Эстетически-интеллектуальное неприятие политики, отмечает Фест, пород
ило мысль о спасении искусством, и она достигла своего высочайшего разви
тия у Рихарда Вагнера, особенно в его рассуждениях об обновлённом театре
, изложенных в «Грёзах культуры о „конце политики“ и начале человечности
»: «Политика, Ч требовал он, Ч должна стать грандиозным зрелищем, госуд
арство Ч произведением искусства, а человек искусства должен занять ме
сто государственного деятеля». Между тем именно Вагнер был фактически е
динственным, чьё влияние на себя признавал Гитлер.
Кроме Вагнера были ещё властители душ конца XIX столетия, например П. Лагар
д или Ю. Лангбен, провозгласивший целью устранить политику и традиционны
х государственных мужей; право на господство в грядущем веке должно быть
предоставлено благословенному свыше деятелю, «великому герою искусст
ва», личности «цезаристско-артистического склада».
Конечно, не следует упрощать характер взаимосвязи этих изощрённых идей
с образом мыслей венского недоросля. Он усваивал какие-то их фрагменты н
е из первоисточников, а как бы впитывая непосредственно из духовной атмо
сферы, преобразуя в соответствии с собственным интеллектуальным уровн
ем.
«То, что творилось вокруг него, Ч пишет Фест, Ч он воспринимал не стольк
о умом, сколько своим настроением, а вследствие чрезвычайно субъективно
й окраски своего интереса к общественным делам, он принадлежал не стольк
о политическому, сколько политизированному миру» (Разр. моя Ч П. Р.).
«Многое говорит за то, Ч читаем далее у Феста, Ч что политика долгое вре
мя была для него в первую очередь средством самооправдания, возможность
ю переложить вину с себя на мир, объяснить провалы в собственной судьбе н
есовершенством существующего строя и, наконец, просто найти козла отпущ
ения и весьма характерно, что единственной организацией, в которую он вс
тупил был союз антисемитов».
Как раз «аполитичный» подход к политике открывал великолепную возможн
ость для политизации своих комплексов и эмоциональных состояний. В этом
Фест видит и ключ к пониманию истоков гитлеровского антисемитизма: «Но е
сли сегодня уже невозможно однозначно назвать мотив, который бы объясни
л все подавляющую природу антиеврейского комплекса молодого Гитлера, в
се же, в общем и целом можно исходить из того, что речь тут идёт о политизац
ии личной проблематики столь же честолюбивого, сколь и отчаявшегося аут
сайдера», «вполне резонно полагать, что его антисемитизм является сфоку
сированной формой ненависти, бушевавшей до того впотьмах и нашедшей, нак
онец, свой объект в еврее».
Трактовка Феста, на наш взгляд, более убедительна по сравнению с «психои
сторической» интерпретацией американского учёного Р. Биниона. В своей к
ниге «Гитлер и немцы. Психоистория»
См. Binion R, Hitler und die Deutschen: eine Psychohistorie. Stuttgart, 1978.
он использовал новые источники, в частности пациентские книжки ма
тери Гитлера, лечившейся от рака у врача-еврея Э. Блоха, а также свидетель
ства другого врача Ч Э. Форстера из военного госпиталя в Пазевальке, где
ефрейтор Гитлер проходил курс лечения после отравления газами.
Связывая оба эти источника воедино, американский психоисторик пытаетс
я ответить на вопрос о том, что же всё-таки вовлекло в политический водово
рот такого отчуждённого и аполитичного субъекта, как Гитлер, и откуда у н
его столь фанатичный, зоологический антисемитизм? Выстраивается длинн
ый ряд умозаключений, венчает который своего рода «комплекс Блоха». В по
дсознании Гитлера смерть любимой матери будто бы увязывалась с неудачн
ым лечением врача-еврея. Из запасников подсознания эта мысль всплывает
во время галлюцинаций, мучивших Гитлера в Пазевальке. Теперь его личная
травма сливается с общенациональной Ч поражением 1918 г. Если виновником п
ервой был один конкретный еврей, то вина за вторую в воспалённом мозгу Ги
тлера возлагалась на евреев вообще.
Правда, выводы Биниона нашли у его коллег довольно скептический приём. В
о-первых, весьма сомнительна версия насчёт доктора Блоха. Если бы Гитлер
считал его практику предосудительной, то вряд ли разрешил бы ему покинут
ь Германию живым в 1940 г.
Schreiber G. Hitler. Interpretationen 1923-1983. Darmstadt, 1984. S. 324.
. Относительно же показаний доктора Форстера другой американский
психоисторик Р. Уэйт резонно замечает, что кажется весьма странным, как т
от в многолюдье и сутолоке военного госпиталя мог уделять особое вниман
ие какому-то ничтожному ефрейтору
См. Waite R. The Psychopatic God Adolf Hitler. N. Y., 1977.
.
Фест отвергает легенду, созданную самим Гитлером, что будто бы решение с
тать политиком было принято в лазарете в Пазевальке как реакция «отчаяв
шегося, зарывшегося лицом в подушку, но не сломленного патриота на „нояб
рьское предательство“. По мнению Феста, „выбор судьбы“ связан хронологи
чески с первым публичным собранием Немецкой рабочей партии в октябре 1919 г
., где Гитлер, выступив перед 111 слушателями, почувствовал свой ораторский
дар. А между тем до того он подумывал о профессии агента по рекламе. Так чт
о в политической деятельности он, по словам Феста, видит для себя выход из
дилеммы прахом пошедших жизненных ожиданий. Следовательно, на политиче
скую стезю его толкнул не столько социальный, сколько сугубо личный моти
в, а само политическое пробуждение Гитлера Ч по сути форма политизации,
если понимать под нею перенесение в политическую сферу индивидуальных
и социальных аффектов.
У ставшего профессиональным политиком Гитлера обнаруживаются «почти в
се известные риторические фигуры аполитичного аффекта: ненависть к пар
тиям, к компромиссному характеру „системы“, отсутствию у неё „величия“.
Для него политика Ч „понятие, близкое к понятию судьбы“. Заслуживает вн
имания и мысль Феста о том, что „в контексте духовной культуры он (Гитлер),
несомненно ощущал большую близость к „великому герою искусства“, о кото
ром писал Лангбен, чем, например, к Бисмарку, которым он… восхищался не сто
лько как политиком, сколько как эстетическим феноменом великого челове
ка“. Тем более, что взгляд Бисмарка на политику как искусство возможного,
с точки зрения Гитлера был слишком ограниченным. Ведь сам Гитлер в конце
концов „поддался соблазну увидеть своего рода закон своей жизни в возмо
жности невозможного“.
Фест усматривает глубокий смысл в определении фашизма как «эстетизаци
и политики», данном известным философом В. Беньямином. На самом деле, дост
аточно вспомнить эффектные постановки партийных съездов в Нюрнберге и
прочие литургические действа, символическое и политическое значение к
оторых великолепно раскрывает Дж. Моссе в своей книге «Национализация м
асс» См
. Mosse G. L. The Nationalization of the Masses. N. Y., 1975.
, появившейся вскоре после фестовской биографии Гитлера. К этому м
ожно добавить роль архитектуры, о чём из первых рук поведал в своих знаме
нитых мемуарах лейб-архитектор и министр Гитлера Альберт Шпеер.
Сразу же напрашивается объяснение, обусловленное личностной специфико
й Гитлера: «его театральная натура невольно всякий раз прорывалась нару
жу и толкала его на то, чтобы подчинять политические категории соображен
иям эффектной постановки. В этой амальгаме эстетических и политических
элементов ярко прослеживалось происхождение Гитлера из позднебуржуаз
ной богемы и его долгая принадлежность к ней».
Естественно, фашистская эстетизация политики связана с потребностями
манипулирования массовым сознанием и массовыми эмоциями. Это свойство
присуще тоталитаризму вообще и как своего рода заменитель реального по
литического участия людей в жизни общества.
Но есть ещё один едва ли не самый важный момент. Самоощущение художника в
озникало у всевластного диктатора на вершине могущества, когда он чувст
вовал себя способным по своей прихоти перекраивать границы, переселять
или уничтожать целые народы, создавать картину мира по собственным эски
зам.
Гитлеру не довелось бы стать диктатором, не обладай он, в отличие от множе
ства прочих политизированных аполитичных «практическим пониманием вл
асти». Хотя его конечной целью были некие фантасмагорические видения, не
складывавшиеся в более или менее связную утопию, но пути к их реализации
он избирал вполне рациональные, даже изощрённо макиавеллистские. Прису
щее ему сочетание свойств фанатика и оппортуниста оборачивалось в его п
рактической деятельности опаснейшим симбиозом авантюризма и прагмати
зма. С одной стороны, он показал себя, особенно в дипломатии, искусным такт
иком, умеющим обратить в свою пользу любую предоставляющуюся возможнос
ть, использовать малейшую слабость противника. И вместе с тем его всегда
влекла щекочущая нервы игра ва-банк. Ни один из его собратьев-диктаторов
не позволял себе такой степени риска; и Муссолини, и Сталин предпочли бы с
иницу журавлю.
Неполитический, в сущности, характер политики Гитлера ярче всего проявл
яется в его взгляде на соотношение между политикой и войной. «Маниакальн
ая фиксация на войне» вытекает из ключевой идеи гитлеровского мировозз
рения о «вечной борьбе». Фест приводит слова Гитлера о том, что война явля
ется «конечной целью политики», и когда она началась, принося один триум
ф за другим, нацистский диктатор сбросил с себя тягостные вериги политик
а. «Характерно, Ч замечает Фест, Ч что с принятием решения о начале войн
ы регулярно, иногда по нескольку раз в одной и той же речи, опять стали выд
вигаться чуждые политике альтернативы: „победа или смерть“, „мировая де
ржава или гибель“, он втайне всегда испытывал к ним симпатию». И все после
дующее развитие событий свидетельствовало, «что отход Гитлера от полит
ики проистекал не из преходящего каприза, ибо по сути он никогда не возвр
ащался в политику. Все попытки его окружения: настойчивые заклинания Геб
бельса, побуждения Риббентропа или Розенберга, даже высказывавшиеся по
рой рекомендации таких иностранных политиков, как Муссолини, Хорти и Лав
аль, были напрасны». «Политика? Я политикой больше не занимаюсь. Она мне та
к противна», Ч ответил Гитлер одному из своих дипломатов, предлагавшем
у весной 1945 года в последний раз проявить политическую инициативу. Разрыв
между видениями и политикой, который какое-то время маскировался такти
ческим искусством Гитлера, привёл к крушению «тысячелетнего рейха». В эт
ом одна из главных причин того, что Фест назвал «неспособностью к выжива
нию». Гитлер настолько тесно связал судьбу своего рейха со своей собстве
нной, что созданная им империя не пережила его гибели.
Книга И. Феста с большим запозданием доходит до российского читателя, ей
долго пришлось отлёживаться на полках спецхранов, как и большинству зап
адных работ о фашизме. Тогда был опасен эффект узнавания. При всём своеоб
разии коричневого и красного тоталитаризма сходство структур и вождей
было слишком очевидно. Теперь, двадцать лет спустя, и для многих граждан н
ашей страны это уже банальная истина, подтверждаемая повседневно орган
ичным красно-коричневым синтезом, представляющим серьёзнейшую опасно
сть для только ещё зарождающейся российской демократии.
В наши дни внимание читателей скорее привлекут поразительные аналогии
и параллели между Веймарской Германией и современной Россией. Социальн
о-экономический кризис, вакуум власти, коррупция, коллективное озлоблен
ие, политизация, утрата чувства безопасности Ч вот питательная почва дл
я фашизма. Не нужно забывать, что и сам фашизм был мятежом ради «порядка».

Наш жестокий собственный опыт побуждает по-новому взглянуть на многие и
з книг и концепций, которые мы раньше подвергали высокомерной критике. И
книга Иоахима Феста, без сомнения, относится к разряду тех трудов, знаком
ство с которыми необходимо для формирования нашего исторического само
сознания, политической и духовной культуры, а следовательно, и для выраб
отки иммунитета по отношению к фашистской и всякой тоталитарной инфекц
ии.
«Теперь жизнь Гитлера действительно разгадана», Ч утверждалось в одно
й из популярных западногерманских газет в связи с выходом в свет книги И.
Феста. Конечно, это преувеличение. Фест достиг многого, до сих пор написан
ная им биография нацистского фюрера остаётся непревзойдённой, преврат
ившись, можно сказать, в классику. И всё же тема Гитлера остаётся одним из
вечных сюжетов мировой историографии и, видимо, обречена оставаться так
овой, поскольку все новые и новые её грани раскрываются только в ходе дви
жения истории, в свете постоянно обновляющегося историко-политическог
о и духовного опыта.

П. Ю. Рахшмир

ПРЕДВАРЯЮЩЕЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ

ГИТЛЕР И ИСТОРИЧЕСКОЕ ВЕЛИЧИЕ

То, что губит людей и государс
тва, это не слепота, не незнание. Не так уж долго остаются они в неведении о
тносительно того, куда приведёт их начатый путь. Но есть в них поддержива
емый самой их природой, усиливаемый привычкой позыв, которому они не соп
ротивляются, который тащит их вперёд, пока есть ещё у них остаток сил. Боже
ственен тот, кто сам усмиряет себя. Большинство же видит свою гибель, но по
гружается в неё.
Леопольд фон Ранке
Эта мысль Ранке при
водится в одной из работ Конрада Хайдена, которому автор считает себя в н
екотором отношении обязанным, поскольку эта наиболее ранняя попытка ис
следования таких явлений как Гитлер и национал-социализм по смелости по
становки вопросов и свободе суждений и сегодня не знает себе равных.



Эксцессивный характер Гитл
ера. Ч Презрение к духу времени. Ч Совпадение со всеобщей во
лей. Ч Сомнения в историческом величии Гитлера Ч Понятийная проблемат
ика. Ч Возражения против создания его биографии. Ч Взаимосвязь индиви
дуальной и социальной психологии. Ч Решающая роль Гитлера.

Вся известная нам история не знает такого явления, как он, но следует ли на
зывать его «великим»? Никто не вызывал столько восторга, истерии и благи
х ожиданий, как он, но никто и не вызывал столько ненависти. Нет другого та
кого, кто, как он, всего за несколько лет единолично придал бы ходу времени
такие ускорения и так изменил бы состояние мира; нет другого такого, кто о
ставил бы за собой такой след из развалин. Лишь коалиция почти всех госуд
арств мира после почти шести лет войны устранила его с лица земли Ч гово
ря словами одного офицера немецкого Сопротивления, убила его «как бешен
ую собаку»
Слова полковника фон Герсдорфа генерал-фельдмаршалу фон Манштейну, цит
. по: Ehlers D. Technik undMoral einer Verschwoerung, S. 92.
.
Своеобразное величие Гитлера самым существенным образом связано с его
эксцессивным характером Ч это был чудовищный, крушивший все существую
щие масштабы выброс энергии. Конечно, исполинское Ч это ещё не значит ис
торически великое, ведь и тривиальное тоже обладает силой. Но в нём было н
е только исполинское и не только тривиальное. В извержении, вызванном им,
проявляется почти в каждой стадии, вплоть до недель краха, его направляю
щая воля. В своих многочисленных выступлениях он с легко различаемым под
текстом вспоминал о временах своего начала, когда он «ничего не имел за с
обой, ни имени, ни состояния, ни печати, совсем ничего, вообще ничего», и о то
м, как он только благодаря самому себе стал из «доходяги» властителем Ге
рмании, а вскоре и части мира: «Произошло нечто волшебное!»
Из выступления 24 февра
ля 1937 года в мюнхенской пивной «Хофбройхауз», цит. по: Kotze H. v., Krausnick H. Es spricht der Fuehrer, S. 107.
Действительно, пожалуй, в беспримерной степени он добился всего с
ам и благодаря себе Ч сам себе учитель, организатор партии и творец её ид
еологии, тактик и демагог-избавитель, государственный муж и на протяжен
ии десятилетия эпицентр возбуждения в мире. Он опроверг то эмпирическое
положение, что все революции пожирают своих детей, ибо был, как это подмеч
ено, «Руссо, Мирабо, Робеспьером и Наполеоном революции, он был её Марксом
, её Лениным, её Троцким и её Сталиным. Пусть по характеру и по сути своей он
далеко уступал большинству из названных лиц, но, как бы то ни было, ему уда
лось то, что не удавалось никому из них, Ч он держал революцию в своих рук
ах на каждом из её этапов, и даже в момент поражения. Это говорит об ощутим
ом понимании им того, какие силы он пробудил»
Trevor-Roper H. R. (Hrsg.) Предисловие к «
Le Testament politique de Hitler», p. 13.
.
Однако он обладал ещё и чрезвычайным чутьём относительно того, какие сил
ы вообще могли быть мобилизованы, и не давал ввести себя в заблуждение го
сподствующей тенденцией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47