Как, полагаю, и большинство читателей-мужчин, я с интересом принялся трясти странички. В конце концов это помогло мне уснуть.
К семи утра я пришел в приемное отделение клиники и полтора часа читал журналы – не такие интересные, как вчерашний, – пока наконец не появился доктор Спенсер. Это был высокий блондин, он говорил по-английски с жутким мексиканским акцентом, тягучим и вязким, как guacamole.
– Сначала давайте пройдем в мой кабинет, – доктор Спенсер взял меня под локоть и повлек за собой, на нижний этаж. Его кабинет оказался простой комнатой без окон, там было только два стула и стол. На одном из стульев уже кто-то сидел.
– Марти?! – удивился я. Он кивнул.
– Хайес позвонил мне после того, как переговорил с тобой. Блейз должна сказать кое-что, касающееся нашей общей работы.
– Для меня большая честь видеть вас своим гостем, доктор Ларрин, – Спенсер присел за стол.
Я устроился на свободном стуле – простом стуле с жесткой спинкой.
– Так чем вы тут занимаетесь? – поинтересовался Марти.
– Только разрешенной микрохирургией, – сказал Спенсер. – Больше ничем.
– Но на самом-то деле все обстоит не совсем так? – спросил Марти.
– Все остальное – нелегально.
– Это мы еще обсудим поподробнее…
– Может быть, кто-нибудь объяснит мне, о чем речь?
– В том, что касается уничтожения личности, мексиканские законы более строгие, чем американские, – пояснил Марти.
– В вашей стране у нее оставалась бы возможность продолжать жизнь, даже если это было бы всего лишь растительное существование, – сказал Спенсер.
– Верно подмечено, доктор Спенсер. С другой стороны, у нее была бы возможность не рисковать понапрасну жизнью и рассудком.
– Кажется, я чего-то недопонимаю, – признался я.
– Ничего удивительного. У нее есть имплантат, Джулиан! Она может жить полноценной жизнью, даже не шевеля ни единой мышцей.
– Это просто непристойно.
– Но это возможно. Микрохирургия сопряжена с риском.
– Но не настолько. Не с таким риском. Риск mas о menos такой же, как при постановке имплантата в любой другой клинике. Девяносто два процента наших пациентов полностью выздоравливают.
– Вы имеете в виду – девяносто два процента выживших после операции, – заметил Марти. – А каков процент выздоровления в целом?
Спенсер пожал плечами, потом еще раз.
– Это все – цифры. Они совершенно ничего не значат. Она здорова и относительно молода. Повторная операция должна пройти успешно.
– Она – замечательный физик. Если ее мозг будет поврежден, это никак нельзя будет назвать выздоровлением.
– Мы объяснили ей все это перед операцией, перед тем, как стали вживлять имплантат, – Спенсер положил на стол какой-то документ на пяти или шести листах. – И только после этого она подписала согласие на операцию.
– А почему бы вам не подключить ее в сеть и не поинтересоваться ее собственным мнением? – спросил я.
– Все не так просто, – ответил доктор Спенсер. – Как только ее подключат через имплантат, тотчас же начнут формироваться совершенно новые проводящие пути нервных реакций. И сеть таких путей будет разрастаться… – Спенсер выразительно взмахнул рукой, – более чем быстро.
– Новые нервные связи образуются в экспоненциальной прогрессии, – заметил Марти. – И чем дольше Амелия пробудет в подключении, чем больше она получит новых впечатлений – тем тяжелее ей будет от этого избавиться.
– Вот именно поэтому мы ее и не спрашивали.
– В Америке вам пришлось бы это сделать, – сказал Марти. – Согласно праву на полную осведомленность.
– Америка вообще очень своеобразная страна. Так я вас не убедил?
Я сказал:
– Если я подключусь вместе с ней, то смогу быстро войти и выйти из контакта – muy pronto. У доктора Ларрина имплантат стоит дольше моего, но для меня подключение – повседневная необходимость, в отличие от него, ведь он не механик. А я – солдат. – Спенсер нахмурился.
– Да, пожалуй… Полагаю, вы правы, – он откинулся на спинку стула. – И все равно то, что вы предлагаете, противозаконно.
Марти многозначительно посмотрел на него.
– И этот закон никогда не нарушают?
– Видимо, вы хотели сказать «не обходят»? Обходят, когда дело касается иностранцев. – Марти недвусмысленно потер большим пальцем о два других. – Ну… нет, взятка – это не совсем то, что я имею в виду. Просто кое-какие бюрократические формальности и определенная сумма в качестве оплаты. Кто-либо из вас является ее… – Спенсер открыл выдвижной ящик стола, где у него был электронный переводчик, и спросил: – Poder?
Из ящика прозвучало в ответ:
– Доверенное лицо.
– Кто-либо из вас является доверенным лицом сеньоры Хардинг?
Мы с Марти переглянулись и покачали головами.
– Для нас обоих это полная неожиданность.
– Ее плохо проконсультировали. Она обязательно должна была позаботиться о таких важных деталях. Может быть, кто-нибудь из вас приходится ей женихом?
– Можно сказать, что да, – ответил я.
– Bueno, о'кей, – Спенсер вынул из ящика карточку и передал мне. – Сходите в этот кабинет – он работает с девяти часов, – и там вам выдадут временное designacion de responsabilidad, – он повторил то же для компьютера.
– Положение Халиско о временном назначении законного представительства, – перевел компьютер.
– Погодите, – сказал я. – Получается, такое разрешение позволяет жениху пациентки принимать решение относительно опасных для ее жизни хирургических операций?
Спенсер пожал плечами.
– Жениху, брату, сестре. Дяде, тете, племяннику. Но, естественно, только в том случае, когда человек не в состоянии принять такое решение сам. Каждый день множество людей попадает в ситуации вроде той, в которой оказалась профессор Хардинг. Да, по несколько человек каждый день – в том числе в Мехико и Акапулько.
Похоже, так и было. Большую часть доходов в валюте Гвадалахаре, а может, и всей Мексике, приносили определенные хирургические операции. Я перевернул карточку и посмотрел, что там написано. Английский текст гласил: «Согласование с законами Мексики».
– И сколько примерно это может стоить?
– Около десяти тысяч песо – соответственно, пятьсот долларов.
– Я могу заплатить, – вызвался Марти.
– Нет, я сам заплачу. Ведь я же – жених, – кроме того, я зарабатывал в три раза больше, чем Марти.
– Не важно, кто будет платить, – сказал доктор. – Вы вернетесь ко мне с нужной бумагой, и я подключу вас к ней. Но будьте готовы ко всякому. Вы узнаете нужный ответ – и я вас отключу. Так будет и проще, и безопаснее во всех смыслах.
Только вот что я буду делать, если она попросит меня остаться?
На то, чтобы разыскать необходимого нам законника, мне пришлось потратить почти столько же времени, как на поездку из Техаса до Гвадалахары. Их контора переехала на другое место.
Новые апартаменты адвокатской конторы производили не очень приятное впечатление: в комнате стояли только стол и изъеденный молью диван. Зато с нужной бумагой не возникло никаких новых проблем. Я получил право доверенного лица с ограниченной ответственностью – только на решение вопросов, связанных с медициной. Меня даже немного испугало, насколько просто все получилось.
Когда я вернулся в больницу, меня направили во вторую хирургическую, которая оказалась небольшой комнатой с белыми стенами. Доктор Спенсер уже приготовил Амелию и к подключению, и к хирургическим манипуляциям – она лежала на операционном столе, к каждой руке была подсоединена капельница. От затылка Амелии к небольшому серому ящику на столе тянулся тонкий проводок. На ящике лежал еще один свернутый в кольцо шнур для подключения. Марти сидел на стуле у двери. Когда я вошел, он поднялся мне навстречу.
– А где доктор? – спросил я.
– Aqui! – оказалось, он шел следом за мной. – Вы достали нужную бумагу?
Я протянул ему доверенность. Он внимательно изучил бумагу, сложил ее и сунул в карман.
Врач взял Амелию за руку, потрогал тыльной стороной ладони ее щеку, потом положил ладонь ей на лоб – странный, по-матерински заботливый жест.
– Должен вас предупредить – это будет не очень просто.
– Просто? Да я треть жизни провел…
– В подключении, si. Но не с теми, кто никогда не бывал подключен. И не с теми, кого вы любите. – Доктор указал мне на стул: – Возьмите вон тот стул и усаживайтесь.
Пока я пододвигал стул, Спенсер копался в ящиках стола.
– Закатайте рукав.
Я сделал, как он велел. Спенсер чисто обрил участок кожи у меня на руке, набрал что-то в шприц и ввел мне.
– Что это – какой-то транквилизатор?
– Не совсем. В принципе, успокаивающий эффект будет, как от транквилизатора. Это средство поможет сгладить шок, впечатление от первого контакта.
– Но я десятки раз вступал в первый контакт.
– Да, но тогда ваши армейские врачи полностью контролировали вашу… как это? Систему кровообращения. Вам вводили лекарства тогда – значит, и сейчас вам нужно ввести его.
Лекарство меня слегка пришибло. Спенсер услышал мой резкий вдох и спросил:
– Listo?
– Ничего, продолжайте.
Он развернул провод и подсоединил его к моему имплантату – раздался сухой металлический щелчок. Ничего не случилось. Тогда он повернул тумблер переключателя на сером ящике.
Амелия неожиданно повернула голову и посмотрела на меня – я ощутил знакомое чувство двойного видения, я смотрел на нее и одновременно видел самого себя. Конечно же, для Амелии это ощущение не было таким знакомым, и я сразу же почувствовал ее испуг и растерянность. «Держись, милая, это просто!» Я попытался показать ей, как надо разделять две разные картинки – мысленная уловка, это не труднее, чем расфокусировать обычное зрение. Амелия быстро сориентировалась, успокоилась и попыталась что-то сказать.
«Не нужно придумывать для этого слова, – я передал ей свои ощущения. – Просто подумай о том, что ты хочешь сказать».
Амелия попросила, чтобы я потрогал свое лицо, потом погладил рукой по груди, по бедрам, по гениталиям.
– Девяносто секунд, – сказал доктор. – Tenga prisa?
На меня накатила волна восхищения от новизны чудесных открытий. В чем-то это было похоже на прозрение слепого, но не совсем – как будто ты полжизни носил, не снимая, очки с очень темными стеклами, причем одно стекло было полностью черным, и вдруг оказалось, что очков больше нет. И мир вокруг сделался изумительно прекрасным, полным насыщенных, ярких красок.
Я мысленно сказал Амелии: «Я боюсь, что ты привыкнешь к этому». – «Это как будто иной способ видения. Иное существование», – ответила она.
Одним всплеском мысленных представлений я поведал ей о ее нынешнем состоянии и о том, как опасно для нее слишком долго оставаться в подключении. Помолчав немного, она ответила – ответила словами. Я передал ее вопросы доктору Спенсеру – выговаривая слова медленно, как робот.
– Если мне удалят имплантат и окажется, что мозг так поврежден, что я не смогу нормально работать, можно ли будет поставить имплантат снова?
– Если кто-нибудь оплатит операцию – конечно, можно. Но риск при операции увеличится.
– Я заплачу.
– Кто именно?
– Джулиан.
Амелия молчала довольно долго. Потом сказала Спенсеру через меня:
– Тогда я согласна. Но при одном условии. Сперва мы должны заняться любовью – вот так. В подключении.
– Это абсолютно исключено! Каждая секунда в подключении увеличивает риск. Если вы сделаете это, то никогда уже не вернетесь к нормальной жизни.
Я увидел, как Спенсер потянулся к выключателю, и удержал его руку.
– Еще секундочку, – я встал, положил руку на грудь Амелии и поцеловал ее. Последовал мгновенный всплеск вулкана страстей – разделенной радости и наслаждения, и Амелия исчезла – после короткого сухого щелчка переключателя. А в следующее мгновение я целовал уже бесчувственное, безответное тело, и на глаза мне наворачивались слезы. Я сел обратно на стул – рухнул, словно мешок. Врач отсоединил нас, не говоря ни слова, только наградил меня свирепым взглядом и покачал головой.
В той буре чувств промелькнула убежденность: «Каков бы ни был риск, дело того стоило», – и я даже не знал, кто из нас это подумал – я или Амелия.
Мужчина и женщина в зеленой одежде вкатили в операционную столик с хирургическим оборудованием.
– Вам двоим придется сейчас уйти. Возвращайтесь к десяти-двенадцати часам.
– Я предпочел бы помыться и присутствовать на операции, – сказал Марти.
– Прекрасно, – Спенсер по-испански попросил медсестру принести костюм для Марти и показать ему, где находится limpiador?
Я спустился вниз, в холл, и вышел из клиники. Небо над городом приобрело красновато-оранжевый оттенок из-за промышленных загрязнений. На последние мексиканские деньги, что у меня были, я купил в торговом автомате дыхательную маску.
Я решил погулять по городу, пока не найду пункт обмена валюты и карту города. Я никогда прежде не бывал в Гвадалахаре и понятия не имел, в какой стороне отсюда может находиться деловая часть города. Впрочем, в городе, который чуть ли не в два раза больше Нью-Йорка, это обстоятельство, наверное, не имело особого значения. Я пошел наугад, повернувшись спиной к солнцу.
Здесь, в окрестностях клиники, было полным-полно нищих попрошаек, которые клянчили деньги якобы на то, чтобы оплатить лечение. Они выставляли напоказ своих больных детишек и всячески демонстрировали болячки и костыли. Кое-кто из попрошаек нагличал сверх всякой меры. Я отвечал им бранью на плохом испанском, а про себя радовался, что сунул таможеннику взятку в десять долларов и тот позволил мне провезти выкидной нож.
Детишки на улицах выглядели жалкими, болезненными и беспомощными. Я знал о Мексике гораздо меньше, чем должен бы – ведь моя страна находилась совсем рядом, чуть севернее, – но я был уверен, что здесь должны существовать какие-то учреждения социальной помощи и медицины. Очевидно, социальная помощь предоставлялась далеко не каждому. Как, наверное, и щедрые дары нанофоров, которыми мы милостиво снабжаем местное правительство: большинству мексиканцев мало что перепадает от этого изобилия.
Некоторые нищие демонстративно не замечали меня, а то даже шептали мне в спину нелестные эпитеты на расистские темы – на языке, которого я, по их мнению, не должен был понимать. Как же все изменилось! Когда я еще учился в школе, мы с отцом как-то съездили в Мексику. И отец, который вырос на американском Юге, был просто счастлив из-за полного отсутствия здесь каких-либо расовых предрассудков. С нами обращались почтительно, как с любыми другими гринго. Это из-за нгуми в Мексике появилась предвзятость к темнокожим, но отчасти в этом виновата и Америка. Она подала такой пример.
Я дошел до широкой улицы с восьмиполосным движением, запруженной транспортом, и повернул направо. Здесь мне не встретилось ни единого нищего попрошайки на целый квартал. Пройдя еще примерно с милю по запыленным и шумным кварталам многоквартирных домов для малообеспеченных жильцов, я вышел к зеленому парку приличных размеров, под которым находился подземный развлекательный центр. Я миновал пост охраны, где пришлось заплатить еще пятерку за выкидной нож, и поехал на эскалаторе на нижний уровень.
Там было три киоска обмена валют, все три с немного разным курсом и разным процентом комиссионных. Я быстренько подсчитал в голове эти нехитрые раскладки и ничуть не удивился, обнаружив, что в киоске с самым невыгодным на первый взгляд курсом обмена с учетом комиссионных наценок получался самый выгодный вариант.
Проголодавшись, я зашел в кафе и взял порцию осьминогов, маленьких таких, с ножками длиной всего в дюйм, еще – пару черепашек и чашку чаю. Перекусив, я побрел дальше – раз уж попал в увеселительное заведение, надо поразвлечься.
Мне встретилось с полдюжины магазинчиков, предлагавших записи переживаний в подключении. Выбор приключений здесь был немножко не такой, как в таких же американских магазинчиках. Быть забоданным быком – очень мило, но нет, спасибо. Провести или подвергнуться операции по перемене пола, в любых вариациях. Умереть во время родов. Облегчить страдания Христа. За этой записью народ выстроился в очередь – наверное, сегодня был какой-то религиозный праздник. А может, здесь каждый день какой-нибудь религиозный праздник.
Еще здесь были обычные приключения с девочками-мальчиками, а также ускоренная запись происходящего «в вашем собственном» желудочно-кишечном тракте. Нет уж, увольте!
В подземелье увеселений царило хаотичное многообразие всевозможных магазинчиков и торговых рядов – как в Портобелло, только умноженном в сотни раз. Самые обычные предметы каждодневной необходимости, которые в Америке предоставлялись государством бесплатно, здесь продавались за деньги и, естественно, не по фиксированной цене.
Часть заведений была мне знакома по прогулкам вокруг Портобелло. Домохозяйки – в основном женщины, мужчины встречались реже – приходили сюда, наверное, каждое утро, чтобы накупить припасов на день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
К семи утра я пришел в приемное отделение клиники и полтора часа читал журналы – не такие интересные, как вчерашний, – пока наконец не появился доктор Спенсер. Это был высокий блондин, он говорил по-английски с жутким мексиканским акцентом, тягучим и вязким, как guacamole.
– Сначала давайте пройдем в мой кабинет, – доктор Спенсер взял меня под локоть и повлек за собой, на нижний этаж. Его кабинет оказался простой комнатой без окон, там было только два стула и стол. На одном из стульев уже кто-то сидел.
– Марти?! – удивился я. Он кивнул.
– Хайес позвонил мне после того, как переговорил с тобой. Блейз должна сказать кое-что, касающееся нашей общей работы.
– Для меня большая честь видеть вас своим гостем, доктор Ларрин, – Спенсер присел за стол.
Я устроился на свободном стуле – простом стуле с жесткой спинкой.
– Так чем вы тут занимаетесь? – поинтересовался Марти.
– Только разрешенной микрохирургией, – сказал Спенсер. – Больше ничем.
– Но на самом-то деле все обстоит не совсем так? – спросил Марти.
– Все остальное – нелегально.
– Это мы еще обсудим поподробнее…
– Может быть, кто-нибудь объяснит мне, о чем речь?
– В том, что касается уничтожения личности, мексиканские законы более строгие, чем американские, – пояснил Марти.
– В вашей стране у нее оставалась бы возможность продолжать жизнь, даже если это было бы всего лишь растительное существование, – сказал Спенсер.
– Верно подмечено, доктор Спенсер. С другой стороны, у нее была бы возможность не рисковать понапрасну жизнью и рассудком.
– Кажется, я чего-то недопонимаю, – признался я.
– Ничего удивительного. У нее есть имплантат, Джулиан! Она может жить полноценной жизнью, даже не шевеля ни единой мышцей.
– Это просто непристойно.
– Но это возможно. Микрохирургия сопряжена с риском.
– Но не настолько. Не с таким риском. Риск mas о menos такой же, как при постановке имплантата в любой другой клинике. Девяносто два процента наших пациентов полностью выздоравливают.
– Вы имеете в виду – девяносто два процента выживших после операции, – заметил Марти. – А каков процент выздоровления в целом?
Спенсер пожал плечами, потом еще раз.
– Это все – цифры. Они совершенно ничего не значат. Она здорова и относительно молода. Повторная операция должна пройти успешно.
– Она – замечательный физик. Если ее мозг будет поврежден, это никак нельзя будет назвать выздоровлением.
– Мы объяснили ей все это перед операцией, перед тем, как стали вживлять имплантат, – Спенсер положил на стол какой-то документ на пяти или шести листах. – И только после этого она подписала согласие на операцию.
– А почему бы вам не подключить ее в сеть и не поинтересоваться ее собственным мнением? – спросил я.
– Все не так просто, – ответил доктор Спенсер. – Как только ее подключат через имплантат, тотчас же начнут формироваться совершенно новые проводящие пути нервных реакций. И сеть таких путей будет разрастаться… – Спенсер выразительно взмахнул рукой, – более чем быстро.
– Новые нервные связи образуются в экспоненциальной прогрессии, – заметил Марти. – И чем дольше Амелия пробудет в подключении, чем больше она получит новых впечатлений – тем тяжелее ей будет от этого избавиться.
– Вот именно поэтому мы ее и не спрашивали.
– В Америке вам пришлось бы это сделать, – сказал Марти. – Согласно праву на полную осведомленность.
– Америка вообще очень своеобразная страна. Так я вас не убедил?
Я сказал:
– Если я подключусь вместе с ней, то смогу быстро войти и выйти из контакта – muy pronto. У доктора Ларрина имплантат стоит дольше моего, но для меня подключение – повседневная необходимость, в отличие от него, ведь он не механик. А я – солдат. – Спенсер нахмурился.
– Да, пожалуй… Полагаю, вы правы, – он откинулся на спинку стула. – И все равно то, что вы предлагаете, противозаконно.
Марти многозначительно посмотрел на него.
– И этот закон никогда не нарушают?
– Видимо, вы хотели сказать «не обходят»? Обходят, когда дело касается иностранцев. – Марти недвусмысленно потер большим пальцем о два других. – Ну… нет, взятка – это не совсем то, что я имею в виду. Просто кое-какие бюрократические формальности и определенная сумма в качестве оплаты. Кто-либо из вас является ее… – Спенсер открыл выдвижной ящик стола, где у него был электронный переводчик, и спросил: – Poder?
Из ящика прозвучало в ответ:
– Доверенное лицо.
– Кто-либо из вас является доверенным лицом сеньоры Хардинг?
Мы с Марти переглянулись и покачали головами.
– Для нас обоих это полная неожиданность.
– Ее плохо проконсультировали. Она обязательно должна была позаботиться о таких важных деталях. Может быть, кто-нибудь из вас приходится ей женихом?
– Можно сказать, что да, – ответил я.
– Bueno, о'кей, – Спенсер вынул из ящика карточку и передал мне. – Сходите в этот кабинет – он работает с девяти часов, – и там вам выдадут временное designacion de responsabilidad, – он повторил то же для компьютера.
– Положение Халиско о временном назначении законного представительства, – перевел компьютер.
– Погодите, – сказал я. – Получается, такое разрешение позволяет жениху пациентки принимать решение относительно опасных для ее жизни хирургических операций?
Спенсер пожал плечами.
– Жениху, брату, сестре. Дяде, тете, племяннику. Но, естественно, только в том случае, когда человек не в состоянии принять такое решение сам. Каждый день множество людей попадает в ситуации вроде той, в которой оказалась профессор Хардинг. Да, по несколько человек каждый день – в том числе в Мехико и Акапулько.
Похоже, так и было. Большую часть доходов в валюте Гвадалахаре, а может, и всей Мексике, приносили определенные хирургические операции. Я перевернул карточку и посмотрел, что там написано. Английский текст гласил: «Согласование с законами Мексики».
– И сколько примерно это может стоить?
– Около десяти тысяч песо – соответственно, пятьсот долларов.
– Я могу заплатить, – вызвался Марти.
– Нет, я сам заплачу. Ведь я же – жених, – кроме того, я зарабатывал в три раза больше, чем Марти.
– Не важно, кто будет платить, – сказал доктор. – Вы вернетесь ко мне с нужной бумагой, и я подключу вас к ней. Но будьте готовы ко всякому. Вы узнаете нужный ответ – и я вас отключу. Так будет и проще, и безопаснее во всех смыслах.
Только вот что я буду делать, если она попросит меня остаться?
На то, чтобы разыскать необходимого нам законника, мне пришлось потратить почти столько же времени, как на поездку из Техаса до Гвадалахары. Их контора переехала на другое место.
Новые апартаменты адвокатской конторы производили не очень приятное впечатление: в комнате стояли только стол и изъеденный молью диван. Зато с нужной бумагой не возникло никаких новых проблем. Я получил право доверенного лица с ограниченной ответственностью – только на решение вопросов, связанных с медициной. Меня даже немного испугало, насколько просто все получилось.
Когда я вернулся в больницу, меня направили во вторую хирургическую, которая оказалась небольшой комнатой с белыми стенами. Доктор Спенсер уже приготовил Амелию и к подключению, и к хирургическим манипуляциям – она лежала на операционном столе, к каждой руке была подсоединена капельница. От затылка Амелии к небольшому серому ящику на столе тянулся тонкий проводок. На ящике лежал еще один свернутый в кольцо шнур для подключения. Марти сидел на стуле у двери. Когда я вошел, он поднялся мне навстречу.
– А где доктор? – спросил я.
– Aqui! – оказалось, он шел следом за мной. – Вы достали нужную бумагу?
Я протянул ему доверенность. Он внимательно изучил бумагу, сложил ее и сунул в карман.
Врач взял Амелию за руку, потрогал тыльной стороной ладони ее щеку, потом положил ладонь ей на лоб – странный, по-матерински заботливый жест.
– Должен вас предупредить – это будет не очень просто.
– Просто? Да я треть жизни провел…
– В подключении, si. Но не с теми, кто никогда не бывал подключен. И не с теми, кого вы любите. – Доктор указал мне на стул: – Возьмите вон тот стул и усаживайтесь.
Пока я пододвигал стул, Спенсер копался в ящиках стола.
– Закатайте рукав.
Я сделал, как он велел. Спенсер чисто обрил участок кожи у меня на руке, набрал что-то в шприц и ввел мне.
– Что это – какой-то транквилизатор?
– Не совсем. В принципе, успокаивающий эффект будет, как от транквилизатора. Это средство поможет сгладить шок, впечатление от первого контакта.
– Но я десятки раз вступал в первый контакт.
– Да, но тогда ваши армейские врачи полностью контролировали вашу… как это? Систему кровообращения. Вам вводили лекарства тогда – значит, и сейчас вам нужно ввести его.
Лекарство меня слегка пришибло. Спенсер услышал мой резкий вдох и спросил:
– Listo?
– Ничего, продолжайте.
Он развернул провод и подсоединил его к моему имплантату – раздался сухой металлический щелчок. Ничего не случилось. Тогда он повернул тумблер переключателя на сером ящике.
Амелия неожиданно повернула голову и посмотрела на меня – я ощутил знакомое чувство двойного видения, я смотрел на нее и одновременно видел самого себя. Конечно же, для Амелии это ощущение не было таким знакомым, и я сразу же почувствовал ее испуг и растерянность. «Держись, милая, это просто!» Я попытался показать ей, как надо разделять две разные картинки – мысленная уловка, это не труднее, чем расфокусировать обычное зрение. Амелия быстро сориентировалась, успокоилась и попыталась что-то сказать.
«Не нужно придумывать для этого слова, – я передал ей свои ощущения. – Просто подумай о том, что ты хочешь сказать».
Амелия попросила, чтобы я потрогал свое лицо, потом погладил рукой по груди, по бедрам, по гениталиям.
– Девяносто секунд, – сказал доктор. – Tenga prisa?
На меня накатила волна восхищения от новизны чудесных открытий. В чем-то это было похоже на прозрение слепого, но не совсем – как будто ты полжизни носил, не снимая, очки с очень темными стеклами, причем одно стекло было полностью черным, и вдруг оказалось, что очков больше нет. И мир вокруг сделался изумительно прекрасным, полным насыщенных, ярких красок.
Я мысленно сказал Амелии: «Я боюсь, что ты привыкнешь к этому». – «Это как будто иной способ видения. Иное существование», – ответила она.
Одним всплеском мысленных представлений я поведал ей о ее нынешнем состоянии и о том, как опасно для нее слишком долго оставаться в подключении. Помолчав немного, она ответила – ответила словами. Я передал ее вопросы доктору Спенсеру – выговаривая слова медленно, как робот.
– Если мне удалят имплантат и окажется, что мозг так поврежден, что я не смогу нормально работать, можно ли будет поставить имплантат снова?
– Если кто-нибудь оплатит операцию – конечно, можно. Но риск при операции увеличится.
– Я заплачу.
– Кто именно?
– Джулиан.
Амелия молчала довольно долго. Потом сказала Спенсеру через меня:
– Тогда я согласна. Но при одном условии. Сперва мы должны заняться любовью – вот так. В подключении.
– Это абсолютно исключено! Каждая секунда в подключении увеличивает риск. Если вы сделаете это, то никогда уже не вернетесь к нормальной жизни.
Я увидел, как Спенсер потянулся к выключателю, и удержал его руку.
– Еще секундочку, – я встал, положил руку на грудь Амелии и поцеловал ее. Последовал мгновенный всплеск вулкана страстей – разделенной радости и наслаждения, и Амелия исчезла – после короткого сухого щелчка переключателя. А в следующее мгновение я целовал уже бесчувственное, безответное тело, и на глаза мне наворачивались слезы. Я сел обратно на стул – рухнул, словно мешок. Врач отсоединил нас, не говоря ни слова, только наградил меня свирепым взглядом и покачал головой.
В той буре чувств промелькнула убежденность: «Каков бы ни был риск, дело того стоило», – и я даже не знал, кто из нас это подумал – я или Амелия.
Мужчина и женщина в зеленой одежде вкатили в операционную столик с хирургическим оборудованием.
– Вам двоим придется сейчас уйти. Возвращайтесь к десяти-двенадцати часам.
– Я предпочел бы помыться и присутствовать на операции, – сказал Марти.
– Прекрасно, – Спенсер по-испански попросил медсестру принести костюм для Марти и показать ему, где находится limpiador?
Я спустился вниз, в холл, и вышел из клиники. Небо над городом приобрело красновато-оранжевый оттенок из-за промышленных загрязнений. На последние мексиканские деньги, что у меня были, я купил в торговом автомате дыхательную маску.
Я решил погулять по городу, пока не найду пункт обмена валюты и карту города. Я никогда прежде не бывал в Гвадалахаре и понятия не имел, в какой стороне отсюда может находиться деловая часть города. Впрочем, в городе, который чуть ли не в два раза больше Нью-Йорка, это обстоятельство, наверное, не имело особого значения. Я пошел наугад, повернувшись спиной к солнцу.
Здесь, в окрестностях клиники, было полным-полно нищих попрошаек, которые клянчили деньги якобы на то, чтобы оплатить лечение. Они выставляли напоказ своих больных детишек и всячески демонстрировали болячки и костыли. Кое-кто из попрошаек нагличал сверх всякой меры. Я отвечал им бранью на плохом испанском, а про себя радовался, что сунул таможеннику взятку в десять долларов и тот позволил мне провезти выкидной нож.
Детишки на улицах выглядели жалкими, болезненными и беспомощными. Я знал о Мексике гораздо меньше, чем должен бы – ведь моя страна находилась совсем рядом, чуть севернее, – но я был уверен, что здесь должны существовать какие-то учреждения социальной помощи и медицины. Очевидно, социальная помощь предоставлялась далеко не каждому. Как, наверное, и щедрые дары нанофоров, которыми мы милостиво снабжаем местное правительство: большинству мексиканцев мало что перепадает от этого изобилия.
Некоторые нищие демонстративно не замечали меня, а то даже шептали мне в спину нелестные эпитеты на расистские темы – на языке, которого я, по их мнению, не должен был понимать. Как же все изменилось! Когда я еще учился в школе, мы с отцом как-то съездили в Мексику. И отец, который вырос на американском Юге, был просто счастлив из-за полного отсутствия здесь каких-либо расовых предрассудков. С нами обращались почтительно, как с любыми другими гринго. Это из-за нгуми в Мексике появилась предвзятость к темнокожим, но отчасти в этом виновата и Америка. Она подала такой пример.
Я дошел до широкой улицы с восьмиполосным движением, запруженной транспортом, и повернул направо. Здесь мне не встретилось ни единого нищего попрошайки на целый квартал. Пройдя еще примерно с милю по запыленным и шумным кварталам многоквартирных домов для малообеспеченных жильцов, я вышел к зеленому парку приличных размеров, под которым находился подземный развлекательный центр. Я миновал пост охраны, где пришлось заплатить еще пятерку за выкидной нож, и поехал на эскалаторе на нижний уровень.
Там было три киоска обмена валют, все три с немного разным курсом и разным процентом комиссионных. Я быстренько подсчитал в голове эти нехитрые раскладки и ничуть не удивился, обнаружив, что в киоске с самым невыгодным на первый взгляд курсом обмена с учетом комиссионных наценок получался самый выгодный вариант.
Проголодавшись, я зашел в кафе и взял порцию осьминогов, маленьких таких, с ножками длиной всего в дюйм, еще – пару черепашек и чашку чаю. Перекусив, я побрел дальше – раз уж попал в увеселительное заведение, надо поразвлечься.
Мне встретилось с полдюжины магазинчиков, предлагавших записи переживаний в подключении. Выбор приключений здесь был немножко не такой, как в таких же американских магазинчиках. Быть забоданным быком – очень мило, но нет, спасибо. Провести или подвергнуться операции по перемене пола, в любых вариациях. Умереть во время родов. Облегчить страдания Христа. За этой записью народ выстроился в очередь – наверное, сегодня был какой-то религиозный праздник. А может, здесь каждый день какой-нибудь религиозный праздник.
Еще здесь были обычные приключения с девочками-мальчиками, а также ускоренная запись происходящего «в вашем собственном» желудочно-кишечном тракте. Нет уж, увольте!
В подземелье увеселений царило хаотичное многообразие всевозможных магазинчиков и торговых рядов – как в Портобелло, только умноженном в сотни раз. Самые обычные предметы каждодневной необходимости, которые в Америке предоставлялись государством бесплатно, здесь продавались за деньги и, естественно, не по фиксированной цене.
Часть заведений была мне знакома по прогулкам вокруг Портобелло. Домохозяйки – в основном женщины, мужчины встречались реже – приходили сюда, наверное, каждое утро, чтобы накупить припасов на день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46