«К. К. Рокоссовский не любил одиночества, стремился постоянно быть ближе к своему штабу. На Брянском фронте чаще всего мы видели его у операторов или в рабочей комнате начальника штаба М. С. Малинина. Придет, расспросит, над чем товарищи работают, какие трудности в работе испытывают, поможет своим опытом и советом, предложит продумать то или другое соображение в перспективе действий войск фронта. В его советах чувствовалось огромное знание военного дела, организаторские способности и большое предвидение. Как всегда, спокойный, углубленный в свои мысли, он умело и творчески распределял работу между своими заместителями, начальниками родов войск, штабом, Военным советом и Политуправлением фронта. Все это создавало удивительно приятную атмосферу, каждому хотелось смелее думать, смелее действовать.
К этому следует добавить личное обаяние Рокоссовского. Вместе с тем это был сильный, волевой человек, требовательный и суровый в сложной обстановке, умеющий приказать и добиться безоговорочного выполнения приказа. Строгая благородная внешность, подтянутость, выражение лица – задумчивое, серьезное. Немногословен, движения сдержанные, но решительные. Преждевременные морщины говорили о том, что командующему немало пришлось перенести в жизни». Своеобразно контролировал Рокоссовский и исполнение своих указаний работниками штаба. «Обычно к исходу суток, – пишет П. И. Батов, – начальники управлений, командующие родами войск, офицеры-операторы возвращались в штаб по окончании работы в войсках. Существовало правило: все собираются вместе, и командующий в широком кругу генералов и офицеров проводит беседы по итогам дня. Здесь творчески осмысливалось сделанное, анализировалась обстановка на фронте, выслушивались предложения, и, наконец, сам командующий формулировал свои указания на ближайшие двое-трое суток».
По-прежнему большую часть времени Рокоссовский проводил в частях и вскоре мог дать аттестацию каждому командиру полка, не заглядывая в документы. Он неизменно добирался до окопов. Комфронта присаживался к бойцам, и начинались разговоры о солдатской жизни, о письмах, о том, каково там, в тылу.
– Надо уметь слушать солдата, – говорил Рокоссовский своим подчиненным, – ив этом случае вы почерпнете новые силы, новые мысли для руководства войсками.
В одну из поездок Рокоссовского по фронту произошла встреча, которая долго ему помнилась.
В окопы стрелкового полка он пришел с его командиром. В одном из узких мест траншеи комфронта лицом к лицу столкнулся с пожилым красноармейцем, посторонившимся, чтобы пропустить генерала. Рокоссовский уже миновал его, но что-то во взгляде бойца заставило остановиться комфронта. Он обернулся, вгляделся, и сердце его дрогнуло: он знал этого солдата, знал очень давно. Видимо, и красноармеец узнал его. Легкая улыбка появилась на его губах... Первым заговорил генерал:
– Иван Хопров, это ты?
Улыбка солдата стала шире.
– Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
Рокоссовский шагнул к бойцу, крепко обхватил за плечи, расцеловал.
– Но подожди, ты же тогда пропал без вести, мы считали, что убили тебя? Во время поиска, за Двиной, не так ли?
– Так точно! Но жив я остался, в плен попал, товарищ генерал!
События двадцатипятилетней давности стремительно возвращались к Рокоссовскому, захватили его целиком. Ведь с этим бывшим каргопольским драгуном они вместе переплывали Двину, тогда, очень давно, в 1916 году! Как это было давно! Сколько событий, трагедий, жертв! Сколько людей, промелькнувших в жизни и безвозвратно исчезнувших! И вдруг эта встреча... Мысли и чувства юности завладели Рокоссовским, и он не захотел сейчас же расстаться с ними. Повернувшись к командиру полка, он сказал:
– Свяжитесь с командиром дивизии, пусть он передаст в штаб фронта, что я задержусь у вас.
В этот вечер Рокоссовский в штаб фронта не возвратился. Всю ночь в солдатской землянке он вместе с бывшим драгуном вспоминал о прошлом...
По долгу службы Рокоссовский часто бывал теперь в Москве, в Ставке Верховного Главнокомандования у Сталина.
В связи с подготовкой операции по освобождению Воронежа, в которой надлежало участвовать и левофланговой 38-й армии Брянского фронта, Рокоссовский делал доклад в Ставке Верховному Главнокомандующему. По окончании доклада командующий Брянским фронтом уже хотел уходить, но Сталин остановил его:
– Погодите. – И позвонил своему секретарю А. Н. Поскребышеву, попросив пригласить в кабинет генерала, недавно отстраненного от командования фронтом. В присутствии Рокоссовского произошел следующий разговор:
«– Вы жалуетесь, что мы несправедливо вас наказали?
– Да. Дело в том, что мне мешал командовать представитель центра.
– Чем же он вам мешал?
– Он вмешивался в мои распоряжения, устраивал совещания, когда нужно было действовать, а не совещаться, давал противоречивые указания... Вообще подменял командующего.
– Так. Значит, он вам мешал. Но командовали фронтом вы?
– Да, я...
– Это вам партия и правительство доверили фронт... ВЧ у вас было?
– Было.
– Почему же не доложили хотя бы раз, что вам мешают командовать?
– Не осмеливался жаловаться на вашего представителя.
– Вот за то, что не осмелились снять трубку и позвонить, а в результате провалили операцию, мы вас и наказали...»
Подобный предметный урок запомнился Рокоссовскому на всю жизнь.
Воронежская операция, сроки проведения которой многократно откладывались, не принесла успеха. Войска Воронежского и Брянского фронтов вновь перешли к обороне.
К июлю 1942 года в результате потери Крыма, поражения советских войск под Харьковом, в Донбассе и под Воронежем стратегическая инициатива вновь была в руках противника. В 20-х числах июля гитлеровские войска на широком фронте вышли к Дону и 25 июля захватили Ростов. Подтянув свежие силы, немецко-фашистские войска начали стремительное продвижение к Волге и на Кавказ. Перед фашистскими танковыми дивизиями расстилались пылающие зноем степи Ставрополья, а за ними гитлеровские генералы видели уже заманчивую цель – нефтяные вышки Грозного и Баку, покрытые вечным снегом вершины Кавказа, экзотическое побережье Черного моря и где-то там, дальше, горные перевалы, ведущие на Иран.
Опять, как и год назад, они решили, что Красная Армия потерпела полное поражение, что военная мощь Советского Союза окончательно подорвана и о ее восстановлении и речи быть не может. Ныне, спустя десятилетия, когда в распоряжении историков имеются директивы, разработанные в германском генеральном штабе в июле и августе 1942 года, приходится только удивляться самоуверенности и близорукости стратегов вермахта, мнивших себя гениальными и всемогущими.
Положение Советской страны было действительно тяжелым, и об этом со всей прямотой говорилось в приказе № 227 Народного Комиссара Обороны от 28 июля 1942 года, прочитанном во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах; «Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны. Территория Советского государства – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети... После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год.
У нас нет уже теперь преобладания ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину...»
Приказ № 227 требовал от всех бойцов и командиров Красной Армии стойкости, отказа от мысли, что наша страна велика и потому можно отступать. «Пора окончить отступление, – говорилось в приказе.
Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.
Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.
Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев, – это значит обеспечить за нами победу».
Да, положение было тяжелым. 6-я армия вермахта, поддерживаемая мощными силами авиации, быстро продвигалась к Сталинграду. В середине июля ударная группировка противника вышла в большую излучину Дона. Это было начало великой Сталинградской битвы. Оно не было отмечено ни приказами, ни крупными сражениями. Просто с утра 17 июля 1942 года передовые отряды 62-й армии вновь созданного Сталинградского фронта в спаленной июльским солнцем степи у реки Чира выстрелами полковых пушек и пулеметными очередями встретили авангард армии генерал-полковника Фридриха фон Паулюса. С этого дня в донских и волжских степях развернулось сражение, невиданное как по размаху, так и по ожесточенности. В сражении, продолжавшемся шесть с половиной месяцев и превзошедшем все известные в истории человечества битвы, по временам с обеих сторон участвовало свыше 2 миллионов человек, 26 тысяч орудий и минометов, более 2 тысяч танков и около 2 тысяч самолетов.
Поначалу сражение складывалось не в пользу советских войск. В течение всей первой половины августа на дальних и ближних подступах к Сталинграду продолжались бои, в которых советские войска, опираясь на заранее подготовленные укрепленные рубежи, героически отстаивали каждую пядь земли, наносили контрудары врагу, изматывали и истребляли вражеские войска, рвавшиеся к Сталинграду. В ходе этих боев немецкое командование все более убеждалось в возрастающем сопротивлении защитников волжской твердыни. Тем не менее оно не сомневалось в успешном достижении своих целей.
19 августа ударные группировки 6-й и 4-й танковой армий гитлеровцев начали одновременное наступление на Сталинград. Форсировав после трехдневных боев Дон в районе хутора Вертячего, немецко-фашистские войска к вечеру 23 августа вышли к Волге северо-западнее Сталинграда, в районе поселков Латошанка и Акатовка.
В этот же день, стремясь усилить удар и вызвать панику среди жителей города, гитлеровская авиация обрушилась на Сталинград. Начав бомбардировку в 16 часов 18 минут по московскому времени, сотни бомбардировщиков эшелон за эшелоном сбрасывали тысячи фугасных и зажигательных бомб. Август 1942 года был сухим, дождя не было несколько недель. Почти полумиллионный город, застроенный густо, имевший много деревянных зданий, сразу же потонул в огне. Уже первые бомбы разрушили водопровод, воды из колодцев не хватало, и тушить пожары было нечем.
Когда во второй половине войны тысячные армады союзных бомбардировщиков станут появляться над Германией, когда взрывы и пожары охватят Берлин и Гамбург, Лейпциг и Дрезден, гитлеровские заправилы станут истошно вопить о варварстве и нарушении законов ведения войны. Но это произойдет позднее, а в августе 1942 года геббельсовские газеты с ликованием печатали снимки горящего Сталинграда.
Отныне и на много месяцев характерной чертой сталинградского пейзажа будет огромный столб дыма и зарево пожарищ над Волгой. В этом пылающем городе, сначала на его окраинах, а затем на улицах и площадях, в зданиях заводов и фабрик с конца августа кипели ожесточенные бои. Вплотную подойдя к городу, немецко-фашистские войска 13 сентября начали его штурм. 13, 14 и 15 сентября были для защитников Сталинграда невероятно трудными днями. Не считаясь ни с чем, шаг за шагом рвался противник через развалины города к Волге. День за днем без перерыва следовали атаки и контратаки, не раз многие участки переходили из рук в руки. К 26 сентября, после 13 дней яростных схваток, гитлеровцы захватили центр города, но им не удалось выполнить основной задачи – овладеть всем берегом Волги в районе Сталинграда. Изолированная противником от остальных войск фронта, окруженная им с трех сторон, прижатая к Волге, подвергавшаяся беспрерывной артиллерийской и авиационной бомбардировке, истекающая кровью 62-я армия В. И. Чуйкова стойко и мужественно отбивала все новые и новые попытки врага рассечь ее на части и уничтожить.
О том, что происходит под Сталинградом, командующий Брянским фронтом в деталях не знал. Было известно, что немецкие войска прорвались к Сталинграду, что в городе идут бои, но планы дальнейших боевых операций под Сталинградом, разрабатываемые советским командованием, Рокоссовскому были неизвестны. На Брянском фронте обстановка продолжала оставаться спокойной, противник активности не проявлял.
Во второй половине августа командующего фронтом вызвал по ВЧ Сталин. Выслушав доклад Рокоссовского, он сказал:
– Под Сталинградом очень тяжело. Подумайте, что бы вы могли сделать для усиления этого направления. Рокоссовский раздумывал только одно мгновение:
– Товарищ Сталин, наиболее существенная помощь – отправить туда танковые корпуса. Думаю, что можно выделить корпус Катукова.
Верховный Главнокомандующий охотно согласился:
– Хорошо, отправляйте. И подумайте, что еще вы могли бы сделать для Сталинграда.
Спустя неделю разговор повторился. На этот раз Рокоссовский расстался с танковым корпусом П. А. Ротмистрова.
Сентябрь 1942 года шел к концу.
Поздним вечером в рабочей комнате начальника штаба командующий, как всегда, подводил итоги дня. Зазвонил телефон. К аппарату ВЧ вызывали Рокоссовского. Предполагая, что речь опять пойдет о помощи для Сталинграда, Рокоссовский уже приготовился сообщить, что может отослать единственный оставшийся в составе фронта 16-й танковый корпус. Однако Сталин сначала поинтересовался:
– Как дела на вашем фронте?
– Без особых изменений, товарищ Сталин. Противник активности не проявляет. Перебросок войск разведкой не отмечено.
Верховный Главнокомандующий чуть помолчал. Потом последовал несколько необычный вопрос:
– А вам не скучно на Брянском фронте?
– Пожалуй, да, товарищ Сталин, – ответил Рокоссовский, немало удивленный таким оборотом дела.
– Собирайтесь и приезжайте в Москву.
На этом разговор закончился. Утром, в совершенном неведении о причинах вызова, Рокоссовский выехал в Москву. По совету предусмотрительного Малинина он захватил с собой материал о состоянии войск фронта.
Но материалы эти ему не пригодились. В Ставке Верховного Главнокомандования речь пошла совсем о другом.
Уже несколько недель там в строжайшей тайне работали над планом контрнаступления под Сталинградом. К этому времени советское командование не сомневалось, что стратегический план врага на лето 1942 года в значительной мере сорван, наступательная сила фашистской армии резко сократилась и не приходилось ожидать, что противник сможет возобновить наступление в ближайшее время. Руководителям Красной Армии было хорошо известно, что основные силы врага на южном крыле фронта втянуты в затяжные и, как правило, безрезультатные бои. Фланги же немецкой группировки прикрывали румынские и итальянские дивизии, не отличавшиеся боевыми качествами. В то же время в советском тылу завершалась подготовка стратегических резервов, в основном танковых и механизированных соединений, вооруженных новейшей техникой.
Когда в конце сентября из поездки на южный участок фронта возвратились Жуков и Василевский, изучавшие условия для организации предстоящего контрнаступления, в Ставке состоялось обсуждение плана этого наступления, были определены основные направления ударов, потребные для них силы и средства, районы и примерные сроки сосредоточения. Во время обсуждения было решено создать в районе Сталинграда два самостоятельных фронта. Когда же речь зашла о командующем новым, Донским фронтом, решено было остановиться на кандидатуре Рокоссовского.
В истории нашей страны есть несколько дат, отметивших на столетия этапы многовековой борьбы народа с захватчиками. Хорошо известны и Ледовое побоище 1242 года, и Куликовская битва 1380 года. Военная судьба сделала Константина Константиновича Рокоссовского одним из главных действующих лиц в событиях конца 1942 – начала 1943 года, когда захватчики снова, на этот раз под Сталинградом, получили достойный урок, который, надо надеяться, надолго сохранится в памяти тех, кто захотел бы вновь прийти к нам с мечом.
В Ставке Рокоссовский был сперва принят Жуковым, а затем его вызвали к Сталину. Верховный Главнокомандующий казался очень озабоченным.
– Под Сталинградом тяжело, очень тяжело. Немцы местами прорвались к Волге, Режут 62-ю армию на части. Все имеющиеся войска отправляются под Сталинград. Вам следует немедленно вылететь туда и принять командование фронтом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
К этому следует добавить личное обаяние Рокоссовского. Вместе с тем это был сильный, волевой человек, требовательный и суровый в сложной обстановке, умеющий приказать и добиться безоговорочного выполнения приказа. Строгая благородная внешность, подтянутость, выражение лица – задумчивое, серьезное. Немногословен, движения сдержанные, но решительные. Преждевременные морщины говорили о том, что командующему немало пришлось перенести в жизни». Своеобразно контролировал Рокоссовский и исполнение своих указаний работниками штаба. «Обычно к исходу суток, – пишет П. И. Батов, – начальники управлений, командующие родами войск, офицеры-операторы возвращались в штаб по окончании работы в войсках. Существовало правило: все собираются вместе, и командующий в широком кругу генералов и офицеров проводит беседы по итогам дня. Здесь творчески осмысливалось сделанное, анализировалась обстановка на фронте, выслушивались предложения, и, наконец, сам командующий формулировал свои указания на ближайшие двое-трое суток».
По-прежнему большую часть времени Рокоссовский проводил в частях и вскоре мог дать аттестацию каждому командиру полка, не заглядывая в документы. Он неизменно добирался до окопов. Комфронта присаживался к бойцам, и начинались разговоры о солдатской жизни, о письмах, о том, каково там, в тылу.
– Надо уметь слушать солдата, – говорил Рокоссовский своим подчиненным, – ив этом случае вы почерпнете новые силы, новые мысли для руководства войсками.
В одну из поездок Рокоссовского по фронту произошла встреча, которая долго ему помнилась.
В окопы стрелкового полка он пришел с его командиром. В одном из узких мест траншеи комфронта лицом к лицу столкнулся с пожилым красноармейцем, посторонившимся, чтобы пропустить генерала. Рокоссовский уже миновал его, но что-то во взгляде бойца заставило остановиться комфронта. Он обернулся, вгляделся, и сердце его дрогнуло: он знал этого солдата, знал очень давно. Видимо, и красноармеец узнал его. Легкая улыбка появилась на его губах... Первым заговорил генерал:
– Иван Хопров, это ты?
Улыбка солдата стала шире.
– Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
Рокоссовский шагнул к бойцу, крепко обхватил за плечи, расцеловал.
– Но подожди, ты же тогда пропал без вести, мы считали, что убили тебя? Во время поиска, за Двиной, не так ли?
– Так точно! Но жив я остался, в плен попал, товарищ генерал!
События двадцатипятилетней давности стремительно возвращались к Рокоссовскому, захватили его целиком. Ведь с этим бывшим каргопольским драгуном они вместе переплывали Двину, тогда, очень давно, в 1916 году! Как это было давно! Сколько событий, трагедий, жертв! Сколько людей, промелькнувших в жизни и безвозвратно исчезнувших! И вдруг эта встреча... Мысли и чувства юности завладели Рокоссовским, и он не захотел сейчас же расстаться с ними. Повернувшись к командиру полка, он сказал:
– Свяжитесь с командиром дивизии, пусть он передаст в штаб фронта, что я задержусь у вас.
В этот вечер Рокоссовский в штаб фронта не возвратился. Всю ночь в солдатской землянке он вместе с бывшим драгуном вспоминал о прошлом...
По долгу службы Рокоссовский часто бывал теперь в Москве, в Ставке Верховного Главнокомандования у Сталина.
В связи с подготовкой операции по освобождению Воронежа, в которой надлежало участвовать и левофланговой 38-й армии Брянского фронта, Рокоссовский делал доклад в Ставке Верховному Главнокомандующему. По окончании доклада командующий Брянским фронтом уже хотел уходить, но Сталин остановил его:
– Погодите. – И позвонил своему секретарю А. Н. Поскребышеву, попросив пригласить в кабинет генерала, недавно отстраненного от командования фронтом. В присутствии Рокоссовского произошел следующий разговор:
«– Вы жалуетесь, что мы несправедливо вас наказали?
– Да. Дело в том, что мне мешал командовать представитель центра.
– Чем же он вам мешал?
– Он вмешивался в мои распоряжения, устраивал совещания, когда нужно было действовать, а не совещаться, давал противоречивые указания... Вообще подменял командующего.
– Так. Значит, он вам мешал. Но командовали фронтом вы?
– Да, я...
– Это вам партия и правительство доверили фронт... ВЧ у вас было?
– Было.
– Почему же не доложили хотя бы раз, что вам мешают командовать?
– Не осмеливался жаловаться на вашего представителя.
– Вот за то, что не осмелились снять трубку и позвонить, а в результате провалили операцию, мы вас и наказали...»
Подобный предметный урок запомнился Рокоссовскому на всю жизнь.
Воронежская операция, сроки проведения которой многократно откладывались, не принесла успеха. Войска Воронежского и Брянского фронтов вновь перешли к обороне.
К июлю 1942 года в результате потери Крыма, поражения советских войск под Харьковом, в Донбассе и под Воронежем стратегическая инициатива вновь была в руках противника. В 20-х числах июля гитлеровские войска на широком фронте вышли к Дону и 25 июля захватили Ростов. Подтянув свежие силы, немецко-фашистские войска начали стремительное продвижение к Волге и на Кавказ. Перед фашистскими танковыми дивизиями расстилались пылающие зноем степи Ставрополья, а за ними гитлеровские генералы видели уже заманчивую цель – нефтяные вышки Грозного и Баку, покрытые вечным снегом вершины Кавказа, экзотическое побережье Черного моря и где-то там, дальше, горные перевалы, ведущие на Иран.
Опять, как и год назад, они решили, что Красная Армия потерпела полное поражение, что военная мощь Советского Союза окончательно подорвана и о ее восстановлении и речи быть не может. Ныне, спустя десятилетия, когда в распоряжении историков имеются директивы, разработанные в германском генеральном штабе в июле и августе 1942 года, приходится только удивляться самоуверенности и близорукости стратегов вермахта, мнивших себя гениальными и всемогущими.
Положение Советской страны было действительно тяжелым, и об этом со всей прямотой говорилось в приказе № 227 Народного Комиссара Обороны от 28 июля 1942 года, прочитанном во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах; «Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны. Территория Советского государства – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети... После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год.
У нас нет уже теперь преобладания ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину...»
Приказ № 227 требовал от всех бойцов и командиров Красной Армии стойкости, отказа от мысли, что наша страна велика и потому можно отступать. «Пора окончить отступление, – говорилось в приказе.
Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.
Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.
Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев, – это значит обеспечить за нами победу».
Да, положение было тяжелым. 6-я армия вермахта, поддерживаемая мощными силами авиации, быстро продвигалась к Сталинграду. В середине июля ударная группировка противника вышла в большую излучину Дона. Это было начало великой Сталинградской битвы. Оно не было отмечено ни приказами, ни крупными сражениями. Просто с утра 17 июля 1942 года передовые отряды 62-й армии вновь созданного Сталинградского фронта в спаленной июльским солнцем степи у реки Чира выстрелами полковых пушек и пулеметными очередями встретили авангард армии генерал-полковника Фридриха фон Паулюса. С этого дня в донских и волжских степях развернулось сражение, невиданное как по размаху, так и по ожесточенности. В сражении, продолжавшемся шесть с половиной месяцев и превзошедшем все известные в истории человечества битвы, по временам с обеих сторон участвовало свыше 2 миллионов человек, 26 тысяч орудий и минометов, более 2 тысяч танков и около 2 тысяч самолетов.
Поначалу сражение складывалось не в пользу советских войск. В течение всей первой половины августа на дальних и ближних подступах к Сталинграду продолжались бои, в которых советские войска, опираясь на заранее подготовленные укрепленные рубежи, героически отстаивали каждую пядь земли, наносили контрудары врагу, изматывали и истребляли вражеские войска, рвавшиеся к Сталинграду. В ходе этих боев немецкое командование все более убеждалось в возрастающем сопротивлении защитников волжской твердыни. Тем не менее оно не сомневалось в успешном достижении своих целей.
19 августа ударные группировки 6-й и 4-й танковой армий гитлеровцев начали одновременное наступление на Сталинград. Форсировав после трехдневных боев Дон в районе хутора Вертячего, немецко-фашистские войска к вечеру 23 августа вышли к Волге северо-западнее Сталинграда, в районе поселков Латошанка и Акатовка.
В этот же день, стремясь усилить удар и вызвать панику среди жителей города, гитлеровская авиация обрушилась на Сталинград. Начав бомбардировку в 16 часов 18 минут по московскому времени, сотни бомбардировщиков эшелон за эшелоном сбрасывали тысячи фугасных и зажигательных бомб. Август 1942 года был сухим, дождя не было несколько недель. Почти полумиллионный город, застроенный густо, имевший много деревянных зданий, сразу же потонул в огне. Уже первые бомбы разрушили водопровод, воды из колодцев не хватало, и тушить пожары было нечем.
Когда во второй половине войны тысячные армады союзных бомбардировщиков станут появляться над Германией, когда взрывы и пожары охватят Берлин и Гамбург, Лейпциг и Дрезден, гитлеровские заправилы станут истошно вопить о варварстве и нарушении законов ведения войны. Но это произойдет позднее, а в августе 1942 года геббельсовские газеты с ликованием печатали снимки горящего Сталинграда.
Отныне и на много месяцев характерной чертой сталинградского пейзажа будет огромный столб дыма и зарево пожарищ над Волгой. В этом пылающем городе, сначала на его окраинах, а затем на улицах и площадях, в зданиях заводов и фабрик с конца августа кипели ожесточенные бои. Вплотную подойдя к городу, немецко-фашистские войска 13 сентября начали его штурм. 13, 14 и 15 сентября были для защитников Сталинграда невероятно трудными днями. Не считаясь ни с чем, шаг за шагом рвался противник через развалины города к Волге. День за днем без перерыва следовали атаки и контратаки, не раз многие участки переходили из рук в руки. К 26 сентября, после 13 дней яростных схваток, гитлеровцы захватили центр города, но им не удалось выполнить основной задачи – овладеть всем берегом Волги в районе Сталинграда. Изолированная противником от остальных войск фронта, окруженная им с трех сторон, прижатая к Волге, подвергавшаяся беспрерывной артиллерийской и авиационной бомбардировке, истекающая кровью 62-я армия В. И. Чуйкова стойко и мужественно отбивала все новые и новые попытки врага рассечь ее на части и уничтожить.
О том, что происходит под Сталинградом, командующий Брянским фронтом в деталях не знал. Было известно, что немецкие войска прорвались к Сталинграду, что в городе идут бои, но планы дальнейших боевых операций под Сталинградом, разрабатываемые советским командованием, Рокоссовскому были неизвестны. На Брянском фронте обстановка продолжала оставаться спокойной, противник активности не проявлял.
Во второй половине августа командующего фронтом вызвал по ВЧ Сталин. Выслушав доклад Рокоссовского, он сказал:
– Под Сталинградом очень тяжело. Подумайте, что бы вы могли сделать для усиления этого направления. Рокоссовский раздумывал только одно мгновение:
– Товарищ Сталин, наиболее существенная помощь – отправить туда танковые корпуса. Думаю, что можно выделить корпус Катукова.
Верховный Главнокомандующий охотно согласился:
– Хорошо, отправляйте. И подумайте, что еще вы могли бы сделать для Сталинграда.
Спустя неделю разговор повторился. На этот раз Рокоссовский расстался с танковым корпусом П. А. Ротмистрова.
Сентябрь 1942 года шел к концу.
Поздним вечером в рабочей комнате начальника штаба командующий, как всегда, подводил итоги дня. Зазвонил телефон. К аппарату ВЧ вызывали Рокоссовского. Предполагая, что речь опять пойдет о помощи для Сталинграда, Рокоссовский уже приготовился сообщить, что может отослать единственный оставшийся в составе фронта 16-й танковый корпус. Однако Сталин сначала поинтересовался:
– Как дела на вашем фронте?
– Без особых изменений, товарищ Сталин. Противник активности не проявляет. Перебросок войск разведкой не отмечено.
Верховный Главнокомандующий чуть помолчал. Потом последовал несколько необычный вопрос:
– А вам не скучно на Брянском фронте?
– Пожалуй, да, товарищ Сталин, – ответил Рокоссовский, немало удивленный таким оборотом дела.
– Собирайтесь и приезжайте в Москву.
На этом разговор закончился. Утром, в совершенном неведении о причинах вызова, Рокоссовский выехал в Москву. По совету предусмотрительного Малинина он захватил с собой материал о состоянии войск фронта.
Но материалы эти ему не пригодились. В Ставке Верховного Главнокомандования речь пошла совсем о другом.
Уже несколько недель там в строжайшей тайне работали над планом контрнаступления под Сталинградом. К этому времени советское командование не сомневалось, что стратегический план врага на лето 1942 года в значительной мере сорван, наступательная сила фашистской армии резко сократилась и не приходилось ожидать, что противник сможет возобновить наступление в ближайшее время. Руководителям Красной Армии было хорошо известно, что основные силы врага на южном крыле фронта втянуты в затяжные и, как правило, безрезультатные бои. Фланги же немецкой группировки прикрывали румынские и итальянские дивизии, не отличавшиеся боевыми качествами. В то же время в советском тылу завершалась подготовка стратегических резервов, в основном танковых и механизированных соединений, вооруженных новейшей техникой.
Когда в конце сентября из поездки на южный участок фронта возвратились Жуков и Василевский, изучавшие условия для организации предстоящего контрнаступления, в Ставке состоялось обсуждение плана этого наступления, были определены основные направления ударов, потребные для них силы и средства, районы и примерные сроки сосредоточения. Во время обсуждения было решено создать в районе Сталинграда два самостоятельных фронта. Когда же речь зашла о командующем новым, Донским фронтом, решено было остановиться на кандидатуре Рокоссовского.
В истории нашей страны есть несколько дат, отметивших на столетия этапы многовековой борьбы народа с захватчиками. Хорошо известны и Ледовое побоище 1242 года, и Куликовская битва 1380 года. Военная судьба сделала Константина Константиновича Рокоссовского одним из главных действующих лиц в событиях конца 1942 – начала 1943 года, когда захватчики снова, на этот раз под Сталинградом, получили достойный урок, который, надо надеяться, надолго сохранится в памяти тех, кто захотел бы вновь прийти к нам с мечом.
В Ставке Рокоссовский был сперва принят Жуковым, а затем его вызвали к Сталину. Верховный Главнокомандующий казался очень озабоченным.
– Под Сталинградом тяжело, очень тяжело. Немцы местами прорвались к Волге, Режут 62-ю армию на части. Все имеющиеся войска отправляются под Сталинград. Вам следует немедленно вылететь туда и принять командование фронтом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55