Ее убили как раз при исполнении.
Во время разговора генерал сделал рукой два почти незаметных жеста – опознавательные условные сигналы, принятые у «светопреставленцев» и у сектантов «Молота Господня». Естественно, Трумэн не понял ни одного из них.
– Сэр, это огромный заговор…
– Я знаю, сынок. Давай-ка лучше продолжим наш разговор с глазу на глаз. Я пошлю за тобой свою личную машину. Когда она прибудет, тебя вызовут.
– Да, сэр, – сказал Трумэн, глядя в погасший экран. Трумэн больше часа просидел в кафе, уставившись в газету, но не читая ее. Потом его действительно вызвали и сказали, что на автостоянке его ожидает генеральский лимузин.
Он пошел на стоянку и с удивлением обнаружил, что в лимузине сидит живой водитель – невысокая молоденькая девушка в зеленой форме сержанта-техника. Она услужливо открыла перед Трумэном заднюю дверь. Окна в автомобиле были из темного, тонированного стекла.
Глубокие и мягкие сиденья покрывал неприятный на ощупь пластик. Девушка-водитель не сказала Трумэну ни слова, зато включила какую-то легкую музыку, вроде джаза. Она и не вела машину в полном смысле слова – только нажала на нужную кнопку. А потом углубилась в чтение старинной бумажной Библии, не обращая никакого внимания на серые громадины модулей Гроссмана, в каждом из которых жило, наверное, тысяч по сто людей. А Трумэна эти многоэтажные великаны просто зачаровали. Кто бы согласился добровольно жить в таких условиях? Наверняка большая часть жильцов – временные служащие правительственных организаций, которые считают дни до того счастливого мгновения, когда их служба закончится.
Лимузин проехал вдоль набережной, потом по зеленой полосе лесонасаждений и, наконец, выехал по спиралевидной дорожке наверх, на широкую трассу, которая вела к Пентагону. Там, собственно, было сейчас даже Два Пентагона – одно, маленькое старинное пятиугольное здание, и другое, расположенное вокруг него, в котором и делалась сейчас вся настоящая работа. Трумэн любовался этим великолепием всего несколько секунд, а потом машина нырнула под длинную железобетонную арку и отправилась к своему дому.
Лимузин остановился на открытой стоянке, помеченной только желтой надписью БЛКРДЕ-21. Водительница отложила свою Библию, вышла и открыла перед Трумэном дверь.
– Пожалуйста, следуйте за мной, сэр.
Они прошли через автоматические двери сразу в лифт, стены которого были сплошь покрыты зеркалами. Водительница приложила ладонь к сенсорной панели и сказала:
– Генерал Блайсделл.
Лифт примерно с минуту ехал наверх. Трумэн смотрел, как миллионы отраженных Трумэнов исчезают вдали со всех четырех сторон, и старался не рассматривать завлекательные формы своей симпатичной сопровождающей. Святоша, вечно бубнит библейские тексты – нет, она определенно не в его вкусе. А впрочем, попка у нее что надо.
Двери лифта открылись в тихую и пустынную приемную. Сержант-водитель подошла к переговорному устройству, включила его и сказала:
– Передайте генералу Блайсделлу, что лейтенант Трумэн прибыл, – в ответ раздался негромкий шепот, девушка кивнула и сказала Трумэну: – Идите за мной, сэр.
Следующая комната уже больше походила на генеральский кабинет. Стены обшиты деревянными панелями, монитор во всю стену, с видом на гору Килиманджаро. Целая стена увешана наградными листами и голографическими снимками генерала с четырьмя президентами.
Пожилой генерал поднялся из-за стола. Несмотря на преклонный возраст, у него была спортивная, подтянутая фигура, в глазах светился озорной огонек.
– Лейтенант, прошу вас, присаживайтесь сюда, – он указал на один из двух простых стульев, обтянутых кожаными чехлами. Потом взглянул на сержанта. – И пригласите господина Карева.
Трумэн присел на краешек стула.
– Сэр, я не уверен, что это стоит знать многим людям…
– О, господин Карев – не военный, но мы можем полностью ему доверять. Он специалист в области информации. Вы подключитесь с ним, так мы сбережем массу времени.
Трумэн чуть поморщился, сразу вспомнив о головной боли, которую вызывало у него подключение.
– Сэр, вы думаете, это так необходимо?.. Подключение…
– Да, да, конечно. Свидетельства человека в подключении соответствуют любым требованиям федеральной судебной системы. Господин Карев – чудо, настоящее чудо.
Чудо вошло молча. Оно походило на восковую скульптуру с самого себя. В строгом костюме с полосатым галстуком.
– Он? – спросил Карев. Генерал кивнул. Карев сел на другой стул и достал из ящичка, встроенного в стол, два разъема для подключения – себе и Трумэну.
Трумэн открыл было рот, чтобы объяснить насчет своих головных болей, но потом просто взял и подсоединил разъем. Карев подключился вместе с ним.
Трумэн напрягся, глаза его закатились. Карев с интересом посмотрел на него, потом задышал тяжелее, у него на лбу выступили капельки пота.
Через несколько минут он отключился, а Трумэн обмяк на стуле, почти теряя сознание.
– С ним это было тяжко, – сказал Карев. – Но я узнал очень много важного.
– Все, что нужно? – спросил генерал.
– Даже больше.
Трумэн закашлялся, но постепенно заставил себя выпрямиться. Он положил одну руку на лоб, второй принялся растирать виски.
– Сэр… Можно мне принять таблетку обезболивающего?
– Это вам необходимо?.. Сержант! – девушка вышла и вскоре вернулась со стаканом воды и таблеткой.
Трумэн с благодарностью принял обезболивающее.
– А теперь… Сэр, что мы будем делать дальше?
– Первым делом, сынок, тебе надо немного отдохнуть. Сержант отвезет тебя в гостиницу.
– Сэр, но у меня нет с собой ни рационной карты, ни денег. Все это осталось там, в Портобелло. Я в самоволке…
– Не волнуйся, сынок. Мы обо всем позаботимся.
– Спасибо вам, сэр, – головная боль начала понемногу отступать, но Трумэну пришлось закрыть глаза, пока они с девушкой-сержантом спускались в зеркальном лифте – иначе он бы увидел тысячи отражений себя блюющего.
Лимузин стоял на прежнем месте. Трумэн, довольный жизнью, уселся на мягкое пластиковое сиденье. Водительница закрыла за ним дверь и села впереди.
– Эта гостиница находится в городе? – спросил Трумэн.
– Нет, – ответила сержант и запустила двигатель. – В Арлингтоне.
Потом она повернулась к Трумэну, вынула автоматический пистолет двадцать второго калибра с глушителем и выстрелила ему в левый глаз. Трумэн обмяк, привалился к двери. Сержант перегнулась через переднее сиденье, приставила ствол к виску Трумэна и выстрелила еще раз, до неузнаваемости изуродовав ему лицо. После чего нажала нужную кнопку на панели управления, и машина отправилась на кладбище.
* * *
Марти поразил нас – он вышел к завтраку не один, а с другом. Когда они вошли в столовую, мы как раз ели то, что удалось добыть из пищевых автоматов. Я сперва не узнал парня, пришедшего вместе с Марти. Но он улыбнулся – и я его вспомнил, по алмазной вставке в переднем зубе.
– Рядовой Бенио? – это был один из механиков группы охраны, которую сменили ребята из моей прежней группы.
– Он самый, сержант, – Бенио представился, поздоровался с Амелией за руку и налил себе чашечку кофе.
– Ну, в чем дело? Рассказывайте, – предложил я. – Что, не получилось?
– А вот и нет, – Бенио снова улыбнулся. – Просто для этого понадобилось меньше двух недель.
– Да ну?!
– Да, двух недель не понадобилось, – подтвердил Марти. – Бенио гуманизирован, и все остальные – тоже.
– Просто не могу поверить.
– Стабилизатор из твоей группы, Канди, подключалась вместе с ними. Поэтому так и получилось! Вся процедура занимает только два дня, если подключаться с тем, кто уже прошел гуманизацию.
– Но тогда… Тогда почему Джефферсону понадобилось целых две недели?
Марти рассмеялся.
– В том-то и дело, что не понадобилось! Он стал одним из них уже через пару дней, но, поскольку он был первым, мы просто этого сразу не поняли – тем более что он и так был на девять десятых наш, еще до гуманизации. Все, включая самого Джефферсона, тогда сосредоточились не на нем, а на Инграме.
– Но когда стали обрабатывать парня вроде меня, – сказал Бенио, – который с самого начала ненавидел саму эту идею и, вообще-то, был человеком не особо приятным – черт возьми, да все сразу заметили, когда я изменился!
– А вы действительно изменились? – спросила Амелия. Бенио серьезно посмотрел на нее и кивнул. – И вам не жаль, что вы перестали быть таким, как раньше?
– Это трудно объяснить словами… Сейчас я такой, каким должен был быть. Я сейчас – больше я, чем был раньше, понимаете? – он беспомощно развел руками. – Я имею в виду вот что – я никогда в жизни, хоть даже за миллион лет, не понял бы, каков я на самом деле – хотя это всегда было внутри меня. Нужно было, чтобы другие мне это показали.
Амелия улыбнулась и покачала головой.
– Это похоже на обращение в новую веру.
– В каком-то смысле это так и есть, – сказал я. – С Элли это действительно так и было, – не стоило мне этого говорить. Амелия помрачнела. Я погладил ее по руке.
С минуту все молчали. Потом Амелия спросила:
– Ну, так что теперь у нас получается с графиком?
– Если бы мы знали это раньше, до того, как начать, сроки операции значительно сократились бы. И, конечно, по большому счету все теперь пройдет гораздо быстрее – когда мы начнем изменять мир. Но прямо сейчас у нас есть ограничивающий фактор – расписание хирургических операций. Мы планируем провести последнюю имплантацию где-то тридцать первого июля. Значит, к третьему августа у нас здесь все будут гуманизированы – от солдата до генерала.
– А что с военнопленными? – спросил я. – Сможет ли Мак-Лохлин гуманизировать их всех за два дня?
– Опять же, если б мы только знали… Он не подключается с ними больше чем по два часа подряд. Хорошо бы еще знать, сработает ли это сразу со многими тысячами людей?
– Откуда вам знать, так оно сработает или иначе? – спросила Амелия. – Две недели – если все они изначально обычные, нормальные люди, и два дня – если с ними постоянно подключен уже гуманизированный человек. Обо всех промежуточных вариантах вам ничего пока не известно.
– Да, верно, – Марти потер глаза и скривился. – А на эксперименты у нас нет времени. Какая же это замечательная наука – та, которой мы занимаемся… Однако, как уже было сказано в Доме Бартоломью, мы занимаемся не совсем наукой, – тут запищал его наручный комм. – Минуточку…
Марти включил наушник, выслушал, что ему сказали, и нахмурился.
– Да, хорошо… Сейчас иду к вам. Да, – он покачал головой.
– Неприятности? – спросил я.
– Может быть – так, ерунда. А может – настоящая катастрофа. Наш повар пропал.
Я не сразу сообразил, в чем дело.
– Трумэн ушел в самоволку?
– Ну да. Вчера ночью он вышел мимо охранника, сразу после того, как ты… После того, как погибла Гаврила.
– Куда бы он мог отправиться?
– Да куда угодно! В любую точку земного шара. А может, просто сидит где-нибудь в нижнем городе. Ты подключался с ним, Бенио?
– Не-а. Зато Монес подключался, а я все время вместе с Монесом. Так что я немножко про него знаю. Но точно не так уж много, все из-за этих его головных болей.
– И что ты о нем думаешь, об этом Трумэне?
– Да обычный парень, – Бенио потер подбородок. – По-моему, он немного помешан на армии, по сравнению с другими. То есть ему вроде как нравится сама идея армии.
– Значит, наша идея ему вряд ли понравилась.
– Кто его знает? Наверное, не понравилась. Марти посмотрел на часы.
– Через двадцать минут я должен быть в операционной. Буду вставлять имплантаты до часу. Джулиан, ты не хочешь выследить Трумэна?
– Сделаю все, что смогу.
– Бенио, а ты подключись с Монесом и с другими, которые подключались с Трумэном. Мы должны выяснить, насколько много он знает.
– Да, конечно, – Бенио встал. – По-моему, он сейчас торчит где-нибудь в игорном доме.
Бенио вышел, мы посмотрели ему вслед.
– По крайней мере, он не знает, кто наш генерал.
– Только не Роузер, – сказал Марти. – Однако Трумэн мог узнать имя Гаврилиного шефа, Блайсделла, от кого-нибудь из Гвадалахары. Вот это я хотел бы выяснить, – он снова посмотрел на часы. – Примерно через часик позвоните Бенио, расспросите его. И проверьте все авиарейсы до Вашингтона.
– Сделаю, что смогу, Марти. Но если он выбрался из Портобелло… Черт, есть тысячи способов попасть в Вашингтон.
– Да, ты прав. Возможно, нам следует просто подождать новостей от Блайсделла.
Примерно так и получилось.
Блайсделл несколько минут разговаривал с Каревым. Вообще-то на полное изложение всех сведений, полученных от Трумэна при подключении, потребовалось бы несколько часов напряженной работы под гипнозом с записывающим устройством. Но Блайсделл уже знал, что несколько дней остались неучтенными – между тем днем, когда Гаврила подключалась в Гвадалахаре, и ее смертью – более чем в тысяче миль от Мексики. Что она такого узнала, что заставило ее отправиться в Портобелло?
Генерал Блайсделл оставался в своем кабинете до тех пор, пока не получил кодированное сообщение от сержанта-водителя о том, что задание выполнено. А потом сам поехал домой – эксцентричная привычка, которая иногда может оказаться полезной.
Он жил один в большом особняке на реке Потомак, меньше чем в получасе езды от Пентагона. В доме были только слуги-роботы, а охранялся он группой солдатиков. Старинный особняк восемнадцатого века, обшитый настоящим деревом, с потемневшими от времени деревянными полами, – этот дом соответствовал представлению генерала о самом себе как о человеке, судьба которого была предначертана с самого рождения, необычайного рождения. Именно такой человек должен был изменить ход мировой истории.
И сейчас его предназначение было в том, чтобы эту историю завершить.
Блайсделл налил в хрустальный бокал ежедневную порцию виски и сел разбирать почту. Как только он включил комм, вместо обычного меню сразу появилось сообщение о том, что его ждет письмо в конверте, пришедшее по почте.
Странно. Блайсделл велел слуге-роботу принести письмо. Письмо было одно, без обратного адреса, отправленное сегодня утром из Канзас-Сити. Любопытно, что, невзирая на некоторые особенные стороны их отношений, Блайсделл не узнал почерка Гаврилы на конверте.
Он дважды прочел коротенькое послание, а затем сжег его. Стентон Роузер – самый опасный человек в Америке? Весьма маловероятно, и все же – какое совпадение! У них с Роузером на эту субботу была назначена игра в гольф в клубе Бетезда. Наверное, гольф – очень опасная игра.
Блайсделл отложил на время просмотр остальной почты и переключил компьютер в рабочий режим.
– Добрый вечер, генерал, – раздался в динамиках хорошо отмодулированный бесполый голос.
– Отбери мне все проекты с грифом «секретно» и выше, начатые за последний месяц – нет, за последние восемь недель – Отделом по вопросам Личного Состава и Техники. За исключением тех, которые не имеют отношения к генералу Стентону Роузеру.
В списке оказалось всего три проекта. Блайсделл даже удивился – как мало из сделанного Роузером попало в каталог! Один из этих «проектов» представлял собой список разнообразнейших акций, из двухсот сорока восьми пунктов. Его Блайсделл отложил на потом и занялся остальными двумя, тем более что они были отмечены грифом «сверхсверхсекретно».
Казалось бы, между этими двумя проектами не было ничего общего, за исключением того, что начаты они были в один и тот же день, и – ага! – оба проводились на территории Панамы. Один проект – эксперимент по умиротворению военнопленных, содержащихся в лагере в Зоне Канала. Другой – исследование состояния персонала в Форт Хоуэлле, Портобелло.
Ну почему Гаврила не написала подробнее? Черт бы побрал эту женскую склонность к театральным эффектам!
Когда она отправилась в Панаму? Впрочем, выяснить это довольно просто.
– Покажи мне все счета на оплату авиабилетов, поступившие в АПИОЗ за последние два дня.
Интересно… Гаврила купила один билет до Портобелло, на выдуманное женское имя, и один билет до Зоны Канала, на мужское имя. Так куда же она полетела на самом деле? Запрос в компанию «Аэромексико» ничего не дал: на обоих рейсах выкупленные Гаврилой места были заняты.
Так, тогда надо посмотреть – в каком обличье Гаврила выступала в Гвадалахаре, в мужском или женском? Компьютер сообщил, что за последние две недели ни одно из этих двух имен ни разу не упоминалось в городских статистических сводках. На основании этого можно предположить, что, выслеживая ту женщину-профессора, Гаврила не утруждала себя неудобствами переодевания в мужчину. А следовательно, она, скорее всего, переоделась мужчиной перед тем, как сесть в самолет – чтобы ее не опознали.
Но почему – Панама? Почему – Зона Канала? И при чем тут этот тихий, как мышка, старина Стентон? И почему, черт возьми, Гаврила просто не вернулась в Штаты после того, как об этой проклятой теории Бланкеншипа и Хардинг насчет проекта «Юпитер» уже раструбили во всех новостях?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Во время разговора генерал сделал рукой два почти незаметных жеста – опознавательные условные сигналы, принятые у «светопреставленцев» и у сектантов «Молота Господня». Естественно, Трумэн не понял ни одного из них.
– Сэр, это огромный заговор…
– Я знаю, сынок. Давай-ка лучше продолжим наш разговор с глазу на глаз. Я пошлю за тобой свою личную машину. Когда она прибудет, тебя вызовут.
– Да, сэр, – сказал Трумэн, глядя в погасший экран. Трумэн больше часа просидел в кафе, уставившись в газету, но не читая ее. Потом его действительно вызвали и сказали, что на автостоянке его ожидает генеральский лимузин.
Он пошел на стоянку и с удивлением обнаружил, что в лимузине сидит живой водитель – невысокая молоденькая девушка в зеленой форме сержанта-техника. Она услужливо открыла перед Трумэном заднюю дверь. Окна в автомобиле были из темного, тонированного стекла.
Глубокие и мягкие сиденья покрывал неприятный на ощупь пластик. Девушка-водитель не сказала Трумэну ни слова, зато включила какую-то легкую музыку, вроде джаза. Она и не вела машину в полном смысле слова – только нажала на нужную кнопку. А потом углубилась в чтение старинной бумажной Библии, не обращая никакого внимания на серые громадины модулей Гроссмана, в каждом из которых жило, наверное, тысяч по сто людей. А Трумэна эти многоэтажные великаны просто зачаровали. Кто бы согласился добровольно жить в таких условиях? Наверняка большая часть жильцов – временные служащие правительственных организаций, которые считают дни до того счастливого мгновения, когда их служба закончится.
Лимузин проехал вдоль набережной, потом по зеленой полосе лесонасаждений и, наконец, выехал по спиралевидной дорожке наверх, на широкую трассу, которая вела к Пентагону. Там, собственно, было сейчас даже Два Пентагона – одно, маленькое старинное пятиугольное здание, и другое, расположенное вокруг него, в котором и делалась сейчас вся настоящая работа. Трумэн любовался этим великолепием всего несколько секунд, а потом машина нырнула под длинную железобетонную арку и отправилась к своему дому.
Лимузин остановился на открытой стоянке, помеченной только желтой надписью БЛКРДЕ-21. Водительница отложила свою Библию, вышла и открыла перед Трумэном дверь.
– Пожалуйста, следуйте за мной, сэр.
Они прошли через автоматические двери сразу в лифт, стены которого были сплошь покрыты зеркалами. Водительница приложила ладонь к сенсорной панели и сказала:
– Генерал Блайсделл.
Лифт примерно с минуту ехал наверх. Трумэн смотрел, как миллионы отраженных Трумэнов исчезают вдали со всех четырех сторон, и старался не рассматривать завлекательные формы своей симпатичной сопровождающей. Святоша, вечно бубнит библейские тексты – нет, она определенно не в его вкусе. А впрочем, попка у нее что надо.
Двери лифта открылись в тихую и пустынную приемную. Сержант-водитель подошла к переговорному устройству, включила его и сказала:
– Передайте генералу Блайсделлу, что лейтенант Трумэн прибыл, – в ответ раздался негромкий шепот, девушка кивнула и сказала Трумэну: – Идите за мной, сэр.
Следующая комната уже больше походила на генеральский кабинет. Стены обшиты деревянными панелями, монитор во всю стену, с видом на гору Килиманджаро. Целая стена увешана наградными листами и голографическими снимками генерала с четырьмя президентами.
Пожилой генерал поднялся из-за стола. Несмотря на преклонный возраст, у него была спортивная, подтянутая фигура, в глазах светился озорной огонек.
– Лейтенант, прошу вас, присаживайтесь сюда, – он указал на один из двух простых стульев, обтянутых кожаными чехлами. Потом взглянул на сержанта. – И пригласите господина Карева.
Трумэн присел на краешек стула.
– Сэр, я не уверен, что это стоит знать многим людям…
– О, господин Карев – не военный, но мы можем полностью ему доверять. Он специалист в области информации. Вы подключитесь с ним, так мы сбережем массу времени.
Трумэн чуть поморщился, сразу вспомнив о головной боли, которую вызывало у него подключение.
– Сэр, вы думаете, это так необходимо?.. Подключение…
– Да, да, конечно. Свидетельства человека в подключении соответствуют любым требованиям федеральной судебной системы. Господин Карев – чудо, настоящее чудо.
Чудо вошло молча. Оно походило на восковую скульптуру с самого себя. В строгом костюме с полосатым галстуком.
– Он? – спросил Карев. Генерал кивнул. Карев сел на другой стул и достал из ящичка, встроенного в стол, два разъема для подключения – себе и Трумэну.
Трумэн открыл было рот, чтобы объяснить насчет своих головных болей, но потом просто взял и подсоединил разъем. Карев подключился вместе с ним.
Трумэн напрягся, глаза его закатились. Карев с интересом посмотрел на него, потом задышал тяжелее, у него на лбу выступили капельки пота.
Через несколько минут он отключился, а Трумэн обмяк на стуле, почти теряя сознание.
– С ним это было тяжко, – сказал Карев. – Но я узнал очень много важного.
– Все, что нужно? – спросил генерал.
– Даже больше.
Трумэн закашлялся, но постепенно заставил себя выпрямиться. Он положил одну руку на лоб, второй принялся растирать виски.
– Сэр… Можно мне принять таблетку обезболивающего?
– Это вам необходимо?.. Сержант! – девушка вышла и вскоре вернулась со стаканом воды и таблеткой.
Трумэн с благодарностью принял обезболивающее.
– А теперь… Сэр, что мы будем делать дальше?
– Первым делом, сынок, тебе надо немного отдохнуть. Сержант отвезет тебя в гостиницу.
– Сэр, но у меня нет с собой ни рационной карты, ни денег. Все это осталось там, в Портобелло. Я в самоволке…
– Не волнуйся, сынок. Мы обо всем позаботимся.
– Спасибо вам, сэр, – головная боль начала понемногу отступать, но Трумэну пришлось закрыть глаза, пока они с девушкой-сержантом спускались в зеркальном лифте – иначе он бы увидел тысячи отражений себя блюющего.
Лимузин стоял на прежнем месте. Трумэн, довольный жизнью, уселся на мягкое пластиковое сиденье. Водительница закрыла за ним дверь и села впереди.
– Эта гостиница находится в городе? – спросил Трумэн.
– Нет, – ответила сержант и запустила двигатель. – В Арлингтоне.
Потом она повернулась к Трумэну, вынула автоматический пистолет двадцать второго калибра с глушителем и выстрелила ему в левый глаз. Трумэн обмяк, привалился к двери. Сержант перегнулась через переднее сиденье, приставила ствол к виску Трумэна и выстрелила еще раз, до неузнаваемости изуродовав ему лицо. После чего нажала нужную кнопку на панели управления, и машина отправилась на кладбище.
* * *
Марти поразил нас – он вышел к завтраку не один, а с другом. Когда они вошли в столовую, мы как раз ели то, что удалось добыть из пищевых автоматов. Я сперва не узнал парня, пришедшего вместе с Марти. Но он улыбнулся – и я его вспомнил, по алмазной вставке в переднем зубе.
– Рядовой Бенио? – это был один из механиков группы охраны, которую сменили ребята из моей прежней группы.
– Он самый, сержант, – Бенио представился, поздоровался с Амелией за руку и налил себе чашечку кофе.
– Ну, в чем дело? Рассказывайте, – предложил я. – Что, не получилось?
– А вот и нет, – Бенио снова улыбнулся. – Просто для этого понадобилось меньше двух недель.
– Да ну?!
– Да, двух недель не понадобилось, – подтвердил Марти. – Бенио гуманизирован, и все остальные – тоже.
– Просто не могу поверить.
– Стабилизатор из твоей группы, Канди, подключалась вместе с ними. Поэтому так и получилось! Вся процедура занимает только два дня, если подключаться с тем, кто уже прошел гуманизацию.
– Но тогда… Тогда почему Джефферсону понадобилось целых две недели?
Марти рассмеялся.
– В том-то и дело, что не понадобилось! Он стал одним из них уже через пару дней, но, поскольку он был первым, мы просто этого сразу не поняли – тем более что он и так был на девять десятых наш, еще до гуманизации. Все, включая самого Джефферсона, тогда сосредоточились не на нем, а на Инграме.
– Но когда стали обрабатывать парня вроде меня, – сказал Бенио, – который с самого начала ненавидел саму эту идею и, вообще-то, был человеком не особо приятным – черт возьми, да все сразу заметили, когда я изменился!
– А вы действительно изменились? – спросила Амелия. Бенио серьезно посмотрел на нее и кивнул. – И вам не жаль, что вы перестали быть таким, как раньше?
– Это трудно объяснить словами… Сейчас я такой, каким должен был быть. Я сейчас – больше я, чем был раньше, понимаете? – он беспомощно развел руками. – Я имею в виду вот что – я никогда в жизни, хоть даже за миллион лет, не понял бы, каков я на самом деле – хотя это всегда было внутри меня. Нужно было, чтобы другие мне это показали.
Амелия улыбнулась и покачала головой.
– Это похоже на обращение в новую веру.
– В каком-то смысле это так и есть, – сказал я. – С Элли это действительно так и было, – не стоило мне этого говорить. Амелия помрачнела. Я погладил ее по руке.
С минуту все молчали. Потом Амелия спросила:
– Ну, так что теперь у нас получается с графиком?
– Если бы мы знали это раньше, до того, как начать, сроки операции значительно сократились бы. И, конечно, по большому счету все теперь пройдет гораздо быстрее – когда мы начнем изменять мир. Но прямо сейчас у нас есть ограничивающий фактор – расписание хирургических операций. Мы планируем провести последнюю имплантацию где-то тридцать первого июля. Значит, к третьему августа у нас здесь все будут гуманизированы – от солдата до генерала.
– А что с военнопленными? – спросил я. – Сможет ли Мак-Лохлин гуманизировать их всех за два дня?
– Опять же, если б мы только знали… Он не подключается с ними больше чем по два часа подряд. Хорошо бы еще знать, сработает ли это сразу со многими тысячами людей?
– Откуда вам знать, так оно сработает или иначе? – спросила Амелия. – Две недели – если все они изначально обычные, нормальные люди, и два дня – если с ними постоянно подключен уже гуманизированный человек. Обо всех промежуточных вариантах вам ничего пока не известно.
– Да, верно, – Марти потер глаза и скривился. – А на эксперименты у нас нет времени. Какая же это замечательная наука – та, которой мы занимаемся… Однако, как уже было сказано в Доме Бартоломью, мы занимаемся не совсем наукой, – тут запищал его наручный комм. – Минуточку…
Марти включил наушник, выслушал, что ему сказали, и нахмурился.
– Да, хорошо… Сейчас иду к вам. Да, – он покачал головой.
– Неприятности? – спросил я.
– Может быть – так, ерунда. А может – настоящая катастрофа. Наш повар пропал.
Я не сразу сообразил, в чем дело.
– Трумэн ушел в самоволку?
– Ну да. Вчера ночью он вышел мимо охранника, сразу после того, как ты… После того, как погибла Гаврила.
– Куда бы он мог отправиться?
– Да куда угодно! В любую точку земного шара. А может, просто сидит где-нибудь в нижнем городе. Ты подключался с ним, Бенио?
– Не-а. Зато Монес подключался, а я все время вместе с Монесом. Так что я немножко про него знаю. Но точно не так уж много, все из-за этих его головных болей.
– И что ты о нем думаешь, об этом Трумэне?
– Да обычный парень, – Бенио потер подбородок. – По-моему, он немного помешан на армии, по сравнению с другими. То есть ему вроде как нравится сама идея армии.
– Значит, наша идея ему вряд ли понравилась.
– Кто его знает? Наверное, не понравилась. Марти посмотрел на часы.
– Через двадцать минут я должен быть в операционной. Буду вставлять имплантаты до часу. Джулиан, ты не хочешь выследить Трумэна?
– Сделаю все, что смогу.
– Бенио, а ты подключись с Монесом и с другими, которые подключались с Трумэном. Мы должны выяснить, насколько много он знает.
– Да, конечно, – Бенио встал. – По-моему, он сейчас торчит где-нибудь в игорном доме.
Бенио вышел, мы посмотрели ему вслед.
– По крайней мере, он не знает, кто наш генерал.
– Только не Роузер, – сказал Марти. – Однако Трумэн мог узнать имя Гаврилиного шефа, Блайсделла, от кого-нибудь из Гвадалахары. Вот это я хотел бы выяснить, – он снова посмотрел на часы. – Примерно через часик позвоните Бенио, расспросите его. И проверьте все авиарейсы до Вашингтона.
– Сделаю, что смогу, Марти. Но если он выбрался из Портобелло… Черт, есть тысячи способов попасть в Вашингтон.
– Да, ты прав. Возможно, нам следует просто подождать новостей от Блайсделла.
Примерно так и получилось.
Блайсделл несколько минут разговаривал с Каревым. Вообще-то на полное изложение всех сведений, полученных от Трумэна при подключении, потребовалось бы несколько часов напряженной работы под гипнозом с записывающим устройством. Но Блайсделл уже знал, что несколько дней остались неучтенными – между тем днем, когда Гаврила подключалась в Гвадалахаре, и ее смертью – более чем в тысяче миль от Мексики. Что она такого узнала, что заставило ее отправиться в Портобелло?
Генерал Блайсделл оставался в своем кабинете до тех пор, пока не получил кодированное сообщение от сержанта-водителя о том, что задание выполнено. А потом сам поехал домой – эксцентричная привычка, которая иногда может оказаться полезной.
Он жил один в большом особняке на реке Потомак, меньше чем в получасе езды от Пентагона. В доме были только слуги-роботы, а охранялся он группой солдатиков. Старинный особняк восемнадцатого века, обшитый настоящим деревом, с потемневшими от времени деревянными полами, – этот дом соответствовал представлению генерала о самом себе как о человеке, судьба которого была предначертана с самого рождения, необычайного рождения. Именно такой человек должен был изменить ход мировой истории.
И сейчас его предназначение было в том, чтобы эту историю завершить.
Блайсделл налил в хрустальный бокал ежедневную порцию виски и сел разбирать почту. Как только он включил комм, вместо обычного меню сразу появилось сообщение о том, что его ждет письмо в конверте, пришедшее по почте.
Странно. Блайсделл велел слуге-роботу принести письмо. Письмо было одно, без обратного адреса, отправленное сегодня утром из Канзас-Сити. Любопытно, что, невзирая на некоторые особенные стороны их отношений, Блайсделл не узнал почерка Гаврилы на конверте.
Он дважды прочел коротенькое послание, а затем сжег его. Стентон Роузер – самый опасный человек в Америке? Весьма маловероятно, и все же – какое совпадение! У них с Роузером на эту субботу была назначена игра в гольф в клубе Бетезда. Наверное, гольф – очень опасная игра.
Блайсделл отложил на время просмотр остальной почты и переключил компьютер в рабочий режим.
– Добрый вечер, генерал, – раздался в динамиках хорошо отмодулированный бесполый голос.
– Отбери мне все проекты с грифом «секретно» и выше, начатые за последний месяц – нет, за последние восемь недель – Отделом по вопросам Личного Состава и Техники. За исключением тех, которые не имеют отношения к генералу Стентону Роузеру.
В списке оказалось всего три проекта. Блайсделл даже удивился – как мало из сделанного Роузером попало в каталог! Один из этих «проектов» представлял собой список разнообразнейших акций, из двухсот сорока восьми пунктов. Его Блайсделл отложил на потом и занялся остальными двумя, тем более что они были отмечены грифом «сверхсверхсекретно».
Казалось бы, между этими двумя проектами не было ничего общего, за исключением того, что начаты они были в один и тот же день, и – ага! – оба проводились на территории Панамы. Один проект – эксперимент по умиротворению военнопленных, содержащихся в лагере в Зоне Канала. Другой – исследование состояния персонала в Форт Хоуэлле, Портобелло.
Ну почему Гаврила не написала подробнее? Черт бы побрал эту женскую склонность к театральным эффектам!
Когда она отправилась в Панаму? Впрочем, выяснить это довольно просто.
– Покажи мне все счета на оплату авиабилетов, поступившие в АПИОЗ за последние два дня.
Интересно… Гаврила купила один билет до Портобелло, на выдуманное женское имя, и один билет до Зоны Канала, на мужское имя. Так куда же она полетела на самом деле? Запрос в компанию «Аэромексико» ничего не дал: на обоих рейсах выкупленные Гаврилой места были заняты.
Так, тогда надо посмотреть – в каком обличье Гаврила выступала в Гвадалахаре, в мужском или женском? Компьютер сообщил, что за последние две недели ни одно из этих двух имен ни разу не упоминалось в городских статистических сводках. На основании этого можно предположить, что, выслеживая ту женщину-профессора, Гаврила не утруждала себя неудобствами переодевания в мужчину. А следовательно, она, скорее всего, переоделась мужчиной перед тем, как сесть в самолет – чтобы ее не опознали.
Но почему – Панама? Почему – Зона Канала? И при чем тут этот тихий, как мышка, старина Стентон? И почему, черт возьми, Гаврила просто не вернулась в Штаты после того, как об этой проклятой теории Бланкеншипа и Хардинг насчет проекта «Юпитер» уже раструбили во всех новостях?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46