– Блез рассказал мне, что Александр был готов вырвать ему сердце, пока он не дошел до рассказа о моем пленении.
– Но твои бароны согласились уйти без битвы?
– Я сказал им, что пока длилась эта кошмарная ночь, выследил Айвора Лукаша и победил его в поединке. Ночь действительно была кошмарной, и никто не стал сомневаться в моих словах. Я сказал им, что сам маг предстанет предо мной коленопреклоненным, он положит к моим ногам свой меч и поклянется в верности моему отцу, чему все они станут свидетелями, а потом мы забудем об этом деле. Они продолжали хныкать, но в то же время были довольны таким решением. – Александр вздохнул и рассеянно дернул себя за косу. – Разумеется, они не поверили мне до конца, как и я им. Мне придется по-прежнему устраивать несчастливые браки между их детьми и выполнять прочие обязанности будущего императора. Они знают об этом, поэтому мир не продлится вечно. Но сейчас и этого достаточно. Пока Блез держит слово.
– Он мог бы не приходить к тебе. И дерзийцы, и эззарийцы немало сделали, чтобы уничтожить его и его семью. Но он готов был умереть за нас, только-только обретя настоящую жизнь. Он спас наши народы.
Александр привалился к каменной стене, улыбка осветила его лицо.
– Нет, мой хранитель. Мы трое знаем, кто спас всех. Ты, в тебе есть частица дерзийцев, эззарийцев, а теперь, – он снова погрустнел, – и рей-киррахов. – Принц глубоко вздохнул и помотал головой, как он обычно делал, когда предмет разговора беспокоил его. – Я хочу, чтобы ты как-нибудь рассказал мне все. – Он поднял на меня свои янтарные глаза, потом быстро отвел их в сторону. – Фиона рассказала мне о твоих теориях, касающихся демонов и эззарийцев, но я не совсем понял. Не могу поверить, что тот демон, который жил во мне два года назад, может быть частью чего-то хорошего. Я должен знать, как ты чувствуешь себя теперь, потому что мне невыносима мысль, что так же ужасно, как тогда я…
– Посмотри на меня.
– Я смотрел. – Он поерзал на месте, не решаясь выполнить мою просьбу.
– Пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты посмотрел. Мне больше некого просить, потому что эти двое не знают меня так, как знаешь ты.
– Чего ты хочешь?
– Посмотри на меня и скажи, что ты видишь. – Я и сам боялся, но не знал, когда еще мне представится такая возможность. Годы поиска своей судьбы, начертанной светом в его душе, будут трудны и полны забот.
Александр кивнул и внимательно посмотрел на меня тем взглядом, каким он оценивал будущих союзников и лошадей. В его взгляде не было магии, просто внимание, ум, природная мудрость, жившие за его юношеской беззаботностью и гордостью. Он заморгал, глядя в мои глаза, но не отвернулся. Прошло много времени, прежде чем он заговорил:
– Ты тот человек, которого я знал.
Я прерывисто выдохнул.
– Спасибо. – Я не совсем поверил ему, но все же он снял камень с моей души.
Потом принц вскочил на ноги и натянул кожаные перчатки.
– Я мог бы отомстить этим эззарийцам за то, что они сделали с тобой, Сейонн. Перерезать им глотки. Ты знаешь.
– Они уже и так наказаны, мой господин. Правда иногда страшнее казней. Оставь их.
– Выздоравливай, мой хранитель.
– Ступай с миром, мой принц.
Блеза я почти не видел. У него тоже были обязанности. Как только лекарь Александра заявил, что я передумал умирать, Блез поспешил к Фарролу с приказом прекратить набеги. Он вернулся через два дня, сразу после отъезда Александра, и пробыл всего несколько часов.
– Они удивились, увидев меня, – со смехом рассказывал он. – Сэта все время гладила меня по щекам и приговаривала: «Не безумный, не безумный, не безумный».
Теперь у меня была память Денаса о том, что нужно Блезу и таким как он, и о неминуемых последствиях подобного вмешательства.
– Мы не можем изменить то, что уже сделано, даже в Кир-Наваррине, – сказал я. – Наверное, ты знаешь это лучше меня.
Как всегда, радость и печаль разом отразились на лице Блеза.
– Я знаю. Но я рассказал Сэте и всем остальным о Кир-Наваррине и Источнике и о том, что то ужасное, что случилось с ними, никогда больше ни с кем не произойдет. Я думал, они никогда не прекратят смеяться. – Он улыбнулся. – Я послал весточку всем, кому тоже надо попасть в Кир-Наваррин.
– Надо научить тебя открывать Ворота. – Со временем Блез научится и сможет убирать запирающие вход заклятия. Эти Ворота были частью его наследства, такой же как способность превращаться или двигаться особым образом. Он еще ни разу не использовал своей настоящей силы.
– Я сказал Фарролу, что он может и дальше командовать, но он тут же захотел сложить с себя все полномочия. Приближается зима, люди вернутся по домам. Это не так-то просто для них, всем придется многое переосмыслить. Но я рассказал им о чудесах, которые видел. Знаешь, какая часть моего рассказа поразила их больше всего? – Он улыбнулся.
– Понятия не имею.
– Как принц Дерзи сам ухаживает за раненым эззарийцем. Как он помчался выручать тебя!.. Это больше всего меня подкупило.
– Ты не пожалеешь. – Наверное, будут моменты, когда Блез станет сомневаться, но потом он лучше узнает Александра.
– Надеюсь. Сейчас я не могу больше оставаться, хотя мы должны так много сказать друг другу. Мне надо рассказать тебе о Кир-Наваррине, а ты должен многому меня научить.
– Когда эта юная особа позволит мне наконец вставать на ноги, я разыщу тебя, – ответил я. – Я должен… – Я не сумел сказать ему, что я должен, чувствуя себя виноватым перед ними из-за своей затянувшейся болезни. Но я не мог придумать для себя места лучше, чем рядом с Блезом.
– Я вернусь за тобой через неделю, – сказал он, хлопая меня по плечу. – К тому времени ты уже сможешь путешествовать. – Последовала радостная вспышка заклятия, он изменил форму, я смотрел, как он вылетает из домика и исчезает в утреннем небе.
После ухода Александра и Блеза мы с Фионой проводили спокойные дни, наслаждаясь последним осенним теплом. Потом стали выходить на прогулки, я опирался на ее плечо, поскольку ноги плохо меня слушались. Фиона была необычайно тихой с тех пор, как они привезли меня сюда, и не позволяла мне упоминать о ее роли в моем спасении. Я не настаивал, понимая, что чувствует человек, недавно совершивший шаг, после которого нет пути назад. Но дни шли, а она все еще оставалась погруженной в себя, и я начал опасаться, что ее исцеление слишком затягивается.
– Что ты собираешься делать дальше? – спросил я Фиону как-то вечером, когда она принесла мне миску жидкой овсянки, единственной пищи, которую не отказывался принимать мой измученный желудок. – Я уверен, Блез был бы рад…
– Я ни о чем не жалею, если ты об этом, – ответила она, подбрасывая дров в огонь. На западе угасал неяркий день, запах в воздухе ясно говорил о близкой смене времени года. – Не беспокойся обо мне.
– Как я могу не беспокоиться о тебе, Фиона? Ты столько раз спасала мне жизнь. И сделала гораздо больше того… больше, чем сама можешь представить. Я действительно хочу знать, что ты собираешься делать. Мне и самому нужно понять, что мне теперь делать.
– Я думала, ты останешься с Блезом. – Она явно удивилась.
– Пока что да. Я надеюсь научиться у него, как не испытывать отвращения к самому себе. – Я не хотел говорить так. Даже в своих размышлениях я не осмеливался так прямо заявлять об этом. Я выдержал худшую битву в своей жизни, и мне нужна была крошечная надежда, что борьба того стоила. – Больше я ничего пока не знаю. Тот, кто живет во мне, перестал подавать голос, когда я умирал. Не знаю, что это означает. Викс говорил, что, когда я окажусь в Кир-Наваррине, Денас умолкнет навсегда и мы станем одним целым. Все мое существо стремится в Кир-Наваррин, но сначала мне надо решить, смогу ли я жить с последствиями этого поступка, какими бы они ни были, или мне лучше остаться как есть.
– А твой сын?
– Надеюсь увидеть его. Блез опекает его, мы вместе решим, что будет лучше. Я не хочу стать причиной гибели собственного ребенка.
– Гибели? – Она с такой силой швырнула в очаг полено, что искры запрыгали по всей комнате. – Боги, есть ли на свете другой такой слепец, как ты?
– Я прожил страшную жизнь, Фиона. Куда бы я ни шел, я нес с собой смерть. Какой из меня отец?
– Я никогда не рассказывала тебе, кого я убила у фонтана Гассервы, – сказала она вдруг, встала и подошла к двери. Вся ее поза выдавала волнение, которого не было в ровных спокойных словах.
– Ты и не обязана…
Но Фиона не слушала меня.
– Мне было шесть, когда пришли дерзийцы. Моя история мало отличается от историй других эззарианских детей. Я видела, как моего отца подвесили за ноги и распороли ему живот. Он кричал и извивался, как обезумевшее животное. И я видела, как мою мать изнасиловал дерзийский воин. На его доспехах был петушиный гребень. Он изнасиловал ее прямо на глазах моего отца, а потом велел заковать ее в кандалы и бросить в повозку. «Изгнать из нее всю эту магическую чепуху, – сказал он, – и из нее выйдет сносная шлюха».
Фиона обернулась ко мне, я видел перед собой только темные колодцы ее глаз. Угасающее солнце залило их оранжевым сиянием, словно в ней тоже жил демон.
– В тот день я пряталась на дереве, на том дереве, на котором они повесили моего отца. Я оставалась там два дня, боялась слезть, потому что мне пришлось бы коснуться его и потому, что я думала, что дерзийцы все еще ищут нас. Но я поклялась духу моего отца, что найду мать и спасу ее, дети ничего не знают об испорченности. Потом… ты знаешь, как мы жили потом. Хотя нам приходилось тяжело, Талар научила меня всему: дисциплине, законам, истории, она выяснила, что у меня есть способности, и меня начали готовить к жизни Айфа…
– Но ты же была и сборщиком, ты бродила по городам и могла найти свою мать. Вот почему ты пошла в Загад. Ты шла по следу петушиного гребня, символа Дома Фонтези.
– Мне понадобилось на это девять лет, но я нашла ее. Я говорила себе, что дух моего отца простит ей ее испорченность. Рабыня на кухне узнала во мне эззарийку и сказала мне, что женщина по имени Катрин все еще живет в доме. Я упросила ее передать записку, и она согласилась. Она вернулась, сказав мне, что Катрин весь вечер будет занята, но в полночь придет к фонтану Гассервы. Я не могла ждать. Я забралась на стену над двором и внимательно разглядывала всех, кто входил и выходил, надеясь заметить ее. В тот вечер у Фонтези был праздник. Сотни гостей, сотни рабов. Я не могла найти свою мать. Но вот я увидела семью хозяина: его первую жену, дерзийку, на которую никто не обращал внимания, и его вторую жену, не дерзийку, но одетую так же, как они, в шелка, украшенные камнями. Она улыбаясь села рядом с хозяином, прибежали их дети… трое, чистенькие и ухоженные, нарядно одетые… Было несложно понять то, что Фиона не сказала.
– Он женился на твоей матери, она родила ему детей. Она казалась тебе счастливой. Ты решила, что видишь настоящую испорченность.
Слова хлынули из нее водопадом:
– Когда ночью мать пришла к фонтану, я сидела там на одной из каменных скамеек. Мое лицо закрывала вуаль, но я откинула ее, чтобы она смогла меня узнать.
– Она узнала?
– Да. Она замерла, потом упала на колени, зажимая руками рот, плакала и смеялась одновременно. «Тьенох хавед, даллия, – сказала она мне. – Приветствую тебя от всего сердца, мое дорогое дитя».
– И ты… – Мне не хотелось слушать дальше, невозможно было облегчить ее боль.
– Я встала и прошла мимо, словно ее не было вовсе. Я прошла совсем рядом, чтобы она поняла, что это не ошибка.
– Фиона… Это, конечно, очень тяжело, но это не убийство. Ты смогла выжить и должна жить дальше.
Но Фиона еще не завершила свой рассказ:
– На следующий день я решила еще раз посмотреть на нее, чтобы навсегда запомнить, что такое испорченность. На доме висели траурные знамена. Она умерла.
– Ты не можешь знать…
Фиона подошла к моей постели и протянула мне чашку с водой.
– Я знаю, Сейонн. Я видела ее лицо.
– Неудивительно, что ты ненавидела меня.
Пятнадцатилетняя девочка убедила себя, что ее мать убила испорченность, возникшая из-за рабства, а вовсе не ее собственная жестокость. А мужа королевы, проведшего в рабстве половину жизни, приняли обратно, радовались, говорили: «Он вернулся, чтобы исполнилось пророчество». И ей пришлось услышать от меня, что испорченность и рабство не одно и то же, что испорченность возникает в душе человека, потому что, несмотря на все происходящие в жизни события, человек выбирает сам.
– Я пыталась ненавидеть тебя и целый год упорно над этим работала. Ездила за тобой по Империи, чтобы найти доказательства, уверенная, что если я услышу и увижу как можно больше, то докопаюсь до глубин греха и испорченности, раскрою твой обман, и это оправдает мою жестокость. Но вместо этого ты научил меня состраданию, прощению и честности. Ты показал мне, насколько испорчена я сама, и в то же время снял с, меня этот грех. Такой человек, как ты, не может стать причиной чьей-либо гибели.
– Фиона…
– Чтобы ты ни сделал или сделаешь в будущем, мы трое, Блез, принц и я, – твои творения. Мы стали другими благодаря тебе.
У меня не было слов. Фиона поняла и кивнула.
– Хорошо. А теперь ложись и поспи.
Я лег. Ни на что другое я все равно был не способен. Но прежде чем погрузиться в теплые воды забвения, я все-таки сказал:
– Ты так и не ответила на мой вопрос, Фиона. Что ты собираешься делать дальше?
Она накрыла меня еще одним одеялом и создала заклинание для поддержания огня.
– Мой наставник превратил себя в демона, потому что считал, что это необходимо для спасения мира от гибели. Я пойду по свету, буду читать, спрашивать других, попробую узнать, был ли он прав. Этого достаточно, мастер Сейонн?
Я улыбнулся:
– Достаточно.
ГЛАВА 11
– Ты знаешь толк в земледелии, – произнесла женщина, стоявшая у меня за спиной. – И с растениями справляешься ловко.
Утирая со лба пот тыльной стороной грязной руки, я переставил корзину с рассадой ристы, двигаясь вдоль грядки. Весенний ветер был еще прохладен, но утреннее солнце жарило вовсю.
– Мой отец работал на полях Эззарии, – пояснил я. – Он каждый день брал меня с собой до того, как я начал учиться. Теперь оказалось, что я все помню.
Вынув из корзины нежный стебелек, я выкопал ямку, расправил корни и присыпал их землей, мысленно произнося простейшее заклинание для лучшего роста. Ростки были очень слабыми, но с помощью удобрения и элементарной магии риста даст более щедрый урожай, чем пшеница.
Я гостил в доме у этой женщины и ее мужа и помогал им с весенними посадками. Большую часть своей жизни я провел, участвуя в жестокой и яростной войне, которой, казалось, не будет конца. Затем я сделал все, что было в моих силах, чтобы прекратить ее. Тихое утро и земля под ногтями казались мне воплощением счастья.
Женщина обошла меня, подтащила свою корзину к началу грядки и принялась сажать второй ряд растений. Ее блестящая черная коса змеей вилась по спине, длинные пальцы проворно двигались. Элинор обладала живым умом и прекрасно знала мир, несмотря на уединенное существование в долине. Но об эззарийцах она не знала почти ничего.
– Значит, твой отец не был воином, как ты, этим… как вы их называете?
– Смотрителем? Нет. Он родился без мелидды, поэтому не мог сам выбирать себе занятие. Эззарийцы, лишенные настоящей силы, вынуждены делать то, что им велят. Чтобы кормить тех, в ком обнаруживали мелидду, позволяя им жить, учиться и находить свое место в войне с демонами. Так было, пока один из них не открыл новую истину и не нарушил все.
Она подняла на меня глаза, продолжая работать.
– Извини. Я не хотела опечалить тебя.
Я сел, чтобы успокоить боль от раны в правом боку: одна из великого множества, последняя, самая глубокая и плохо залеченная. Прошло уже восемь месяцев, боюсь, она никогда не заживет до конца. Приговор для воина, даже такого, который не собирается больше браться за меч.
– Я не испытываю боли, вспоминая отца, госпожа Элинор. Он был одним из самых лучших людей на свете. Имей возможность выбора, вряд ли отец стал бы земледельцем, но он никогда не сетовал на судьбу. Я узнал гораздо больше об истинных ценностях именно от него, а не от школьных учителей.
Высокая женщина распрямила плечи, села на пятки и окинула меня царственным взглядом. Покрасневшая кожа на руках и поношенное платье не могли скрыть ее исключительной красоты. Темные миндалевидные глаза и красновато-золотистая кожа были ее эззарианским наследием, хотя она никогда не видела зеленых холмов своей родины.
– Просто ты так редко говоришь об Эззарии, Сейонн, а я знаю, что эззарийцы необычайно привязаны к своей земле. Я подумала, что не стоит напоминать тебе о ней лишний раз теперь, когда ты здесь.
Элинор была чрезвычайно прямодушна. Вообще-то, я ценил это качество в своих друзьях. Хотя какой она мне друг. Мы проводили вместе долгие часы, разговаривая о погоде и воинах из отряда Блеза, ее брата, бывшего бунтаря, но на самом деле ничего не знали друг о друге, кроме обычных фактов биографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Но твои бароны согласились уйти без битвы?
– Я сказал им, что пока длилась эта кошмарная ночь, выследил Айвора Лукаша и победил его в поединке. Ночь действительно была кошмарной, и никто не стал сомневаться в моих словах. Я сказал им, что сам маг предстанет предо мной коленопреклоненным, он положит к моим ногам свой меч и поклянется в верности моему отцу, чему все они станут свидетелями, а потом мы забудем об этом деле. Они продолжали хныкать, но в то же время были довольны таким решением. – Александр вздохнул и рассеянно дернул себя за косу. – Разумеется, они не поверили мне до конца, как и я им. Мне придется по-прежнему устраивать несчастливые браки между их детьми и выполнять прочие обязанности будущего императора. Они знают об этом, поэтому мир не продлится вечно. Но сейчас и этого достаточно. Пока Блез держит слово.
– Он мог бы не приходить к тебе. И дерзийцы, и эззарийцы немало сделали, чтобы уничтожить его и его семью. Но он готов был умереть за нас, только-только обретя настоящую жизнь. Он спас наши народы.
Александр привалился к каменной стене, улыбка осветила его лицо.
– Нет, мой хранитель. Мы трое знаем, кто спас всех. Ты, в тебе есть частица дерзийцев, эззарийцев, а теперь, – он снова погрустнел, – и рей-киррахов. – Принц глубоко вздохнул и помотал головой, как он обычно делал, когда предмет разговора беспокоил его. – Я хочу, чтобы ты как-нибудь рассказал мне все. – Он поднял на меня свои янтарные глаза, потом быстро отвел их в сторону. – Фиона рассказала мне о твоих теориях, касающихся демонов и эззарийцев, но я не совсем понял. Не могу поверить, что тот демон, который жил во мне два года назад, может быть частью чего-то хорошего. Я должен знать, как ты чувствуешь себя теперь, потому что мне невыносима мысль, что так же ужасно, как тогда я…
– Посмотри на меня.
– Я смотрел. – Он поерзал на месте, не решаясь выполнить мою просьбу.
– Пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты посмотрел. Мне больше некого просить, потому что эти двое не знают меня так, как знаешь ты.
– Чего ты хочешь?
– Посмотри на меня и скажи, что ты видишь. – Я и сам боялся, но не знал, когда еще мне представится такая возможность. Годы поиска своей судьбы, начертанной светом в его душе, будут трудны и полны забот.
Александр кивнул и внимательно посмотрел на меня тем взглядом, каким он оценивал будущих союзников и лошадей. В его взгляде не было магии, просто внимание, ум, природная мудрость, жившие за его юношеской беззаботностью и гордостью. Он заморгал, глядя в мои глаза, но не отвернулся. Прошло много времени, прежде чем он заговорил:
– Ты тот человек, которого я знал.
Я прерывисто выдохнул.
– Спасибо. – Я не совсем поверил ему, но все же он снял камень с моей души.
Потом принц вскочил на ноги и натянул кожаные перчатки.
– Я мог бы отомстить этим эззарийцам за то, что они сделали с тобой, Сейонн. Перерезать им глотки. Ты знаешь.
– Они уже и так наказаны, мой господин. Правда иногда страшнее казней. Оставь их.
– Выздоравливай, мой хранитель.
– Ступай с миром, мой принц.
Блеза я почти не видел. У него тоже были обязанности. Как только лекарь Александра заявил, что я передумал умирать, Блез поспешил к Фарролу с приказом прекратить набеги. Он вернулся через два дня, сразу после отъезда Александра, и пробыл всего несколько часов.
– Они удивились, увидев меня, – со смехом рассказывал он. – Сэта все время гладила меня по щекам и приговаривала: «Не безумный, не безумный, не безумный».
Теперь у меня была память Денаса о том, что нужно Блезу и таким как он, и о неминуемых последствиях подобного вмешательства.
– Мы не можем изменить то, что уже сделано, даже в Кир-Наваррине, – сказал я. – Наверное, ты знаешь это лучше меня.
Как всегда, радость и печаль разом отразились на лице Блеза.
– Я знаю. Но я рассказал Сэте и всем остальным о Кир-Наваррине и Источнике и о том, что то ужасное, что случилось с ними, никогда больше ни с кем не произойдет. Я думал, они никогда не прекратят смеяться. – Он улыбнулся. – Я послал весточку всем, кому тоже надо попасть в Кир-Наваррин.
– Надо научить тебя открывать Ворота. – Со временем Блез научится и сможет убирать запирающие вход заклятия. Эти Ворота были частью его наследства, такой же как способность превращаться или двигаться особым образом. Он еще ни разу не использовал своей настоящей силы.
– Я сказал Фарролу, что он может и дальше командовать, но он тут же захотел сложить с себя все полномочия. Приближается зима, люди вернутся по домам. Это не так-то просто для них, всем придется многое переосмыслить. Но я рассказал им о чудесах, которые видел. Знаешь, какая часть моего рассказа поразила их больше всего? – Он улыбнулся.
– Понятия не имею.
– Как принц Дерзи сам ухаживает за раненым эззарийцем. Как он помчался выручать тебя!.. Это больше всего меня подкупило.
– Ты не пожалеешь. – Наверное, будут моменты, когда Блез станет сомневаться, но потом он лучше узнает Александра.
– Надеюсь. Сейчас я не могу больше оставаться, хотя мы должны так много сказать друг другу. Мне надо рассказать тебе о Кир-Наваррине, а ты должен многому меня научить.
– Когда эта юная особа позволит мне наконец вставать на ноги, я разыщу тебя, – ответил я. – Я должен… – Я не сумел сказать ему, что я должен, чувствуя себя виноватым перед ними из-за своей затянувшейся болезни. Но я не мог придумать для себя места лучше, чем рядом с Блезом.
– Я вернусь за тобой через неделю, – сказал он, хлопая меня по плечу. – К тому времени ты уже сможешь путешествовать. – Последовала радостная вспышка заклятия, он изменил форму, я смотрел, как он вылетает из домика и исчезает в утреннем небе.
После ухода Александра и Блеза мы с Фионой проводили спокойные дни, наслаждаясь последним осенним теплом. Потом стали выходить на прогулки, я опирался на ее плечо, поскольку ноги плохо меня слушались. Фиона была необычайно тихой с тех пор, как они привезли меня сюда, и не позволяла мне упоминать о ее роли в моем спасении. Я не настаивал, понимая, что чувствует человек, недавно совершивший шаг, после которого нет пути назад. Но дни шли, а она все еще оставалась погруженной в себя, и я начал опасаться, что ее исцеление слишком затягивается.
– Что ты собираешься делать дальше? – спросил я Фиону как-то вечером, когда она принесла мне миску жидкой овсянки, единственной пищи, которую не отказывался принимать мой измученный желудок. – Я уверен, Блез был бы рад…
– Я ни о чем не жалею, если ты об этом, – ответила она, подбрасывая дров в огонь. На западе угасал неяркий день, запах в воздухе ясно говорил о близкой смене времени года. – Не беспокойся обо мне.
– Как я могу не беспокоиться о тебе, Фиона? Ты столько раз спасала мне жизнь. И сделала гораздо больше того… больше, чем сама можешь представить. Я действительно хочу знать, что ты собираешься делать. Мне и самому нужно понять, что мне теперь делать.
– Я думала, ты останешься с Блезом. – Она явно удивилась.
– Пока что да. Я надеюсь научиться у него, как не испытывать отвращения к самому себе. – Я не хотел говорить так. Даже в своих размышлениях я не осмеливался так прямо заявлять об этом. Я выдержал худшую битву в своей жизни, и мне нужна была крошечная надежда, что борьба того стоила. – Больше я ничего пока не знаю. Тот, кто живет во мне, перестал подавать голос, когда я умирал. Не знаю, что это означает. Викс говорил, что, когда я окажусь в Кир-Наваррине, Денас умолкнет навсегда и мы станем одним целым. Все мое существо стремится в Кир-Наваррин, но сначала мне надо решить, смогу ли я жить с последствиями этого поступка, какими бы они ни были, или мне лучше остаться как есть.
– А твой сын?
– Надеюсь увидеть его. Блез опекает его, мы вместе решим, что будет лучше. Я не хочу стать причиной гибели собственного ребенка.
– Гибели? – Она с такой силой швырнула в очаг полено, что искры запрыгали по всей комнате. – Боги, есть ли на свете другой такой слепец, как ты?
– Я прожил страшную жизнь, Фиона. Куда бы я ни шел, я нес с собой смерть. Какой из меня отец?
– Я никогда не рассказывала тебе, кого я убила у фонтана Гассервы, – сказала она вдруг, встала и подошла к двери. Вся ее поза выдавала волнение, которого не было в ровных спокойных словах.
– Ты и не обязана…
Но Фиона не слушала меня.
– Мне было шесть, когда пришли дерзийцы. Моя история мало отличается от историй других эззарианских детей. Я видела, как моего отца подвесили за ноги и распороли ему живот. Он кричал и извивался, как обезумевшее животное. И я видела, как мою мать изнасиловал дерзийский воин. На его доспехах был петушиный гребень. Он изнасиловал ее прямо на глазах моего отца, а потом велел заковать ее в кандалы и бросить в повозку. «Изгнать из нее всю эту магическую чепуху, – сказал он, – и из нее выйдет сносная шлюха».
Фиона обернулась ко мне, я видел перед собой только темные колодцы ее глаз. Угасающее солнце залило их оранжевым сиянием, словно в ней тоже жил демон.
– В тот день я пряталась на дереве, на том дереве, на котором они повесили моего отца. Я оставалась там два дня, боялась слезть, потому что мне пришлось бы коснуться его и потому, что я думала, что дерзийцы все еще ищут нас. Но я поклялась духу моего отца, что найду мать и спасу ее, дети ничего не знают об испорченности. Потом… ты знаешь, как мы жили потом. Хотя нам приходилось тяжело, Талар научила меня всему: дисциплине, законам, истории, она выяснила, что у меня есть способности, и меня начали готовить к жизни Айфа…
– Но ты же была и сборщиком, ты бродила по городам и могла найти свою мать. Вот почему ты пошла в Загад. Ты шла по следу петушиного гребня, символа Дома Фонтези.
– Мне понадобилось на это девять лет, но я нашла ее. Я говорила себе, что дух моего отца простит ей ее испорченность. Рабыня на кухне узнала во мне эззарийку и сказала мне, что женщина по имени Катрин все еще живет в доме. Я упросила ее передать записку, и она согласилась. Она вернулась, сказав мне, что Катрин весь вечер будет занята, но в полночь придет к фонтану Гассервы. Я не могла ждать. Я забралась на стену над двором и внимательно разглядывала всех, кто входил и выходил, надеясь заметить ее. В тот вечер у Фонтези был праздник. Сотни гостей, сотни рабов. Я не могла найти свою мать. Но вот я увидела семью хозяина: его первую жену, дерзийку, на которую никто не обращал внимания, и его вторую жену, не дерзийку, но одетую так же, как они, в шелка, украшенные камнями. Она улыбаясь села рядом с хозяином, прибежали их дети… трое, чистенькие и ухоженные, нарядно одетые… Было несложно понять то, что Фиона не сказала.
– Он женился на твоей матери, она родила ему детей. Она казалась тебе счастливой. Ты решила, что видишь настоящую испорченность.
Слова хлынули из нее водопадом:
– Когда ночью мать пришла к фонтану, я сидела там на одной из каменных скамеек. Мое лицо закрывала вуаль, но я откинула ее, чтобы она смогла меня узнать.
– Она узнала?
– Да. Она замерла, потом упала на колени, зажимая руками рот, плакала и смеялась одновременно. «Тьенох хавед, даллия, – сказала она мне. – Приветствую тебя от всего сердца, мое дорогое дитя».
– И ты… – Мне не хотелось слушать дальше, невозможно было облегчить ее боль.
– Я встала и прошла мимо, словно ее не было вовсе. Я прошла совсем рядом, чтобы она поняла, что это не ошибка.
– Фиона… Это, конечно, очень тяжело, но это не убийство. Ты смогла выжить и должна жить дальше.
Но Фиона еще не завершила свой рассказ:
– На следующий день я решила еще раз посмотреть на нее, чтобы навсегда запомнить, что такое испорченность. На доме висели траурные знамена. Она умерла.
– Ты не можешь знать…
Фиона подошла к моей постели и протянула мне чашку с водой.
– Я знаю, Сейонн. Я видела ее лицо.
– Неудивительно, что ты ненавидела меня.
Пятнадцатилетняя девочка убедила себя, что ее мать убила испорченность, возникшая из-за рабства, а вовсе не ее собственная жестокость. А мужа королевы, проведшего в рабстве половину жизни, приняли обратно, радовались, говорили: «Он вернулся, чтобы исполнилось пророчество». И ей пришлось услышать от меня, что испорченность и рабство не одно и то же, что испорченность возникает в душе человека, потому что, несмотря на все происходящие в жизни события, человек выбирает сам.
– Я пыталась ненавидеть тебя и целый год упорно над этим работала. Ездила за тобой по Империи, чтобы найти доказательства, уверенная, что если я услышу и увижу как можно больше, то докопаюсь до глубин греха и испорченности, раскрою твой обман, и это оправдает мою жестокость. Но вместо этого ты научил меня состраданию, прощению и честности. Ты показал мне, насколько испорчена я сама, и в то же время снял с, меня этот грех. Такой человек, как ты, не может стать причиной чьей-либо гибели.
– Фиона…
– Чтобы ты ни сделал или сделаешь в будущем, мы трое, Блез, принц и я, – твои творения. Мы стали другими благодаря тебе.
У меня не было слов. Фиона поняла и кивнула.
– Хорошо. А теперь ложись и поспи.
Я лег. Ни на что другое я все равно был не способен. Но прежде чем погрузиться в теплые воды забвения, я все-таки сказал:
– Ты так и не ответила на мой вопрос, Фиона. Что ты собираешься делать дальше?
Она накрыла меня еще одним одеялом и создала заклинание для поддержания огня.
– Мой наставник превратил себя в демона, потому что считал, что это необходимо для спасения мира от гибели. Я пойду по свету, буду читать, спрашивать других, попробую узнать, был ли он прав. Этого достаточно, мастер Сейонн?
Я улыбнулся:
– Достаточно.
ГЛАВА 11
– Ты знаешь толк в земледелии, – произнесла женщина, стоявшая у меня за спиной. – И с растениями справляешься ловко.
Утирая со лба пот тыльной стороной грязной руки, я переставил корзину с рассадой ристы, двигаясь вдоль грядки. Весенний ветер был еще прохладен, но утреннее солнце жарило вовсю.
– Мой отец работал на полях Эззарии, – пояснил я. – Он каждый день брал меня с собой до того, как я начал учиться. Теперь оказалось, что я все помню.
Вынув из корзины нежный стебелек, я выкопал ямку, расправил корни и присыпал их землей, мысленно произнося простейшее заклинание для лучшего роста. Ростки были очень слабыми, но с помощью удобрения и элементарной магии риста даст более щедрый урожай, чем пшеница.
Я гостил в доме у этой женщины и ее мужа и помогал им с весенними посадками. Большую часть своей жизни я провел, участвуя в жестокой и яростной войне, которой, казалось, не будет конца. Затем я сделал все, что было в моих силах, чтобы прекратить ее. Тихое утро и земля под ногтями казались мне воплощением счастья.
Женщина обошла меня, подтащила свою корзину к началу грядки и принялась сажать второй ряд растений. Ее блестящая черная коса змеей вилась по спине, длинные пальцы проворно двигались. Элинор обладала живым умом и прекрасно знала мир, несмотря на уединенное существование в долине. Но об эззарийцах она не знала почти ничего.
– Значит, твой отец не был воином, как ты, этим… как вы их называете?
– Смотрителем? Нет. Он родился без мелидды, поэтому не мог сам выбирать себе занятие. Эззарийцы, лишенные настоящей силы, вынуждены делать то, что им велят. Чтобы кормить тех, в ком обнаруживали мелидду, позволяя им жить, учиться и находить свое место в войне с демонами. Так было, пока один из них не открыл новую истину и не нарушил все.
Она подняла на меня глаза, продолжая работать.
– Извини. Я не хотела опечалить тебя.
Я сел, чтобы успокоить боль от раны в правом боку: одна из великого множества, последняя, самая глубокая и плохо залеченная. Прошло уже восемь месяцев, боюсь, она никогда не заживет до конца. Приговор для воина, даже такого, который не собирается больше браться за меч.
– Я не испытываю боли, вспоминая отца, госпожа Элинор. Он был одним из самых лучших людей на свете. Имей возможность выбора, вряд ли отец стал бы земледельцем, но он никогда не сетовал на судьбу. Я узнал гораздо больше об истинных ценностях именно от него, а не от школьных учителей.
Высокая женщина распрямила плечи, села на пятки и окинула меня царственным взглядом. Покрасневшая кожа на руках и поношенное платье не могли скрыть ее исключительной красоты. Темные миндалевидные глаза и красновато-золотистая кожа были ее эззарианским наследием, хотя она никогда не видела зеленых холмов своей родины.
– Просто ты так редко говоришь об Эззарии, Сейонн, а я знаю, что эззарийцы необычайно привязаны к своей земле. Я подумала, что не стоит напоминать тебе о ней лишний раз теперь, когда ты здесь.
Элинор была чрезвычайно прямодушна. Вообще-то, я ценил это качество в своих друзьях. Хотя какой она мне друг. Мы проводили вместе долгие часы, разговаривая о погоде и воинах из отряда Блеза, ее брата, бывшего бунтаря, но на самом деле ничего не знали друг о друге, кроме обычных фактов биографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69