С утра 19 ноября противник ослабил нажим в центре армии Рокоссовского, но продолжал наращивать удары на обоих ее флангах.
Удерживая рвущегося к Москве врага, истребляя его танки и солдат, 16-я армия и сама теряла очень много людей. К исходу 20 ноября по приказу командования фронта (подчеркиваем – по приказу командования фронта) она организованно и в полном порядке отошла на новый оборонительный рубеж: Павельцово, Морозово, Аксеново, Ново-Петровское, Румянцеве. Отход носил характер заранее подготовленного маневра, имевшего целью не допустить прорыва фронта противником и заставить его остановиться для подготовки наступления на новый рубеж обороны. Четкое осуществление такого маневра в невероятно сложной обстановке доказывало большое искусство как командарма и его штаба, так и войск 16-й армии.
Убедившись, что на Волоколамском направлении прорвать оборону советских войск очень трудно, гитлеровское командование перенесло свои усилия на правый, северный фланг 16-й армии, намереваясь осуществить прорыв на Клинском направлении, в стыке 16-й и 30-й армий. Благодаря превосходству в силах фашистским танковым дивизиям удалось продвинуться к Клину.
Тяжело было и на юго-западных подступах к столице: гитлеровцы рвались здесь уже к Туле. Поэтому обстановка на подступах к Москве стала чрезвычайно грозной. В своих воспоминаниях бывший командующий Западным фронтом Жуков пишет, что в это время ему позвонил Сталин и спросил:
«– Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.
– Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.
– Это неплохо, что у вас такая уверенность, – сказал И. В. Сталин. – Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября, но танков пока мы дать не сможем».
Две резервные армии! В умелых руках – огромная сила! Только их пока еще нет в распоряжении командующего Западным фронтом, и он приказывает своим командармам стоять насмерть на тех рубежах, до которых натиск гитлеровцев заставил отступить войска. Поэтому, когда Рокоссовский, обеспокоенный положением на своем северном фланге, потерями и усталостью войск, попросил разрешения отвести войска 16-й армии на рубеж реки Истры и Истринского водохранилища, не ожидая покуда противник отбросит туда его дивизии, комфронта выслушал его и ответил:
– Приказываю стоять насмерть, не отходя ни на шаг.
Убежденный в своей правоте и чрезвычайной важности своевременного отхода на рубеж Истры, Рокоссовский обратился к начальнику Генерального штаба маршалу Б. М. Шапошникову. Через несколько часов пришел ответ, санкционировавший отход на Истринский рубеж. Предполагая, что это решение, безусловно, согласовано с Верховным Главнокомандующим, командарм-16 дал распоряжение начать ночью отвод основных сил. Но распоряжение это не успело дойти до частей, как в штаб 16-й армии поступила грозная телеграмма Жукова:
«Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков».
Приказ вышестоящего начальника есть приказ, и командарм Рокоссовский выполнил его. Между тем немецко-фашистские войска продолжали наступление. 21 ноября Рокоссовского вызвали на узел связи. «У аппарата Жуков, – отстукивал телеграфный аппарат. – Коротко доложите обстановку».
Рокоссовский стал отвечать: «Противник пытается прорваться от Теряевой слободы к Клину и от Ново-Петровского к Истре». Мгновение аппарат молчал, затем из него вновь потекла белая лента: «Это понятно. Противник подходит к Клину и с севера. Как обеспечена оборона?» Командарм перечислил все немногие части, которые он мог привлечь для защиты этих городов. В ответ на ленте: «Клин и Солнечногорск – главное. Рокоссовскому лично выехать в Солнечногорск, Лобачеву – в Клин. Обеспечьте оборону этих городов».
Спустя час машина командующего 16-й армией с охраной в сумерках медленно ползла по дороге в Солнечногорск. После морозов пришла оттепель. Дорога вновь раскисла. В небе по направлению к Москве летели фашистские самолеты, чтобы сбросить там смертельный груз. На горизонте – и на севере, и на юге – зловеще полыхало зарево пожарищ, рокотал гром артиллерии: это горели русские села, это солдаты Рокоссовского из последних сил пытались сдержать врага.
Можно было бы попытаться вздремнуть, но сон не шел к Рокоссовскому. Привалившись к борту ЗИС-101, он следил за тем, как быстро сгущаются сумерки, и напряженно думал. Командарму-16 было трудно. Тяжело, невыносимо тяжело было оставлять во власти врага города, деревни, поселки, расположенные на подступах к Москве, самые названия которых – Волоколамск, Клин, Истра – так много говорят всякому, кто знает русскую историю. Тяжело было смотреть на горящие дома русских сел и деревень, больно было видеть бредущих неизвестно куда по зимней дороге женщин и стариков, несущих испуганных детей. Не менее тяжко было видеть гибель солдат, составлявших надежду и цвет нашей страны. Тяжело...
И при всем том командующий 16-й армией в эти решающие недели сражения под Москвой испытывал непередаваемый душевный подъем, позволявший ему не спать по нескольку суток кряду, позволявший без устали носиться по всему участку обороны армии, позволявший показывать чудеса человеческой выносливости. Очевидно, в жизни каждого истинного патриота – а Константин Константинович Рокоссовский, без сомнения, был таковым – наступает момент, когда он должен совершить главное дело своей жизни, дело, ради которого он прожил всю остальную жизнь. Такой момент наступил для Рокоссовского, и он был к нему готов. Вся его предыдущая военная жизнь приуготовляла его к этим ноябрьским дням 1941 года. И когда он в августе 1917 года вместе с товарищами-драгунами прикрывал отступление пехотных частей 12-й армии, отходившей от Риги, и когда он зимой 1918/19 года во главе кавалерийского эскадрона отбивался от яростных атак колчаковских лыжников, и когда в июне 1941 года он с танкистами 9-го мехкорпуса пытался остановить броневой кулак Клейста – все это было прелюдией к подвигу генерала Рокоссовского, совершенному им в ноябрьские дни 1941 года во главе своих солдат.
В эту ночь в Солнечногорск попасть ему не удалось. Город был еще в руках советских войск, но дороги к нему немцы уже перерезали, и на окраинах города шли ожесточенные схватки с гитлеровскими частями. Приняв необходимые меры, чтобы замедлить продвижение врага к югу и востоку от Солнечногорска, Рокоссовский поспешил на северный фланг своей растянувшейся в нитку армии, к Клину.
Здесь положение было не менее опасным. Четыре танковые и две пехотные дивизии врага окружали город, оставался открытым путь только на восток. Изучив обстановку, Рокоссовский пришел к неутешительному выводу: оборонять Клин некому, следует думать лишь о том, чтобы задержать натиск противника на восток, к Яхроме и Дмитрову. Эта задача была возложена Рокоссовским на своего заместителя, генерал-майора Ф. Д.Захарова. Предоставив ему полную самостоятельность в руководстве войсками, имевшимися в Клину и восточное его, командарм подчеркнул, что основная задача группы Захарова будет заключаться в упорном сопротивлении продвижению противника на восток. После этого Рокоссовский вместе с Лобачевым попытался соединиться со штабом фронта, чтобы немедленно доложить о сложившейся обстановке. К этому времени немецкие танки уже ворвались в Клин с севера, и на улицах города шел бой.
С невероятным трудом испуганной и бледной женщине-телеграфистке удалось соединить командарма по Бодо с начальником штаба фронта Соколовским. Рокоссовский доложил, что части дерутся геройски, но несут большие потери, а потому нужны подкрепления. На это Соколовский ответил, что рассчитывать на помощь в настоящий момент не приходится. Командарм продиктовал: «Бои идут непосредственно в Клину, на его окраинах. Остался выход только на восток, к Рогачеву, а на юг, к Солнечногорску, дорога перерезана».
Разговор был прерван близким разрывом снаряда, здание телеграфа заходило ходуном, вылетели стекла, посыпалась штукатурка, а угол дома обвалился: снаряд срезал его. Но телеграф все еще работал, и женщина-бодистка, пытавшаяся скрыть свой испуг, протянула Рокоссовскому ленту с ответом: «Организуйте защиту города до конца, сосредоточьте все внимание на организации отпора врагу на флангах. И только в крайнем случае отойдите».
На это Рокоссовский продиктовал: «По зданию, откуда говорим, ударил снаряд, идем принимать меры. До свидания» – и направился к выходу. У дверей он приостановился, чуть заметно улыбнулся и сказал, обращаясь к телеграфистке:
– Спасибо!
Путь к вспомогательному пункту управления, разместившемуся в здании клинской хлебопекарни, пришлось делать перебежками. На улицах города рвались снаряды и мины, пулеметные очереди раздавались совсем рядом. Еще раз проинструктировав Захарова и велев ему оборонять город до последней возможности, а затем отступать на Дмитров, Рокоссовский с Лобачевым около 12 часов дня выехали из горящего города.
Свободным оставался только путь на восток. Но и здесь машины командарма и сопровождавших несколько раз были обстреляны немецкими танками. Реку Сестру переехали по слабому еще льду и на противоположном берегу подверглись обстрелу одиночного немецкого танка. Прямым попаданием снаряда штабная машина со счетверенной пулеметной установкой была разбита, остальных выручила только скорость.
Сразу же за Сестрой натолкнулись на батальон танков 25-й танковой бригады, следовавшей к Клину.
– Приказываю уничтожить фашистский танк, который нас только что обстрелял, – велел командиру батальона Рокоссовский.
После этого поездка прошла без происшествий. Поскольку в Солнечногорске были уже немцы, пришлось совершать объезд через Рогачев. В городе никаких воинских частей не имелось, и оборонять его было явно некому. Дальнейший путь к югу, к Москве, командарм и сопровождавшие его лица проделали поздним вечером » двух легковых автомашинах. На случай встречи с врагом все вооружились. Рокоссовский, кроме пистолета, имел две гранаты и автомат, подаренный ему тульскими рабочими. К счастью, применять оружие командарму не пришлось.
Глубокой ночью с 23 на 24 ноября Рокоссовский наконец добрался до штаба армии. Малинин, Казаков и другие работники штаба бросились с расспросами к командарму, от которого так долго не было вестей и судьба которого их волновала. Рокоссовский сразу же перешел к делу:
– Товарищи, сейчас не до сантиментов. Михаил Сергеевич, доложите обстановку на фронте.
Командарм по-прежнему был полон энергии и решительности, как будто и не было двух бессонных суток, проведенных в непрерывном, нечеловеческом напряжении.
Ситуация оставалась тяжелой и осложнялась с каждым часом. На крайнем, северном, фланге армии противник, захватив Клин, стремился к Рогачеву и Дмитрову. Однако группа войск Захарова сопротивлялась натиску врага упорно. Располагая крайне малочисленными силами, генерал Захаров вынудил гитлеровцев вести тяжелые бои на промежуточных рубежах.
Солнечногорск также был занят противником. Обойдя Истринское водохранилище, гитлеровцы стали продвигаться на юг, в сторону Москвы, по Ленинградскому шоссе. Для того чтобы прикрыть Солнечногорское направление, командарму пришлось направить туда с другого участка кавалеристов Доватора, усилив их двумя танковыми батальонами и двумя батальонами пехоты из дивизии Панфилова. Других резервов в его распоряжении не было.
Так как Солнечногорское направление было кратчайшим на пути к Москве, Рокоссовский решил перенести временный КП армии поближе к этому городу, в деревню Пешки, а основной КП расположить в Льялове.
Ехать пришлось кружными путями, чтобы не напороться на немецкие танки. В Пешки добрались лишь к вечеру 24 ноября. В каменном доме, около которого стоял танк Т-34, Рокоссовский нашел группу командиров во главе с генералами А. В. Куркиным и И. П. Камерой, посланными сюда командованием фронта для выяснения обстановки. Некоторое время Рокоссовский прислушивался к спорам, бушевавшим в комнате, а затем обратился к генералу Куркину:
– Товарищ генерал, я направлен сюда по распоряжению командующего фронтом. Генерал Жуков поручил мне организовать взаимодействие армейских и фронтовых частей. В такой обстановке это сделать невозможно. Прошу вас оставить нас, предварительно сообщив, что происходит на фронте и какими силами мы располагаем.
Предложение Рокоссовского возражений не вызвало. Генералы вскоре уехали, а И. П. Камера на прощание сказал:.
– Довольно рассуждений! Здесь тот, кто отвечает за оборону на этом участке, не будем ему мешать.
После отъезда представителей штаба фронта выяснилось, что севернее деревни Пешки имеются лишь незначительные группы красноармейцев да танки, прибывшие по распоряжению командования фронта для прикрытия дороги на Москву. Командир-танкист находился здесь же, в штабе. Соединения и части 16-й армии еще не успели выйти в назначенные им районы.
Внезапно Пешки подверглись артиллерийскому обстрелу. Снаряды рвались поблизости.
– Вы знаете, где ваши танки и что они делают? – обратился Рокоссовский к командиру танкистов.
– Я оставил на позициях севернее деревни два танка, товарищ генерал. Остальные отправил заправляться в Дурыкино.– Ответ удивил и рассердил командарма.
– Есть у вас уверенность, что и эти два танка не отправились туда же на заправку? – Танкист молчал. – Вы должны знать, что на войне, да еще в такое время, горючее подвозят к танкам из тыла, а не наоборот. Приказываю немедленно возвратить все танки в Пешки!
Танкист откозырял и вышел исполнять приказание. В дверях он столкнулся с командиром-связистом.
– Товарищ генерал, немецкие танки в сопровождении автоматчиков в деревне!
– Час от часу не легче! – вырвалось у Лобачева.
В довершение командарма потребовали к телефону. Говорил командующий Западным фронтом. Выслушав сообщение Рокоссовского, Жуков потребовал от командарма немедленного перехода в наступление на Солнечногорск. В ответ на возражения Рокоссовского, считавшего, что в сложившейся обстановке и с теми ограниченными силами, которые находились в его распоряжении, наступление обречено на неудачу, а потому лучше бы придерживаться обороны, командующий фронтом повысил тон, и на Рокоссовского посыпались упреки. Присутствовавшие при разговоре видели, как побледнел Рокоссовский.
Подобные инциденты не были редкостью в те дни. Впоследствии Рокоссовский напишет по этому поводу: «Все мы, от солдата до командарма, чувствовали, что наступили те решающие дни, когда во что бы то ни стало нужно устоять. Все горели этим единственным желанием, и каждый старался сделать все от него зависящее и как можно лучше. Этих людей не нужно было понукать. Армия, прошедшая горнило таких боев, сознавала всю меру своей ответственности.
Не только мы, но и весь Западный фронт переживал крайне трудные дни. И мне была понятна некоторая нервозность и горячность наших непосредственных руководителей. Но необходимым достоинством всякого начальника является его выдержка, спокойствие и уважение к подчиненным. На войне же в особенности. Поверьте старому солдату: человеку в бою нет ничего дороже сознания, что ему доверяют, в его силы верят, на него надеются...
Высокая требовательность – необходимая и важнейшая черта военачальника. Но железная воля у него всегда должна сочетаться с чуткостью к подчиненным, умением опираться на их ум и инициативу».
Под впечатлением разговора с командующим фронтом Рокоссовский с командирами штаба вышел из дому. Наступила темнота. Бой с северной окраины села переместился к центру, автоматные пули уже цокали по кирпичам здания, за стеной которого укрылись Рокоссовский и группа командиров. Внезапно танковая болванка (бронебойный снаряд) с грохотом вырвала кусок каменной стены дома. Мимо командного пункта отходили группы бойцов, отстреливавшихся от наседавшего противника. Увидев их, Рокоссовский быстро вышел на середину улицы и стал останавливать отступающих. Нити трассирующих пуль потянулись немедленно справа и слева над его головой.
– Что вы делаете, товарищ генерал! – бросился к Рокоссовскому кто-то из командиров. – Уходите немедленно, вас же убьют!
Уговорить Рокоссовского уйти в укрытие удалось с трудом. Т-34 все еще стоял у дома, и командир его предложил:
– Садитесь в танк, товарищ генерал!
Но командарм решил по-иному:
– Немедленно отправляйтесь и разыщите свою часть. Передайте ее командиру приказание прикрыть шоссе к югу от Пешек и не дать противнику продвинуться вдоль него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Удерживая рвущегося к Москве врага, истребляя его танки и солдат, 16-я армия и сама теряла очень много людей. К исходу 20 ноября по приказу командования фронта (подчеркиваем – по приказу командования фронта) она организованно и в полном порядке отошла на новый оборонительный рубеж: Павельцово, Морозово, Аксеново, Ново-Петровское, Румянцеве. Отход носил характер заранее подготовленного маневра, имевшего целью не допустить прорыва фронта противником и заставить его остановиться для подготовки наступления на новый рубеж обороны. Четкое осуществление такого маневра в невероятно сложной обстановке доказывало большое искусство как командарма и его штаба, так и войск 16-й армии.
Убедившись, что на Волоколамском направлении прорвать оборону советских войск очень трудно, гитлеровское командование перенесло свои усилия на правый, северный фланг 16-й армии, намереваясь осуществить прорыв на Клинском направлении, в стыке 16-й и 30-й армий. Благодаря превосходству в силах фашистским танковым дивизиям удалось продвинуться к Клину.
Тяжело было и на юго-западных подступах к столице: гитлеровцы рвались здесь уже к Туле. Поэтому обстановка на подступах к Москве стала чрезвычайно грозной. В своих воспоминаниях бывший командующий Западным фронтом Жуков пишет, что в это время ему позвонил Сталин и спросил:
«– Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.
– Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.
– Это неплохо, что у вас такая уверенность, – сказал И. В. Сталин. – Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября, но танков пока мы дать не сможем».
Две резервные армии! В умелых руках – огромная сила! Только их пока еще нет в распоряжении командующего Западным фронтом, и он приказывает своим командармам стоять насмерть на тех рубежах, до которых натиск гитлеровцев заставил отступить войска. Поэтому, когда Рокоссовский, обеспокоенный положением на своем северном фланге, потерями и усталостью войск, попросил разрешения отвести войска 16-й армии на рубеж реки Истры и Истринского водохранилища, не ожидая покуда противник отбросит туда его дивизии, комфронта выслушал его и ответил:
– Приказываю стоять насмерть, не отходя ни на шаг.
Убежденный в своей правоте и чрезвычайной важности своевременного отхода на рубеж Истры, Рокоссовский обратился к начальнику Генерального штаба маршалу Б. М. Шапошникову. Через несколько часов пришел ответ, санкционировавший отход на Истринский рубеж. Предполагая, что это решение, безусловно, согласовано с Верховным Главнокомандующим, командарм-16 дал распоряжение начать ночью отвод основных сил. Но распоряжение это не успело дойти до частей, как в штаб 16-й армии поступила грозная телеграмма Жукова:
«Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков».
Приказ вышестоящего начальника есть приказ, и командарм Рокоссовский выполнил его. Между тем немецко-фашистские войска продолжали наступление. 21 ноября Рокоссовского вызвали на узел связи. «У аппарата Жуков, – отстукивал телеграфный аппарат. – Коротко доложите обстановку».
Рокоссовский стал отвечать: «Противник пытается прорваться от Теряевой слободы к Клину и от Ново-Петровского к Истре». Мгновение аппарат молчал, затем из него вновь потекла белая лента: «Это понятно. Противник подходит к Клину и с севера. Как обеспечена оборона?» Командарм перечислил все немногие части, которые он мог привлечь для защиты этих городов. В ответ на ленте: «Клин и Солнечногорск – главное. Рокоссовскому лично выехать в Солнечногорск, Лобачеву – в Клин. Обеспечьте оборону этих городов».
Спустя час машина командующего 16-й армией с охраной в сумерках медленно ползла по дороге в Солнечногорск. После морозов пришла оттепель. Дорога вновь раскисла. В небе по направлению к Москве летели фашистские самолеты, чтобы сбросить там смертельный груз. На горизонте – и на севере, и на юге – зловеще полыхало зарево пожарищ, рокотал гром артиллерии: это горели русские села, это солдаты Рокоссовского из последних сил пытались сдержать врага.
Можно было бы попытаться вздремнуть, но сон не шел к Рокоссовскому. Привалившись к борту ЗИС-101, он следил за тем, как быстро сгущаются сумерки, и напряженно думал. Командарму-16 было трудно. Тяжело, невыносимо тяжело было оставлять во власти врага города, деревни, поселки, расположенные на подступах к Москве, самые названия которых – Волоколамск, Клин, Истра – так много говорят всякому, кто знает русскую историю. Тяжело было смотреть на горящие дома русских сел и деревень, больно было видеть бредущих неизвестно куда по зимней дороге женщин и стариков, несущих испуганных детей. Не менее тяжко было видеть гибель солдат, составлявших надежду и цвет нашей страны. Тяжело...
И при всем том командующий 16-й армией в эти решающие недели сражения под Москвой испытывал непередаваемый душевный подъем, позволявший ему не спать по нескольку суток кряду, позволявший без устали носиться по всему участку обороны армии, позволявший показывать чудеса человеческой выносливости. Очевидно, в жизни каждого истинного патриота – а Константин Константинович Рокоссовский, без сомнения, был таковым – наступает момент, когда он должен совершить главное дело своей жизни, дело, ради которого он прожил всю остальную жизнь. Такой момент наступил для Рокоссовского, и он был к нему готов. Вся его предыдущая военная жизнь приуготовляла его к этим ноябрьским дням 1941 года. И когда он в августе 1917 года вместе с товарищами-драгунами прикрывал отступление пехотных частей 12-й армии, отходившей от Риги, и когда он зимой 1918/19 года во главе кавалерийского эскадрона отбивался от яростных атак колчаковских лыжников, и когда в июне 1941 года он с танкистами 9-го мехкорпуса пытался остановить броневой кулак Клейста – все это было прелюдией к подвигу генерала Рокоссовского, совершенному им в ноябрьские дни 1941 года во главе своих солдат.
В эту ночь в Солнечногорск попасть ему не удалось. Город был еще в руках советских войск, но дороги к нему немцы уже перерезали, и на окраинах города шли ожесточенные схватки с гитлеровскими частями. Приняв необходимые меры, чтобы замедлить продвижение врага к югу и востоку от Солнечногорска, Рокоссовский поспешил на северный фланг своей растянувшейся в нитку армии, к Клину.
Здесь положение было не менее опасным. Четыре танковые и две пехотные дивизии врага окружали город, оставался открытым путь только на восток. Изучив обстановку, Рокоссовский пришел к неутешительному выводу: оборонять Клин некому, следует думать лишь о том, чтобы задержать натиск противника на восток, к Яхроме и Дмитрову. Эта задача была возложена Рокоссовским на своего заместителя, генерал-майора Ф. Д.Захарова. Предоставив ему полную самостоятельность в руководстве войсками, имевшимися в Клину и восточное его, командарм подчеркнул, что основная задача группы Захарова будет заключаться в упорном сопротивлении продвижению противника на восток. После этого Рокоссовский вместе с Лобачевым попытался соединиться со штабом фронта, чтобы немедленно доложить о сложившейся обстановке. К этому времени немецкие танки уже ворвались в Клин с севера, и на улицах города шел бой.
С невероятным трудом испуганной и бледной женщине-телеграфистке удалось соединить командарма по Бодо с начальником штаба фронта Соколовским. Рокоссовский доложил, что части дерутся геройски, но несут большие потери, а потому нужны подкрепления. На это Соколовский ответил, что рассчитывать на помощь в настоящий момент не приходится. Командарм продиктовал: «Бои идут непосредственно в Клину, на его окраинах. Остался выход только на восток, к Рогачеву, а на юг, к Солнечногорску, дорога перерезана».
Разговор был прерван близким разрывом снаряда, здание телеграфа заходило ходуном, вылетели стекла, посыпалась штукатурка, а угол дома обвалился: снаряд срезал его. Но телеграф все еще работал, и женщина-бодистка, пытавшаяся скрыть свой испуг, протянула Рокоссовскому ленту с ответом: «Организуйте защиту города до конца, сосредоточьте все внимание на организации отпора врагу на флангах. И только в крайнем случае отойдите».
На это Рокоссовский продиктовал: «По зданию, откуда говорим, ударил снаряд, идем принимать меры. До свидания» – и направился к выходу. У дверей он приостановился, чуть заметно улыбнулся и сказал, обращаясь к телеграфистке:
– Спасибо!
Путь к вспомогательному пункту управления, разместившемуся в здании клинской хлебопекарни, пришлось делать перебежками. На улицах города рвались снаряды и мины, пулеметные очереди раздавались совсем рядом. Еще раз проинструктировав Захарова и велев ему оборонять город до последней возможности, а затем отступать на Дмитров, Рокоссовский с Лобачевым около 12 часов дня выехали из горящего города.
Свободным оставался только путь на восток. Но и здесь машины командарма и сопровождавших несколько раз были обстреляны немецкими танками. Реку Сестру переехали по слабому еще льду и на противоположном берегу подверглись обстрелу одиночного немецкого танка. Прямым попаданием снаряда штабная машина со счетверенной пулеметной установкой была разбита, остальных выручила только скорость.
Сразу же за Сестрой натолкнулись на батальон танков 25-й танковой бригады, следовавшей к Клину.
– Приказываю уничтожить фашистский танк, который нас только что обстрелял, – велел командиру батальона Рокоссовский.
После этого поездка прошла без происшествий. Поскольку в Солнечногорске были уже немцы, пришлось совершать объезд через Рогачев. В городе никаких воинских частей не имелось, и оборонять его было явно некому. Дальнейший путь к югу, к Москве, командарм и сопровождавшие его лица проделали поздним вечером » двух легковых автомашинах. На случай встречи с врагом все вооружились. Рокоссовский, кроме пистолета, имел две гранаты и автомат, подаренный ему тульскими рабочими. К счастью, применять оружие командарму не пришлось.
Глубокой ночью с 23 на 24 ноября Рокоссовский наконец добрался до штаба армии. Малинин, Казаков и другие работники штаба бросились с расспросами к командарму, от которого так долго не было вестей и судьба которого их волновала. Рокоссовский сразу же перешел к делу:
– Товарищи, сейчас не до сантиментов. Михаил Сергеевич, доложите обстановку на фронте.
Командарм по-прежнему был полон энергии и решительности, как будто и не было двух бессонных суток, проведенных в непрерывном, нечеловеческом напряжении.
Ситуация оставалась тяжелой и осложнялась с каждым часом. На крайнем, северном, фланге армии противник, захватив Клин, стремился к Рогачеву и Дмитрову. Однако группа войск Захарова сопротивлялась натиску врага упорно. Располагая крайне малочисленными силами, генерал Захаров вынудил гитлеровцев вести тяжелые бои на промежуточных рубежах.
Солнечногорск также был занят противником. Обойдя Истринское водохранилище, гитлеровцы стали продвигаться на юг, в сторону Москвы, по Ленинградскому шоссе. Для того чтобы прикрыть Солнечногорское направление, командарму пришлось направить туда с другого участка кавалеристов Доватора, усилив их двумя танковыми батальонами и двумя батальонами пехоты из дивизии Панфилова. Других резервов в его распоряжении не было.
Так как Солнечногорское направление было кратчайшим на пути к Москве, Рокоссовский решил перенести временный КП армии поближе к этому городу, в деревню Пешки, а основной КП расположить в Льялове.
Ехать пришлось кружными путями, чтобы не напороться на немецкие танки. В Пешки добрались лишь к вечеру 24 ноября. В каменном доме, около которого стоял танк Т-34, Рокоссовский нашел группу командиров во главе с генералами А. В. Куркиным и И. П. Камерой, посланными сюда командованием фронта для выяснения обстановки. Некоторое время Рокоссовский прислушивался к спорам, бушевавшим в комнате, а затем обратился к генералу Куркину:
– Товарищ генерал, я направлен сюда по распоряжению командующего фронтом. Генерал Жуков поручил мне организовать взаимодействие армейских и фронтовых частей. В такой обстановке это сделать невозможно. Прошу вас оставить нас, предварительно сообщив, что происходит на фронте и какими силами мы располагаем.
Предложение Рокоссовского возражений не вызвало. Генералы вскоре уехали, а И. П. Камера на прощание сказал:.
– Довольно рассуждений! Здесь тот, кто отвечает за оборону на этом участке, не будем ему мешать.
После отъезда представителей штаба фронта выяснилось, что севернее деревни Пешки имеются лишь незначительные группы красноармейцев да танки, прибывшие по распоряжению командования фронта для прикрытия дороги на Москву. Командир-танкист находился здесь же, в штабе. Соединения и части 16-й армии еще не успели выйти в назначенные им районы.
Внезапно Пешки подверглись артиллерийскому обстрелу. Снаряды рвались поблизости.
– Вы знаете, где ваши танки и что они делают? – обратился Рокоссовский к командиру танкистов.
– Я оставил на позициях севернее деревни два танка, товарищ генерал. Остальные отправил заправляться в Дурыкино.– Ответ удивил и рассердил командарма.
– Есть у вас уверенность, что и эти два танка не отправились туда же на заправку? – Танкист молчал. – Вы должны знать, что на войне, да еще в такое время, горючее подвозят к танкам из тыла, а не наоборот. Приказываю немедленно возвратить все танки в Пешки!
Танкист откозырял и вышел исполнять приказание. В дверях он столкнулся с командиром-связистом.
– Товарищ генерал, немецкие танки в сопровождении автоматчиков в деревне!
– Час от часу не легче! – вырвалось у Лобачева.
В довершение командарма потребовали к телефону. Говорил командующий Западным фронтом. Выслушав сообщение Рокоссовского, Жуков потребовал от командарма немедленного перехода в наступление на Солнечногорск. В ответ на возражения Рокоссовского, считавшего, что в сложившейся обстановке и с теми ограниченными силами, которые находились в его распоряжении, наступление обречено на неудачу, а потому лучше бы придерживаться обороны, командующий фронтом повысил тон, и на Рокоссовского посыпались упреки. Присутствовавшие при разговоре видели, как побледнел Рокоссовский.
Подобные инциденты не были редкостью в те дни. Впоследствии Рокоссовский напишет по этому поводу: «Все мы, от солдата до командарма, чувствовали, что наступили те решающие дни, когда во что бы то ни стало нужно устоять. Все горели этим единственным желанием, и каждый старался сделать все от него зависящее и как можно лучше. Этих людей не нужно было понукать. Армия, прошедшая горнило таких боев, сознавала всю меру своей ответственности.
Не только мы, но и весь Западный фронт переживал крайне трудные дни. И мне была понятна некоторая нервозность и горячность наших непосредственных руководителей. Но необходимым достоинством всякого начальника является его выдержка, спокойствие и уважение к подчиненным. На войне же в особенности. Поверьте старому солдату: человеку в бою нет ничего дороже сознания, что ему доверяют, в его силы верят, на него надеются...
Высокая требовательность – необходимая и важнейшая черта военачальника. Но железная воля у него всегда должна сочетаться с чуткостью к подчиненным, умением опираться на их ум и инициативу».
Под впечатлением разговора с командующим фронтом Рокоссовский с командирами штаба вышел из дому. Наступила темнота. Бой с северной окраины села переместился к центру, автоматные пули уже цокали по кирпичам здания, за стеной которого укрылись Рокоссовский и группа командиров. Внезапно танковая болванка (бронебойный снаряд) с грохотом вырвала кусок каменной стены дома. Мимо командного пункта отходили группы бойцов, отстреливавшихся от наседавшего противника. Увидев их, Рокоссовский быстро вышел на середину улицы и стал останавливать отступающих. Нити трассирующих пуль потянулись немедленно справа и слева над его головой.
– Что вы делаете, товарищ генерал! – бросился к Рокоссовскому кто-то из командиров. – Уходите немедленно, вас же убьют!
Уговорить Рокоссовского уйти в укрытие удалось с трудом. Т-34 все еще стоял у дома, и командир его предложил:
– Садитесь в танк, товарищ генерал!
Но командарм решил по-иному:
– Немедленно отправляйтесь и разыщите свою часть. Передайте ее командиру приказание прикрыть шоссе к югу от Пешек и не дать противнику продвинуться вдоль него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55