легко.
– Он вернулся в больницу. Он беспокоится об Урсуле, а я теперь знаю, куда нужно идти, и больше в нем не нуждаюсь. Курган на поляне. Он удивительный. Пойдем, сам увидишь.
Она повернулась и потянула его за запястье. Он медленно зашагал вперед, пользуясь обоими костылями. Живой камень пел все ту же тревожную песнь.
– Ты идешь с трудом, что-нибудь повредил, когда забирался по склону?
– Нет. Я бы не сумел дойти сам. Меня подвезли. – Он остановился, чтобы опереться о первый из стоящих камней и перевести дыхание. – Меня привез Тони. Я знаю, что ты думаешь, но ты должна ему верить. Он приехал помочь. Он только припаркует машину и придет. Я жду его с минуты на минуту.
– Он уже здесь, – сказала Стелла.
Тонкий луч фонарика запрыгал по заросшей травой тропинке. Из предутреннего тумана, встающего над пшеничным полем, показалась фигура, совсем не похожая на сэра Энтони Буклесса. Голубой свет замер в тревожном молчании.
– Тони?
– Нет, не Тони, – мрачно ответил Гордон Фрейзер.
Он остановился на краю поляны, коренастый карлик; лучший спелеолог Британии. Копна рыжих волос стояла дыбом.
Забыв страх, Стелла приветственно подняла голубой камень, и Гордон застыл на месте. В его глазах появился тот же ужас, который она видела в лаборатории, когда он очищал камень от известняка.
– Все в порядке, – сказала Стелла. – Это друг. Он нам поможет.
– Да? – Гордон Фрейзер угрюмо покачал головой, как-то боком подошел к ним и уселся на камень. – Тони Буклесс тоже друг, который поможет нам всем. Он отстает от меня на пару ярдов. Будет грандиозное воссоединение, когда взойдет солнце, а потом нас ждет впечатляющий фейерверк?
ГЛАВА 31
Скирвит-Виллидж, рядом с горой Инглборо
Апрель 1589 года
Пасха уже прошла, лишения Великого поста остались позади, белые овечки паслись в нолях, по краям которых желтели примулы.
Поздние заморозки прикрыли инеем вспаханную землю; в тех местах, куда солнце могло добраться, выпала роса. Седрик Оуэн, теперь он носил имя Фрэнсиса Уокера, купца и будущего фермера, наклонился и положил венок на могилу отца своей жены. Над вересковыми пустошами Йоркшира разнесся звон треснутого церковного колокола.
Рядом с ним стояла Марта Хантли, теперь Марта Уокер, находившаяся на четвертом месяце беременности, что уже становилось заметным. Она также наклонилась, чтобы положить только что собранные маргаритки на могилу. Именно о такой простой могиле и попросил ее отец, когда наступили его последние часы.
Некоторое время они стояли рядом, слушая, как начинается день, мужчина и его жена, с которой он никогда не спал в одной постели и не имел намерения поступать так в дальнейшем. Наконец Марта сказала:
– Его нет с нами уже неделю. Мы дали слово, что живой камень будет доставлен в безопасное место в течение десяти дней после его смерти. Нам больше нечего ждать.
– Если не считать того, что Фернандес может вернуться.
– Он не вернется, – резко сказала она, безуспешно пытаясь скрыть горе, из-за которого все еще плакала каждую ночь во сне. – Мы не станем больше ждать.
– Тем не менее путь к пещере лежит мимо зарослей боярышника. Мы можем туда заглянуть.
Он придержал их единственного мерина, чтобы она могла сесть в седло. Из трех хороших лошадей, которых они взяли с собой на север, одна умерла от колик вскоре после того, как они прибыли на новое место, а гнедая кобыла, подарок Барнабаса Тайта, изрядно удивила их и родила хилого жеребенка во время последнего весеннего снегопада, за неделю до смерти Эдуарда Уэйнрайта. Жеребенок до сих пор оставался слабым.
Марта поправила платье и пустила лошадь вперед. Седрик Оуэн молча зашагал рядом. Они не выбирали друг друга, но их общая скорбь из-за потери Фернандеса, а также забота Седрика Оуэна об Эдуарде Уэйнрайте в последние дни его жизни свели их вместе, как брата и сестру, так что теперь они понимали друг друга без слов.
Дорога вела их из маленького дворика приземистой церкви, мимо особняка, построенного из серого камня, домиков крестьян, крытых соломой, мимо колодца и одноэтажного постоялого двора, отмечавшего конец деревни. Теперь они оказались на серо-зеленых вересковых пустошах, где могли пастись лишь овцы.
Оуэн все еще не успел привыкнуть к окружающим ландшафтам, В силу привычки он отмечал места, где на берегах ручьев росли ивы, и новые дыры кроличьих садков. Трое молоденьких упитанных кроликов бросились прочь при их приближении, сейчас было еще рано их ловить, но он взял их на заметку, заранее испытывая удовольствие при мысли о предстоящей охоте. Оуэн с самого детства не охотился на кроликов и только недавно понял, как ему хочется вновь этим заняться.
Из-за его плеча Марта сказала:
– Мы можем начать понемногу продавать бриллианты, будем говорить, что они достались мне от отца. Думаю, особых вопросов не возникнет.
– До тех пор, пока к нам не проявит интерес Уолсингем, мы будем в безопасности. Мне бы очень не хотелось еще раз бежать, как той ночью.
– Согласна. – Марта содрогнулась и поплотнее запахнулась в плащ. – С одной лошадью нам придется очень нелегко.
Путешествие убило ее отца. Эдуард Уэйнрайт так и не сумел оправиться от холода и лишений десяти дней, проведенных на дорогах под январскими снегопадами. Они не говорили об этом; оба не опускались до взаимных упреков, но смерть старика разделила их.
Что бы ни случилось с Фернандесом, Оуэн не слишком рассчитывал, что из их брака может получиться нечто позитивное. Просто так им будет легче справляться с трудностями. Он много думал о еще не родившемся ребенке, к которому должен будет относиться как к своему, в надежде, что наступит день, когда он сможет рассказать ему правду о его настоящем отце.
Они ехали по тропе, которая все круче поднималась в гору. До Инглборо было уже недалеко. Они выбрали другую реку и двигались вдоль ее берега, пока не оказались у брода, который Оуэн знал с детства. Боярышник, служивший для них вехой, искривился и наклонился к земле, и они не нашли на нем ни льняной ленточки, ни белой шерсти, так что судьба Фернандеса де Агилара оставалась неизвестной.
Оуэн увидел, как тень надежды пробежала по лицу Марты, потом она стиснула зубы и повела плечами – еще одно разочарование. Оуэн боялся, что однажды она не выдержит, и сожалел, что не в силах ничего изменить.
Он слабо улыбнулся Марте, ему вдруг показалось, что у нее могут возникнуть такие же мысли о нем.
Она отъехала от куста.
– Нам нужно отправиться к пещере, – сказала она. – Я захватила с собой свечи, клубок шерсти и смоляной факел. Тебе нужно что-нибудь еще?
– Только мужество, – ответил Оуэн, – Никогда не любил темноту.
Он отвечал в ее удаляющуюся спину; Марта пустила лошадь рысью, и ему пришлось прибавить шаг, чтобы не отстать. Потом она придержала мерина, пожалев Оуэна, и дальше они двинулись рядом.
Вскоре, когда запели жаворонки, Марта сказала:
– Нам больше не нужно сюда возвращаться. Мы можем отправиться на запад, в сторону побережья. После Испании я полюбила морской воздух.
– К западу отсюда расположен Алверстон. Мы сможем купить немного земли и заняться фермерством. Морской воздух не слишком этому способствует, но там очень красиво ранним утром.
Они поговорили еще немного – только чтобы слышать свои голоса, а потом замолчали. Мерин уверенно шагал вперед, и Оуэн предоставил ему выбирать путь к вершине холма. Вьюга лениво кружила снег. В полумиле справа от них несколько ворон вылетели из-за кустов можжевельника и начали медленно набирать высоту, обмениваясь недовольным карканьем.
– Мертвый ягненок, – не подумав, сказал Оуэн. – Или овца…
Он смолк.
– Умершая при родах, – закончила за него Марта. – Я и сама так подумала.
А тебе не кажется, что вороны слишком рано прекратили свое пиршество – ведь мы еще далеко от них?
– Похоже, не мы одни в этот ранний час решили подняться по склону.
Оуэн остановил мерина.
Голубой живой камень тихо грел его бок. Оуэн ощутил предупреждение, но оно было каким-то неуверенным.
– Возможно, это пастух, но мы не должны рисковать. Тебе лучше вернуться. Если нас предали, то нельзя нам обоим оказаться на открытом месте.
– Если нас предали, то я бы предпочла умереть под открытым небом, а не в постели. И не в Тауэре, доставляя удовольствие Уолсингему. – Марта содрогнулась, и он подумал, что ее сейчас снова стошнит, как после пробуждения. – Обещай мне: если на нас нападут и ты поймешь, что нам грозит смерть, ты дашь мне возможность уйти быстро. – Марта увидела, что он колеблется. – Фернандес выполнил бы такую просьбу; он так сказал в ту ночь, когда мы…
Марта была благородной женщиной, Оуэн ни разу не видел, чтобы она лгала. Вопреки всем своим убеждениям, он сказал:
– Я даю тебе слово: если на нас нападут, я сделаю все, что в моих силах, чтобы обеспечить твою свободу. А если это будет невозможно, я не позволю увезти тебя в Лондон. Ты подождешь меня здесь?
Она упрямо выставила вперед подбородок.
– У тебя живой камень. Ты рискуешь больше.
– Однако он ни разу не подверг меня ненужному риску. Пожалуйста, ты носишь ребенка Фернандеса, которого нужно защитить. Все равно лошадь дальше идти не сможет. Здесь нам придется спешиться.
– Тогда мы пойдем вместе. Фернандес оставил нас заботиться друг о друге.
Он уже пытался спорить с ней и раньше – и обнаружил, что Марта почти всегда остается непреклонной. Ему пришлось согласиться, и он помог ей слезть на землю, после чего спутал лошади ноги, чтобы не ушла далеко.
– Тогда пойдем. Вход в пещеру находится выше и правее. Если ты видишь желтый можжевельник на фоне серого камня, то вход справа от него. Лезь наверх, не поднимая головы. Нас в любом случае увидят, но так есть шанс, что они не узнают, сколько нас.
Живой камень не хотел оказаться в пещере, тут сомнений не было. Оуэн ощутил горе, похожее на чувства женщины, умирающей от родов; она знает, что результатом ее страданий станет рождение маленького чуда, вот только сама не доживет, чтобы это увидеть.
И это удивительным образом отличалось от двух недавних смертей его друзей, при которых он присутствовал. Эдуард Уэйнрайт и Наджакмал прожили долгие достойные жизни и приняли смерть даже с некоторым удовлетворением.
И оба постарались его убедить в том, что совершенно необходимо принести камень сюда и оставить здесь. И оба предупреждали, что камень этого не захочет.
Только сейчас, оказавшись у входа в пещеру, Оуэн понял, как сильно сопротивляется камень. Последнюю половину мили Оуэну пришлось преодолевать мощную силу, подобную земному тяготению, а в его сознании звучало то ли предупреждение о смертельной опасности, то ли отчаянная горечь.
– Здесь мы немного подождем, – сказал Оуэн. – Если кто-то нас преследует, мы его заметим прежде, чем он увидит нас.
Вход в пещеру был косой щелью в каменной стене, частично скрытой зарослями колючего кустарника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40