— Они среди полей. Одного из канков нет, Бабушка, а незнакомец — высокий, здоровенный и грязный человек со спутанными волосами. Он одет в лохмотья.
— Да ну? — сказала она, улыбаясь. — Хорошо, тогда мы дадим ему чистую одежду и научим мыться, правда?
Она спустила ноги со своей сделанной из тростника кровати.
Ум Каши был переполнен картинами ночных проишествий, связанных с незнакомцем, и тогда она посылала свои мысли перед штормом, в поисках убежища. Описание незнакомца, которое Телами получила из ее мыслей тогда, совершенно отличалось от описания ребенка теперь. Ее любопытство было возбуждено, и она твердо взяла полупрозрачный стакан с водой в обе руки.
Чужаки нечасто приходили в Квирайт. Некоторые из любопытства, другие за помощью. В любом случае незнакомец мог остваться в Квирайте столько времени, сколько он хотел, или навсегда. Поэтому в Квирайт приходили незнакомцы, но они не уходили из него. Точное расположение своего зеленого мира Телами держала в большом секрете и никогда не уступала искушению доверить его кому-то, кто не посвятил всю его или ее жизнь сохранению Квирайта. Не один колеблющийся незнакомец навсегда остался между переплетенными корнями старых деревьев в ее личной роще.
Но, чаще всего, те странники, которые приходили в Квирайт, искали его и добровольно подчинялись его духу. Под ее многолетней охраной зеленые земли Квирайта распростанились весьма и весьма широко через пустые безжизненные земли далеко на северо-восток от Урика. Когда она впервые оказалась здесь, в одной-единственной роще оставались не больше дюжины деревьев, зато теперь у нее есть больше чем дюжина связанных между собой рощ, и за всеми ними ухаживают мужчины или женщины, которые были незнакомцами, или дети этих незнакомцев.
Конечно, уход за друидскими рощами требовал особых внутренних талантов. А во все времена большая часть жителей оазиса была обыкновенными людьми, которые работали на полях, ухаживали за животными или защищали своих товарищей, когда Квирайт вынужен был торговать с Королем-Львом Урика.
Не используя Путь, что она не делала со времени урагана и не собиралась делать сейчас, было не угадать, зачем Акашии понадобилось тащить Урикита домой, в Квирайт. Возможно она соблазнилась каким-нибудь грубым городским парнем. Безусловно друиды не были защищены от безумных страстей: как и прочие смертные, они не всегда могли смирить свою дикую природу. Они шли на риск, иногда глупый.
А Каши была молода, полна сил и смотрела на любого мужчину в Квирайте как на брата, а не на поклонника. Ничего удивительного, что она могла влюбиться в первый раз именно в Урике. Помими всего прочего это была одна из причин, почему Телами отправила в Урик именно ее. С Йоханом, конечно, чтобы присмотреть за ней. Три или четыре человеческих поколения назад ветеран-дварф сам был чужаком в Квирайте. Он пришел из соляной пустыни в разгар дня, палимый солнцем, один, пешком, ведомый, как он сам сказал, пустотой в сердце. С того самого первого момента она поверила в его преданность, как мало кому верила. При свете лун она открыла ему все тайны своей личной рощи, она старалась изо всех сил, но увы, бедный Йохан не смог вырастить даже сорняка за загоном для эрдлу. Путь друида не захотел открыться для него.
Тем не менее у Йоханы были другие, его собственные таланты. Что-то в нем такое было, что-то среднее между острой наблюдательностью и зачаточным талантом мыслеходца, и он мог с одного взгляда оценить темперамент и внутреннюю сущность любого чужака.
Если бы этот огромный, грубый и грязный незнакомец, которого Каши вытащила из Урика, только подумал бы о том, чтобы сделать что-нибудь нехорошее друидам вообще и Каши в частности, он умер бы задолго до того, как оказался на Кулаке Солнца. Каши стала фокусом Йохана много лет назад, когда умерла ее мать. Йохан будет защищать ее, даже ценой жизни, иначе он превратиться в ужасного баньши.
Мысли об Акашии и Йохане принесли улыбку на ее губы и вдохнули энергию в ее ноги. Она глотнула немного воды Квирайта, внутренне поблагодарив души как живуших так и умерших, которые сделали ее такой чистой и освежающей, потом двумя большими глотками выпила остаток воды.
— Принесли мне мою шляпу и вуаль, малышка. Они уже среди деревьев. Мы же не хотим заставить их ждать, правда?
— Нет, Бабушка, — согласился ребенок, забирая бокал из ее рук, прежде чем снять соломенную шляпу с колышка в центре ее хижины.
Телами наклонила свою голову, но совсем чуть-чуть. Когда-то она была высока как Акашия; теперь она не выше этого ребенка с дырками между зубов. Закутав тонкой вуалью свою шею и плечи, она взяла свой верный деревянный посох и вышла из ее тенистой хижины.
Но обжигающий солнечный свет жег даже через вуаль. Девочка повела ее к центру поселка, где уже дожидались путешественники и чужак.
Любое путешествие в Квирайт требует больших усилий. А когда путешествие совершается во время шторма от Дымящейся Короны, чью ярость Телами почувствовала во время мысленного контакта с Акашией, путешествие становится тяжелее вдвойне. Ничего удивительного, что все они ослабли и выглядели полностью истощенными. Каши потребовались надежные руки друзей и соседей, чтобы слезть со своего канка. Руари, сидевший на канке позади нее, щеголял распухшим, обесцвеченным коленом и нуждался в немедленной помощи. И даже Йохан медленно и с трудом спустился с седла канка.
Но, похоже, тяжелый путь, ветер, буря и грязь никак не подействовали на оборванного незнакомца, сидевшего в седле канка-солдата. Он был, как девочка-ребенок и пообещала, огромный человек, хотя из-за того, что сидел в седле великана-канка, казался еще больше. Его лицо было испорчено много раз сломанным носом. Старый шрам змеился по его верхней губе, а новый пересекал щеку. Она взглянула на него внутренним зрением, и увидела, что он еще молод, только на несколько лет старше Каши.
Где Каши нашла его? Спящего пьяным в одном из переулков Урика?
Пятна и порезы на одежде незнакомца явно были старше, чем ураган. Его волосы и борода не расчесывались неделями. Да, похоже за всем этим стоит долгая история, и она уже предчувствовала, как ее старые кости устанут, пока она будет слушать ее.
Ее мысли были прерваны стайкой детей, принесших три бокала воды Квирайта, для каждого из вернувшихся: Акашии, Руари и Йохана. Но не бокал для незнакомца, который еще не часть их коммуны и их традиций.
На Кулаке Солнца такие огромные, здоровенные люди страдают не меньше великанышей. Жажда незнакомца витала в оздухе вокруг него как аура, аура, в которую она вонзилась взглядом через свою вуаль. Он стоял спокойно, как канк, пока другие пили, и ничего нельзя было сказать о его характере.
Действительно странный человек, если он мог стоять и спокойно смотреть как брызги воды изчезают в грязи, даже не моргая глазами и не облизывая языком свои потрескавшиеся губы.
Где Каши нашла его?
И хотя она только подумала об этом, Каши взглянула на нее, прежде чем вернуть свой бокал детям. Потом она указала детям на него и слегка подтолкнула их в его направлении, потом вышла вперед.
— Я привела незнакомца в Квирайт, Бабушка, — формально и сухо сказала она, как того и требовала ситуация. — Он называет себя Просто-Павек. Он действовал без раздумий, когда спас жизнь Руари во время-
— Он не незнакомец! Он — темплар! — прервал ее Руари, внезапно появляясь между только что названным Павеком и детьми, а затем выбивая бокал в драгоценной водой из рук детей прежде, чем незнакомец успел сделать хотя бы один глоток. — Уличный червяк, грязный, одетый в желтое темплар. Не верь ему, Бабушка. Прогони его, прежде чем он принесет еще большее несчастье всем нам. Зарой его под деревьями!
Она почувствовала, как чувство ужаса и отвращения пробежало через всю общину. Рычащее, отчаянное лицо Руари закрывало лицо Павека, но боковой взгляд на Акашию и Йохана подтвердил в основном правдивость злых слов юного полуэльфа. Куски головоломки сложились вместе: шрамы, отстраненность, спокойствие и даже апатия на гладкой поверхности его сознания.
Было так легко думать о темпларах как о зверях; они так думали друг о друге, собственно они и были ими, по своему.
Но Акашия привела его сюда, а Йохан разрешил это. — Почему? — прошептала она, неспособная изгнать потрясение, ужас и гнев из своего голоса. — Как мы можем дать темплару убежище в Квирайте?
— Бывшему темплару, Бабушка. Беженцу, — ответила Акашия непонятным тоном. — Сами темплары назначили за его голову цену, сорок золотых монет, потому что он видел, как наш порошок, зарнека, преобразуется во что-то, что он называет «Лаг».
Ее древнее сердце забилось, и дальнейшие слова Акашии она слушала в пол-уха. Лаг…старее, чем самые старые деревья, старее, чем король Хаману или его квадратный, огороженный высокими стенами город. Это односложное слово поселило ужас и печаль в сознании стража Квирайта. Кусты зарнеки росли здесь с тех самых дней, когда потоки воды текли под сенью деревьев, за которыми ухаживала Телами и ее предшественники. Когда деревьев стало больше и они отвоевали у пустыни еще немного места, зарнека тоже распространилась вслед за ними, пока ее не стало столько, что можно было поделиться с несчастным и страдающим народом Урика, который называл ее Дыханием Рала. Но Лаг, как и нежная желтая река ее снов, был забыт.
До сегодняшнего дня.
И кто же вырыл Лаг из вполне заслуженной им могилы?
Хаману?
Король-Лев имел достаточно силы и еще больше злой воли для того, чтобы вырвать темные секреты изготовления Лага из порошка, называемого дыхание Рала, но если бы он или его миньоны сделали это, мало вероятно, чтобы они дали яду знаменитое в Урике имя.
— Бабушка? Бабушка? — Акашия быстро встала на колени, ее раздуваемые ветром волосы упали на землю за ее спиной. — Простите, Бабушка. Мне показалось, что он говорит правду; по меньшей мере он верит, что говорит правду. Я подумала — я подумала, что вы должны услышать и увидеть его. Это моя ошибка. Руари никогда не верил ему, даже на секунду.
Она мягко положила свои старые, шишковатые руки на голову молодой женщины. Конечно Руари не верит незнакомцу. Руари вообще не может глядеть на человека-мужчину и не думать о своем отце, а когда этот человек-мужчина к тому же темплар, ненависть удваивается. Не имеет значения, что Павек слишком молод, чтобы быть тем самым одетым в желтое червем, который изнасиловал эльфийку, мать Руари, и бросил ее умирать в кучу мусора за стенами Урика.
Тот мужчина давно мертв. Род Газала поддержал ее, пока она носила своего несчастного ребенка, и они же отомстили за нее. Для Газала и вообще для всего племени Бегунов Луны дело закончено и забыто. Но для Руари ненависть началась в тот момент, когда он родился, и она вплелась его тело, не тело эльфа, но и не тело человека. И она не закончится, пока Руари не примирится сам с собой — а этого Телами не ожидала увидеть, проживи она вдвое больше.
Там, где дела касаются человека-мужчины или темпларов, мнение юного Руари надо слушать последним. Она мягко коснулась своими скрюченными пальцами лица Каши, поднимая голову девушки.
— Ты не сделала никакой ошибки. Пока. Пускай незнакомец сам скажет за себя.
Акашия встала и сделала шаг назад.
— Темплар из Урика, встань передо мной! — Она решительно и твердо ударила по земле своим посохом, но пока не воззвала к стражу Квирайта для заклинания и не освободила энергию мыслеходца.
— Мое имя Павек, — сказал он, делая первый шаг по своему собственному желанию. — Я был темпларом, регулятором, но сейчас уже нет. И я больше не житель Урика. Я просто Павек, если у вас здесь нет другого Павека; иначе вы можете называть меня как вам захочется. Я — мертвый человек, с того мгновения, когда я увидел, как раб делает черный яд из золотого вина и вашего желтого порошка. Вам нечего бояться меня, Телами, друид Квирайта-
— На твои вонючие колени, темплар.
Руари взмахнул своей палкой, целясь в голову чужака, но даже при всей силе и скорости юности он не был ни достаточно быстр, ни достачно силен, чтобы закончить удар. На этот раз Телами призвала стража, и с его помощью сделала три шага, отделявших ее от полуэльфа, за один удар сердца. Ее посох, вырезанный из живой ветви самого старого дерева в роще, принял на себя ярость Руари. Его тело затряслось, когда отдача от удара прошла через его руки, а загорелая, цвета меди кожа стала мертво-бледной.
— Достаточно, — приказала она, скорее через Путь, чем словами. — Достаточно. Расплата была сделана тогда, когда Бегуны Луны оставили тебя здесь. Дети почитают родителей, и страдают, когда родители их не любят; но ты больше не ребенок.
— Он темплар, — продолжал настаивать Руари, его голос почти не отличался от шепота. — Я знаю на что похож этот народ.
— Точно так же, как эльфы и люди знают, на кого похож ты? — с состраданием ответила она, и это сострадание стерло ярость с его лица.
Плечи Руари обвисли, подбородок уткнулся в грудь, он отступил назад, едва не упав. — Прошу прощения, Бабушка. — Он наклонил голову, но так, чтобы не встретиться с ней глазами, потом извинился еще раз и отступил в самый дальний конец площади.
Она знала, что ей придется сделать, если Руари не сумеет справиться со своим гневом и не перестанет быть частью общины; она надеялась, что этого не произойдет. Потом она отбросила все свои надежды в сторону и внимательно посмотрела на Просто-Павека через свою вуаль. — Расскажи мне побольше. Расскажи мне о рабе.
Павек мигнул, его губы напряглись, но потом он ответил, — Раб-халфлинг, —
— Раб-халфлинг? — недоверчиво прервала она его. — Только полный дурак может взять в рабы халфлинга. Их ум иссякает в неволе. Только дурак может сказать, что он видел, как раб-халфлинг делал яд.
— Я видел то, что я видел: раб-халфлинг производил Лаг. У него были черные щеки, с татуировкой. Любой Урикит сразу узнал бы по этой татуировке, что он принадлежит Дому-
Тряхнув своим посохом и выбросив энергию Пути, она заставила темплара замолчать, пригвоздила его к месту. Гнев вырвал из глубин памяти его воспоминания и вывел их на поверхность, теперь она могла разобраться в них и проверить правдивость слов темплара. Очень быстро она узнала то, что хотела узнать. Зар-нека было словом из языка халфлингов, оставшимся с той эпохи, когда они и люди управляли зеленым, еще мокрым Атхасом. Когда Атхас высох, халфлинги высохли и все позабыли. Но и слово Лаг было словом халфлингов. Что бы там халфлинг не делал, он не был рабом, и было совершенно ясно, что он каким-то образом восстановил знание халфлингов, и не только о зарнеке и Лаге. Все остальное — имя его формального владельца, степень вовлечения Короля-Льва во весь этот ужас — пока должно оставаться в темных глубинах рассудка темплара.
Там знание будет в безопасности. Темплары делают то, что не могут сделать халфлинги: они скрывают правду своей жизни даже от самих себя. Только так они в состоянии выжить.
Но Просто-Павек был несовершенный темплар. За его голову была назначена очень высокая цена, а озабоченный взгляд на его лице ясно говорил, что теперь все его мысли и все его мускулы снова его собственные. Пожалуй его ленивая уверенность в себе тоже идет из того же источника.
— Я пришел поторговаться с тобой, друид. Знание за защиту. Пока я носил желтое, я мог свободно гулять по королевским архивам. Я прочитал множество свитков по теории и практике магии, которые никто не видел в течении многих поколений. Я сохранил их в своей памяти. Тамошние ученые издевались надо мной, потому что из-за моего маленького ранга я никогда не мог даже надеяться использовать выученные заклинания. Но я все равно выучил их, и я могу поделиться ими с тобой, за мою цену. — Он бросил взгляд на деревья и ее посох. — Я уверен, что у тебя досточно высокий ранг, и ты сможешь использовать их.
Она дала предложению повисеть между ними. Было мало сомнений, что большинство этих давно-скрытых свитков написала она сама, очень давно. Когда-то и она была гордым ученым, и много заплатила за свою гордость. Драгоценное знание Павека не искушало ее. Он переиграл сам себя, и это идеально подходило для ее целей. Он будет передавать свое знание старых заклинаний, а она тем временем решит, что ей делать с этой появившейся на свет после тысячелетнего забвения алхимией халфлингов.
— И какую цену ты просишь за свои заклинания?
— Место, где можно спать, еду, которую можно есть, и воду, которую можно пить.
— И как долго? — спросила она тем же самым тоном, какой она использовала, когда говорила с Руари. — А что ты хочешь на самом деле? Ведь ты хочешь произносить заклинания, держать их на ладонях твоих рук, ведь ты не просто так собирал и запоминал их, не правда ли?
Это было совершенно логичное предположение: почему еще этот мужчина — весь в шрамах, оборванный, с горящими глазами — мог хранить бесполезное знание в своей памати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39