Он остановился около угла своего домика и уставился на нее в ожидании, не собираясь подходить ближе.
— Телами сегодня отдыхает. Я поведу тебя в свою рощу.
Все сомнения и колебания не подготовили ее к хмурому, недовольному выражению, внезапно появившемся на лице Павека. Он сжал губы и насупился.
— Нет необходимости быть таким счастливым.
— Это ты решила? Если Телами устала-
Взмахом руки она оборвала его недовольное брюзжание. — Я держу дверь и для остальных начинающих. Могу подержать ее и для тебя.
Из деревни они вышли вместе, так как Акашия еще не была настолько посвящена в тайны Квирайта, чтобы прокатиться на силе стража с одного места на другое, как это делала Телами. Любопытство преодолело ее настороженность — у ней было мало возможностей пообщаться с кем-нибудь, кто жил внутри тяжелых желтых стен Урика, а с тем, кто вел жизнь темплара, она не разговаривала никогда. В результате она донимала его вопросами, на которые он отвечал или ворчанием или пожатием плеч. В равной степени разочарованная и смущенная, она решила дать этой односторонней беседе умереть. Павек, который легко мог бы выдержать ее темп, отстал на добрых пятнадцать шагов и так и шел, пока зеленый луг ее собственной рощи не возник перед ними.
Наблюдая за ним краешком глаза она ждала его реакции. Дети Квирайта чаще всего высоко подпрыгивали в воздух, вереща от восторга, или падали на землю, зарываясь лицом в сладостно пахнувшие полевые цветы, которые она вырастила. Павек же сделал несколько шагов в высокой, по пояс, траве, и остановился.
— Где тропинка? Я не знаю куда идти. Я не вижу своих ног. Я могу ступить в плохое место.
Не ребенок, с сожалением подумала Акашия, и не мужчина, а сломанный мужчина. — Здесь нет полохих мест, Павек, — сказала она, потом добавила с ехидным смешком, — Если ты не сделаешь все это место плохим.
Он недовольно что-то пробурчал, и она подошла ближе, чтобы пристыдить и поддразнить его. Но это была ее роща — ее особое место на Атхасе — и она сама наполнила ее радостью, и все остальные чувства были запрещены здесь.
— Фу, перестань дуться! Открой свои глаза, свое сердце, расслабься и иди!
Павек остался стоять где стоял.
— Беги за мной к центру!
— Это команда? — спросил Павек, его кулаки остались на бедрах. — Это часть сегодняшнего занятия?
Сломаный. Просто-Павек был безусловно сломан. Сущность друидства — вольность и дерзость, жизнь на грани риска и опасности, а сам друид — дерзкое и вольное существо, как сама земля Атхаса. А этот никогда не станет мастер-друидом, он думает только командами и выполнением приказов.
— Да! И это будет единственное сегодняшнее задание, если ты не сумеешь догнать меня.
Она была легка на ногу и стартовала с форой в десять шагов, но она могла слышать, как трава гнулась и щелкала под его тяжелыми сандалями, когда она вбежала в группу деревьев, которую она унаследовала от рощи своих предшественников. Эльфы, конечно, были особым народом; она знала, что она никогда не будет бегать как эльф или, для примера, Руари. Но тяжелый и грузный человек-мужчина? Это ее озадачило, она перешла на самый длинный шаг, каким могла бежать, пока не оказалаь в шаге от центра ее рощи, бездонного бассейна. Потом, вздохнув поглубже, она нырнула в воду, и была при этом только на полшага впереди его.
— Ты проиграл! Сегодня не будет занятия…
Она ожидала, что Павек бросится в воду вслед за ней, но он согнулся на краю бассейна, бледный и задыхающийся.
— Глубокая вода. Не умею плавать.
Акашия вылезла из бассейна. Она села на камень, выжимая воду из своих волос и ругая саму себя за насмешки над Павеком. Это были и невежливо и опасно — даже хотя она всегда могла призвать на помощь стража. И без этого вполне можно было бы обойтись, если бы ответил хотя бы на один из ее вопросов о жизни в Уруки.
— Не будет занятия? — спросил он, отдышавшись.
Она начала перевязывать вымокшую косу, бросив на Павека взгляд из-под ресниц. Пот тек с его ужасного шрама на щеке, а его ребра все еще ходили ходуном. Он не выпил ни капли воды, хотя страдал от жажды. И после всей ее колючести, на его лице не было ни гнева ни ярости, просто намек на разочарование в его опущенных плечах.
— Я могу идти? Я смогу найти дорогу назад в деревню.
— Павек, не уходи! Я прошу прощения.
— Просишь прощения? — Его голова склонилась на плечо. — Почему ты просишь прощения? Ты придумала игру. Ты установила правила. Ты выиграла. Тайны друидов останутся в безопасности до завтра. Не беспокойся — я буду осторожен и меня никто не увидит. Телами не узнает, если только ты сама не скажешь ей. — Он повернулся и пошел прочь от бассейна.
Наполовину законченная коса выскользнула из ее рук, когда она встала. Догнать его она сумела только под деревьями.
— Первый урок: в друидстве нет никаких правил. Это как в природе: все течет и изменяется. Не бойся дать себе волю. И не уходи. Я еще раз прошу прощения. — Она хотела коснуться его руки. Жители Квирайта касались друг друга, когда были счастливы, печальны или обеспокоены. Но она заколебалась, прежде чем коснуться темплара.
Павек отшатнулся. — Я не понимаю. — Он сделал еще шаг по направлению к деревне. — Магия есть магия. Я читал свитки; заклинания те же самые. Поэтому должны быть и правила.
— Пойдем к бассейну. Я покажу тебе.
На этот раз она не заколебалась. Своей ладонью она крепко схватила его за запястье и потащила к бассейну как глупого, упрямого эрдлу.
— Есть хорошие пути и есть плохие пути, — объяснила она, когда он сдался и сам пошел к озеру перед ней. — Пути, которые обычно работают, и пути, которые никуда не ведут. Твой собственный опыт — вот на что надо опираться, но когда дело не движется, иногда надо подтолкнуть как следует, и тогда ты сделаешь то, что должен сделать.
Он резко остановился и они почти столкнулись. — Друиды любят сражаться?
Она нахмурилась — Надеюсь, что нет. — Мысль о том, что война чем-то напоминает друидство — она так же свободна и не подчиняется никаким правилам — была по-настоящему пугающей. Прежде, чем она в первый раз отправилась в Урик с зарнекой, Йохан научил ее нескольким приемам боя голыми руками — на случай, если они столкнутся с неприятностями. Она научилась этим приемам, делала их не хуже самого Йохана и была уверена, что полностью готова для неожиданностей. К счастью, ничего такого не случалась с ней до сегодняшнего дня, ведь настоящий противник может быть совершенно непредсказуем.
Но то, что нервировало ее, оказалось полезно для Павека, который за то время, что утро Атхаса перешло в жаркий полдень, достиг небольшого успеха с простыми заклинаниями, которые она предложила ему выполнить. Он не был трудным учеником — не спорил, как Руари, который всегда хотел попробовать свои собственные пути прежде, чем попробовать и освоить правильный метод. Он не был и неуверенным в себе, как большинство начинающих. Просто-Павек просто высасывал из тебя все силы.
Неудачи не смущали его. Даже когда он терпел поражения десять или двадцать раз подряд, он просто тряс головой, чтобы прочистить ее, закрывал глаза, поднимал руки и был готов к новой попытке.
Вся покрытая потом и дрожа от усталости, она приказала ему остановиться, когда солнце было уже высоко над вершинами деревьев. Павек был разочарован, говоря, что его занятия в роще Телами длились до тех пор, пока небо не становилось красным, как солнце. Но Бабушка настаивала, чтобы ее ученики выполняли все движения сами, а она, начитавшись ученых книг об образовании, каждый раз держала его руки в своих, когда он в очередной раз пытался использовать заклинание, придавая его рукам правильное положение для приема основных энергий стража.
Сегодня Павек призвал сферы огня и воды, и ухитрился вызвать робкую солнечную птицу с верхушку дерева. Сегодня он хотел практиковаться в магии до восхода лун.
Она подняла руки вверх. — Сдаюсь. Достаточно. Давай оставим хоть что-нибудь до завтра.
Он усмехнулся, в первый раз с их знакомства. Он никогда не был симатичным — он выглядел бы лучше с бородой, но предпочитал чисто бриться каждый день — но улыбка стерла угрозу с его лица и она стало уравновешенным и милым. Но эта улыбка исчезла в тот же момент, когда она пригласила его поплавать в бассейне. Природная вода, хотя и нежная и холодная, вероятно не привлекала жителя города, особенно когда он не видел дна.
Он сидел на траве спиной к воде, пока она освежалась и приходила в себя, потом они отправились обратно в деревню, идя рядом друг с другом. На этот раз он ответил на ее вопросы об Урике и даже сам задал несколько вопросов, в основном о друидах. Они увидели дым, поднимавшийся от печей, когда еще находились в пустыне между ее рощей и деревней. Соблазнительные и острые ароматы встретили их, когда они шли по дорожке через поля. Она узнала их все до единого, перестала говорить и побежала. Павек легко держался рядом с ней, и она украдкой бросила на него взгляд, проверяя, так ли он голоден, как она сама. Нет, он не был; та неопределенная, сердитая, даже угрожающая маска, которую он носил все время, опять вернулась на его лицо.
Первым, кого она увидела в деревне, оказался Руари, сидевший на пороге кухни и бешенно чистивший деревянную тарелку. Она решила, что он взял слишком много еды в свою рощу и теперь пытается это скрыть. Друиды, которые не работали на полях, не должны были брать больше положенной им части еды, но Ру всегда находил котят-сирот и укрывал их в своей роще, пока они не могли сами добывать себе еду. Это была одна из его самых лучших привычек, и, хотя все это знали, он пытался так усердно скрыть это, чтобы никто не подумал, что он слишком мягкосердечен, или придурковат, или полуэльф. Смесь человеческих и эльфийских черт, унаследованная Руари от родителей, давала ему возможность особым образом общаться с животными, как если бы сам Атхас понимал, что одинокие, непонимаемые никем полуэльфы нуждаются в дружбе, которую они могут получить только в компании животных.
Ру любил животных, и они, по большей части, любили его. Он скрывал своих друзей в своей личной роще, и никогда не приглашал никого к себе в гости.
С появлением Павека количество пищи, которое исчезало из кухни, резко уменьшилось. Она знала, что не только она одна обрадуется увидев, что Руари снова стал воровать еду.
Сказав Павеку идти вперед, она позвала своего друга по имени и подошла к нему.
Голова Руари дернулась вверх — отвисшая челюсть и белые от ужаса глаза, пойман прямо во время акта милодердия. Она улыбнулась, чтобы успокоить его, и получила в ответ взгляд чистейшей злобы. Потом, с тарелкой в одной руке и пучком растений в другой, он исчез из вида за одним из домиков.
— Я никому не скажу, — запротестовала она, но он не вышел из укрытия, и после еще одной безуспешной попытки, она отправилась ужинать.
Мужчина и женщина, готовившие ужин, позвали ее и спросили, не принесла ли она что-нибудь особого для еды из своей рощи. Она не принесла. Она просто забыла — занятие с Павеком вышибло из ее головы все остальное. Вместо этого она предложила последить за одним из горшков. Но Телами, ставшая прямее и сильнее после дня отдыха, позвала ее.
Они все еще стояли на пороге дома Телами, обсуждая прогресс Павека или отсутствие его, когда прозвучал призыв вечернего рога.
День и ночь жители Квирайта носились по своим делам. Вместе они собирались только один раз в день, за ужином. Твердая, утоптанная земля вокруг кухонь наполнилась смехом, шутками и болтовней соседей, рассказывающих друг другу события сегодняшнего дня. Акашия и Телами получили свою долю приветствий, но ели в стороне от других, продолжая разговор.
Уголком глаза Акашия увидела Руари, появившегося из своего убежища. Он занял свое обычное место в кучке сверстников, с которыми она сама еще недавно и играла и занималась, пока Телами не нашла для нее особого дела. Руари ел с ними, но не глядел ни на кого и не сказал ни одного слова.
Павек был последним из тех, кто присоединился к общине, и обычно он последним приходил есть. Дежурные по кухне уже ели свои собственные порции, оставив свои черпаки на краях горшков с едой. Темплар, как обычно, сам наложил себе еды, его привычка и его выбор, он сделал так на первом же ужине, и продолжал поступать так до сих пор, без исключений. Он ел быстро, стоя и сам по себе, не обмениваясь словом ни с кем. Как только он заел последний кусок тушеного мяса последним куском хлеба, он почистил свою тарелку и вернул ее в большую корзину у колодца.
Затем он ушел, направляясь на невспаханное поле, где, согласно Йохану, присматривавшего за ним, когда он был в деревне и регулярно сообщавшего о своих наблюдениях Телами, он сидел один, выводя соломенной палочкой в пыли только что выученные заклинания.
— Что с ним будет, Бабушка? — спросила она, хотя знала, что есть только две возможности: или он освоит заклинания и станет мастером-друидом, или станет фермером, как остальные жители Квирайта. Она отказывалась даже думать о третьей альтернативе: могиле между корней деревьев в роще Телами.
— Еще рано говорить.
Пока остальные квириты пели в полумраке песни или болтали вокруг потрескивающих костров, Акашия оставалась на пороге и размышляла. Величайшие тайны Квирайта находились не в древних рощах или в мистическом присутствии стража; это светлое сознание Телами, ее ясное понимание сил, которые правят Пустыми Землями. Так что и она должна сидеть, слушать и понимать, учить очередной урок о движении луны и звезд, о ветрах и металлах, о соли, масле, семенах и вообще обо всем, от чего зависит жизнь.
Бледный Рал, меньшая из лун, поднялся над деревьями и начал свой неспешный путь среди звезд. Сегодня Рал был один, Гутей остался отдыхать, как и солнце. Дневная жара уступила место вечерней прохладе, и сидящие у огня постепенно начали расходится, поодиночке, парами и семьями. Она пойдет с ними, если сможет. Ее день начался сегодня раньше, чем обычно, и она не спала после полудня, как Бабушка. Зато Телами сегодня выглядела намного бодрее, говорила весело и не было никаких признаков усталости. Так что Акашия махнула рукой проходившим мимо друзьям, и постаралась встать на ноги…
Ее глаза были все-еще открыты, а мысли бродили по тропинкам сна, когда кто-то позвал по имени ее и Бабушку. Прошла пара мгновений, прежде чем она пришла в себя и проснулась. Но Телами уже исчезла, использую энергию стража чтобы мгновенно перенестись к источнику проблемы. Она подождала, пока мальчишка затормозит и остановится перед ней.
— Темплар, — сказал ребенок, восстановив дыхание. — Он умирает. Бабушка сказала, бери свои травы и беги.
Потрясенная и заледенелая от сердца до кончиков пальцев, она набрала пригорошню кожаных мешочков. Малыш повел ее к деревьям, хотя стоны Павека указывали дорогу не хуже, чем мальчик.
— Что случилось? — спросила она, хотя скрученное болью тело Павека говорило лучше любых слов.
— Он отравился, — ответила Телами, выбирая два мешочка из ее руки.
— Он отравил себя?
Она могла поклясться чем угодно, включая стража Квирайта, что Павек был в самом лучшем расположении духа, когда они возвращались из ее рощи.
Он уже призывал элементарные силы природы с минимальной помощью с ее стороны; она верила, что он станет мастером друидом. Он улыбался и даже один раз рассмеялся — как если бы он стал таким же, как и все остальные мужчины. — У него не было никаких причин отравить себя, — заключила она, стараясь уверить больше себя, чем Телами и других, смутно видневшихся под деревьями.
— Яд, — повторила Телами, и на этот раз, когда она увидела черную пену, забурлившую между его губами, сомнений больше не было.
Она уткнула его голову в свои бедра, заставила его широко открыть рот, а Телами обсыпала его язык растениями. Его зрачки побелели, спина выгнулась как хлыст, боль, терзающая его, вышла наружу. Стон вырвался из самой глубины его желудка, и он начал отрыгивать дурно-пахнувшую, смертельную жидкость, которая вспыхивала на мгновение, а потом становилась темной и умирала.
Растения подтвердили диагноз, не более того. Телами повернулась к теням под деревьями.
— Йохан?
— Ничего, Бабушка, — твердо сказал тот. — Что бы он не ел, он съел последние крошки этого и выпил последние капли, если он до этого не съел что-то в деревне.
— Он ел ужин с нами, — вмешалась еще одна тень, слабо и медленно выговаривая слова. — Мы все съели тоже, что и он.
Никто ничего не говорил до того мгновения, пока рвота не прекратилась и Павек, прижавший руки к животу, свернулся клубком у ее ног. Он был в сознании, до известной степени, и между стонами борматал имена: Дованна, Рокка, Экриссар. Но он явно не соображал, где находится. И не видел ни Йохана с Телами… ни ее, хотя она и попыталась защитить его голову.
— Это не помогает, — выругалась Телами. — Дай мне твои руки.
Подчинаясь, так как Телами была права, она подняла руки, ладонями вниз и опустила их на грудь Павека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Телами сегодня отдыхает. Я поведу тебя в свою рощу.
Все сомнения и колебания не подготовили ее к хмурому, недовольному выражению, внезапно появившемся на лице Павека. Он сжал губы и насупился.
— Нет необходимости быть таким счастливым.
— Это ты решила? Если Телами устала-
Взмахом руки она оборвала его недовольное брюзжание. — Я держу дверь и для остальных начинающих. Могу подержать ее и для тебя.
Из деревни они вышли вместе, так как Акашия еще не была настолько посвящена в тайны Квирайта, чтобы прокатиться на силе стража с одного места на другое, как это делала Телами. Любопытство преодолело ее настороженность — у ней было мало возможностей пообщаться с кем-нибудь, кто жил внутри тяжелых желтых стен Урика, а с тем, кто вел жизнь темплара, она не разговаривала никогда. В результате она донимала его вопросами, на которые он отвечал или ворчанием или пожатием плеч. В равной степени разочарованная и смущенная, она решила дать этой односторонней беседе умереть. Павек, который легко мог бы выдержать ее темп, отстал на добрых пятнадцать шагов и так и шел, пока зеленый луг ее собственной рощи не возник перед ними.
Наблюдая за ним краешком глаза она ждала его реакции. Дети Квирайта чаще всего высоко подпрыгивали в воздух, вереща от восторга, или падали на землю, зарываясь лицом в сладостно пахнувшие полевые цветы, которые она вырастила. Павек же сделал несколько шагов в высокой, по пояс, траве, и остановился.
— Где тропинка? Я не знаю куда идти. Я не вижу своих ног. Я могу ступить в плохое место.
Не ребенок, с сожалением подумала Акашия, и не мужчина, а сломанный мужчина. — Здесь нет полохих мест, Павек, — сказала она, потом добавила с ехидным смешком, — Если ты не сделаешь все это место плохим.
Он недовольно что-то пробурчал, и она подошла ближе, чтобы пристыдить и поддразнить его. Но это была ее роща — ее особое место на Атхасе — и она сама наполнила ее радостью, и все остальные чувства были запрещены здесь.
— Фу, перестань дуться! Открой свои глаза, свое сердце, расслабься и иди!
Павек остался стоять где стоял.
— Беги за мной к центру!
— Это команда? — спросил Павек, его кулаки остались на бедрах. — Это часть сегодняшнего занятия?
Сломаный. Просто-Павек был безусловно сломан. Сущность друидства — вольность и дерзость, жизнь на грани риска и опасности, а сам друид — дерзкое и вольное существо, как сама земля Атхаса. А этот никогда не станет мастер-друидом, он думает только командами и выполнением приказов.
— Да! И это будет единственное сегодняшнее задание, если ты не сумеешь догнать меня.
Она была легка на ногу и стартовала с форой в десять шагов, но она могла слышать, как трава гнулась и щелкала под его тяжелыми сандалями, когда она вбежала в группу деревьев, которую она унаследовала от рощи своих предшественников. Эльфы, конечно, были особым народом; она знала, что она никогда не будет бегать как эльф или, для примера, Руари. Но тяжелый и грузный человек-мужчина? Это ее озадачило, она перешла на самый длинный шаг, каким могла бежать, пока не оказалаь в шаге от центра ее рощи, бездонного бассейна. Потом, вздохнув поглубже, она нырнула в воду, и была при этом только на полшага впереди его.
— Ты проиграл! Сегодня не будет занятия…
Она ожидала, что Павек бросится в воду вслед за ней, но он согнулся на краю бассейна, бледный и задыхающийся.
— Глубокая вода. Не умею плавать.
Акашия вылезла из бассейна. Она села на камень, выжимая воду из своих волос и ругая саму себя за насмешки над Павеком. Это были и невежливо и опасно — даже хотя она всегда могла призвать на помощь стража. И без этого вполне можно было бы обойтись, если бы ответил хотя бы на один из ее вопросов о жизни в Уруки.
— Не будет занятия? — спросил он, отдышавшись.
Она начала перевязывать вымокшую косу, бросив на Павека взгляд из-под ресниц. Пот тек с его ужасного шрама на щеке, а его ребра все еще ходили ходуном. Он не выпил ни капли воды, хотя страдал от жажды. И после всей ее колючести, на его лице не было ни гнева ни ярости, просто намек на разочарование в его опущенных плечах.
— Я могу идти? Я смогу найти дорогу назад в деревню.
— Павек, не уходи! Я прошу прощения.
— Просишь прощения? — Его голова склонилась на плечо. — Почему ты просишь прощения? Ты придумала игру. Ты установила правила. Ты выиграла. Тайны друидов останутся в безопасности до завтра. Не беспокойся — я буду осторожен и меня никто не увидит. Телами не узнает, если только ты сама не скажешь ей. — Он повернулся и пошел прочь от бассейна.
Наполовину законченная коса выскользнула из ее рук, когда она встала. Догнать его она сумела только под деревьями.
— Первый урок: в друидстве нет никаких правил. Это как в природе: все течет и изменяется. Не бойся дать себе волю. И не уходи. Я еще раз прошу прощения. — Она хотела коснуться его руки. Жители Квирайта касались друг друга, когда были счастливы, печальны или обеспокоены. Но она заколебалась, прежде чем коснуться темплара.
Павек отшатнулся. — Я не понимаю. — Он сделал еще шаг по направлению к деревне. — Магия есть магия. Я читал свитки; заклинания те же самые. Поэтому должны быть и правила.
— Пойдем к бассейну. Я покажу тебе.
На этот раз она не заколебалась. Своей ладонью она крепко схватила его за запястье и потащила к бассейну как глупого, упрямого эрдлу.
— Есть хорошие пути и есть плохие пути, — объяснила она, когда он сдался и сам пошел к озеру перед ней. — Пути, которые обычно работают, и пути, которые никуда не ведут. Твой собственный опыт — вот на что надо опираться, но когда дело не движется, иногда надо подтолкнуть как следует, и тогда ты сделаешь то, что должен сделать.
Он резко остановился и они почти столкнулись. — Друиды любят сражаться?
Она нахмурилась — Надеюсь, что нет. — Мысль о том, что война чем-то напоминает друидство — она так же свободна и не подчиняется никаким правилам — была по-настоящему пугающей. Прежде, чем она в первый раз отправилась в Урик с зарнекой, Йохан научил ее нескольким приемам боя голыми руками — на случай, если они столкнутся с неприятностями. Она научилась этим приемам, делала их не хуже самого Йохана и была уверена, что полностью готова для неожиданностей. К счастью, ничего такого не случалась с ней до сегодняшнего дня, ведь настоящий противник может быть совершенно непредсказуем.
Но то, что нервировало ее, оказалось полезно для Павека, который за то время, что утро Атхаса перешло в жаркий полдень, достиг небольшого успеха с простыми заклинаниями, которые она предложила ему выполнить. Он не был трудным учеником — не спорил, как Руари, который всегда хотел попробовать свои собственные пути прежде, чем попробовать и освоить правильный метод. Он не был и неуверенным в себе, как большинство начинающих. Просто-Павек просто высасывал из тебя все силы.
Неудачи не смущали его. Даже когда он терпел поражения десять или двадцать раз подряд, он просто тряс головой, чтобы прочистить ее, закрывал глаза, поднимал руки и был готов к новой попытке.
Вся покрытая потом и дрожа от усталости, она приказала ему остановиться, когда солнце было уже высоко над вершинами деревьев. Павек был разочарован, говоря, что его занятия в роще Телами длились до тех пор, пока небо не становилось красным, как солнце. Но Бабушка настаивала, чтобы ее ученики выполняли все движения сами, а она, начитавшись ученых книг об образовании, каждый раз держала его руки в своих, когда он в очередной раз пытался использовать заклинание, придавая его рукам правильное положение для приема основных энергий стража.
Сегодня Павек призвал сферы огня и воды, и ухитрился вызвать робкую солнечную птицу с верхушку дерева. Сегодня он хотел практиковаться в магии до восхода лун.
Она подняла руки вверх. — Сдаюсь. Достаточно. Давай оставим хоть что-нибудь до завтра.
Он усмехнулся, в первый раз с их знакомства. Он никогда не был симатичным — он выглядел бы лучше с бородой, но предпочитал чисто бриться каждый день — но улыбка стерла угрозу с его лица и она стало уравновешенным и милым. Но эта улыбка исчезла в тот же момент, когда она пригласила его поплавать в бассейне. Природная вода, хотя и нежная и холодная, вероятно не привлекала жителя города, особенно когда он не видел дна.
Он сидел на траве спиной к воде, пока она освежалась и приходила в себя, потом они отправились обратно в деревню, идя рядом друг с другом. На этот раз он ответил на ее вопросы об Урике и даже сам задал несколько вопросов, в основном о друидах. Они увидели дым, поднимавшийся от печей, когда еще находились в пустыне между ее рощей и деревней. Соблазнительные и острые ароматы встретили их, когда они шли по дорожке через поля. Она узнала их все до единого, перестала говорить и побежала. Павек легко держался рядом с ней, и она украдкой бросила на него взгляд, проверяя, так ли он голоден, как она сама. Нет, он не был; та неопределенная, сердитая, даже угрожающая маска, которую он носил все время, опять вернулась на его лицо.
Первым, кого она увидела в деревне, оказался Руари, сидевший на пороге кухни и бешенно чистивший деревянную тарелку. Она решила, что он взял слишком много еды в свою рощу и теперь пытается это скрыть. Друиды, которые не работали на полях, не должны были брать больше положенной им части еды, но Ру всегда находил котят-сирот и укрывал их в своей роще, пока они не могли сами добывать себе еду. Это была одна из его самых лучших привычек, и, хотя все это знали, он пытался так усердно скрыть это, чтобы никто не подумал, что он слишком мягкосердечен, или придурковат, или полуэльф. Смесь человеческих и эльфийских черт, унаследованная Руари от родителей, давала ему возможность особым образом общаться с животными, как если бы сам Атхас понимал, что одинокие, непонимаемые никем полуэльфы нуждаются в дружбе, которую они могут получить только в компании животных.
Ру любил животных, и они, по большей части, любили его. Он скрывал своих друзей в своей личной роще, и никогда не приглашал никого к себе в гости.
С появлением Павека количество пищи, которое исчезало из кухни, резко уменьшилось. Она знала, что не только она одна обрадуется увидев, что Руари снова стал воровать еду.
Сказав Павеку идти вперед, она позвала своего друга по имени и подошла к нему.
Голова Руари дернулась вверх — отвисшая челюсть и белые от ужаса глаза, пойман прямо во время акта милодердия. Она улыбнулась, чтобы успокоить его, и получила в ответ взгляд чистейшей злобы. Потом, с тарелкой в одной руке и пучком растений в другой, он исчез из вида за одним из домиков.
— Я никому не скажу, — запротестовала она, но он не вышел из укрытия, и после еще одной безуспешной попытки, она отправилась ужинать.
Мужчина и женщина, готовившие ужин, позвали ее и спросили, не принесла ли она что-нибудь особого для еды из своей рощи. Она не принесла. Она просто забыла — занятие с Павеком вышибло из ее головы все остальное. Вместо этого она предложила последить за одним из горшков. Но Телами, ставшая прямее и сильнее после дня отдыха, позвала ее.
Они все еще стояли на пороге дома Телами, обсуждая прогресс Павека или отсутствие его, когда прозвучал призыв вечернего рога.
День и ночь жители Квирайта носились по своим делам. Вместе они собирались только один раз в день, за ужином. Твердая, утоптанная земля вокруг кухонь наполнилась смехом, шутками и болтовней соседей, рассказывающих друг другу события сегодняшнего дня. Акашия и Телами получили свою долю приветствий, но ели в стороне от других, продолжая разговор.
Уголком глаза Акашия увидела Руари, появившегося из своего убежища. Он занял свое обычное место в кучке сверстников, с которыми она сама еще недавно и играла и занималась, пока Телами не нашла для нее особого дела. Руари ел с ними, но не глядел ни на кого и не сказал ни одного слова.
Павек был последним из тех, кто присоединился к общине, и обычно он последним приходил есть. Дежурные по кухне уже ели свои собственные порции, оставив свои черпаки на краях горшков с едой. Темплар, как обычно, сам наложил себе еды, его привычка и его выбор, он сделал так на первом же ужине, и продолжал поступать так до сих пор, без исключений. Он ел быстро, стоя и сам по себе, не обмениваясь словом ни с кем. Как только он заел последний кусок тушеного мяса последним куском хлеба, он почистил свою тарелку и вернул ее в большую корзину у колодца.
Затем он ушел, направляясь на невспаханное поле, где, согласно Йохану, присматривавшего за ним, когда он был в деревне и регулярно сообщавшего о своих наблюдениях Телами, он сидел один, выводя соломенной палочкой в пыли только что выученные заклинания.
— Что с ним будет, Бабушка? — спросила она, хотя знала, что есть только две возможности: или он освоит заклинания и станет мастером-друидом, или станет фермером, как остальные жители Квирайта. Она отказывалась даже думать о третьей альтернативе: могиле между корней деревьев в роще Телами.
— Еще рано говорить.
Пока остальные квириты пели в полумраке песни или болтали вокруг потрескивающих костров, Акашия оставалась на пороге и размышляла. Величайшие тайны Квирайта находились не в древних рощах или в мистическом присутствии стража; это светлое сознание Телами, ее ясное понимание сил, которые правят Пустыми Землями. Так что и она должна сидеть, слушать и понимать, учить очередной урок о движении луны и звезд, о ветрах и металлах, о соли, масле, семенах и вообще обо всем, от чего зависит жизнь.
Бледный Рал, меньшая из лун, поднялся над деревьями и начал свой неспешный путь среди звезд. Сегодня Рал был один, Гутей остался отдыхать, как и солнце. Дневная жара уступила место вечерней прохладе, и сидящие у огня постепенно начали расходится, поодиночке, парами и семьями. Она пойдет с ними, если сможет. Ее день начался сегодня раньше, чем обычно, и она не спала после полудня, как Бабушка. Зато Телами сегодня выглядела намного бодрее, говорила весело и не было никаких признаков усталости. Так что Акашия махнула рукой проходившим мимо друзьям, и постаралась встать на ноги…
Ее глаза были все-еще открыты, а мысли бродили по тропинкам сна, когда кто-то позвал по имени ее и Бабушку. Прошла пара мгновений, прежде чем она пришла в себя и проснулась. Но Телами уже исчезла, использую энергию стража чтобы мгновенно перенестись к источнику проблемы. Она подождала, пока мальчишка затормозит и остановится перед ней.
— Темплар, — сказал ребенок, восстановив дыхание. — Он умирает. Бабушка сказала, бери свои травы и беги.
Потрясенная и заледенелая от сердца до кончиков пальцев, она набрала пригорошню кожаных мешочков. Малыш повел ее к деревьям, хотя стоны Павека указывали дорогу не хуже, чем мальчик.
— Что случилось? — спросила она, хотя скрученное болью тело Павека говорило лучше любых слов.
— Он отравился, — ответила Телами, выбирая два мешочка из ее руки.
— Он отравил себя?
Она могла поклясться чем угодно, включая стража Квирайта, что Павек был в самом лучшем расположении духа, когда они возвращались из ее рощи.
Он уже призывал элементарные силы природы с минимальной помощью с ее стороны; она верила, что он станет мастером друидом. Он улыбался и даже один раз рассмеялся — как если бы он стал таким же, как и все остальные мужчины. — У него не было никаких причин отравить себя, — заключила она, стараясь уверить больше себя, чем Телами и других, смутно видневшихся под деревьями.
— Яд, — повторила Телами, и на этот раз, когда она увидела черную пену, забурлившую между его губами, сомнений больше не было.
Она уткнула его голову в свои бедра, заставила его широко открыть рот, а Телами обсыпала его язык растениями. Его зрачки побелели, спина выгнулась как хлыст, боль, терзающая его, вышла наружу. Стон вырвался из самой глубины его желудка, и он начал отрыгивать дурно-пахнувшую, смертельную жидкость, которая вспыхивала на мгновение, а потом становилась темной и умирала.
Растения подтвердили диагноз, не более того. Телами повернулась к теням под деревьями.
— Йохан?
— Ничего, Бабушка, — твердо сказал тот. — Что бы он не ел, он съел последние крошки этого и выпил последние капли, если он до этого не съел что-то в деревне.
— Он ел ужин с нами, — вмешалась еще одна тень, слабо и медленно выговаривая слова. — Мы все съели тоже, что и он.
Никто ничего не говорил до того мгновения, пока рвота не прекратилась и Павек, прижавший руки к животу, свернулся клубком у ее ног. Он был в сознании, до известной степени, и между стонами борматал имена: Дованна, Рокка, Экриссар. Но он явно не соображал, где находится. И не видел ни Йохана с Телами… ни ее, хотя она и попыталась защитить его голову.
— Это не помогает, — выругалась Телами. — Дай мне твои руки.
Подчинаясь, так как Телами была права, она подняла руки, ладонями вниз и опустила их на грудь Павека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39