Именно по этой причине ты не положил на место свой живой камень. В то далекое время – нас отделяют от него многие и многие годы – другой человек должен будет это сделать, и он справится с этой задачей, если ты сумеешь оставить для него истинное слово, указывающее, куда он должен прийти и когда.
– Тогда почему…
Ее рука взяла его за подбородок, и покрытые шрамами щеки оказались так близко, что ему пришлось скосить глаза, чтобы видеть Наджакмал. Потом их глаза встретились, и он не смог отвести взгляд.
– Выслушай меня и постарайся понять, – сказала она. – Твоя задача состояла в том, чтобы найти место, куда следовало положить живой камень. И больше ничего. Я могу сообщить тебе день и время, в которое следует призвать Кукулькана, но место можешь узнать лишь ты. А когда это произойдет, тебе необходимо найти способ сообщить о дате и месте своему преемнику так, чтобы эти сведения не пропали во второй раз, но их не обнаружили бы те, кто может использовать их во вред. Таково твое предназначение, именно для этого ты и рожден.
– В таком случае я потерпел сокрушительную неудачу, поскольку понятия не имею, где это место находится.
Он прочитал ужас в ее глазах. Она отчаянно затрясла головой. Однако потом нахмурилась и сказала:
– Но ты узнаешь это место, если вновь его увидишь?
– Конечно, оно навеки запечатлелось в моей душе. Однако я могу долгие годы провести в Британии в безуспешных поисках.
– Ты его найдешь. – Она кивнула, чтобы придать убедительности своим словам. – Это второе из трех важнейших дел твоей жизни. Ты завершил первое: узнал тайну живого камня. Второе состоит в том, чтобы выяснить, куда следует положить камень в конце времен. Ну а потом ты должен спрятать камень вместе с указаниями преемнику, чтобы он знал, куда ему нужно отправиться к тому моменту, когда придет час Кукулькана. Ты оказался достоин доверия камня. Значит, обязательно найдешь место. Так должно быть.
– И я умру, когда все мои задачи будут выполнены?
– Хранитель всегда умирает. Если ты жил ради камня, то умрешь, отдавая его. – Она прищурилась. – Лучше умереть, испытывая радость от сознания выполненного долга, чем просто ждать конца жизни. Камень придает твоей жизни цель. Большего дара не существует.
Оуэн посмотрел на зажатый в руке голубой камень, теперь ставший его неотъемлемой частью. Это ощущение было новым, и он еще не успел им насладиться. Он увидел свое отражение в гладкой поверхности черепа и вспомнил, что уже видел себя в нем.
– Когда я находился в пещере, у меня были седые волосы. Наджакмал наклонилась к нему так, что их лбы соприкоснулись.
– Покажи мне.
– Но я не…
– Представь себе свое отражение и покажи его мне в камне.
Он не мог ясно мыслить, но это было только к лучшему.
Он постарался вспомнить свое отражение в голубом камне: одну щеку пересекал шрам, которого у него сейчас не было, волосы оставались столь же густыми, но стали серебряными, почти белыми. Поскольку камень теперь был его частью, он разделял воспоминания Оуэна. И на гладкой поверхности черепа появилось отражение, которое он постарался удержать.
– Достаточно.
Наджакмал выпрямилась, двумя руками взяла лицо Оуэна и поцеловала его в лоб. Прикосновение Наджакмал потрясло его до самых глубин существа. Он почувствовал, как краснеет от радости ребенка и наслаждения мужчины.
– Молчи. Тебе нужно спать. Ты прошел долгий и трудный путь.
Он уже почти засыпал. К нему пришли воспоминания, призрачные, словно сны.
– В том времени, которое еще не наступило, я видел женщину в пещере, – с трудом проговорил Оуэн. – Она держала в руках голубой камень, но я не знаю, удалось ли ей положить его на место. Меня окутал туман, и все исчезло. Больше она не появлялась.
Наджакмал пожевала губу и задумчиво кивнула.
– Значит, еще неизвестно, удастся ли ей добиться успеха. Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы ей помочь. От этого зависит возвращение Кукулькана к жизни.
Она взяла палку и ткнула ею в костер; к небу полетели искры.
– Ты превзошел себя, и мы гордимся тобой. Мы, которые привели тебя сюда. По нашим понятиям о времени ты без отдыха работал четыре дня и четыре ночи и сумел вернуть душу своего друга. Ни один из нас не сумел бы сделать больше.
– Четыре дня?
– И четыре ночи. Вот почему ты так устал и нам пришлось тебя кормить, чтобы ты смог вернуться обратно.
Она протянула ему еще один кусок мяса.
– И все это время ты сидела рядом со мной? – спросил Оуэн, энергично разжевывая мясо.
Она усмехнулась, показав белые зубы.
– Я была рождена именно для этого. И еще я должна отослать тебя домой, когда придет время. Спи и наслаждайся в своем сердце единением с камнем. Ждать пришлось долго, и тебе нужно все хорошенько осмыслить.
В следующий раз его разбудил мочевой пузырь. Солнце переместилось в обратном направлении, из чего он сделал вывод, что проспал всю ночь и часть следующего дня.
Он лежал на постели из травы. Вокруг никого не было. Рядом стояла тыквенная бутыль с водой. Он напился, а потом встал и отошел в сторонку, чтобы облегчиться.
Наджакмал больше не следила за ним. Он увидел, как Диего и его братья возятся с мулами. Рядом находился де Агилар, одетый в белую льняную рубашку, которую захватил для него Оуэн, один из рукавов был аккуратно закреплен. Фернандес вырезал себе длинную палку и тренировал фехтовальные выпады левой рукой. Увидев Оуэна, он отбросил палку, подошел к нему и присел возле костра, разведенного у входа в шалаш.
– С возвращением. Я уже начал думать, что ты будешь спать до тех пор, пока не выпадет снег. Хочешь поесть? Я научился печь кукурузные лепешки.
– Спасибо, я действительно хочу есть. А разве здесь идет снег?
– Такое случается. Да и на вершинах гор лежит снег. – Де Агилар одной рукой принялся выкладывать на сковороду лепешки.
Он двигался легко и уверенно, видно было, что испанец делал это уже не раз.
– Как долго я спал? – спросил Оуэн.
– Лучше не спрашивай. Ты сделал удивительную вещь, хотя я и не понял, как тебе это удалось.
– В тот момент мне так не казалось.
– Значит, заносчивость тебе не угрожает, я рад. Я бы не перенес, если бы оставался в долгу перед высокомерным человеком.
В глазах де Агилара появилась новая уверенность, когда он перевернул лепешку и передал ее Оуэну.
– Ты изменился, – заметил Оуэн.
– Я видел смерть и переступил через нее. Теперь мне нечего бояться.
– Что ты теперь будешь делать?
– То, о чем ты меня попросишь. Я твой оруженосец. Нет… – Он поднял руку. – Ты не можешь со мной спорить. Я буду сопровождать тебя и выполнять твои просьбы, но я не уйду, даже если ты станешь меня умолять, так что давай не будем унижать друг друга.
Де Агилар выглядел удивительно расслабленным, но одновременно от него исходила сила, как в ту темную ночь в Севилье, после того как на него напали. На него было приятно смотреть.
Оуэн ощутил теплое прикосновение к груди серебряного дракона. Он взял медальон и слегка погладил его большим пальцем.
– Наверное, нам нужно вернуться в Англию и начать искать место, где находится каменный круг.
Он потер руками лицо. Оуэн любил Англию, но ему совсем не хотелось покидать недавно обретенные джунгли, где жили ягуары. Де Агилар осторожно спросил:
– Ты хотел бы вернуться на родину богатым человеком или бедным?
– А у меня есть выбор?
– Думаю, да. Наджакмал позвали в джунгли, чтобы она помогла женщине, которой пришло время рожать, но она дала мне понять… что во время твоего путешествия у тебя были седые волосы.
– Да, мои волосы серебрились, как пьютер. Выглядел я довольно странно.
– Она так и сказала. Камень требует от тебя многого, но он также обещает огромный дар. Нам дали возможность отдохнуть и насладиться обществом друг друга здесь, с этими людьми, перед тем как отправиться в Англию, чтобы ты мог выполнить свое предназначение.
– Отдохнуть? И как долго? Неделю? Месяц? Сезон?
– До тех пор, пока в твоих волосах не появится серебро, друг мой. – Де Агилар наклонился вперед и, приподняв прядь волос Оуэна, с преувеличенным интересом принялся разглядывать корни. – Ну, если тебе не придется пережить серьезных потрясений, у нас есть… около тридцати лет…
– Тридцати…
Оуэн посмотрел на него, а потом расхохотался.
Он продолжал хохотать, понимая, что ведет себя глупо, но он наслаждался шелестом листьев и ароматами джунглей, голосами Диего и его братьев, которые успокаивали мулов, напуганных безумным англичанином.
– Половина жизни, а потом ты поедешь со мной в Англию? В самом деле?
Де Агилар несколько мгновений сохранял серьезное выражение лица, а потом расплылся в широкой улыбке.
– В Англию, где незапятнанная добродетель моего короля соединилась со строптивостью твоей королевы. Да, я на этом настаиваю. Но еще не сейчас. Сначала мы проживем лучшую часть нашей жизни в раю, а заодно разбогатеем.
ГЛАВА 23
Ферма в Нижнем Хейуорте, Оксфордшир, Великобритания
Июнь 2007 года
На экране стоящего перед Стеллой ноутбука осталось две строки до конца страницы.
«3 июля 1586 года, от Паоло ван Риита, купца: три корабля лубяного волокна «сизаль» для производства веревок и один корабль готовых веревок: бриллианты стоимостью ?100 (сто фунтов).
3 июля 1586 года, также от Минхеера ван Риита, один меч для мужчины-левши, выполненный с большим искусством братьями Галуччи из Турина, Италия, стоимостью ?5, подарок».
Расшифровка дневников стала страстью Стеллы и доставляла ей радость. Она брала две строки и вызывала на монитор их изображение, нажимала на клавиши, чтобы сформировались символы, а потом откидывалась на спинку кресла, дожидаясь, когда техномагия сделает свое дело.
Она находилась в кабинете Урсулы Уокер с дубовыми балками под потолком и известковой побелкой. Два двустворчатых окна, расположенных в задней части кабинета, выходили в сад, где ничего не менялось со времен средневековья.
Сама Урсула работала снаружи под яблоневыми деревьями. Стелла видела ее ноги, торчащие из травы. На лугах вокруг царила тишина, коричневые участки земли, на которых стояли палатки, уже почти заросли травой.
Со стороны кухни послышались неуверенные шаги. Стелла продолжала смотреть на экран.
– Кофе? – спросил Кит.
– Спасибо. – Она не взглянула на него. – Который час?
– Половина шестого. Ты работаешь уже одиннадцать часов. Тебе нужно сделать перерыв.
– Скоро. Я уже почти закончила.
– Звонил Гордон, – сказал Кит. – Он сделал анализ. Камень определенно из Лох-Роуг, это в Шотландии.
– Я знаю. Спасибо тебе. Как идет перевод?
– Медленно.
Кит раскачивался на костылях. С тех пор как они перебрались сюда, он старался избегать инвалидного кресла. Он стал лучше ходить, но все равно передвигался с трудом. Он все еще нуждался в помощи Стеллы, чтобы одеться или раздеться, и с каждым разом проявлял все меньше терпения.
Сейчас он прислонился спиной к стене, чтобы не потерять равновесия.
– Седрик Оуэн находится в землях майя и пьет дым в джунглях вместе с женщиной-ягуаром. Я думаю, что мы забыли о том, каким непостижимым может быть елизаветинский почерк даже при том условии, что он не искажен древними символами майя. Урсула призвала на помощь Мередита Лоуренса.
– Я знаю, он зашел поздороваться, когда приехал.
– Конечно. Я забыл.
Они беседовали как незнакомые люди и ничего не могли с этим поделать. За четыре дня, что прошли с того момента, как Стелла попыталась исцелить Кита при помощи черепа, тонкая трещина между ними превратилась в непреодолимую пропасть. Они говорили друг с другом только в тех случаях, когда это было необходимо, да и то обменивались короткими отрывистыми предложениями, словно стесненные требованиями вежливости.
Но больше всего Стеллу поразило то, как быстро и легко они стали чужими. Она еще могла вспомнить, что любила Кита, но уже не понимала, как это произошло и почему она испытывала такие чувства. Холод в глазах Кита превратился в стальную стену, и он более не делал вид, что готов впустить Стеллу в свой внутренний мир.
А еще он больше не пытался скрывать свою ненависть к голубому черепу. Стелла достала его, когда появился Мередит, и Кит сразу вышел из кабинета. Теперь он даже не входил в кабинет, если Стелла не прятала череп в письменном столе.
Им было больше нечего сказать друг другу. Стелла нажала на клавишу, чтобы перевернуть следующую страницу, и начала рисовать линии, которые могла разглядеть только она. Услышав, как за Китом закрывается дверь, она испытала облегчение.
Мередит Лоуренс зашел к ней позднее, когда она находилась в середине очередного тома, и прислонился к подоконнику двустворчатого окна. Мередит снял галстук, закатал рукава рубашки и выглядел расслабленным.
– Вы можете прерваться? – спросил он.
– Только если у вас найдется веская причина.
– Боюсь, совсем не та, на которую вы рассчитываете, – с извиняющейся улыбкой сказал он. – Нет ни даты, ни времени. Однако появились кое-какие подсказки, которые могут направить нас в нужную сторону. Если вы согласны присоединиться к нам и выпить чаю со льдом, мы сможем показать, что нам удалось найти.
Сад был маленьким и неухоженным, на лужайке кто-то небрежно скосил траву, рядом росла съедобная зелень, чахлые ветки помидоров тянулись по веревкам, кое-как прикрепленным к стволам диких яблонь. Урсула работала на клетчатом одеяле под поздно зацветшими яблонями. Она разложила бумаги возле себя полукругом, прижав их мелкими камушками, чтобы не унес ветер.
Увидев приближающуюся Стеллу, она расчистила для нее место на одеяле.
– Извините, что у нас тут без особых удобств. Я разучилась работать за столом в землях северных оленей Кайкаама. Хотите стул?
– Одеяло меня вполне устроит. Я и так скоро приобрету форму стула.
Стелла вытянулась на красно-черном клетчатом одеяле, прикрыв ладонями глаза от яркого солнца. Кита поблизости не было, и Стелла вновь испытала облегчение.
Вскоре она почувствовала, что на нее упала тень Мередита, который принес чай. На солнце Стелла согрелась, и настроение у нее улучшилось. Продолжая прикрывать одной рукой глаза, она спросила:
– Что вам удалось отыскать? – В ее голосе оставались ирландские интонации; эта часть влияния Кита еще не исчезла.
– Собака и летучая мышь, – сказала Урсула. – Точнее, у нас есть пара повторяющихся символов, не имеющих прямого отношения к повествованию. Один изображает голову собаки, глядящей влево, а на другом летучая мышь, несущаяся на нас. В отдельности они могут означать множество вещей, от верности, охоты, снов до определенных членов классической династии майя, возглавляемой Двумя Ягуарами. А взятые вместе, они, вне всяких сомнений, Ок и Соц, часть даты в длинном счете лет.
Стелла убрала руку от глаз.
– А как это будет на английском?
Теперь Мередит находился в поле ее зрения. Он развел руки в стороны.
– Если бы я знал, пришел бы к вам в куда более веселом настроении.
– Без чисел символы теряют смысл. – Голос Урсулы парил под жарким полуденным солнцем. – С тем же успехом можно сказать, что сегодня вторник июня. Если я не уточню, что речь идет о вторнике девятнадцатого июня две тысячи седьмого года, нам это ничего не даст.
– Так проблема именно в этом?
– Пока да. Мы над ней работаем.
– Замечательно. – Стелла перекатилась на живот. – Четыре дня работы ради вторника в июне! Почему Оуэн не сообщил нам дату прямо в тексте?
– Он не знал, каким календарем воспользоваться, – ответил Мередит, а когда Стелла вопросительно на него посмотрела, добавил: – Оуэн пережил настоящий хаос, возникший при переходе с юлианского календаря на григорианский; в этот период некоторые – но не все – католические страны Европы вычеркнули девять дней в своих календарях, а в протестантских странах, в том числе и в Англии, приняли решение проигнорировать решение католического Папы. Половина Европы запуталась, и никто не мог предсказать, какой календарь будут использовать пять веков спустя – или вообще перейдут на какой-нибудь третий? У него не оставалось выбора, и Оуэн использовал единственную систему, которая, как он знал, верна.
– Календарь майя имеет точность до одной семидесятитысячной доли секунды на протяжении полумиллиона лет как назад, так и вперед, поэтому он придерживался именно его, – объяснила Стелла.
Дейви Лоу говорил ей об этом. Ее слова произвели большое впечатление на Урсулу и Мередита. Она даже несколько мгновений позволила себе насладиться своим маленьким триумфом.
– Ну и что же мы будем делать дальше? – спросила Стелла, когда тишина затянулась.
– Попытаемся мыслить как Оуэн.
Урсула протянула руку к стопке бумаг и разложила их на траве веером. Парные символы встречались на каждой странице и были выделены желтым.
– Взглянем на нашу проблему логически. Если мы предположим, что Оуэн знал дату, время и место, куда следует отнести живой камень, у него возникла практически неразрешимая задача передачи этой информации в неизмененном виде нам, миновав Уолсингема или любого другого, кто захотел бы уничтожить череп или использовать его в своих собственных целях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Тогда почему…
Ее рука взяла его за подбородок, и покрытые шрамами щеки оказались так близко, что ему пришлось скосить глаза, чтобы видеть Наджакмал. Потом их глаза встретились, и он не смог отвести взгляд.
– Выслушай меня и постарайся понять, – сказала она. – Твоя задача состояла в том, чтобы найти место, куда следовало положить живой камень. И больше ничего. Я могу сообщить тебе день и время, в которое следует призвать Кукулькана, но место можешь узнать лишь ты. А когда это произойдет, тебе необходимо найти способ сообщить о дате и месте своему преемнику так, чтобы эти сведения не пропали во второй раз, но их не обнаружили бы те, кто может использовать их во вред. Таково твое предназначение, именно для этого ты и рожден.
– В таком случае я потерпел сокрушительную неудачу, поскольку понятия не имею, где это место находится.
Он прочитал ужас в ее глазах. Она отчаянно затрясла головой. Однако потом нахмурилась и сказала:
– Но ты узнаешь это место, если вновь его увидишь?
– Конечно, оно навеки запечатлелось в моей душе. Однако я могу долгие годы провести в Британии в безуспешных поисках.
– Ты его найдешь. – Она кивнула, чтобы придать убедительности своим словам. – Это второе из трех важнейших дел твоей жизни. Ты завершил первое: узнал тайну живого камня. Второе состоит в том, чтобы выяснить, куда следует положить камень в конце времен. Ну а потом ты должен спрятать камень вместе с указаниями преемнику, чтобы он знал, куда ему нужно отправиться к тому моменту, когда придет час Кукулькана. Ты оказался достоин доверия камня. Значит, обязательно найдешь место. Так должно быть.
– И я умру, когда все мои задачи будут выполнены?
– Хранитель всегда умирает. Если ты жил ради камня, то умрешь, отдавая его. – Она прищурилась. – Лучше умереть, испытывая радость от сознания выполненного долга, чем просто ждать конца жизни. Камень придает твоей жизни цель. Большего дара не существует.
Оуэн посмотрел на зажатый в руке голубой камень, теперь ставший его неотъемлемой частью. Это ощущение было новым, и он еще не успел им насладиться. Он увидел свое отражение в гладкой поверхности черепа и вспомнил, что уже видел себя в нем.
– Когда я находился в пещере, у меня были седые волосы. Наджакмал наклонилась к нему так, что их лбы соприкоснулись.
– Покажи мне.
– Но я не…
– Представь себе свое отражение и покажи его мне в камне.
Он не мог ясно мыслить, но это было только к лучшему.
Он постарался вспомнить свое отражение в голубом камне: одну щеку пересекал шрам, которого у него сейчас не было, волосы оставались столь же густыми, но стали серебряными, почти белыми. Поскольку камень теперь был его частью, он разделял воспоминания Оуэна. И на гладкой поверхности черепа появилось отражение, которое он постарался удержать.
– Достаточно.
Наджакмал выпрямилась, двумя руками взяла лицо Оуэна и поцеловала его в лоб. Прикосновение Наджакмал потрясло его до самых глубин существа. Он почувствовал, как краснеет от радости ребенка и наслаждения мужчины.
– Молчи. Тебе нужно спать. Ты прошел долгий и трудный путь.
Он уже почти засыпал. К нему пришли воспоминания, призрачные, словно сны.
– В том времени, которое еще не наступило, я видел женщину в пещере, – с трудом проговорил Оуэн. – Она держала в руках голубой камень, но я не знаю, удалось ли ей положить его на место. Меня окутал туман, и все исчезло. Больше она не появлялась.
Наджакмал пожевала губу и задумчиво кивнула.
– Значит, еще неизвестно, удастся ли ей добиться успеха. Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы ей помочь. От этого зависит возвращение Кукулькана к жизни.
Она взяла палку и ткнула ею в костер; к небу полетели искры.
– Ты превзошел себя, и мы гордимся тобой. Мы, которые привели тебя сюда. По нашим понятиям о времени ты без отдыха работал четыре дня и четыре ночи и сумел вернуть душу своего друга. Ни один из нас не сумел бы сделать больше.
– Четыре дня?
– И четыре ночи. Вот почему ты так устал и нам пришлось тебя кормить, чтобы ты смог вернуться обратно.
Она протянула ему еще один кусок мяса.
– И все это время ты сидела рядом со мной? – спросил Оуэн, энергично разжевывая мясо.
Она усмехнулась, показав белые зубы.
– Я была рождена именно для этого. И еще я должна отослать тебя домой, когда придет время. Спи и наслаждайся в своем сердце единением с камнем. Ждать пришлось долго, и тебе нужно все хорошенько осмыслить.
В следующий раз его разбудил мочевой пузырь. Солнце переместилось в обратном направлении, из чего он сделал вывод, что проспал всю ночь и часть следующего дня.
Он лежал на постели из травы. Вокруг никого не было. Рядом стояла тыквенная бутыль с водой. Он напился, а потом встал и отошел в сторонку, чтобы облегчиться.
Наджакмал больше не следила за ним. Он увидел, как Диего и его братья возятся с мулами. Рядом находился де Агилар, одетый в белую льняную рубашку, которую захватил для него Оуэн, один из рукавов был аккуратно закреплен. Фернандес вырезал себе длинную палку и тренировал фехтовальные выпады левой рукой. Увидев Оуэна, он отбросил палку, подошел к нему и присел возле костра, разведенного у входа в шалаш.
– С возвращением. Я уже начал думать, что ты будешь спать до тех пор, пока не выпадет снег. Хочешь поесть? Я научился печь кукурузные лепешки.
– Спасибо, я действительно хочу есть. А разве здесь идет снег?
– Такое случается. Да и на вершинах гор лежит снег. – Де Агилар одной рукой принялся выкладывать на сковороду лепешки.
Он двигался легко и уверенно, видно было, что испанец делал это уже не раз.
– Как долго я спал? – спросил Оуэн.
– Лучше не спрашивай. Ты сделал удивительную вещь, хотя я и не понял, как тебе это удалось.
– В тот момент мне так не казалось.
– Значит, заносчивость тебе не угрожает, я рад. Я бы не перенес, если бы оставался в долгу перед высокомерным человеком.
В глазах де Агилара появилась новая уверенность, когда он перевернул лепешку и передал ее Оуэну.
– Ты изменился, – заметил Оуэн.
– Я видел смерть и переступил через нее. Теперь мне нечего бояться.
– Что ты теперь будешь делать?
– То, о чем ты меня попросишь. Я твой оруженосец. Нет… – Он поднял руку. – Ты не можешь со мной спорить. Я буду сопровождать тебя и выполнять твои просьбы, но я не уйду, даже если ты станешь меня умолять, так что давай не будем унижать друг друга.
Де Агилар выглядел удивительно расслабленным, но одновременно от него исходила сила, как в ту темную ночь в Севилье, после того как на него напали. На него было приятно смотреть.
Оуэн ощутил теплое прикосновение к груди серебряного дракона. Он взял медальон и слегка погладил его большим пальцем.
– Наверное, нам нужно вернуться в Англию и начать искать место, где находится каменный круг.
Он потер руками лицо. Оуэн любил Англию, но ему совсем не хотелось покидать недавно обретенные джунгли, где жили ягуары. Де Агилар осторожно спросил:
– Ты хотел бы вернуться на родину богатым человеком или бедным?
– А у меня есть выбор?
– Думаю, да. Наджакмал позвали в джунгли, чтобы она помогла женщине, которой пришло время рожать, но она дала мне понять… что во время твоего путешествия у тебя были седые волосы.
– Да, мои волосы серебрились, как пьютер. Выглядел я довольно странно.
– Она так и сказала. Камень требует от тебя многого, но он также обещает огромный дар. Нам дали возможность отдохнуть и насладиться обществом друг друга здесь, с этими людьми, перед тем как отправиться в Англию, чтобы ты мог выполнить свое предназначение.
– Отдохнуть? И как долго? Неделю? Месяц? Сезон?
– До тех пор, пока в твоих волосах не появится серебро, друг мой. – Де Агилар наклонился вперед и, приподняв прядь волос Оуэна, с преувеличенным интересом принялся разглядывать корни. – Ну, если тебе не придется пережить серьезных потрясений, у нас есть… около тридцати лет…
– Тридцати…
Оуэн посмотрел на него, а потом расхохотался.
Он продолжал хохотать, понимая, что ведет себя глупо, но он наслаждался шелестом листьев и ароматами джунглей, голосами Диего и его братьев, которые успокаивали мулов, напуганных безумным англичанином.
– Половина жизни, а потом ты поедешь со мной в Англию? В самом деле?
Де Агилар несколько мгновений сохранял серьезное выражение лица, а потом расплылся в широкой улыбке.
– В Англию, где незапятнанная добродетель моего короля соединилась со строптивостью твоей королевы. Да, я на этом настаиваю. Но еще не сейчас. Сначала мы проживем лучшую часть нашей жизни в раю, а заодно разбогатеем.
ГЛАВА 23
Ферма в Нижнем Хейуорте, Оксфордшир, Великобритания
Июнь 2007 года
На экране стоящего перед Стеллой ноутбука осталось две строки до конца страницы.
«3 июля 1586 года, от Паоло ван Риита, купца: три корабля лубяного волокна «сизаль» для производства веревок и один корабль готовых веревок: бриллианты стоимостью ?100 (сто фунтов).
3 июля 1586 года, также от Минхеера ван Риита, один меч для мужчины-левши, выполненный с большим искусством братьями Галуччи из Турина, Италия, стоимостью ?5, подарок».
Расшифровка дневников стала страстью Стеллы и доставляла ей радость. Она брала две строки и вызывала на монитор их изображение, нажимала на клавиши, чтобы сформировались символы, а потом откидывалась на спинку кресла, дожидаясь, когда техномагия сделает свое дело.
Она находилась в кабинете Урсулы Уокер с дубовыми балками под потолком и известковой побелкой. Два двустворчатых окна, расположенных в задней части кабинета, выходили в сад, где ничего не менялось со времен средневековья.
Сама Урсула работала снаружи под яблоневыми деревьями. Стелла видела ее ноги, торчащие из травы. На лугах вокруг царила тишина, коричневые участки земли, на которых стояли палатки, уже почти заросли травой.
Со стороны кухни послышались неуверенные шаги. Стелла продолжала смотреть на экран.
– Кофе? – спросил Кит.
– Спасибо. – Она не взглянула на него. – Который час?
– Половина шестого. Ты работаешь уже одиннадцать часов. Тебе нужно сделать перерыв.
– Скоро. Я уже почти закончила.
– Звонил Гордон, – сказал Кит. – Он сделал анализ. Камень определенно из Лох-Роуг, это в Шотландии.
– Я знаю. Спасибо тебе. Как идет перевод?
– Медленно.
Кит раскачивался на костылях. С тех пор как они перебрались сюда, он старался избегать инвалидного кресла. Он стал лучше ходить, но все равно передвигался с трудом. Он все еще нуждался в помощи Стеллы, чтобы одеться или раздеться, и с каждым разом проявлял все меньше терпения.
Сейчас он прислонился спиной к стене, чтобы не потерять равновесия.
– Седрик Оуэн находится в землях майя и пьет дым в джунглях вместе с женщиной-ягуаром. Я думаю, что мы забыли о том, каким непостижимым может быть елизаветинский почерк даже при том условии, что он не искажен древними символами майя. Урсула призвала на помощь Мередита Лоуренса.
– Я знаю, он зашел поздороваться, когда приехал.
– Конечно. Я забыл.
Они беседовали как незнакомые люди и ничего не могли с этим поделать. За четыре дня, что прошли с того момента, как Стелла попыталась исцелить Кита при помощи черепа, тонкая трещина между ними превратилась в непреодолимую пропасть. Они говорили друг с другом только в тех случаях, когда это было необходимо, да и то обменивались короткими отрывистыми предложениями, словно стесненные требованиями вежливости.
Но больше всего Стеллу поразило то, как быстро и легко они стали чужими. Она еще могла вспомнить, что любила Кита, но уже не понимала, как это произошло и почему она испытывала такие чувства. Холод в глазах Кита превратился в стальную стену, и он более не делал вид, что готов впустить Стеллу в свой внутренний мир.
А еще он больше не пытался скрывать свою ненависть к голубому черепу. Стелла достала его, когда появился Мередит, и Кит сразу вышел из кабинета. Теперь он даже не входил в кабинет, если Стелла не прятала череп в письменном столе.
Им было больше нечего сказать друг другу. Стелла нажала на клавишу, чтобы перевернуть следующую страницу, и начала рисовать линии, которые могла разглядеть только она. Услышав, как за Китом закрывается дверь, она испытала облегчение.
Мередит Лоуренс зашел к ней позднее, когда она находилась в середине очередного тома, и прислонился к подоконнику двустворчатого окна. Мередит снял галстук, закатал рукава рубашки и выглядел расслабленным.
– Вы можете прерваться? – спросил он.
– Только если у вас найдется веская причина.
– Боюсь, совсем не та, на которую вы рассчитываете, – с извиняющейся улыбкой сказал он. – Нет ни даты, ни времени. Однако появились кое-какие подсказки, которые могут направить нас в нужную сторону. Если вы согласны присоединиться к нам и выпить чаю со льдом, мы сможем показать, что нам удалось найти.
Сад был маленьким и неухоженным, на лужайке кто-то небрежно скосил траву, рядом росла съедобная зелень, чахлые ветки помидоров тянулись по веревкам, кое-как прикрепленным к стволам диких яблонь. Урсула работала на клетчатом одеяле под поздно зацветшими яблонями. Она разложила бумаги возле себя полукругом, прижав их мелкими камушками, чтобы не унес ветер.
Увидев приближающуюся Стеллу, она расчистила для нее место на одеяле.
– Извините, что у нас тут без особых удобств. Я разучилась работать за столом в землях северных оленей Кайкаама. Хотите стул?
– Одеяло меня вполне устроит. Я и так скоро приобрету форму стула.
Стелла вытянулась на красно-черном клетчатом одеяле, прикрыв ладонями глаза от яркого солнца. Кита поблизости не было, и Стелла вновь испытала облегчение.
Вскоре она почувствовала, что на нее упала тень Мередита, который принес чай. На солнце Стелла согрелась, и настроение у нее улучшилось. Продолжая прикрывать одной рукой глаза, она спросила:
– Что вам удалось отыскать? – В ее голосе оставались ирландские интонации; эта часть влияния Кита еще не исчезла.
– Собака и летучая мышь, – сказала Урсула. – Точнее, у нас есть пара повторяющихся символов, не имеющих прямого отношения к повествованию. Один изображает голову собаки, глядящей влево, а на другом летучая мышь, несущаяся на нас. В отдельности они могут означать множество вещей, от верности, охоты, снов до определенных членов классической династии майя, возглавляемой Двумя Ягуарами. А взятые вместе, они, вне всяких сомнений, Ок и Соц, часть даты в длинном счете лет.
Стелла убрала руку от глаз.
– А как это будет на английском?
Теперь Мередит находился в поле ее зрения. Он развел руки в стороны.
– Если бы я знал, пришел бы к вам в куда более веселом настроении.
– Без чисел символы теряют смысл. – Голос Урсулы парил под жарким полуденным солнцем. – С тем же успехом можно сказать, что сегодня вторник июня. Если я не уточню, что речь идет о вторнике девятнадцатого июня две тысячи седьмого года, нам это ничего не даст.
– Так проблема именно в этом?
– Пока да. Мы над ней работаем.
– Замечательно. – Стелла перекатилась на живот. – Четыре дня работы ради вторника в июне! Почему Оуэн не сообщил нам дату прямо в тексте?
– Он не знал, каким календарем воспользоваться, – ответил Мередит, а когда Стелла вопросительно на него посмотрела, добавил: – Оуэн пережил настоящий хаос, возникший при переходе с юлианского календаря на григорианский; в этот период некоторые – но не все – католические страны Европы вычеркнули девять дней в своих календарях, а в протестантских странах, в том числе и в Англии, приняли решение проигнорировать решение католического Папы. Половина Европы запуталась, и никто не мог предсказать, какой календарь будут использовать пять веков спустя – или вообще перейдут на какой-нибудь третий? У него не оставалось выбора, и Оуэн использовал единственную систему, которая, как он знал, верна.
– Календарь майя имеет точность до одной семидесятитысячной доли секунды на протяжении полумиллиона лет как назад, так и вперед, поэтому он придерживался именно его, – объяснила Стелла.
Дейви Лоу говорил ей об этом. Ее слова произвели большое впечатление на Урсулу и Мередита. Она даже несколько мгновений позволила себе насладиться своим маленьким триумфом.
– Ну и что же мы будем делать дальше? – спросила Стелла, когда тишина затянулась.
– Попытаемся мыслить как Оуэн.
Урсула протянула руку к стопке бумаг и разложила их на траве веером. Парные символы встречались на каждой странице и были выделены желтым.
– Взглянем на нашу проблему логически. Если мы предположим, что Оуэн знал дату, время и место, куда следует отнести живой камень, у него возникла практически неразрешимая задача передачи этой информации в неизмененном виде нам, миновав Уолсингема или любого другого, кто захотел бы уничтожить череп или использовать его в своих собственных целях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40